Всадники

Ну, видишь сколько? А несу не все еще!

Ах, надорвусь! А захватил не все еще!

Да что же тут?

Гаданья.

Всё гаданья?

Что?

Дивишься? Полный у меня сундук стоит.

А у меня чердак с двумя сараями.

Дай поглядеть мне, чьи же тут вещания?

Мои – Бакида!

Вот как!

А твои кого?

Гланида,[58] брата старшего Бакидова.

О чем же прорицанья?

Да о городе,

О Пилосе, о нас с тобой, о всем другом.

Ну, а твои о чем же?

Да о городе,

О каше, да о Спарте, да о скумбриях,

О рынке, о мошенниках-лабазниках,

О нас с тобой.

Что, слышишь? Накось выкуси!

Начнемте ж! Прочитайте мне гадания!

И то, что обо мне (оно мне нравится), –

Как воспарю орлом я по поднебесью.

Так выслушай меня и будь внимателен.

«Ныне внемли, Эрехфид,[59] прорицаний тропе, что из кельи

Храма, с треножника дивного Феб возвестил многомудрый.

Чтить он тебе заповедал священного пса-скалозуба,

Пса, что рычит за тебя, за тебя огрызается борзо,

Корм добывая тебе, а когда не добудет – издохнет.

Галок немало над ним, ненавидя, кричат и кружатся».

Клянусь Деметрой, не понять мне этого.

При чем же пес, и Эрехфид, и галки тут?

Я – этот пес! Ведь за тебя горланю я.

Меня-то, пса, тебе хранить приказано.

Совсем не в этом дело. Словно кости хрящ,

Вот этот пес отгрыз кусок пророчества.

Но от меня про пса узнаешь истину.

Прочти! Но прежде подниму я камешек,

Не то укусит прорицанье псиное.

«Богу внемли, Эрехфид! Душегуб, омерзительный Кербер,[60]

Льстиво виляя хвостом, за обедом глядит тебе в миску.

Ждет, чтобы цапнуть кусочек, едва ты заснешь иль задремлешь.

В кухню собачьей повадкой тишком прокрадется он ночью,

Вылижет все, и горшки, и судки, и суда, и Киклады».[61]

Гланид, ты много лучше! Зевс свидетель мне!

Сперва послушай, сударь, а потом суди!

«Будет жена, и родит она льва в богозданных

Афинах!

Станет сей лев за Народ с мириадами мошек сражаться,

Словно за племя свое. Ты хранить его должен надежно

За деревянной стеной и за башнями кованой меди».

Ты это понял?

Я? Да ничегошеньки!

Велит вам Феб меня хранить заботливо,

Ведь, словно лев рычащий, я служу тебе.

Да как же львом исподтишка ты сделался?

Одно нарочно скрыл он из пророчества,

Что за стена такая с башней медною,

Где повелел нам Локсий[62] охранять его?

А что же разумел он?

Приказал нам Феб

Его забить в колодки пятищельные.

И думаю, свершится, что предсказано.

«Не доверяй клевете: то завистливо грают вороны.

Ястреба ты возлюби, памятуя в душе благодарной,

Как закогтил и примчал воронят он из

Лакедемона».

Дело такое свершил пафлагонец, наверно, с похмелья.

О Кекоропид неразумный! Велик ли тут подвиг, помысли.

Сказано: «Бремя снесет и жена, если муж ей возляжет.

Но не сразится жена, а сразится – так с раной вернется».

Слушай теперь, что вещает о Пилосе в Пилосе

Локсий:

«Есть кроме Пилоса Пилос…»

Ну, что ж «кроме Пилоса Пилос»?

Да говорит, возьмет кропило в бане он.

А мне немытым, значит, целый день ходить?

Украл у нас кропила и лохани он.

Но вот тебе о флоте прорицание,

Его ты должен выслушать внимательно.

Внимать внимаю, только научи меня,

Откуда взять мне деньги корабельщикам?

«О Эгеид![63] Псолисицы обманов и ков опасайся,

В кознях искусной, к добыче проворной, коварной и борзой».

Ты понял?

Псолисица – Филострат,[64] ведь так?

Не в нем тут суть. Когда триеру быструю

За податями у тебя потребует

Вот этот, – не давай ты, запрещает Феб.

Зачем же псолисой триера названа?

Зачем? Быстра триера, – ну а пес не быстр?

Зачем же к псу лиса еще прибавлена?

Солдат тут называет бог лисицами

За то, что рвут по селам виноград они.

Ну, пусть!

А чем платить таким лисицам все-таки?

В три дня тебе и деньги раздобуду я.

Выслушай это еще прорицанье Летоина сына:[65]

«Кряжистой бойся Киллены,[66] да зла избежишь и соблазна».

Какой Киллены?

Кряжистою назвал Феб

Вот эту лапу,

что о краже думает.

Не так толкуешь! Феб Килленой кряжистой

Назвал, конечно, руку Диопифову.[67]

Но у меня и другие крылатые есть прорицанья,

Как воспаришь ты орлом и владеть будешь всею землею.

Есть у меня оно также: землею и морем пурпурным.

Будешь судить в Экбатанах, кормиться коврижкой и медом.

Мне же видение было. Воочию зрел я богиню,

Лила она на Народ из лохани богатство и счастье.

Зевсом клянусь я, мне тоже. Воочию зрел я богиню.

Вышла из храма она, а сова на плече восседала.

После облила тебя, мой Народ, из огромного таза

Влагой амвросии дивной, его же – чесночным помоем.

Ого, ого! Нет в свете мудреца, Гланиду равного.

Тебе себя вверяю я. Ты старому

Поводырем отныне будь и нянькою.

Нет, умоляю! Погоди немножечко!

Тебе зерно добуду, твой насущный хлеб.

Чтоб о зерне не слышать мне! Довольно уж

Вы с Феофаном[68] так меня морочили!

Так я мукой тебе отдам помолотой.

Я дам тебе лепешек подрумяненных,

Тушеных почек. Поспевай лишь в рот совать.

Поторопитесь принести, что можете.

И кто теперь сытнее угостит меня,

Тому я тотчас Пникса передам бразды.

Так побегу ж я первым!

Нет уж, первым я!

Народ мой, красна твоя

Держава. По всей земле

И страшен и славен ты –

Хозяин могучий!

Но слаб и послушен ты,

Но, лестью окутанный,

Но, ложью опутанный,

Чьи б речи ни слышал ты,

С разинутым ртом сидишь,

Твой разум не дома.

Нет разума в вас самих,

Что я вам глупцом кажусь.

Ведь я простаком таким,

Ей-ей, притворяюсь.

Я так забавляться рад,

За соской гоняться рад

И вора-чиновника

На Пниксе кормить-растить,

Чтоб, брюхо набив ему,

Поднять и прихлопнуть.

Придумал неплохо ты,

И, видно, разумен ты.

Хитро и затейливо

Казнишь негодяев!

С расчетом на Пниксе их,

Как скот на убой, растишь,

Чтоб там, как нужда придет

И нет под рукой мясца,

Схватить каплуна жирней –

Заклать и зажарить.

Глядите, как ловко я

Врагов в западню ловлю,

Ученых и умников,

Искусных и хитрых.

Ворам я слепцом кажусь,

Сквозь пальцы на все смотрю,

А сам не спускаю глаз

И все, что украли, вмиг

Добуду из глотки их,

Нажав черепочком.[69]