Всадники

Мерзкий, ненавистнейший, бесстыднейший

Крикун! Твоих дерзких дел

Белый свет полон весь, полон Пникс.

Все суды, все ряды,

Лавки все, рынки все.

Пугало горластое!

Город возмутил ты наш.

Все перевернул вверх дном.

Ты ведь светлые Афины ревом оглушил своим,

Дань союзников, как рыбу, сторожишь ты со скалы.

Знаю, знаю я подкладку вашей брани и угроз!

Коль не знать тебе подкладок, значит – фарша мне не знать.

Мастер ты гнилую кожу за добротную продать

Простакам, крестьянам, срезав вкось ее по-плутовски.

Только суток не проносишь, глядь, разлезся весь сапог.

И со мной недавно шутку он такую же сыграл.

И друзья и домочадцы на смех подняли меня:

До Пергас[17] я не добрался, а уж в стоптанных поплыл.

Разве ты с первых дней

Не был груб, не был глуп.

Нет стыда, чести нет

У таких крикунов.

Грабишь жатву чужеземцев, а в театре первым ты.[18]

Сын же бедный Гипподама[19] жмется, сидя наверху.

Все ж нам на радость нашелся другой теперь,

Много подлей тебя, много хитрее.

Он управится с тобою, это ясно, дважды два!

Бесстыден и бесчестен он

И на выдумки силен.

Теперь, голубчик, покажи, каким ты уродился.

Пусть знают все, что грош цена наукам и ученью.

Каков вот этот гражданин, я расскажу вам тотчас.

Не дашь мне первым говорить?

К чему? Я вор такой же!

А если недоволен он, прибавь: «Отродье вора».

Мне говорить не дашь?

Не дам.

Нет, дашь!

Так вот не дам же!

За то, чтоб первым говорить, полезу первым в драку.

Со злости лопнуть я готов.

Не дам, клянусь богами!

Ах, почему? Уж это дай! Пусть на здоровье лопнет.

Кто ты таков, наглец, что в спор со мной вступить решился?

Таков, что говорить и лгать, как ты, могу не хуже.

Туда же: «Говорить могу!» Я поглядеть хотел бы,

Как принялся бы ты, дружок, за свеженькое дельце?

Да знаешь ты, кто ты таков? Хоть пруд пруди стадами

Таких, как ты, говорунов. Небось процессик выиграл

У чужеземца-простака, бедняги-поселенца.

И то ночами прозубрив, на улицах мурлыча,

Друзьям все уши протрубив, сырую воду пивши,

И думает – «оратор я». Дурак, а не оратор!

А ты какое зелье пил, что город обморочил?

Что все молчат, а ты один кричишь, не уставая?

А где ты ровню мне найдешь, чтобы без долгих споров,

Подзакусивши балычком да опрокинув кружку

Винца покрепче, прикрутить пилосских полководцев?

А я натрескаюсь рубцов, налопаюсь печенки,

Похлебки выдую горшок, а там, не умываясь,

Взъерошу всех говорунов и Никия взлохмачу.

Мне нравятся слова твои, одно лишь не по вкусу,

Что собираешься один похлебку ты прикончить.

Хоть камбалы наешься ты, милетян не осилишь.[20]

Что? Да нажравшись студня всласть, и рудники куплю я.

Вот погоди, ворвусь в Совет и заору истошно.

Вот погоди, кишки тебе и потроха я вырву.

За двери выброшу тебя, пинками в зад поддавши.

Так заодно уж и меня, я с ним, клянусь богами!

Тебя в колодки закую!

Тебя к решетке притяну!

С тебя покрышку я сдеру!

Тебя в пустышку оберу!

На стельки раскрою тебя!

Для фарша раскрошу тебя!

Ресницы выщиплю на лоб!

Тебе повыпотрошу зоб!

Ей-богу, да! И пасть потом,

Как повара, колом проткнем,

Язык мясистый оторвем,

Свиную глотку раздерем,

Задище толстый раздвоим

Да поглядим,

Уж не паршив ли боров!

Пламеннее пламени огонь нашелся.

Брани той, что была,

Жарче брань и наглей. Ловок был

Мой расчет, и побед

Близок час. Враг уж слаб.

Спуска не давай ему,

Крепче нападай и бей.

В крепости пробита брешь.

Если бросишься на приступ жарче, тверже и смелей,

Будет твой он, вот увидишь, я ведь знаю нрав его.

И таким презренным трусом был всегда он.

Молодцом,

Смельчаком казался только. Где не сеял, там он жал.

Вот и те снопы,[21] что в город он недавно приволок,

Он гноит сейчас в темнице, чтобы дорого продать.

Не страшусь твоей угрозы, знай, пока живет Совет

И Народ с дурацким видом на собраньях, сидя, спит.

Вот наглец, а с лица,

Как и был, он румян,

Прежних дол и грехов

Не боясь, не стыдясь.

Если ты мне не противен, в драмах Морсима[22] играть

И для пьяницы Кратипа стать подстилкой я готов.

«Ты, словно пчелка, высоко взлетевшая,

С каждой былинки сбираешь по взятке».

Как схватил кусок нахрапом, так и вырыгни его.

Тогда одно я стану петь:

«В день веселья пей до дна».

И сын Иулов,[23] мой сосед, старик всегда голодный,

И тот, ликуя, завопит: «О Вакх! О Вакх!

О Бромий!»

Клянусь богами, вам меня не превзойти бахвальством.

А нет – пусть потрохов от жертв не получать мне больше.

Я ж колотушками клянусь и мясников пинками,

Что с детских лет я получал помногу ото многих,

Тебя бесстыдством превзойду. А нет, так, значит, даром,

Кормясь объедками, таким я вырос молодчиной.

Объедками кормился ты, как пес. Да как ты смеешь

Тогда в борьбу вступать со мной, с самим песьеголовцем.

Клянусь вам Зевсом, в детстве знал я и другие плутни.

Так надувал я поваров: «Ребята, поглядите,

Нам ласточка весну несет». Они уставят бельма,

А я жаркого утащу с лотка кусок румяный.

И впрямь ты, вижу, молодец. Ловка твоя проделка.

Верна пословица: «щипал ты до весны крапиву».[24]

К тому ж я действовал тайком. А если попадался,

Так живо мясо под себя; божусь, что и не видел.

Какой-то с Пникса говорун меня застал за делом.

Так он тогда уж предсказал, что быть мне демагогом.

Он не ошибся, а узнал он по таким приметам:

Украл и отпирался ты и мясо всунул сзади.

Я спесь повыбью из тебя. Повыбью из обоих.

Я устремлюсь, как ураган, грохочущий и грозный,

Что гневно над землей ревет и море потрясает.

Что ж. Я колбасы с мачт спущу и по волнам попутным

Вперед спокойно поплыву. А на тебя плевать мне.

С тобой и я. А будет течь, я вычерпаю живо.

Клянусь Деметрой, не сойдут тебе таланты даром,

Что у афинян ты украл.[25]

Эй, паруса на рифы!

Пахнуло штормом от него, доносами и кляузой.

Талантов десять ты стянул из Потидеи,[26] знаю.

Ну, что ж?

А, получив талант, молчать ты согласишься.

Он согласится, он таков.

Поднять ты можешь парус:

Заметно ветер ослабел.

Талантов сто, уж подведу,

Заплатишь пени ты суду.

А ты за воровство – пятьсот.

За дезертирство – девятьсот.

Да, да, в тебе, скажу я вновь,

Алкмеонидов злая кровь.[27]

А я скажу, что прадед твой

Придворным был.

Кого, постой?

«Овчины» – Гиппия жены.

Негодник ты.

Бесстыдник ты.

Лупи его!

Эй! Эй! Эй! Эй!

Убьют меня, сюда скорей!

Тузи, дери, покрепче бей!

По брюху бей, эгей, смелей!

Кишками бей,

Чтоб в нем кишки трещали!

О муж великий и святой, герой неустрашимый.

Пришел ты на спасенье нам и городу на благо.

Ты бранью поразил врага отважно и умело.

Слов не найти нам, чтоб тебя прославить по заслугам.

Клянусь святой Деметрой, все известно мне:

Все замыслы, что тайно мастерите вы,

И все, что вы стругаете и клеите.

А мы не знаем, что ли, чем ты в Аргосе

Так занят.[28]

Не союз он заключает там,

Тайком с лакедемонцами торгуется.

Беда, беда! Ты не умеешь плотничать.

И что вы там паяете, мне ведомо:

О пленниках куется соглашение.

Так. Столяру ответим по-кузнечному.

И новые крамолы вы клепаете;

И ты меня ни серебром, ни золотом

Не купишь, и друзей не подсылай ко мне.

Скажу о всех делах твоих афинянам.

А я прямой дорогой побегу в Совет

И всех вас обвиню как заговорщиков.

За покушенья, за ночные сборища,

За заговоры с персами преступные,

За все, что вы в Беотии[29] заквасили.

А простокваша дорога в Беотии?

Клянусь Гераклом, в порох искрошу тебя.

А ты свою отвагу и находчивость

На деле докажи теперь. Увидим мы,

Как под себя ты прятал мясо в юности.

В Совет беги сейчас же за кожевником, –

Нас всех он оклевещет, чуть влетит туда,

И рев и крик подымет оглушительный.

Бегу, бегу. А колбасу и ножики

И все мои пожитки положу сюда.

Но прежде горло этим умасти себе,

Чтобы от сплетен ускользать проворнее.

Совет хорош. Ты – воспитатель опытный.

Еще и это проглоти.

Зачем?

Затем,

Чтоб, чесноку наевшись, быть отважнее.

Теперь беги!

Уж побежал.

Так помни же,

Кусай, царапай, клевещи, когти его

И, гребень отклевавши, возвратись живей.