Все волки Канорры

Килгаллен понимал, почему.

Если вы держите слона за заднюю ногу, и он вырывается,

самое лучшее — отпустить его

Авраам Линкольн

* * *

На неподготовленных людей демоны действуют довольно предсказуемо: вызывают панические настроения и страстное желание оказаться где-нибудь подальше от места встречи с этим, безусловно, необыкновенным существом. Грустно признавать, но большинство смертных предпочитают скучную жизнь, и заставить их радоваться такому яркому и неординарному событию практически невозможно. Отправляясь воевать от имени и по поручению Князя Тьмы, Сатаран предполагал, что у него могут возникнуть определенные сложности, но и подумать не мог, что такие.

Если справедливый Такангор считал, что это личная война Юлейна, и надлежит выиграть ее от его имени, не перетягивая одеяло на себя, то Сатаран полагал, что это битва первых Зверопусов, а, значит, и ему следует подстраиваться под их стиль ведения боевых действий. Сам он поступал бы иначе. Как лорд-маршал лично, развернулся бы вовсю; как Карающий Меч Князя Тьмы, не оставил бы даже следа от Кахтагарской равнины. Он до сих пор считал озеро Рупс одним из своих лучших произведений; и с гордостью вспоминал, как вел легионы демонов Ярости и Теней Смерти против Павших Лордов Караффа — величайших врагов, которых ему посчастливилось иметь и удалось победить. Сегодняшний противник им и в подметки не годился.

Если бы ему довелось воевать исключительно в компании сотрудников Адского филиала, он бы залил всю равнину кипящей лавой, обрушил бы с небес раскаленные камни, потом покрыл бы все панцирем льда, да и дело с концом. Но как законопослушный подчиненный учитывал, что многие из его доблестных соратников не так огнеупорны, как Кальфон, Намора и иже с ними, и это обстоятельство сильно ограничивало его фантазию. Сатаран вздохнул и направился к какому-то рыцарю в золотистом плаще и богатых доспехах, полагая его важным начальником.

— У меня доверенность на исполнение обязанностей Зверопуса Третьей категории, — вежливо сказал Змеерукий. — Я хотел бы несколько повоевать в этом качестве. Кого вы порекомендуете?

Рыцарь крепко зажмурил глаза и застыл на месте, как статуя. Лорд-маршал огорчился. Он так не хотел отрывать Такангора, Зелга или Лилипупса от любимого дела, однако другого выхода не видел. Демон повертел головой, вынюхивая кого-нибудь знакомого, но тут его внимание отвлекло событие, которое полностью изменило ход битвы.

* * *

Сатаран сразу понял, что дело неладно, хотя еще не сообразил, что именно не так. Что-то изменилось в окружающем мире за считанные секунды, и это ощутили все демоны и волшебные существа, участвовавшие в сражении. Встрепенулась Гризольда, отобравшая таки бразды правления у тети Вольпухсии и дяди Герменутия; заволновался и весь фейник. Напряглись Намора с Борзотаром. Кальфон и Дьюхерст Костолом, не сговариваясь, кинулись искать Такангора, чтобы сообщить ему, что у них под носом прямо сейчас свершается что-то судьбоносное. Отвлеклись от битвы зверопусы и чудовища. Сиреневый огурец даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть равнину; князь Гампакорта тревожно зарычал, расшвыривая наседающих на него пехотинцев в чешуйчатых латах; но только Бургежа со свойственной ему проницательностью и, чего греха таить, пронырливостью специального военного корреспондента безо всякого магического вмешательства понял, что, а, вернее, с кем это произошло.

Увидев, что он ошибся почти во всех своих расчетах, и законы мироздания не воспрепятствовали тому, чтобы Юлейн с Зелгом притащили на поле боя тьму-тьмущую сверхъестественных союзников, лорд Саразин (продолжим называть его так) решил, что ему больше нет смысла таиться. Во-первых, от высших иерархов Преисподней не спрячешься в слабом и хрупком человеческом теле; во-вторых, смертная часть его «Я» не позволяла творить заклинания нужной силы. Они и не потребовались бы, если бы кассариец каким-то образом не обошел все запреты и препоны, но в реальной жизни условному наклонению нет места, как и алгебре. «Бы» на самом деле не бывает, и поэтому Командор стоял перед выбором — проиграть или попытаться победить, призвав на помощь все свои способности. В планы Саразина не входило раскрывать свое инкогнито так внезапно и безо всякой подготовки, но развитие событий не оставило ему иного выхода.

Он небрежно стряхнул во тьму небытия человеческую душу, и вздохнул с облегчением. Так вздыхает бурный поток, когда поднимают перегораживающую его плотину, и с ревом устремляется к горизонту, к одному ему известной цели. Правда, теперь недолговечное тело стало еще более хрупким и уязвимым, до его полного и окончательного разрушения остались считанные часы, но судьба этого вместилища была ему уже безразлична. Оно сыграло свою роль и сделалось совершенно бесполезным при любом раскладе. Однако теперь он вдвойне, втройне неистовее желал завладеть Зелгом. Конечно, на самый худой конец, придется приискать себе какого-нибудь демона, благо их довольно высыпало из Преисподней. Но их было чересчур много, они сражались заодно и, вероятнее всего, дружно встали бы на защиту сородича. К тому же, древнее могущественное, опытное существо, поднаторевшее в магических поединках, станет отчаянно сопротивляться вторжению его сущности, и впопыхах такое дело не провернешь. А вот молодой некромант, обладающий грандиозной силой и совершенно не умеющий ею пользоваться, подходит ему идеально. Именно на нем следует сосредоточить свои усилия. Все это лорд Саразин просчитал меньше, чем за долю секунды, и уже через секунду был готов к отчаянному сражению не на жизнь, а на смерть.

* * *

Флагерон чувствовал то, что чувствует мышонок, свалившийся в горную реку. Помимо полного бессилия и ужаса перед внезапной беспомощностью, помимо страха и отчаяния, он испытывал невероятное удивление. Захваченный властным громокипящим потоком чужой неистовой силы, он не мог представить, какое существо способно с такой легкостью расправиться с одним из сильнейших воинов Преисподней. Он понимал, что его главная обязанность сейчас — даже не выжить, не избежать смертельной опасности, а предупредить остальных, что они столкнулись с неведомым и грозным противником, и им надлежит защищаться всеми доступными способами. И он бы непременно предостерег их, если бы успел. Но — пылинка, подхваченная ураганом — он исчез с Кахтагарской равнины, с Ламарха, из верхнего мира, и так и не появился в геенне огненной. Его затянуло в какой-то черный водоворот — бездонный, беспощадный и безразличный, как ночное зимнее небо над океаном. Бездна глядится в бездну, отражаясь и умножаясь несчетное количество раз, и в этом бесконечном коридоре между двух устрашающе огромных зеркал могут потеряться миры.

Увидев, что его грозный защитник исчез за одно мгновение, не только без сопротивления, но вообще без звука и следа, как крохотная снежинка, растаявшая над пламенем костра, Бургежа сделал глубокий вдох, надвинул поглубже на ушки свой знаменитый тазик и обратился к лорду Саразину:

— Вижу, вы не тот, за кого себя выдаете. Почему я так думаю? Глаза у вас чересчур жуткообразные. Итак, представьтесь, пожалуйста, нашим читателям. Потом мы дадим несколько слов о себе — ваши увлечения, какая-нибудь шутка, маленькая лирическая реплика — как я дошел до жизни такой; и поделитесь ближайшими планами. Ну а потом можете спокойно зверствовать дальше.

Журналистика есть искусство превращения врагов в деньги

Крейг Браун

* * *

Война — дело суетливое. Хочешь посмотреть, что там поделывает твой герой, а он уже не там, а где-то в другом месте, и занят совсем не тем, за чем ты его оставил.

Зелг сражался трудолюбиво и ответственно, стараясь оказаться в нужный момент в нужном месте. Первое время он держался поближе к Юлейну, чтобы присматривать за кузеном и прийти ему на выручку, как только потребуется. Но вскоре понял, что не потребуется.

Во-первых, древнеступ производил на врагов должное впечатление. Не забывайте, что этот экземпляр до недавних пор украшал собой витрину кассарийского музея, который со дня своего основания пополнялся новыми экспонатами под чутким руководством Думгара — а достойный домоправитель предъявлял высокие требования ко всему, что попадалось ему на глаза. Так что это был отборный древнеступ, в прошлом — вожак стада, альфа-самец, поражающий воображение своими размерами и мощью. Его клыки в среднем чуть ли не вдвое превосходили среднестатистические, и наводили ужас на всех, кому угрожали.

Во-вторых, по той же причине Юлейн находился под самой надежной охраной из всех возможных. Безутешные таксидермисты, в одночасье лишившиеся половины своих сокровищ, буквально глаз не сводили с драгоценного древнеступа. Им была невыносима сама мысль, что еще одно их творение подвергается риску быть испорченным. Они по праву гордились тем, что чучело, выставленное в музее, не имело ни одного изъяна — шкура целехонькая, клыки безупречно гладкие, мех — шерстинка к шерстинке. Ни одна моль не посмела поднять на него руку в течение пятисот лет. И тут какие-то отвратительные люди, настоящие варвары и хулиганы, бессмысленно тычут в их детище острыми копьями, пытаются огреть дубинками и осыпают стрелами, хотя они предусмотрительно повесили под будочкой коврик, на котором аршинными буквами вышито: «Экспонат руками не трогать».

Но, как и любые другие болезненно любопытные экскурсанты, вражеские воины то и дело порывались потрогать руками все, что не положено. Возмущенные таким аховым поведением таксидермисты выходили из себя и всеми доступными средствами призывали распоясавшегося противника к порядку. Они окружили Юлейна тесной гурьбой — так, боевые корабли со всех сторон окружают тяжелую флагманскую галеру — и бдели. Время от времени Дормидонт вытаскивал из поясной сумочки щеточку и причесывал растрепавшуюся шерсть то на одной, то на другой ноге древнеступа, а его помощник нервно поправлял коврик. В остальном таксидермисты были заняты тем, что отражали атаки врагов — тут им помогало отличное знание анатомии и дурной характер. Так что главная проблема Юлейна в этом сражении заключалась не в избытке врагов, а в их недостатке. Он рыскал по полю боя в поисках противника, но свирепые коротышки в корне пресекали любую попытку помять или повредить драгоценное чучело — к большому огорчению героически настроенного короля и огромному облегчению верного Гегавы.

Освободившись от забот о дорогом кузене, Зелг принял активное участие в отражении атаки тифантийских латников. Здесь он сражался бок о бок с Галармоном, графом да Унара и господином Фафутом, и здесь же сиреневый огурец представил ему господина Пикса, Зверопуса Пятой категории, ведущего сотрудника научно-исследовательского института Необъяснимого Страдания, похожего на внебрачного сына жука-носорога и горгоны Ианиды, и озорного бангасойского демона — Зверопуса редкой Четвертой категории, чье имя состояло из огромного количества букв «Ш» и незначительного количества других букв, разбросанных между ними в произвольном порядке. Горгожук застыл в молитвенной позе, а бангасоец рассыпался в комплиментах и принялся настойчиво приглашать Зелга в гости в Бангасойскую пустыню, упирая на то, как будет рада важному гостю его огнепышащая семья и, особенно, бабушка — энергичная старушка, на личном примере воспитавшая из него Зверопуса. Тут их и навестил Такангор.

Минотавр выглядел каким-то непривычно-взъерошенным и сердитым, будто долгожданная битва не доставляла ему обычного удовольствия. Герцог подумал, что если бы речь шла не о лучшем полководце Ламарха и действующем чемпионе Кровавой Паялпы, он бы рискнул предположить, что его мысли витают где-то далеко и вовсе не заняты сражением. Такангор даже не надел свой знаменитый шлем — все это казалось весьма странным, чтобы не сказать больше.

— Зверопусите? — спросил он и тут же принялся тревожно оглядываться по сторонам.

— Не беспокойтесь, генерал, — сказал Ответственный секретарь. — Можете спокойно беседовать с милордом Зелгом, мы отвлечем врагов.

— Что враги, за врагов я спокоен. Это я слежу за косматосом. В такой свалке свистнут зверька, глазом моргнуть не успеешь. Ищи потом, организовывай спасательную экспедицию.

Резвый осенний ветер донес до них страдальческий вопль со стороны реки — судя по нему, именно там резвились косматос и кассарийские хряки.

— Надо было его дома оставить, — взволнованно сказал Такангор. — Маленький он еще для таких испытаний. Вот что они кричат, как резанные, это же они его могут травмировать на всю оставшуюся жизнь.

И минотавр, решительно перехватив боевой топор, двинулся было на помощь домашнему любимцу, но остановился.

— Я зачем искал вас, милорд, — сказал он Зелгу. — Вы не слишком усердствуйте, вы больше отдыхайте. Битва идет неплохо, можно и поберечь силы. Потому что основная часть Рыцарей Тотиса не двигалась с места, и минотавры в битву пока что почти не вступали. А это значит, что главный бой все еще впереди. И чует мое сердце, — тут минотавр приложил ладонь к животу, — что нас ждут разные сюрпризы. Вы же видите, что ничего еще даже не начиналось.

* * *

Оставив Килгаллена в полном замешательстве умножать десять на два и делить результат пополам, Карлюза с Левалесой отправились окучивать Тукумоса и Ройгенона. Лорд Саразин их не привлекал, ибо изучив накануне биографии основных действующих лиц этой войны, троглодиты разочаровались в командоре Ордена, исповедующего аскезу и отказ от личной собственности. Со своей стороны короли Лягубля и Тифантии пребывали в растерянности: они никак не могли сообразить, кто на данную минуту побеждает в сражении — у подножия холма, на котором они стояли со своими свитами, кипело людское море, то и дело слышались странные звуки, вспыхивали разноцветные огни, и будущее было смутно и туманно. Опять же, непредвиденная пирамида загораживала собой добрую часть пейзажа, и никто не мог сказать, что происходит сейчас по другую ее сторону. По эту сторону то их войска теснили противника, то противник обращал их солдат в бегство. Но, как справедливо заметил Такангор, основные силы Рыцарей Тотиса все еще не вступали в битву. Одетые в золотистые чешуйчатые панцири и высокие шлемы, грозные воины Саразина, неподвижные, как статуи древних воителей, ожидали приказа идти в атаку. Чуть поодаль лениво и немного насмешливо наблюдали за битвой полтораста наемников-минотавров. Если такие силы все еще стоят в резерве, рассуждали Тукумос, Ройгенон и Люфгорн, значит, армии союзников побеждают. Отчего же у них складывается диаметрально противоположное впечатление? Проще всего было бы призвать к ответу Великого Командора, но, начиная с сегодняшнего утра, они отчего-то робели перед лордом Саразином, а Килгаллен, который ни перед кем не робел, куда-то запропастился.

Командор в сопровождении Бургежи подошел к ним одновременно с двумя троглодитами в сопровождении осла. Лорд немедленно вызвал у осла антипатию, несколькими секундами позже к нему стали присматриваться Карлюза с Левалесой. Что бы о них ни говорили, а оба сэнгерайца были неплохими чародеями, и сразу почувствовали неладное. Но почувствовать неладное — это одно, а столковаться насчет грибных плантаций — совсем другое. Если бы осмотрительность всегда брала верх над жаждой обогащения, никто бы не открывал новые континенты, и земля до сих пор оставалась плоской.

— Вы имели думать о великих рупезах? — спросил Карлюза, обращаясь к оторопевшим монархам, в первый момент принявшим его за представителя местной фауны. — Грибиные плантации суть залог огромной казны, о чем маркиз Гизонга знает и умеет.

Тут он оптимистично преувеличивал: главный казначей Тиронги уже держал с ними душещипательную беседу о грибах и их несомненной пользе для здоровья и кошелька, то есть знал, но категорически отказался размещать прибыльные плантации в здании Главного казначейства, то есть не умел. Но для разговора с захватчиками полправды тоже неплохо, подумал маленький троглодит. Нельзя сказать, что совесть его тем успокоилась — она и не думала волноваться.

— Маркиз Гизонга? — протянул Люфгорн, на которого имя главного казначея подействовало сильнее всех заклинаний. — И что он говорит об этих ваших плантациях?

Лорд Саразин не удержался и прыснул. Монархи уставились на него с осуждением и некоторой претензией. В их взглядах ясно читалось: «нечего хихикать, голубчик, а лучше растолкуйте нам, что там происходит на Кахтагарской равнине».

— Сматывайтесь, — проскрипел Бургежа. — Это он.

— Злодейский гад? — уточнил Карлюза, сопоставляя новость со своими ощущениями.

— Да.

— Дружить не хочет?

— Нет.

— Грибы тоже не хочет?

— Нет.

— А вы мотаете?

— Я бы с удовольствием, но не могу — у меня эксклюзивное интервью.

— Будем супостатить по-недетски, — подытожил Карлюза, которому в принципе была неприятна мысль, что земля способна носить существо, враждебное грибам.— У нас на то есть большой зеленый вариант.

Мысль циническая; но ведь возвышенность организации даже

иногда способствует наклонности к циническим мыслям

уже по одной только многосторонности развития

Ф. М. Достоевский, «Бесы»

Под большим зеленым вариантом он имел в виду Лилипупса. С тех пор, как тролль был признан Первым Зверопусом Ниакроха, троглодиты лелеяли мечту угрозами, подкупом или лестью склонить его на свою сторону и с помощью такой внушительной военной силы захватить власть над миром или выгодно продать акции грибных плантаций — это уж как повезет. Но с лже-Таванелем, или лже-Саразином, каши не сваришь, и потому они первым делом желали избавиться от вредоносного существа, мешавшего их скорейшему обогащению и процветанию. Вытащив из-под кольчужки потрепанную тетрадку с наставлениями Зюзака Грозного, Карлюза открыл ее на страничке с закладкой из драконьей чешуйки, сосредоточился и обстоятельно проклял врага по всем правилам.

Злодейский гад с удивлением понял, что троглодиты, несмотря на свой комичный вид и весьма скромные размеры — ходячие источники совсем нескромной и очень серьезной силы. Он поднял руку, не то намереваясь указать своим воинам на ящероидов в кольчужных шапочках с ушками; не то хотел совершить какой-то колдовской пасс, сметая их с земной поверхности следом за Флагероном, но не успел.

Карлюза открыл рот и заверещал. Его истошный вопль подхватил Левалеса, а за ним осел. Подготовленный Бургежа сразу признал волшебные певы и взмыл повыше, чтобы уцелеть, но остальным пришлось несладко. Лорд Саразин отшатнулся в одну сторону, оглушенные короли и свита шарахнулись в другую. Троглодиты прыгнули в седло, цепляясь за все выступающие детали лапками и хвостами, и осел поскакал к пирамиде с такой прытью, что холеные рыцарские кони проводили его завистливыми взглядами.

Саразин чувствовал, как сгущается и уплотняется пространство: на Кахтагарской равнине собралось многовато сверхъестественных существ, и все они почувствовали его присутствие. Нужно было срочно принимать меры — отвлечь противника от своей персоны на то время, которое потребуется ему, чтобы одолеть кассарийского некроманта, и занять всех чем-нибудь увлекательным и душеполезным. Он подъехал к ровному строю своих рыцарей и, возвысив голос, чтобы его было слышно в задних рядах, заговорил:

— Ваше время пришло! Истребите всю нечисть, какая вам попадется! В атаку, во славу Тотиса Великого и Всемогущего!

Рыцари дружно грянули:

— Во славу! — и лавиной покатились с холма, выкрикивая «Тотис! Тотис! Тотис!».

А Ройгенон, Тукумос, Люфгорн и подоспевший Килгаллен со страхом и недоумением смотрели, как Великий Командор, не обращая на них никакого внимания, будто они были всего лишь стайкой пухнапейчиков, развел руки в стороны ладонями кверху и заговорил что-то на странном свистящем языке. Повинуясь этому едва слышному голосу, земля задрожала, воздух поплыл, как во время невыносимого зноя, затем над равниной сгустился туман, и из этого молочно-белого марева вышла грандиозная темная фигура: угловатое туловище, шесть рук, голова утоплена в бугристые плечи, вдоль щек свисают длинные толстые космы. Существо поражало своими размерами даже на фоне воздвига. А его костюм как нельзя лучше соответствовал духу и букве проводимого мероприятия — сплошные потертые шкуры, какие-то цепи, веревки, малопривлекательные черепа странных существ вместо пряжек и пуговиц: любой модный дизайнер задохнулся бы от восторга.

Но не этот недружелюбный великан заставил Зелга покачнуться в седле. Он всей кожей почувствовал всплеск невероятной силы, похожей на извержение ледяного вулкана, на поток испепеляюще-холодной лавы; он, наконец, узнал врага не в чужой личине, не под очередной маской, но в его блеске и великолепии. Его присутствие ощущалось во всем: оно было разлито в воздухе, текло по реке вместе с водой, просачивалось в землю. Враг пытался захватить все и завладеть всем — и им не оставалось иного выхода, кроме смертельного поединка.

Зелг Галеас Окиралла и Ренигар да Кассар положил поперек седла Нечеловеческий Меч и негромко спросил:

— Ты готов?

* * *

Воздвиг Мардамона разочаровал. Тут было почетно, но одиноко и очень скучно. То есть здесь время от времени случались намеки на неприятности, вроде появления этих беспричинно агрессивных меченосцев. Потом еще пару раз кто-то обозвал жреца нехорошим словом — правда, обозвал издалека, от самого подножия, и за грохотом сражения был почти не слышен. Но Мардамон все равно расстроился. Нет, не так, совсем не так мечтал он провести этот день.

Там, внизу, его друзья наслаждались битвой, самовыражались, занимались любимым делом, как он сам при Липолесье. При Липолесье, вспоминал с тоской жрец, он открыл для себя целый новый мир, познакомился с массой интересных существ, наконец, повстречал Каванаха Шестиглавого и веревочкой измерил Князя Тьмы вместе с троном. Бок о бок с соратниками он обращал в бегство врагов, защищал друзей, папа-жрец мог бы им гордиться. А сегодня — вот чем он занят, говоря начистоту? Украшает собой воздвиг? Впечатляет природу?

Если конфликта нет, они мужественно борются, чтобы его создать

Петр Вайль, Александр Генис

За всю битву он ни с кем даже толком не поговорил, не растолковал перспективы обильных жертвоприношений, совершенно не занимался просветительской деятельностью. Крифиан подлетал пару раз — узнать, как дела, но тут же торопился обратно, он-то был, как всегда, нарасхват. Монстр Ламахолота, убедившись, что с ним все в порядке, тоже отправился воевать потихоньку: Мардамон отлично видел его подвиги с вершины воздвига. Даже тролли-фольклористы и цирюльник Ас-Купос уже успели войти в историю — они повергли и обратили в бегство стольких врагов, что о них непременно упомянут во всех летописях и фундаментальных научных трудах. Один историк вообще гоняется за ними по всему полю битвы. Жрец вздохнул: и за троллями, и за амазонками, и за троглодитами, и за Прикопсом — он совался со своим блокнотикам буквально ко всем защитникам Тиронги, кроме самого Мардамона. То ли не считал его важной персоной, то ли ленился карабкаться на воздвиг, то ли просто жалел времени на восхождение. Жрец ошибался. Господин Дуцелий Целиус из журнала «Задорные затрещинки» по своей чародейской неопытности и наивности полагал его духом пирамиды и был уверен, что он вообще не умеет говорить.

Мардамон объяснял свое странное безразличие к такому желанному еще вчера воздвигу тем, что воздвиг был ненастоящим. Его создали наспех, при помощи магии, он должен был рассыпаться в прах спустя час или около того. Видимо, рассуждал Мардамон, его ненадежность, неосновательность и иллюзорная сущность не давали возможности привязаться к нему всем сердцем, ощутить его своим родным домом, убежищем, тем вместилищем жертвоприносительной культуры, каким должно стать в недалеком будущем подлинное строение. Но право на него следует завоевать в бою. Сделав этот вывод, жрец засунул серп за узорчатый пояс и решительно полез вниз, по гигантским ступенькам, скользя новыми сандалиями по зеркальной поверхности багрово-черного обсидиана.

Когда лорд Саразин вызвал из бездны чудовищного союзника, Мардамон, охая и кряхтя, как раз преодолевал последнюю ступеньку. Занятый сложным спуском, он не обращал внимания на происходящее вокруг, будучи уверен, что сражение идет своим чередом, и десять минут туда, десять минут сюда ничего не изменят. Наконец, он сполз с последнего яруса на твердую землю, помянул тихим словом всех потусторонних строителей с их оригинальными архитектурными решениями, с трудом выпрямился и… уперся в огромную, мохнатую, неэстетичную ногу какого-то незнакомого великана.

Характеры у всех разные, воспитание тоже, о вкусах и говорить не приходится; поэтому все по-разному реагируют на такие внезапные встречи. Кто-то верещит дурным голосом и пускается наутек; кто-то падает навзничь и прикидывается мертвой жужелицей; кто-то выхватывает меч и героически погибает на глазах у товарищей по оружию, вынуждая их тем самым к скорому и неотвратимому отмщению. Кто-то пытается познакомиться и завести дружбу, предлагая свирепому пришельцу конфетки, куркамисы или, если найдутся, пончики с фрутьязьей. Кто-то настойчиво молит богов о спасении.

Мардамон восхитился.

Это, конечно, был не великолепный Каванах Шестиглавый, но и не какой-нибудь ободранный экой, сильно пострадавший в недавней схватке с дамой Цицей. Такое существо следовало приветливо встретить и подробно расспросить о его планах на будущее. Может, оно жаждет жертв; а, может, ведь случаются же на свете чудеса — имеет суицидальные наклонности и само согласится стать показательной жертвой. Жрец обошел великана по кругу и остановился, раздумывая, с чего начать. Но внезапно он подпрыгнул на месте и со всех ног кинулся к Зелгу и Такангору, размахивая руками, как ветряная мельница, чтобы привлечь к себе внимание. Это был его звездный час, и он никому не собирался его уступать.

* * *

Что Такангору, что Прикопсу редко доводилось смотреть на потенциального противника, высоко задрав голову, и они сделали это с большим интересом. Как отметил впоследствии Бургежа в документальном романе «Ключ к Нилоне», опираясь на свидетельства очевидцев, Прикопс по большей части — с научным, а Такангор преимущественно с практическим. Мадам Мумеза усмотрела в новом супостате яркий отрицательный пример.

— Пупсик! — заявила она, — если ты не сядешь на диету, скоро станешь таким же.

Намора обозрел новоприбывшего тем изучающим взглядом, каким смотрят портные, гробовщики и будущие тещи.

— А сейчас я еще не такой? — уточнил он.

По-настоящему занятый человек не знает, сколько он весит

Эдгар Хау

— Пупсик, да ты просто тростинка на фоне этой туши. Кстати, чьей туши?

Пока Намора вглядывался в тушу уже с этой точки зрения и морщил обширный лоб, припоминая, где и когда они могли встречаться, скучающий Сатаран подал голос.

— Это же Батаар, грозный бог васипасов. Васипасы, между прочим, были весьма могущественным и воинственным народом — покорили добрую половину известного им мира. Правда, с географией у них было не ахти, поэтому завоевали они немного. Потом васипасы выродились и исчезли, а Батаар остался и затосковал. Теперь вот является чуть ли не каждому встречному, порой даже без точного соблюдения ритуала вызова, только бы ему дали возможность побузить, погромить, покрушить там чего-нибудь.

Сведения, которыми не располагали древние, были очень обширны

М. Твен

— Так он еще невежда, задира и хулиган?! — возмутилась Мумеза, как если бы само собой разумелось, что обладатель такой непривлекательной фигуры должен компенсировать эстетические недостатки невероятными душевными добродетелями и талантами.

— А кто б еще вынес васипасов? — искренне изумился Сатаран. — До него от них, если мне не изменяет память, отказались три или четыре более чувствительных божества.

— Но тут же дамы! — и мадам капрал выразительно скосила глаза в том направлении, где амазонки, как и обещали в недавнем коллективном интервью «Миру рогаликов», мылили шею и крутили хвосты тяжелым кавалеристам Гриома.

— А что ему дамы? — изумился Сатаран, как все адские вельможи, безразличный к людским горестям. — Он и дам сожрет с костями, с конями и с этими их цветными висюльками.

— Что значит — сожрет с висюльками? — вспыхнула мадам капрал. — Он знает, сколько они стоят?! Вы же ему воспрепятствуете?!

— Да, — согласился Змеерукий, удивляясь тому, что эти висюльки вообще чего-то стоят. — Воспрепятствую. Я как раз хотел повоевать и Князь просил отличиться от его имени. Думаю, что Батаар, хоть и не знатный противник, но для разминки можно начать с него, а там подыскать кого-нибудь поприличней.

— Здравая мысль, — сказал Намора.

— Тогда я предупрежу всех наших, чтобы они не вмешивались и не портили вам удовольствие, — пробасил Такангор. — Но если вы вдруг передумаете, я бы с удовольствием им занялся.

— Какая солидная зверюга, — крикнул Юлейн, направляя древнеступа к компании демонов.

— Это не зверюга, это Батаар, грозный бог вымерших скудоумных васипасов, которые плохо знали географию и испортили настроение четырем приличным богам, — проинформировал его Кальфон. — Сейчас лорд-маршал доходчиво растолкует ему, в чем преимущество профессиональной организации перед древней самодеятельностью.

— Обычно такие операции у нас поручают Костолому, — заметил Судья Бедерхем. — Это как раз тот случай, когда в целях назидания врага растирают в пыль, а барон Дьюхерст с детства славится силой и упорством.

— Потому что ребенок правильно питался, — сообщил Думгар, который лично выкармливал крошку смесью молока мантикоры, молока сфинкса, настойки бабки Бутусьи и нескольких ядов из трехведерной бутылочки.

Дьюхерст мечтательно вздохнул, как вздыхал всегда, когда речь шла о том, чтобы правильно попитаться. В младенчестве у него был отменный аппетит, и он сумел сохранить его в неприкосновенности. Пожалуй, даже великолепная Мунемея не нашла, к чему бы тут придраться.

Батаар переступил с ноги на ногу и грохнул кулачищем о воздвиг, сотрясая равнину. Несколько конных рыцарей рухнули наземь вместе с лошадьми. Воздух огласило жалобное ржание.

Вообще, это только демоны так спокойно обсуждали происходящее. Остальные участники сражения реагировали на появление Батаара куда более нервно, и старались оказаться подальше от великана, возникшего неведомо откуда и неизвестно с какой целью. Скорее всего, такое чудовище настроено рвать и метать, и истреблять людей, но оно отчего-то мешкало и выглядело не столько свирепым, сколько задумчивым.

Змеерукий сказал правду: бог васипасов был туповат, соображал медленно, и до его мозгов еще только доходил приказ лорда Саразина обрушиться на армию Тиронги и Кассарии. Дело в том, что как и его давно вымершие подданные, Батаар плохо разбирался в географии, а заодно и в истории, и в современной политике. Словом, он не мог отличить армию Тиронги от любой другой армии и натужно думал, как это сделать. Лично он гораздо охотней крушил бы без разбору, но новый наниматель оказался ужасно капризным и требовал точного выполнения инструкций, грозя тем, что не заплатит за халтурную работу. Наниматель был страшно, дико, невообразимо силен; Батаар не понимал, почему бы ему самому быстренько не провернуть такое простое дельце, но это интересовало его в последнюю очередь. Вознаграждение, обещанное за помощь в битве, его устраивало, даже, откровенно говоря — весьма прельщало. В последнее время ему редко что-то предлагали и еще реже что-то давали. Печальнее, чем у него, дела обстояли только у Юлейна, который за тридцать два года жизни заработал одну золотую рупезу. Так что Батаар старался сделать все правильно, и к величайшей досаде лорда Саразина именно его старательность тормозила процесс истребления кассарийцев.

— Ну, я пошел, — вежливо сказал Сатаран. — Я быстро.

— Удачи, — отозвались Юлейн, Зелг и Такангор.

Демоны ничего не сказали. Они знали своего лорда-маршала не одну тысячу лет, и понимали, что удача здесь ни при чем. С ней или без нее, он все равно сокрушит и Батаара, и сотню других врагов — сильнее и опаснее. Это доказывает, что не стоит слишком полагаться на статистику. Жизнь не подчиняется и статистике, она полна сюрпризов, и если об этом не помнить, многие из них могут показаться неприятными.

Змеерукий не привык к фамильярности. В Аду над ним стоял только Князь Тьмы, а он имел моды хватать своих вельмож за хвост или крылья и неистово дергать, привлекая к себе внимание. Лорд-маршал резко развернулся и распахнул невероятную пасть, намереваясь проглотить наглеца, но тут же отпрянул, оглушенный дикими криками. В ушах у него звенело, как после выступления баньши, и он изумился: надо же, такой субтильный человечек, а так знатно верещит.

Такангор сочувственно загудел что-то под нос. Он с необычайной отчетливостью вспомнил то изумительное летнее утро, когда всю Кассарию подняли на ноги радостные вопли жреца-энтузиаста. С тех пор минотавр уже узнал, что Мардамон кричит для ясности. Он думает, что чем громче, тем его лучше понимают.

— Подождите! — вопил Мардамон, дергая Сатарана за кончик крыла. — Не надо вы! Можно лучше я? Можно?! Ну, можно?

— Зачем это вам? — подозрительно спросил Юлейн.

— Это же Батаар! — еще громче закричал жрец, чтобы и древнеступу было понятно.

— Батаар, — подтвердил Кальфон. — А вы васипас?

— Я не васипас. Я—Мардамон.

— Тогда какое отношение вы имеете к Батаару? — не унимался Кальфон.

— У нас в Таркее все знают Батаара. Мой папа был жрецом Батаара.

— Папа — васипас? — не сдавался Кальфон.

— Папа — не васипас, — рассвирепел жрец. — Папа — папа Мардамона.

— Почему? Вы стали Мардамоном раньше, чем он стал папой?

Шипеть на демона — не самая лучшая идея, но Мардамон зашипел. Кальфон стал накаляться — в прямом смысле слова, пламя загудело вокруг него, как в доменной печи.

— Друзья, друзья, — примирительно заговорил Зелг. — Давайте вернемся к Батаару.

— Перед тем, как эмигрировать в лучший мир, — сообщил жрец гордо, — папа научил меня древнему заклинанию. Называется «Обидные слова». Батаар слышит эти слова, очень обижается и молча уходит.

— Молча?

— Даже не пикнув.

— Так-таки возьмет и уйдет?

— Он очень обидчивый.

— Что же вы, голубчик, казенного курьера обидели?

— Позвольте! Я его не обижал!

— Как же, не обижали. А он пришел такой обиженный.

Ильф и Петров, «Двенадцать стульев»

— А знаете, — внезапно сказал Сатаран. — А давайте, чего там, хорошая идея.

— Правда? — изумился Зелг.

— Как слеза феникса. Вот смотрите: сначала Батаар грохнет этого энтузиаста нам на радость и облегчение, потом я повергну Батаара в прах, потом Дьюхерст разотрет его в пыль, а после этого мы все дружно и спокойно продолжим воевать.

— Шикарный план, — одобрил Такангор. — Только нам не подходит.

— Почему?

— Мардамон дорог милорду как память о днях минувших.

— Дорог? — подозрительно спросил Карающий Меч Князя Тьмы.

— Дорог, — вздохнул Зелг, думая про себя, какой же это все-таки шикарный план.

* * *

Когда, почувствовав всплеск грандиозной враждебной силы, тетя Вольпухсия ударилась в истерику и принялась метаться над головами недоумевающих противников, которые колдовскими способностями не обладали и, естественно, ничего особенного не ощутили, Гризольда не на шутку рассердилась. Вот почему, говорила она впоследствии, выступая на общем заседании Фейника, дилетантов нельзя допускать до поля битвы. В самый решительный момент они берут и роняют престиж, с таким трудом завоеванный профессионалами.

— Тетя! — рявкнула она самым грозным своим басом. — Тетя, сядьте на место, вы не позитивны!

Тетя Вольпухсия обессилено плюхнулась на одну из ступенек воздвига, громко пророча всем скорое поражение, плен и смерть. В этот миг пирамида вздрогнула и, как и предполагалось планом обороны, без лишних эффектов растворилась в воздухе. Престарелая фея с криком свалилась на какого-то из топорников, напугав того до икоты; несколько десятков солдат, бегавших от кассарийских оборотней вокруг пирамиды, внезапно оказались лицом к лицу со своими преследователями — их очень травмировало, что серебристые чешуйчатые чудовища, похожие на помесь гигантского волка с некрупным драконом, радостно потирали лапы, предвкушая расправу; конечно, изумились и испугались все нападающие — от королей и их свиты до последнего оруженосца; но нашелся еще один индивид, на которого исчезновение воздвига подействовало гораздо сильнее, чем можно было ожидать от существа его происхождения и нешуточных возможностей.

Батаар растерялся. Только что за его спиной возвышалось симпатичное оригинальное строение — лично он не отказался бы от такого храма, и вдруг оно куда-то подевалось. Если такая большая вещь пропадает бесследно, то какие еще сюрпризы поджидают на этой кошмарной равнине? Он по-прежнему не знал, как в огромной, суетливой и ужасно подвижной толпе мелких смертных найти тех, кого ему полагалось истреблять. Все люди были для него на одно лицо — крохотные, шустрые, шумные, драчливые. Когда-то с ним уже случился странный конфуз: человечки, которые ему поклонялись, призвали его на помощь в каком-то очень важном для них сражении. Откликнувшись на их мольбы и отличные жертвы, он явился лично утрясать конфликт, и его до сих пор грызли смутные сомнения: возможно, он все-таки истребил не тех, кого следовало бы, потому что с того самого дня верноподданные васипасы куда-то запропастились.

И без того скверное настроение отставного бога окончательно испортилось, когда до него доскакали Рыцари Тотиса.

Лорд Саразин полагал, что, появившись на поле боя, Батаар сразу обрушится на самых опасных противников вроде циклопа или титана, и его рыцари увидят, что этот монстр на их стороне. Во всяком случае, думал он, мешать они ему не будут, а если потом решат присоединить его голову к остальным трофеям, то он их осуждать не станет. Но бог васипасов так медлил с любыми действиями, что поборники света и справедливости не получили никаких свидетельств его добрых, по отношению к ним, намерений. Отважный сотник Рыцарей Тотиса, уже видевший мысленным взором, как его производят в магистры за этот беспримерный подвиг, обошел задумчивого Батаара с правого фланга, дал небольшой крюк и направил золотистое сверкающее на солнце копье в центр его обширного тыла. Что показалось богу особенно обидным, что именно в этот момент в древнеступе взыграли какие-то дремучие инстинкты.

Где среди тряпок и морской травы, которыми он был набит, лежали эти самые инстинкты, что пробудило их к жизни, почему сейчас, а не минутой раньше или часом позже, не знал никто. Таксидермисты впоследствии неплохо заработали на статьях и исследованиях на эту сенсационную тему и надолго сделались кумирами подрастающей молодежи, читателей «Чучела-ворчучела» и «Новых радостей таксидермии». Дормидонт умудрился получить денежное вспомоществование на исследование инстинктов Жабы Юцапфы, а Морис написал… Но о Морисе потом.

Итак, таксидермисты сделали вывод, с которым у нас нет причин не согласиться — видимо, у этого конкретного древнеступа были причины для давней личной неприязни к Батаару и он осуществил акт возмездия тысячу лет спустя.

Низко нагнув гигантскую голову и выставив грозные клыки, древнеступ поскакал на великана, не обращая внимания на крики Юлейна и резную палочку, которой Гегава пытался придать этому движению осмысленную направленность. Со стороны все выглядело так, что король решил лично сокрушить Батаара: этот момент был тут же засвидетельствован и подробно описан Бургежей и господином Дуцелием Целиусом. И даже Грозиус Мхуху, давно искавший интересную тему для новой брошюры, сделал для себя пару важных заметок.

Жизнь очень забавно устроена: то ничего не происходит годами, то вдруг все начинают действовать в одночасье, желательно минута в минуту, чтобы уж точно не разминуться. Так сталкиваются корабли в просторном проливе Ака-Боа; так в будуаре целомудренной девы встречаются в ночной тиши ее отец и любовник, зашедшие пожелать спокойной ночи каждый на свой манер. Так ринулась в атаку на Батаара кипящая негодованием Гризольда, увлекая за собой весь фейник и дядю Герменутия. И, разумеется, припустил во всю прыть Мардамон, выкрикивая на ходу «Обидные слова», и стараясь не отстать от древнеступа, хотя куда там…

Завалив рекламными буклетами Кровавой Паялпы господина Пикса из института Необъяснимого Страдания, господина Грозиуса Мхуху из «Жизни рогаликов» и бангасойского демона «Ш», Архаблог и Отентал присели у воздвига передохнуть и обдумать план действий. Не то чтобы их не впечатлили остальные зверопусы. Впечатлили, и еще как. Но кузены знали, что при их нынешних связях зверопусы никуда не денутся и готовились к более грандиозному свершению. В перспективе их ожидала волнующая встреча с тремястами такангорами, и они прикидывали, как бы успеть переговорить с каждым и отобрать достойных для участия в Паялпе. Пока что они договорились только до того, что каждый берет на себя сто пятьдесят минотавров и проводит по полтораста коротких интервью, выбирая кандидатов для второго тура. Теперь оставалось придумать, как это провернуть и, желательно, без ущерба для самих бессменных владельцев и устроителей. Они спорили и толкались, и пихались локтями у подножия воздвига, в тылу кассарийского воинства, и вдруг в их жизни появился Батаар.

Архаблог и Отентал окинули исполинскую фигуру восхищенными взглядами, с нежностью вгляделись в лицо — жуткую, откровенно говоря, морду с огромной пастью, в обрамлении длинных косм; с восторгом изучили длинные, ниже колен руки с кулаками каждый размером с исхудавшего Хрюмсика, и поняли, что их настигло счастье. Нынче у них образовался некоторый избыток героев и острый дефицит чудовищ для Кровавой Паялпы. Батаар так идеально подходил на роль чудовища, что лучшего и желать не приходилось. Забыв об усталости и предстоящем трудовом подвиге, кузены ринулись к отставному богу, выкрикивая нечленораздельные приветствия и неистово размахивая яркими рекламными буклетами.

А теперь представьте: вы — Батаар. Вы только что прибыли на незнакомое вам поле неизвестного боя, спешно вызванные грозным могущественным и весьма таинственным существом, которому до зарезу нужно ваше содействие в каких-то его грандиозных, но совершенно непонятных вам планах, и он сходу, буквально в момент призыва ошарашил вас неясным заданием. Вы стоите, морщитесь, переминаетесь с ноги на ногу, думаете из последних сил — в меру отпущенного вам дарования, и тут вдруг со всех сторон к вам бегут, скачут, несутся, летят, жужжат, вопят, тыкают, кричат, угрожают и обижают незнакомые люди, а также не люди, и, оказывается, у всех у них накопилась к вам куча претензий. Даже самый смелый психолог не назвал бы бога васипасов тонкой художественной натурой. Нервы у него были крепче корабельных канатов, но и корабельным канатам положен какой-то предел. Батаар обиделся еще до того, как разобрал во всеобщем оре те самые «Обидные слова». Надо сказать, что папа-мардамона не обманул сына Мардамона, заклинание было отличным и действовало безотказно. Просто оно не успело сработать.

Нет, что ни говори, Батаар сдался не сразу. Он мужественно ойкнул, когда его настигло разящее копье, и даже успел чувствительно хлопнуть рыцаря в ответ, пока тот скорбно разглядывал погнувшееся острие. Затем он отважно махал руками, отбиваясь от гудящего фейника. Грозно крякнул на налетевшего древнеступа и буквально в двух словах укорил Юлейна за агрессивное поведение. Возможно, он бы показал, на что способен, но тут с ним приключилось сразу две неприятности, и он решил, что это слишком. А кто бы не решил?

Гендерное движение в Ниакрохе еще набрало полную силу, и амазонки были первыми ласточками, знаменующими конец эпохи рыцарства и начала новой эпохи, которой, пока она не началась, никто не придумал названия. Чувствительно потрепав легких конников Лягубля, воинственные девы пришли к выводу, что лучший из минотавров — единственный в мире представитель сильного пола, которого они считали высшим авторитетом, не слишком впечатлен их действиями. И девы племени кусуми, и девы племени мусасья поняли, что не оправдали надежд своего кумира, и обратили огненные взоры на окрестности, в поисках более значительного противника, победа над которым принесла бы им одобрение Такангора. Кто ищет, тот всегда найдет. Батаар, огромный, брутальный, непривлекательный, показался им настоящим подарком небес, и они ринулись к нему, визжа от возбуждения.

Великан поморщился. Женщин он не любил. Одно время васипасы пытались спихнуть ему лишних женщин племени в качестве торжественной жертвы, но он быстро пресек неуклюжие попытки решить за его счет их личную демографическую проблему. И вот опять то же самое. Бог обиженно хрюкнул — воевать в таких условиях ему совершенно не нравилось. И тут до него добрались энергичные кузены.

— Какой уродец! Просто чудо! — вскричал Архаблог.

— Это ж надо таким родиться! — радостно отвечал Отентал.

Батаару было плохо слышно с высоты его роста, о чем кричат эти коротышки, но общий смысл он уловил — они обзывались и дразнились.

— Ну и морда, тупая, агрессивная, — цвел Архаблог, обходя великана по кругу с задранной головой. — Вот его и подставим Флагерону. Представь себе вывеску — «Элегантность против дурновкусицы». А? Каково?

— Длинно, длинно, — возразил Отентал. — Какая же это дурновкусица, это настоящее убоище. Смотри, какая рожа противная. Нет, надо бить наверняка — скажем так, «Красавец и чудище».

— Пойдет, — сказал Архаблог. — Только ритмики не хватает. Нужно «Красавец и чудовище».

— Вот с этим соглашусь, — закивал Отентал. — Ну и харя. Это же мы полжизни бы искали, и не нашли бы этакую отвратительную харю.

Бедный бог не выдержал и с размаха хлопнул нахала ладонью. Но бессменные устроители Кровавой Паялпы были далеко не новичками своего дела. Это лет двадцать пять назад они еще могли чувствительно пострадать в ходе переговоров с потенциальным участником выступления. А теперь реакция у них стала отменная, как у эльфов, которые перемещаются в пространстве со скоростью, недоступной взгляду. Отентал легко уклонился и завопил:

— Вспыльчивый!

— Злобный! — подтвердил Архаблог. — Так глазками и буравит. Надави на него, как следует, нельзя упускать такое сокровище!

Отентал изучил глубоко вдавленный в землю след батааровой пятерни и остался доволен.

— Слушайте, милейший, как вас там… — начал он.

Каквастам пришел к выводу, что этих впечатлений ему с лихвой хватит на ближайшие пару веков. Он не считал себя эталоном мужской красоты и не претендовал на звание «Милашка сентября», но должна же быть какая-то этика, какие-то правила приличия. Может, он пошел лицом в маму, а маму не выбирают — даже древние хтонические существа. Между прочим, может, они сами втайне страдают, в том числе без женской ласки, тепла и участия; и им особенно неприятно, когда какие-то незнакомцы так неделикатно отзываются об их внешности. Харя, конечно, та еще, но что ж ему теперь — развоплотиться?

По ходу дела он обиделся и на своего нанимателя: не мог пометить войска, подлежащие уничтожению, каким-нибудь крестиком или кружочком, или ниточку завязать. Обещанное вознаграждение не казалось ему больше таким уж существенным; за перенесенные страдания могли бы дать и побольше. Тем более, бог васипасов привык все-таки к почтительному обращению. Когда он возникал где-нибудь с целью напугать — он пугал; если желал сокрушить — крушил. Обычно при виде его смертные создания лишались чувств или ударялись в паническое бегство, или оказывали жалкое сопротивление, что в конечном итоге оборачивалось против них же самих. А такого свинства он никогда не видел. Ну, хоть бы кто-нибудь упал в обморок для приличия.

Но древнеступ подло бодался; Архаблог и Отентал обзывались; девы неистово скакали; феи жужжали, как пчелы-убийцы, а пчелам-убийцам Батаар не доверял; жрец в дикой мантии и венце из костей какого-то страдальца выкрикивал отдельные обидные слова; издалека нехорошо косились на него кошмарного вида адские демоны, о присутствии которых наниматель, кстати, не упомянул — иначе он бы не согласился на такое смехотворное вознаграждение, — и, опасный на вид, сердитый минотавр-переросток, стоящий в компании недружелюбных здоровяков. Словом, вся эта афера с каждой минутой внушала все меньше доверия. Что касается существа, призвавшего его сюда, то отставной бог его, конечно, боялся. Но он догадывался, что нанимателя ждут крупные неприятности, и в ближайшее время тому будет не до разбирательств. А если он погибнет в ходе этого конфликта, то не сможет ни заплатить за работу, ни взыскать за нарушение договора. Как ни крути, оставаться на поле боя и подвергать себя нешуточной опасности было невыгодно.

Батаар укоризненно поморгал на амазонок, громко обещавших, что он ответит за все мужские бесчинства; грустно вздохнул и исчез.

Но деятельность Степана Трофимовича окончилась почти в ту же минуту, как и началась, — так сказать от «вихря сошедшихся обстоятельств»

Ф. М. Достоевский, «Бесы»