Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

Д. Михайлов Чертеж миллионов

Пройдет человек по песку — останется след. По этому следу охотник скажет кто прошел: мужчина или женщина, какого роста, как шел — быстро или медленно.

Идет рабочий на работу с киркой и отколет, мимоходом, с размаха кусок треснувшей скалы. И опять опытный человек скажет, чем расколот камень, давно ли, и какой силы был удар. И, хоть немного, изменится очертание горы.

Отведут мальчишки ручей и убегут. А ручей так и будет течь по новому руслу и незаметно изменит жизнь растений и животных вокруг себя. Если бы у нас были абсолютно точные карты, на них пришлось бы занести и тропинку, протоптанную ногами, бегущими к колодцу, новый рельеф скалы с отколотым куском, новое русло ручейка. Такую карту пришлось бы изменять каждый день, потому что каждый день люди изменяют природу. Но таких карт нет: они не нужны.

Наши карты отражают следы работы не одного человека, а больших коллективов. По ней протянется шоссе, канал и железная дорога. Большая каменоломня сломает рельеф горы, кружком ляжет город и условным значком большой завод. Такая карта — это чертеж земли, сделанный миллионами.

Карта — интереснейший чертеж в мире. По ее точным следам мы как охотники прослеживаем пути тех, кто ее создавал. Вот передо мною карта царской России. По ней черными ниточками бегут пути железных дорог. Легко улавливается их центр — Москва. Это типичный чертеж страны, которая добывает все сырье в своих колониях и обрабатывает его в центрах метрополии. Мы прослеживаем пути, бегущие из Москвы и удивленно себя спрашиваем:

Почему же нет железных дорог в тех богатейших краях, где сосредоточена большая часть природных богатств России? Почему так мало железных дорог на Урале, в Туркестане, Сибири? Почему только редкие заводы разбросаны на Урале? Почему обработано только 4 % площади Туркестана — страны древнейшей и богатейшей культуры. Почему грамотность населения почти всегда обратно пропорциональна природным богатствам края? И как, наконец, можно было помириться с фантастическими картами русского севера, на которых совершенно отсутствовал огромный кусок материка — Кольский полуостров.

Этот чертеж сделан жадной рукой русского царизма. Здесь все спутано и все не на месте. И теперь, поверх старых спутанных следов, мы создаем новый чертеж страны, новую карту Союза. Эта карта исходит из единого плана, из общей мысли и каждая черта в ней закономерна сама по себе и вместе с тем подчиняется целому.

Кикискумчорр, Расвумчорр, Айкуайвентчорр, Вудьяврчорр — странные слова. Это названия гор Хибинской и Ловозерекой тундры, в центре огромного и до сих пор еще совершенно неизведанного таинственного Кольского полуострова. Среди болотистой, бесконечной равнины полярной тундры, за кольцами непроходимых болот и смертельных снежных буранов спряталась сказочная страна высоких гор, альпийских бурных потоков, водопадов, пропастей, где на глубине 600 метров в темноте полярной ночи шумят незамерзающие потоки.

Горы здесь уже на высоте 250 метров лишены всякой растительности. Даже зимой они стоят не покрытые снегом, отливаясь в темноте полярной ночи чистейшими, незатемненными ни ржавчиной, ни глиной, ни мхом красками: холодным блеском серого нефелина, белизной апатита, оливково-зелеными лучами егерина, черно-белыми ломкими поверхностями альбита.

Здесь вышли на поверхность обычно скрытые в земле щелочные породы, здесь природа раскрыла одну из самых таинственных своих лабораторий. И как будто нарочно, она тьмой и буранами, мошкарой и болотами скрыла ее от людей. Население обеих тундр, занимающих площадь 1 500 кв. километров, до 1929 года состояло всего из 10 лопарских семей. Они кочевали здесь со своими оленями, ловили рыбу, собирали ягоды.

Сохранилась память о «европейцах», рискнувших проникнуть в эту сказочную страну. Лопари до сих пор рассказывают, как когда-то к ним явился «человек в высоких сапогах и другой человек, который ему все варил и делал». Это был финский географ Рамзай, посетивший тундру в конце прошлого века и составивший первые карты и описание края. Затем заходили сюда случайные путешественники и исследователи. Среди них — писатель Михаил Пришвин. В 1915/16 году железная дорога прошла всего в 30 километрах от тундры, но никто не поинтересовался исследовать эту тундру.

В 1919 году тундра увидела странных гостей. Одетые в великолепные сукна хаки, с револьверами у пояса и винтовками за плечами, они партиями бороздили тундру, откалывая топориками куски скал. Это были англичане-оккупанты.

Что привело их сюда, где не было ни Советских войск, ни деревень, ни заводов? Неужели прельщало их покорение 10 лопарских семей?

В 1920 году, когда были сброшены в море странные посетители тундры, стали прокладываться в ней новые следы. Сюда пришли несколько молодых ученых и студентов Географического института. Проехав на поезде до станции Хибины, они разошлись и прошли по Хибинской тундре несколько десятков километров. С тех пор каждый год повторялись эти поездки. Появился небольшой горный домик у подножия Тахтарчунворра. В 1926 году от него на станцию Белая потянулось несколько оленьих упряжек, груженных глыбами белого цвета. Глыбы приехали в Ленинград, погостили в Академии наук, потом отправились в Москву, побывали, размельченные в виде муки, и на опытных полях.

А за это время в маленьком домике у подножия Тахтарчунворра каждое лето становилось все теснее. Попрежнему ученые, расходясь звездой, бороздили тундру. Один из этих энтузиастов — профессор Ганешин — погиб, застигнутый в горах бурей, другой выдержал бой с орлицей: разъяренная птица швыряла в него камнями, кусками торфа и била крыльями. Тундра защищалась.

И вот в 1929 году чья-то рука обвела кружком участок Хибинской тундры на карте пятилетки, написала на нем «Апатито-нефелиновый комбинат», затем провела от него черно-белую черту к станции Белой и очертила район будущих поселений.

Так попала на карту избушка, затерянная в горах. Осенью этого же года начались пробные буровые работы и от станции к избушке была проложена грунтовая автомобильная дорога. Затем пришла зима, и работы остановились.

Но летом 1930 года в тундре происходит что-то необыкновенное, и географическая карта становится похожей на мелькающие кадры кино-фильма. Вместо старой карты тундр, где озера, реки и горы скромно обведены пунктиром, перед нами новая карта. Там, где по старой карте значились озера, — оказались горы. Реки получили другое течение и горные хребты другое направление. Геологическая карта полуострова, покрытая однообразным красным цветом гнейсов и сланцев, расцвела десятками цветов и оттенков разнообразнейших и редчайших минералов.

От станции Белая, которая теперь уж не Белая, а Апатитовая, проложена нить железнодорожного пути до самой горы Айкуайвенчорр. На озере Вудьявр вырос целый городок с населением в несколько тысяч. Буровые вышки приникли к скалам обнаженных «чорров».

Но снова сменяются кадры, и снова перед нами новая карта. Это карта самого близкого будущего тундры. На ней вместо походного городка — социалистический город Хибиногорск. Три гидро-электрических станции кольцом своих проводов питают предприятия апатито-нефелинового комбината.

Автомобильные дороги прорезали оленьи тропы. Новые железнодорожные пути дугой обогнули горы, прошли по тундре до Белого моря. И, что особенно удивительно, — новый город далеко за полярным кругом, в посрамление старых географов, оказался опоясанным широким кольцом огородов и полей. На огородах поспевает великолепная капуста, картошка, свекла и зреет садовая земляника. На полях под вечным полярным солнцем зреет рожь, ячмень, овес. А на городской площади цветут левкои, гвоздики и астры.

Это не только — будущая карта. Это уже есть на полях и огородах Хибинской опытной станции и даже еще севернее, на Кольском полуострове.

Все эти «чудеса», эта новая карта породилась теми белыми глыбами, которые наши ученые вывезли в 1929 году из Хибинских тундр. Они оказались высокосортным, чистым апатитом.

Апатит это вот что: это минерал, содержащий после своей обработки до 44 % фосфорного ангидрида (формула Р₂O₅ ее знает каждый рабочий на приисках) — самый богатый фосфором минерал. А фосфорные препараты, положенные на наши поля, могут увеличить их урожайность вдвое, могут избавить нас от ежегодного ввоза из Марокко 200 000 тонн фосфорных удобрений, стоящих 5 000 000 золотых рублей. Помогут нам покончить с тем позорным положением, что урожайность наших полей в 3 раза ниже, чем бельгийских.

Как велики залежи апатита в Хибинах?

Первые буровые опыты принесли потрясающую весть: в Кикискумчорре 15 000 000 тонн апатита. Через неделю 15 мил. обратились в 35 миллионов. Сейчас мы знаем: не менее 110 миллионов тонн.

Но кроме апатита в горах Хибинской и Ловозерской тундр — богатейшие залежи нефелина. А нефелин это сырье для алюминия. Он-то и привлек английских оккупантов в пустынные тундры Хибин. Из того же нефелина можно производить стекло, краски и удобрения. Кроме нефелина, здесь еще найдены титан, железная руда и много других полезных ископаемых.

Теперь нам становится понятным, почему карта Хибин превратилась в ряд мелькающих кадров. Становится понятным, как незаметные, спящие раньше богатства природы, под твердой и умелой рукой становятся источником энергии, заливающей всю страну. И та же твердая, уверенная рука включает эту энергию в план социалистического строительства. Новая промышленная область за полярным кругом становится одним из звеньев нового чертежа нашей земли. Она связывается с Ленинградским аллюминиевым комбинатом, с заводами Ленинграда, Ярославля и Украины, вырабатывающими искусственные удобрения.

Она свяжется, собственно, с каждой нивой нашей страны, с псковскими льняными, с средневолжскими пшеничными, среднеазиатскими хлопковыми совхозами и колхозами. Белый камень Кикискумчорра, на котором не растет даже мох, вызовет к жизни удвоенные всходы нужных нам растений.

В тундрах Хибин мы создаем новые следы человеческой энергии. На другом конце Союза, в песках Средней Азии мы заново вспахиваем край древнейшей культуры, накладываем новые следы на пути, проложенные прошлыми тысячелетиями.

Область между Каспийским морем и Китайской границей лежат ограниченные с севера Сыр-Дарьей — древние Бактриана и Согдиана. Мы даже не знаем, когда здесь возникла культура, просуществовавшая до нашего времени. 2 200 лет назад местность эта входила в империю великого персидского завоевателя Кира, затем была завоевана Александром Македонским, пережила владычество тюрков, арабов, великих монгольских завоевателей, узбеков, русского капитала.

Это край, где люди собственными руками создали себе возможность жить. Они отвоевали ее у пустыни, соорудив с незапамятных времен изумительную оросительную систему каналов-арыков, которые разносят по полям и селениям драгоценную воду из рек. Там, где нет орошения — нет жизни. Пустыня захватила себе огромные пространства. Еще сейчас в ее власти 96 % площади Средней Азии. Она стережет каждый возделываемый кусок земли: высохнет арык и она немедленно уничтожит всякую жизнь своими песками. Жизнь в этом крае создана человеческими руками; это истинно человеческая география. И она приняла образ тех людей, того общественного строя, который ее создал.

Система орошения, существующая и сейчас почти в том же виде, как и во II веке, напоминает нервную систему человека. Вода отводится из рек или посредством водоподъемных колес, приводимых в движение лошадью или верблюдом, или посредством подземных галерей, или, где возможно, самотеком. Выходя из реки широким каналом, она постепенно разливается по все более узким канальчикам.

Так создается неравенство участков. Самый выгодный участок, конечно, головной; самый скверный — наиболее отдаленный от реки. Поэтому сбор урожая зависит от места участка в системе арыков. Эти места строго регламентированы. Старейшие знатные роды сидели на лучших головных участках. Младшим доставались низовья. Такое же местничество господствовало и внутри каждого рода, но здесь старые родовые отношения в эпоху русской колонизации переплелись с классовыми.

Господство над водой непосредственно давало господство над людьми: ведь стоило только засыпать арык песком, чтобы обречь на голодную смерть все хозяйства, расположенные ниже.

Так система орошений, определенная патриархальным строем полукочевых племен, сама определила на тысячу лет вперед строй последующих поколений. Буржуазные отношения, внесенные русской колонизацией, не изменили этого строя: как всякая колонизация она держалась именно на огромном различии экономического и культурного уровня колонизаторов и колонизуемых.

И когда в 1920 году Туркестан полностью стал советским, перед нами стала задача: включить его равноправным членом в Союз Советских республик, равноправным не только политически, но и социально и культурно.

До 1926 года Туркестан был краем изумительного чертежа грандиозной устаревшей и запущенной оросительной системы, созданной и ежедневно поддерживаемой тяжелым трудом населения. Краем хлопка, сырьевым центром нашей текстильной индустрии. Краем риса и фруктов. И вместе с тем краем, развращенным и обозленным хищной русской колонизацией, краем смертельной вражды русских с коренным населением и отдельных племен друг с другом, переплетающейся с классовой борьбой внутри племен. Краем, где золотые культуры хлопка возделывались первобытным омачем, а молотьба происходила способом, установленным еще 5 тысяч лет тому назад в древнем Египте — копытами животных. Краем, где господствовал деспотизм духовенства и племенных вождей. Краем, где жены покупались и продавались как товар и вечно носили на лице клеймо своего рабства (паранджу). Краем, где процепт грамотных женщин не достигал одного. Краем застывшей культуры.

Как сдвинуть его с места? Как бросить его сразу на 300 лет вперед. Где здесь тот апатит, которым можно было бы привести в движение скрытую энергию земли?

Такая сила была найдена в том же году. Этой силой была водно-земельная реформа. Чтобы раскрыть этот край и двинуть его вперед, нужно было ухватиться только за ту силу, которая его создала — за орошение.

Водно-земельная реформа 1926 года отняла у племенной и байской верхушки управленне арыками. Одновременно крупные участки были конфискованы и распределены между малоземельными дехканами и батраками. Стали строиться новые бетонированные каналы и усовершенствованные плотины. И уже через 3 года после реформы, прежние крошечные поля, по которым быки тянули первобытный омач, объединяются в колхозы и по ним впервые проходит трактор.

С крушением арычно-феодальной и арычно-колониальной системы рушится и быт, на ней построенный. Женщины снимают с себя клеймо товара — паранджу. Туркменки входят в советы, идут в школы, в техникумы, на советские фабрики. Водно-земельная реформа освободила скрытую до того энергию. В недрах Узбекистана найден уголь, расширяются посевы хлопка, вводятся новые культуры кендыря, заменяющего хлопок, тоу-са-гыза и хандриллы, дающих каучук.

Сколько таких центров освобождаемой энергии в нашем Союзе? По плану пятилетки, сейчас, строится 518 предприятий. Каждое из них возникает по-своему, по-новому. И общее у них только одно: все они разные следы единой организованной воли, все они части единого чертежа.

Каков же будет этот чертеж? Как разместятся, как соединятся между собой новые центры, новые сгустки человеческой энергии?

Раньше заводы были скучены на небольшом пространстве в больших городах. Старый город, где были сосредоточены банки, технические силы, рабочие, и хорошо налажен транспорт, притягивали к себе новые фабрики и заводы. Но старые наши большие города строились большей частью совсем не в тех местах, которые были выгодны для промышленности. Часто вокруг старого города нет ни промышленного сырья, ни источников энергии.

Ленинград, например, был построен у Финского залива потому, что это место удобно для торговли с Западом. Ленинград строился как торговый город и как центр власти. Здесь была столица, здесь были рабочие, здесь были деньги. Поэтому впоследствии здесь и возникли заводы. Но пищи для заводов и фабрик здесь не было. Приходилось таскать ее за тысячи верст — с Донбаса и из-за границы. И в таком положении были почти все русские крупнейшие предприятия.

Поэтому-то после Октябрьской революции и встал вопрос о самом существовании Ленинграда, как промышленного центра: найдет ли он себе пищу, найдет ли энергию для работы своих машин?

И оказалось: такая энергия есть тут же, под боком у Ленинграда. Вся Ленинградская область изрезана реками. Мощными пластами на протяжении сотен километров залег здесь торф. Энергия, полученная от напора воды и сгорания торфа, может быть превращена в самый совершенный вид энергии — в электрическую.

Потому-то Республика в годы голода, гражданской войны и разрухи бросила все силы, все средства на создание Волховстроя. И теперь мы знаем: новые электрические станции — Волховская, Свирская и Дубровка и в будущем Невская — дадут Ленинграду энергию. Хибинские апатиты, нефелины, сланец и лес — дадут сырье для работы ее промышленности. Ленинград возрождается как новый промышленный центр.

Новые промышленные центры — это узлы, опорные точки нашей новой карты Союза. Но эти новые центры не будут похожи на наши старые промышленные центры, где скучены предприятия чуть ли не всех видов промышленности. Наши новые центры возникнут там, где для них есть сырье и энергия. Они будут объединять только те виды промышленности, которые можно и нужно объединять. Вместо наших старых городов-гигантов возникнут города с населением не более 60–70 тысяч.

Но создавая «города-специалисты», мы создадим между ними более тесную связь, чем между нашими старыми городами. Возьмем для примера два новых промышленных центра: центр железной руды на Урале с его новым городом Магнитогорском и центр каменного угля в Кузнецком бассейне в Сибири. В Магнитогорске и в Кузнецком бассейне возникают два совершенно одинаковых завода: оба будут вырабатывать чугун. Для выработки чугуна нужна руда и уголь.

Но в Магнитогорске есть только руда и нет угля. А в Кузнецком бассейне есть только уголь и нет руды. Поэтому оба эти завода связываются железной дорогой в одно хозяйственное целое. Вагоны, прибывающие из Кузнецка в Магнитогорск с углем, будут уезжать обратно в Кузнецк, груженные рудой. Так возникают два города-брата, разделяемые пространством в 2 тысячи километров, но связанные волей людей в одно целое.

Но в будущем мы получим еще большую свободу планировки нашей земли. И это время наступит тогда, когда будет завершена электрификация Союза. Паровой котел питается топливом. А топливо как-то нужно подвозить. Электрическая энергия может передаваться на любое расстояние. Ленинград будет питаться током с Волхова, со Свири, с Невы. Те же станции могут питать и двигатели далеких деревень, далекой глуши.

Сейчас у нас в СССР работают 30 районных электростанций. К концу пятилетки будут работать 82. И вот, например в Иваново-Вознесенской области, станции соединят свои провода. Вся область покроется сетью, по которой потечет энергия. В любом месте она может быть превращена в силу, движущую машины на фабриках, плуги на полях, лесопилки в лесу.

Затем сеть Иваново-Вознесенской области соединится с сетью Московской области. А к ней примкнут провода Ленинградской области, Урала, Украины. Весь наш Союз будет пронизан единым потоком энергии, питающейся сотней электростанций.

Мы строим пока наши предприятия в местах добычи энергии и сырья. Но ведь сырье всюду. Трудно найти такое место нашего Союза, где бы не было сырья. Там, где нет железа и меди, есть хлопок, пшеница, рожь; где нет ржи, есть лес; где нет ни хлебов, ни леса — есть мох, водоросли. Все это пока спит, ожидая твердой уверенной руки нового хозяина.

Пока у нас недостаточно источников энергии. Поэтому сейчас наши новые предприятия оседают гнездами, вокруг источников энергии. Когда же все наши электростанции сольются в единую сеть, мы будем независимы от источников энергии. Мы будем создавать предприятия и селения в местах добычи сырья, а это значит — всюду.

Единая энергетическая сеть позволит нам добывать и обрабатывать сырье механическим путем, где бы оно ни находилось: руду в горах, чугун на заводах, лес в тайге, хлеб на полях. Полная электрификация нашей страны даст нам победу над расстояниями, победу над пространством, единое социалистическое хозяйство.

Но она даст нам кроме того и ключ к социалистическому расселению. Она позволит расселить людей небольшими группами, равномерно по всей земле. Вместе с одинаковыми условиями работы она создаст одинаковые условия жизни. Она уничтожит чудовище больших городов, она уничтожит и наши теперешние деревни.

Она создаст новый социалистический чертеж нашей земли.