Встречи с искусством

1. ЕСТЬ ТАКОЙ ГОРОД

На тетрадочке в клеточку надпись, сделанная рукой Веры: «Первая «повесть» Маришки» (семь лет). На первой странице нетвердым почерком дошкольницы заголовок: «Карлсон на Луне».

«Вечером я забыла закрыть окно, и влетел добрый Карлсон. Пропеллер у него за плечами жужжал и мешал мне его слушать. Но он подлетел совсем близко и спросил меня: «Хочешь на Луну?» Я, конечно, хотела. Он взял меня за руку, потянул к окну, и мы стали подниматься все выше и выше.

На Луне все голубое, луняне не знают ни одного другого цвета...»

И дальше на пяти страницах — о похождениях на Луне, знакомстве со смешливыми лунянами. В «повести» чувствовалась подражательность (что послужило толчком — «Маленький принц» Экзюпери, с которым Вера познакомила Маринку довольно рано?), но было одно несомненно: Марина обладала воображением, фантазией.

Пожалуй, это свойство в каком-то новом, «взрослом» качестве сохранилось в ней до сих пор. Я знаю немного людей, которые умеют так быстро и так полно включаться в ситуацию, предлагаемую книгой ли, кинофильмом ли, спектаклем, так «верить» в характеры, обстоятельства, настроения, заданные автором.

Мы с ней в консерватории. Слушаем Шопена. Мне мешает многое: свет, чей-то кашель, собственные мысли, имеющие к искусству весьма далекое отношение. Марина же вся в другом измерении, отключена от мелочей. Смотрим с ней вместе фильм. Интересный по выбору героев, с хорошими актерами, но достаточно условный — толчок для размышления, не больше. Нет, Маринка и его умудряется пережить как жизненную, подлинную драму.

Насколько помню, Вера сознательно воспитывала в Маринке эту страсть отождествлять в какой-то мере желаемое и действительное, фантазировать, продолжать в воображении судьбы литературных героев.

Помню один из ее разговоров с дочкой, происшедший в моем присутствии (Марине тогда было лет пять-шесть). Я, Вера и ее соседка спешили на вечерний сеанс в кино. Перехватив на бегу по бутерброду с чаем, мы одевались. Вера мыла чашки. А Маринка канючила:

— Мам, не ходи в кино. Мам, пойдем в Изумрудный город. Мама, я боюсь одна, придут головотяпы...

Ясно было, что ей только что прочли прелестную сказку Волкова «Волшебник Изумрудного города». Верина сослуживица попыталась «успокоить» Маринку:

— Да ведь нет этого города. Нет.

Но Маринка расплакалась.

— А почему города нет? Зачем же пишут? Ты же, мама, говорила, что обманывать нехорошо...

Верина соседка ударилась в размышления:

— Эти писатели... Морочат ребятам голову. Не знают, о чем писать, не знают жизни, выдумывают...

Маринка смотрела на нее своими огромными заплаканными глазами, пытаясь понять, о чем идет речь.

Вера сказала своей соседке:

— Об этом — по дороге,— и уже обращаясь к Мариночке:

— Иди сюда, дочка, на дорожку поговорим.

— Понимаешь, такого города и впрямь нет, но ты думай, что он есть. Писатель на это рассчитывал, понимаешь? Этот город нельзя «потрогать», но в голове у писателя он как настоящий, и мы его видим, верно? Значит, он есть.

— Есть!.. Есть такой город,— радостно обернулась Маринка к нам. На том, что города все-таки нет, она не заостряла своего внимания. Ей не надо было вычеркивать из головы прекрасную изумрудную картинку, не надо было бороться с собственным воображением, и она была рада.

Мы вышли, когда девочка спокойно листала знакомую книгу, с приливом нового любопытства, внимания всматриваясь в страницы.

Вера часто слушала с дочкой радиопередачи — сказки и постановки. И она, и муж приносили домой пластинки для Марины: «Белоснежка и семь гномов», «Винни-Пух», «Телефон» Чуковского. Вера и мне дарила для дочки, советовала: «Покупай, прекрасно читают текст, отлично оформлено музыкально». И обязательно добавляла: «Телевизор — не все. Телевизионные передачи слишком «сковывают» малыша. Они и рассказывают, и показывают, не оставляя места для собственной фантазии, для домысла».

Позже, я помню, в их семье стали играть в «Путешествия по карте».

— Итак, Мариночка, ты находишься в Горном Алтае...

— Горно-Алтайский заповедник раскинулся...

— Чур, не по учебнику!

— Я попала в Горно-Алтайск весной. Город лежал в чаше, образованной горами. На горах этих цвели жарки — оранжевые, горячие цветы... Ну, папа, ты там был, так?

— Точно!

Иногда они все трое играли еще в одну игру: прочитывая новую книгу до середины, предлагали каждый свое завершение. Спорили до хрипоты: «Это — в характере»... «Но обстоятельства...»

Так что первая «повесть» о лунянах, сохранившаяся в старых бумагах,— лишь маленький штрих того далекого уже времени, когда Маринка училась сознательно подключаться и сердцем и умом к тому, что предлагали ей осмыслить и почувствовать другие люди.

Кстати сказать, «повесть» эта не случайно родилась в том предшкольном возрасте, который больше всего подходит для развития таких качеств, как воображение, страсть к фантазированию в лучшем смысле этого слова. Ребенок к пяти-шести-семи годам накопил немалые знания об окружающем, познал многие из его закономерностей, умеет оперировать своими знаниями. Но в то же время эти его знания, конечно, далеко не полны. При высокой активности познания мира (а в этот период дети очень активны) ребенок стремится восполнить свои пробелы за счет переноса известного на неведомое, за счет своевольных комбинаций уже познанного, то есть за счет фантазии. Он постоянно играет, что-то придумывает и невольно осваивает тот творческий процесс мобилизации воли, знаний, чувств, который ему нужен во всей долгой жизни. Важно поощрить его в этой работе, не убить скептицизмом его стремления к фантазерству, не сделать его робким и бездеятельным. Пролетят эти чудесные годы на грани большого знания и незнания, и ребенка уже «не раскачаешь на фантазии». Он, не познав этого раньше, вовремя, станет «очень грамотным», твердо и жестко отсекающим «правдышнее» от «нарошного». И, к сожалению, скучным, не творческим человеком. К искусству же, которое все построено на воссоздании реального мира по законам фантазии и воображения, он будет относиться свысока, предпочитая опираться на свою бедную, серую «истину».