Встречи с искусством

2. «ПРОПАЛИ МУХИ»

Не знаю, и впрямь ли оно было первым сочинением в ее жизни или оно первое из тех, что мать Марины сохранила, но скорее всего, первое, написанное в третьем классе. Оно имеет некоторое (очень, правда, небольшое) отношение к искусству, поэтому привожу его.

«Сочинение ученицы... и т. д. по картине Левитана «Золотая осень».

На картинке нарисованы желтые деревья. Сейчас на дворе тоже осень, листья на клене перед нашим окном тоже желтые и красные. Это очень красиво.

Осень вообще очень хорошее время. Потому что идешь в школу и видишь своих друзей после разлуки. Уже холодно. Пропали мухи. На картине Левитана небо синее, наверное, еще август или сентябрь стоял на дворе, когда художник рисовал лес. А сейчас, в октябре, небо уже серое. Того и гляди станет холодно и пойдет снег. Но снег растает. Обычно он ложится уже после праздника, после 7 ноября. Но однажды было так: выпал на 7-е снег, покрыл землю. А красные листья выглядывали из-под белого снега, как флажки. Если бы умела, я бы нарисовала это».

...Да, мыслей негусто. И этот откровенный прозаизм «пропали мухи».

А, впрочем, было Марине тогда всего десять лет. В десять она, значит, узнала, что есть Левитан, и картину его тоже отметила. Кстати, «золотую осень» она любит до сих пор. И к тому же...

«Пропали мухи» — это, конечно, не Левитан. Это Марина сама. Со своим восприятием осени. Это ее умение замечать, отмечать... Про мух — смешно, но очень важно.

Листья-флажки — неожиданно. Вот ведь как увидела. Видеть и слышать — это дано человеку от рождения. Но вглядываться, вслушиваться, внимать — этому надо его учить. А именно на этом умении основано восприятие всех произведений искусства. Они не входят в нашу душу сами, а требуют ответного напряжения, усилия «старания» души. И к этому усилию надо готовить ребенка, заранее, с первых дней, первых шагов.

Помню, Вера еще только готовилась стать матерью, а весь дом ее был завален книгами по возрастной психологии и физиологии. Она заранее закупала игрушки по какой-то системе («мягкие нужны для развития тактильных (кожных) ощущений», «яркие — для восприятия цвета», «погремушки — оттого, что звучат»), отбирала какие-то пластинки.

Я, помню, удивлялась, надо ли так?

— Ты же знаешь,— говорила она.— Я не могу жить без музыки, без Баха и Шопена. Ну и литературу люблю, театр, кино. Все это — значительная, важная и одна из лучших сторон моего существования. И очень хочу, чтобы мой малыш, когда вырастет, тоже не прошел мимо всего этого. Хочу, чтобы его глаз был человеческим — умел видеть окружающее в красках и радоваться разноцветию. Чтобы ухо выделяло не только опасные и безопасные сигналы извне (такие сигналы воспринимают и животные), но воспринимало гармонию звуков. Кстати, сейчас многие родители пытаются приобщить ребенка к музыке до года, включают проигрыватель, радио — вреда от тихой мелодичной музыки нет, а польза, возможно, имеется?

Маринке было два, три, четыре года. Она только начинала осознавать себя, выделять среди других. Слова «дай Марине» по типу «дай тете», «дай маме» она заменяет твердым «дай мне». Отныне ее «Я» противостоит в ее сознании всему остальному. И в это остальное она всматривалась с удивительным вниманием. Минутами могла рассматривать камешек, изучать пенек, травинку. Самое время было подсказать ей: природа не только интересна, она прекрасна. Какое яркое небо в августе и как отражается оно в реке. И как вольно дышится в поле. А как радует глаз красная земляника, выглянувшая из-под зеленого листка. Тогда наверняка и к картинке или картине, репродукции, появившейся в доме, Маринка станет относиться столь же активно. Она будет ждать от нее того же удовольствия, что научилась получать от природы.

В эту пору все больше времени проводит с Маринкой Виктор, отец Марины. Муж у моей Веры золотой. Спокойный, неспешный. Инженер, я думаю, инженер хороший. И не только потому, что Виктор любит и знает свое дело, свой цех, он умеет слушать людей. И к Маринке он всегда внимателен, как никто. Даже Вера со своей любовью к дочери в этом не может сравниться с ним. Вечно бегущая, вечно в несчетном количестве рабочих, общественных и домашних дел, она недослушает подчас собеседника, недодумывает собственную мысль. И темперамент у нее бурный, и ум острый, а той неспешности, какая нужна для «возни» с ребенком, вошедшим в возраст «почемучек», недобор» Инстинктивно ли, случайно ли, в силу необходимости ли все прогулки в субботние и воскресные дни она переложила тогда на Виктора? «Давай, я за картошкой сбегаю, а вы в парк» — иногда в те годы бывало и такое.

Детство создано для созерцания. Для внимательного, гипнотизирующего разглядывания. Еще нет забот, занимающих пространство души, еще не столько хлопот. Уже в юности трудно жить не спеша, не торопясь, это можно позволить себе лишь в детстве, может быть, еще в отрочестве, но не позже. Ритм нашего века очень высок, и, скажем прямо, многие из нас забыли это детское умение неспешно смотреть, неспешно слушать. А, может быть, и не знали?

Маринка любила вернуться к тому, что уже раньше видела («Папа, пойдем, посмотрим еще раз «хромую» елочку»). Она просила по сто раз читать знакомый наизусть «Телефон» Чуковского. Кстати, все дети получают огромное удовольствие от того, что уже знакомо, значит, находят и в привычном новые штрихи, тонкости, почему мы утрачиваем это качество с годами? В дошкольную пору Маринку не таскали ежедневно в кино на мультики, не очень баловали ее и телевизионными радостями. Словом, не перебивали одно впечатление другим. Наверное, поэтому сейчас она умеет смотреть на красивое подолгу. И в музей она сейчас ходит на одну-две картины: «Не могу бегом — не вижу толка».

Неспешному созерцанию нужно учиться сразу, на заре жизни. Потому что это труд, а не пенкоснимательство. Потому что в этом случае в общение с произведением искусства непременно входит собственный жизненный опыт. «Пропали мухи» — в этой смешной фразе Маринкино личное, пережитое восприятие осени. И это очень важно, что оно всплыло при долгом, внимательном взгляде на картину известного мастера кисти. Это значит — левитановская «Осень» заставила девочку заглянуть в себя, взглянуть на мир, снова в себя. Заметить перемены. Не стоим ли мы у самых истоков духовной работы? Той работы, которая соединяет отдельного, единичного человека с окружающим миром и обществом.