Вспомним известную восточную легенду.
Слепцов попросили рассказать о слоне — что это такое слон? Какой он? Один из слепцов подробно, на ощупь исследовал ногу слона и рассказал после: слон — это круглое, словно столб, его можно обхватить руками. Другой, потрогав хобот, сообщил: слон — это длинное, похожее на змею. Третий, дотронувшись до ушей, констатировал: плоское, шершавое. Человек берет от искусства то, что способен взять и сколько может в данный момент. Воздействие любого произведения искусства зависит и от качества этого произведения, и одновременно от приготовленности того, кто с этим произведением встречается.
Вот почему одни ребята, «заражаясь» прекрасным, становятся творцами нравственных ценностей, а другие нет.
Пояснить эту мысль мне поможет фильм, который видели многие из нас, родителей, фильм, обошедший экраны сравнительно недавно, фильм, о котором много говорили и писали и который вполне заслуживает такого к себе внимания. В последние годы кинематограф очень часто обращается к вопросам воспитания. И в анализе педагогических проблем подчас опережает педагогическую печать, улавливает острые моменты формирования человека очень точно и четко.
Обратимся же к тому материалу, какой он предлагает, проанализируем интересующую нас проблему на примере «Чужих писем» режиссера Ильи Авербаха и драматурга Натальи Рязанцевой.
Героиня фильма Зина Бегункова из сильных детских натур, из лидеров, ей постоянно хочется быть очень хорошей, одобряемой коллективом сверстников и взрослыми, больше того, хочется быть самой лучшей, быть в центре внимания.
У Зины складываются свои, особые отношения с искусством. Бегункова знает, что в наше время искусство ценится, разбираться в нем престижно. И человек, который любит искусство, разбирается в нем, достоин всяческого уважения. Бегункова понимает, что прекрасное призвано осуществлять высокую роль учителя жизни, воспитателя. Девочка растет, она, как всякий растущий человек, познает мир, сталкивается с проблемами и честно старается решать их с помощью тех идей, которые предлагают ей взрослые «из уст в уста» и посредством произведений искусства. Но это стремление «научиться» носит несколько механический оттенок, он понимается чересчур прямолинейно. Мечется, мечется девочка-подросток, примеряя к себе то одну, то другую мысль, то одну, то другую роль, то одну, то другую линию поведения. Вот выступает она в классе так правильно (но так жестоко!), обвиняя кого-то в беспринципности. Вот учит она наизусть письмо пушкинской Татьяны к Онегину. Декламирует, актерствуя, не в силах освоить содержания и чувств, в строки вложенных,— что чувствует и пожилая учительница, улавливая слишком жесткие интонации, это чувствуем и мы. Но окончательно убеждаемся, что это так, когда видим, как девочка вслед за Татьяной объясняется в любви другу своего брата, человеку, который куда старше ее по возрасту. Ситуация по сюжетной линии «онегинская», по внешнему рисунку взята напрокат из западного кинофильма, явно безвкусная. Довольно вульгарная, пошлая. Не случайно тот, кому Бегункова сообщает о своем чувстве, груб с ней: неплохой и скорее всего добрый мужчина жестоко учит ее, понимая, что за словами Зины ничего не стоит, кроме актерства, стремления поинтересничать.
Вот тебе и столкновение с великим искусством! Но искусство в этом меньше всего виновато.
А что же виновато?
Авторы «Писем» пунктиром, чуть-чуть, без нажима показывают, что девочке не хватает нравственного опыта, для того чтобы искусство стало подлинным двигателем ее духовного развития. Негде девочке было этого опыта набраться.
Отца Зины мы не видим, да и существовал ли он для нее? Мать, в чем-то провинившаяся перед обществом, отбывает наказание, и Зина в себе самой строго ее осудила, «вычеркнула» из своей жизни, как вычеркивают позорную страницу. Дом бытовой у Зины есть — это дом ее брата. Там ее сытно кормят, хорошо одевают, но в душевный мир заглянуть то ли не хотят, то ли не умеют.
У Зины нет дома в большом и важном смысле этого слова. Нет дома не с традициями даже (традиции подчас передаются, как эстафетная палочка, не затрагивая детской души), нет дома с устоями. Устоявшимся ритмом, устоявшимся стилем отношений, устоявшимся, своим, неповторимым духовным климатом. Такие устои нужны, чтобы уже в детстве складывалась четкая система ценностей, чтобы ощущалась незыблемость понятий «честь», «добро», «правда». Чтобы эти понятия не брались на время и напрокат в подобающем случае, а творились ребенком, входили в плоть и кровь, жили, развивались и определяли поступки взрослеющего человека.
Вспомним дневник Марины. Из него очень легко извлечь одну мысль: всему свое время. Ребенок, не научившийся играть, фантазировать, домысливать в дошкольном возрасте, не обретет этих качеств позже, будет воспринимать искусство несколько прямолинейно. Есть время, когда особенно сильно на растущего человека действуют музыка и поэзия, — это ранняя юность. Сколько на свете людей, не любящих поэзию, не понимающих ее и, что особенно грустно, не желающих понять, — им в юности не попалась книга, показавшаяся чудом. Хотя бы одна книга подлинно прекрасных стихов, прочитанных неспешно, не для урока, для себя. Интерес к живописи, к архитектуре тоже приходит примерно в это время, может быть, чуть позже...
Позвольте, но разве школа проходит мимо искусства? Конечно, нет, но так уж устроен человек, что весь сегодняшний опыт осваивается, если он «ложится» на предыдущий. Как ветки на дереве: одна вырастает из другой. И в этой цепи первое звено — дом, семья. Здесь берут начало важнейшие потребности, интересы, приводящие человека к глубокому, творческому общению с произведениями искусства. Здесь формируются качества, позволяющие это искусство глубоко и активно воспринимать. У Зины Бегунковой выпал очень важный, может быть, самый важный этап приобщения к искусству. Оттого и нет опережающего развития — она опаздывает, и это отставание губительно.
Уже говорилось, что Зине очень хочется стать хорошей, интересной, неповторимой. Она умная, хваткая девочка. Она первая там, где нужно чему-то следовать, исполнять предписываемое правило. Но сталкиваясь с людьми тонкими, сложными, не пользующимися примитивными внешними стандартами поведения (а именно такова молодая учительница, забравшая к себе домой Зину), девочка чувствует себя беспомощно. И все, что она восприняла в искусстве, ей в отношениях с этой учительницей не годится — все это неосвоенное, сложенное в памяти, как набор внешних рецептов.
Признание в любви встречает гневный и грубоватый, оскорбительный отпор мужчины... Учительницу она не может вывести из ее незапланированного, нелогичного, неправильного, по мнению Зины, добра. И чувствуя, что ей не перескочить через собственную пустоту, незаполненность, взрывается Зина непонятной для окружающих немотивированной жестокостью.
Поистине символична сцена. После очередных потрясений, житейских неудач Зина смотрит по телевизору передачу о фигурном катании. Прекрасна и грациозна фигуристка, и девочка, девушка пытается ей подражать. Буквально. Повторяя движения. Это одновременно и грустно, и смешно, и нелепо...
...Мы сегодня много и часто говорим о комплексном воспитании. Поистине это требование самой жизни, и еще раз это требование прозвучит, если мы будем думать о встрече наших детей с искусством, об их эстетической подготовке.
На примере Зины Бегунковой мы еще раз убедились: человек не формируется по частям. Нельзя ребенку или подростку сначала «показать» все прекрасное, после «рассказать» обо всем моральном, нравственном. В деятельности, в повседневном многоплановом общении с другими людьми идет становление личности. И если в какой-либо сфере активной деятельности ребенка есть провал, он обернется перекосом во всем воспитании.
А теперь самое время снова вернуться к материалам предыдущих глав. Становится понятным, почему разминулись с прекрасным Кларисса, Саша, Вера, Маша. У каждого процесс становления личности был явно не гармоничным, у каждого не хватало либо жизненного, нравственного опыта, либо каких-то качеств характера для того, чтобы из столкновения с произведением искусства рождались мировоззренческие ценности. В Клариссе эстетством задавлены в детстве естественные общественные начала. Саша просто лодырь, он в детстве и отрочестве не познал по-настоящему радость труда, формируется из него потребитель, и прекрасное он потребляет, как прочие блага. Вере не хватает глубины. Маша захвачена волной мещанской престижности — выделиться, выделиться хоть в чем-нибудь.
Кстати, именно «неравномерность», «непропорциональность» в становлении человека очень часто служит почвой для тяги к произведениям дешевого вкуса, созданным на потребу, для заполнения пустого времени.
Справедлив подчас родительский упрек — «в кино показывают не то». Действительно, не то. Так, в Свердловской области, по данным кинопроката, больше всего зрителей просмотрело... «Есению», безвкусную, непритязательную мелодраму.
Но ведь у этого факта есть и другая сторона — серьезный человек, захваченный решением мировоззренческих проблем, на «Есению» не пойдет, благо существует информация и устная и печатная, которая всегда сориентирует, о чем фильм, круг каких тем он затрагивает. Или не досмотрит фильм. А если и посмотрит пустую картину, то потеряет лишь время, не больше. Для гармонически развивающегося человека подобные влияния не страшны. С юмором он отнесется и к «Фантомасу», и к фильму ужасов, и к жестокому детективу.
Не будем преуменьшать, но и не будем преувеличивать значение каждого просмотренного фильма, каждой прочитанной книги в отдельности. Воспитание искусством — могучее средство формирования личности, но при одном условии: если одновременно успешно идет воспитание трудовое, нравственное, если личность ребенка мы воспринимаем как целостную, неразделимую, если все используемые нами средства воздействия (и искусство тоже) направлены на одно — вырастить человека доброго, честного, трудолюбивого, с четкими мировоззренческими, гражданскими позициями, которые он готов отстаивать до конца.
Тогда и только тогда мимо несовершенного в искусстве растущий человек пройдет безболезненно, а все ценное, весь духовный опыт, заключенный в произведении, использует с пользой для строительства собственного характера, собственных взглядов на мир.