Вся правда о русалках. Полевой определитель

Здесь мы предлагаем условное название семейства, признавая, что оно не самое удачное. К сожалению, ни автор, ни его консультанты-филологи до сих пор не нашли ничего более подходящего. Трудности с выбором названия знакомы и специалистам других областей природоведения. Орнитологи, например, поместили врановых в отряд воробьиных за их развитую певческую глотку, хотя вокальные данные вороны заметно отличаются от соловьиных… Название семейства «оруньи» вполне пригодно для характеристики ругательниц, но составитель данного определителя испытывает некоторую неловкость перед нашими многочисленными писклявыми нимфоманками, так сказать, примадоннами вокала среди эстонских русалок, которые оказались в том же семействе, правда, в самостоятельном роде писклявок. Ничего не поделаешь, исследователь природы не может исходить только из эстетических соображений. Сколь бы ни различен был репертуар писклявок и ругательниц, строение горла и хоан у них столь же сходно, как у кукушки и зозули… Пусть же послужит им утешением латинский вариант названия.

Так что до тех пор, пока какой-нибудь критически настроенный читатель настоящего определителя не предложит лучшее название (все предложения и замечания будут приняты с благодарностью, как уже говорилось в предисловии), мы будем пользоваться этим. Во второе, расширенное издание нашего труда, относительно выхода которого в свет нет оснований сомневаться, мы с удовольствием внесем лучшее, более компромиссное название семейства.

Русалки всегда восхищали людей своим пением. Еще во времена Гомера. Хотя этот праотец демонологии превозносит в своей «Одиссее» песни сирен (сирены,

по составленной мною всеобщей демонологической номенклатуре, принадлежат к параллельному с русалками отряду), многие авторитеты, соприкасавшиеся как с сиренами, так и с русалками, придерживаются мнения, что между вокальным мастерством тех и других (из русалочьих, конечно, имеются в виду писклявки) существенных различий нет. А могущество пения сирен вошло в легенду. Даже в темное средневековье, когда Гомер не пользовался широкой популярностью, весьма серьезно относились к его утверждениям по поводу вокальной культуры сирен, этих полуженщин-полуптиц. Иначе отправляющиеся в длительные морские путешествия — и среди них Фернан Магеллан — не брали бы с собой в числе других припасов несколько бочек специально сваренной алхимиками антисиреновой пасты. Многолетний опыт показал, что если как следует не законопатить ею уши, то пение сирен доведет изголодавшихся по эмоциям моряков до эйфории, за которой может последовать гипнотическое состояние. Коль скоро имеет место гипноз, возможен и транс. А насчет этого состояния наша точная и свободная от идеализма Эстонская Энциклопедия (Т. 3, С. 109) сообщает: «В трансе загипнотизированный не воспринимает ни одного раздражителя, кроме слов гипнотизера (рапорт-контакт)». Таким образом, что сирены напоют, то мужики и делают.

Некоторые исследователи считают столь сильное влияние пения сирен и русалок преувеличенным, однако и современная музыкальная практика дает примеры прямо-таки непостижимого влияния эвфонии на человеческую душу. Ведь королю рока Элвису Пресли удавалось весьма тривиальными мелодиями и примитивными ритмами доводить толпы молодых людей до полного самозабвения, которое сопровождалось сокрушением мебели и случайными совокуплениями. Если же учесть, что лучшие песни русалок почти всегда стоят на значительно более высоком идейно-художественном уровне, чем обыкновенные шлягеры, и даже оказывали влияние на таких великих людей, как Петр Ильич Чайковский (к этому мы еще вернемся), то утверждение Гомера отнюдь нельзя считать недостоверным. Мнения современных русалковедов далеко не всегда совпадают с утверждениями фольклористов, но приятно отметить полное их единодушие в данном вопросе.

В последние годы музыковедческие исследования русалочьих песен получили заметное развитие. Многие весьма авторитетные музыковеды, проводившие сравнение народной и русалочьей музыки, бытовавшей одновременно (с чем же еще можно сравнивать опусы русалок, они ведь тоже являются самодеятельными композиторами), признают большую художественную ценность музыки водяного народа.

Прежде всего, русалочьи мелодии превосходят народные песни по диапазону. Если эстонские рунические мотивы часто ограничены квартой и большая секста — уже заслуживающая внимания величина, то русалки могут распевать в пределах чуть ли не трех октав. Подобная амплитуда возможна только для певиц типа Имы Сумак. Русалки открыли превосходную возможность использования своего голоса именно в полифонической музыке. Если в некоторых произведениях типа фуги сопрано неожиданно переходит в теноровую партию или наоборот, это производит на минимально разбирающегося в музыке слушателя потрясающее впечатление. Ниже мы познакомим читателей с одним такого рода музыкальным отрывком; записывавший его признался, что этот переход потряс его до такой степени, что он, не разбирая дороги, устремился с микрофоном к певице, в результате чего микрофон, забулькав, хлебнул воды. Так, к сожалению, музыкальное произведение и осталось не записанным до конца.

Что касается формы русалочьих песен, то она гораздо ближе к классической, чем к народной музыке. Народная песня по большей части ограничивается периодом, встречаются также варианты с рефреном (по схеме а б а). А русалки часто используют форму рондо; говорят, что отмечены даже попытки создания произведений, близких по форме к сонатному аллегро (правда, не у нас, а в Италии и Германии).

Хотя русалочья музыка по диапазону шире, а по форме сложнее, она использует модуляции, а местами даже элементы додекафонии (русалки, обитающие там, где родился отец додекафонии Шёнберг), все же какой-либо антагонистичности музыкальных культур местных русалок и местных жителей ни разу не отмечалось. Это ясно любому хоть немного разбирающемуся в русалочьей психологии: песня задумана в качестве средства прельщения, а тот, кто желает кого-то прельстить, должен считаться со вкусом прельщаемого. Так, народная музыка какого-либо определенного края всегда оказывала влияние на русалочью музыку, и совершенно логично предположить, что существует и обратное влияние — от русалок к людям.

Один наш известный композитор и музыковед, защитивший кандидатскую диссертацию о музыке сету, познакомившись с фольклором русалок Причудья, утверждал, что у этих двух музыкальных культур много общих черт. Тамошние русалки также используют нейтральные терции и резкие параллельные диссонансы; в их песнях, как и в песнях сету, чувствуется влияние русской народной (или русалочьей?) музыки — так называемой подголосочной полифонии. Кандидат признался, что намерен в будущем более основательно исследовать и осветить в соответствующей монографии эту проблему. Чтобы задуманный труд явился сюрпризом для нашего музыкального мира, он просил не называть его имени. Он сожалел, что при работе над кандидатской диссертацией у него не было времени для изучения русалочьей музыки. Но разве это так уж плохо? Музыковедческая мысль в пятидесятых годах, по-видимому, еще не созрела для такого анализа. Будем с интересом ждать компетентного музыковедческого исследования русалочьей музыки.

Давая высокую оценку мелодической, структурной и полифонической сторонам музыки русалок, мы, однако, не можем положительно оценить распеваемые ими тексты. В этом отношении они уступают даже народным песням местного населения. До тридцатых годов нашего столетия русалки варьировали примерно десяток, как правило, однострочных текстиков, в которых превалировали темы ожидания мужчины:

Относительно больший интерес представляет грустное двустишие, записанное О. Хинтценбергом из Лехтсе:

Прекрасный пример четверостишия лирического склада зарегистрировал Я. Сику из Тарвасту:

Два последних примера являются особенно ярким свидетельством явной стилистической однородности со староэстонским аллитерационным стихом, подтверждением вкусовой сопринадлежности русалок и местного населения. Аллитерация и ассонанс, а также ритмическая структура стихов засвидетельствует это даже не знакомому с фольклором.

Подводя итог, мы вынуждены констатировать, что тексты русалочьих песен относительно бедны. Но заслуживает ли это осуждения? Гениальный И. С. Бах написал много страниц великолепной музыки на одно-единственное слово («Аминь» или «Аллилуйя»). Такие же сверхскудные тексты встречаем мы и в наши дни в самой модной музыке.

Однако в последние годы в русалочьей музыке отмечается повышение роли текста: тексты ругательниц условно можно считать даже публицистическими. Они бичуют, иногда весьма резко, отдельные недостатки, имеющиеся в нашей жизни, хотя при этом порой проявляют, на манер Аристофана, грубость и даже непристойность. Другие русалки тоже обогатили текстовую часть своих песен, но иногда об этом приходится сожалеть. Автор определителя просто оторопел, услышав в одну чарующую лунную ночь — над рекой повисла пелена тумана, пахло сеном, окружающая природа заставляла забыть о городском шуме, о болезнях цивилизации двадцатого века, о демографическом взрыве и временных трудностях в снабжении населения колбасными изделиями — прекрасный голос русалки, поющей ариозо, которое начиналось словами:

И когда писклявая нимфоманка, — а это была она — продолжала после интересной модуляции: «Johnny is a boy for me…, я забылся и вскричал: «Не рядись в чужие перья!» Русалка тут же прекратила пение. Успокоившись, я подумал: «Tempora mutantur, et nos mutamur in illis», но некоторая грусть все же осталась в душе.

Было бы весьма печально, если бы влияние коммерческой музыки сказалось и на русалочьем творчестве. Неужели мы и вправду не услышим больше русалочьих терцин и ронделей в Италии, вис в Исландии, газелей и рубаи в Узбекистане? Может быть, автор этого определителя безнадежно старомоден, но это его чрезвычайно огорчило бы.

К счастью, международный культурный обмен приносит и более приятные новости. Не так давно на острове Хийумаа была записана одна русалочья песенка. Мотивчик простой, однако интервалика (за секстой следует кварта в том же направлении) для народных песен, мягко выражаясь, нетипична. Тем не менее это и не шлягер, поскольку примитивность коммерческой музыки иного рода. Велико было мое изумление, когда я обнаружил тот же мотив в чрезвычайно объемистой и прекрасно иллюстрированной голландской детской энциклопедии. (В 1979 году труд вышел в свет и в Финляндии под названием «Suuri tonttukirya» и в языковом отношении теперь для нас более доступен. На него имеется ссылка в списке литературы.)

Голландская детская песенка в репертуаре прибалтийских русалок — факт уникальный, и он должен вызвать интерес не только у наядологов.

Не свидетельствует ли это о том, что писклявки могут играть известную роль и в расширении культурных связей: если подобная песенка когда-нибудь войдет в репертуар эстонского ребенка, это несомненно можно считать заслугой русалки.

Русалки островов и северного побережья Эстонии, по всей вероятности, и прежде обогащали нас элементами скандинавской культуры, такую же работу проводят русалки Восточной Эстонии и Причудья в деле популяризации славянской культуры.

Многих интересует, имеется ли у русалок инструментальная музыка. Следует сразу сказать, что русалки в основном вокалистки. Правда, иногда их видели играющими на каннеле, но в этих случаях они выступали в качестве аккомпаниаторов. В свое время автор предполагал выделить каннелирующих русалок в отдельное семейство, к которому относилось бы два вида: накамнеканнелирующая и толстая вмореканнелирующая, однако последние данные позволяют сделать вывод, что имеют место не самостоятельные виды, а просто обычные писклявые нимфоманки, взявшие на вооружение каннель.

Перейдем теперь от вопросов культуры вновь к биологии и систематике русалок.

Оруньи весьма легко отличаются друг от друга как по родам, так и по видам. Их можно определять как по песне, так и по корпуленции и поведению. Представим их в перечне признаков отдельно, поскольку иногда другу русалок приходится при определении руководствоваться лишь услышанной песней.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПО ПЕСНЕ

Плакуша детолюбивая, Lamentosa paidiphila.

Плакуша-лесбиюшка, Lamentosa minilesbica.

Писклявая нимфоманка, Calliphonica nymphomanica.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПО РОСТУ И ПОВЕДЕНИЮ

Плакуша-лесбиюшка, Lamentosa minilesbica.

Плакуша детолюбивая, Lamentosa paidiphila.

Писклявая нимфоманка, Calliphonisa nymphomanica.

Ругательница, Carrula immunda.

ПИСКЛЯВАЯ НИМФОМАНКА

Этот случай красноречиво подтверждает былую «стойкость эстонца»: русалка пела искателю лошади красиво, улыбалась ему приветливо, но мужик зажмурился, не мог «ни рукой ни ногой пошевелить», лежал «как раненый» и «с тех пор больше ночью к озеру Юлликъярв не ходил». Просто жаль его. Писклявая нимфоманка — ибо это была она — одна из наших обворожительнейших русалок, и не только в отношении голоса. Она потрясающе красива, как правило, грациозна и обходительна (что далеко не всегда можно сказать о привередливых примадоннах, принадлежащих к роду человеческому). Ее вполне справедливо сравнивают с соловьем, ибо по меньшей мере настолько же, насколько исполнение превосходного пернатого певца прекраснее щебета других наших птиц, песня писклявой нимфоманки затмевает вокальные попытки всех наших других русалок.

Тяга писклявых нимфоманок к контактам с людьми (в первую очередь — с мужчинами) очень велика. Все, кому довелось встречаться с этими русалками, с похвалой отзываются об их приятных манерах; будучи серьезными артистами, они предпочитают платонические отношения (излишнее возбуждение вредит голосу). Раньше это не было известно, и даже образованные люди (пожалуй, можно предположить, что помещики обладали этим качеством, как бы там ни обстояло дело со всем прочим) побаивались нашей суперзвезды. По этому поводу приведем еще один небольшой пример.

Грустный факт. Тем более грустный, что мужик уже спешил на концерт русалки,

даже бежал, его смогли задержать, только применив силу. Мы уверены, что свою песнь русалка после долгого ожидания модулировала в миноре, и наверняка она последним номером, оказавшись без слушателей, исполнила элегическое «Час пришел, мужик не смог!», которое столь часто удавалось записать собирателям русалочьего творчества. Здесь хотелось бы заклеймить зубоскалов, нехороших и сластолюбивых людей (встречающихся, к сожалению, и среди наядологов), которые позволяют себе отпускать двусмысленные замечания по поводу вышеприведенного текста: конечно, дескать, грустно, если «мужик не смог»!.. Подчеркиваю еще раз, что все без исключения встреченные до сих пор писклявые нимфоманки были добродетельными мастерами вокала и желали вступить в контакт с людьми только посредством благородного и возвышенного музыкального искусства. Ни в чем другом, что бы мужик «смог», кроме того, чтобы он «смог прийти послушать», они никогда не были заинтересованы.

Выше шла речь о том, что в последнее время русалки в своих импровизациях используют созданные ранее тексты (песня о «Москвиче»); к счастью, до сих пор они исполняли такого рода песни на свои собственные мотивы. Конечно, наядологи и музыканты не могут считать это положительным явлением, однако до тех пор, пока мы можем записывать на магнитофон хотя бы оригинальную музыку русалок, дело обстоит не так уж плохо. Как раз когда настоящая рукопись готовилась в отправке в типографию, автор получил огорчительный сигнал: русалки уже начинают использовать созданные людьми мелодии. Если так пойдет и дальше, песни русалок могут полностью исчезнуть, как некогда исчез староэстонский аллитерационный стих. Это вызывает серьезное беспокойство, поскольку у русалок наряду со многими хорошими чертами есть все же одно плохое, или сомнительное, или, по крайней мере, свойственное женщинам качество; они очень восприимчивы к моде (вспомним распространение ношения париков и крашения волос).

Однажды в Килинги-Нымме проходила ярмарка.

К этому важному культурному мероприятию энергично готовился местный самодеятельный ансамбль «Гормон». Репетировали в излучине реки, причем генеральную репетицию провели вечером, накануне открытия ярмарки. На первом же концерте — оркестр уже вступил — солистка «Гормона» Имби К. обнаружила, что ее записная книжка с текстами песен таинственным образом исчезла. Имби К. призналась, что, поскольку память у нее неважная, она знает наизусть только начало. После исполнения первого куплета первой песни возникла неприятная пауза, которую, как ни странно, все заметили. Ансамблю грозил полный провал. Но тут прямо из публики громко подхватила песню какая-то «молодая красивая женщина в белом платье». Поддерживаемая аплодисментами зрителей, она поднялась на эстраду, оттеснила плачущую Имби К. в сторону и заменила ее, спасая тем самым ансамбль от позора.

Первые две песни, исполненные неизвестной певицей, особого успеха не имели, поскольку она не умела несколько небрежно, как принято у современных эстрадных певиц, топтаться на одном месте; к тому же голос дебютантки был очень звонок, а текст она произносила излишне четко. Микрофоном начинающая певица не пожелала воспользоваться. Однако избалованная ярмарочная публика довольно быстро освоилась с исполнительницей. Песнями из репертуара ансамблей «Смоуки» и «АББА» певица окончательно покорила слушателей, а когда она исполнила «Большой цветник», успех был столь велик, что почти совсем прекратилась торговля пивом и пришлось срочно объявить перерыв.

На эстраду, размахивая блокнотами, хлынула толпа охотников за автографами, певице всучили ручку. И тут произошло нечто поразительное: молодая женщина в белом платье с недоумением посмотрела на ручку и… засунула ее в рот! Затем она, очевидно, догадалась, что сделала что-то не так, выплюнула чернильные слюни, расплакалась (как Имби К.) и бросилась к реке. Потрясенная оригинальным поведением певицы толпа последовала за ней.

Добежав до реки, женщина прыгнула в поток и бесследно исчезла. Местный спасатель, пренебрегая опасностью, сиганул следом. Если бы на берегу не оказались двое отважных пионеров, вытащивших спасателя из воды, не умевший плавать герой простился бы с жизнью.

На другой день с реки слышалась грустная песня о приходе рокового часа и очередном отсутствии мужика.

О происшествии сообщил автору местный исследователь русалок, который отнес певицу к виду писклявых нимфоманок. Однако с его мнением не согласилась Имби К., она упорно утверждала, что подлая воровка, укравшая записную книжку и оттеснившая ее, Имби К., наверняка была солисткой ансамбля «Грейпфрут»» из соседнего поселка, с которой она, правда, лично не знакома, но у которой, по слухам, будто бы именно такие манеры в отношении канцелярских принадлежностей.

Имби К. просила непременно выяснить, утонула или нет ее соперница.

ПЛАКУША ДЕТОЛЮБИВАЯ

Нельзя сказать, что это первое описание детолюбивой плакуши блистает красочностью, скорее оно источает стилистическую лапидарность и сдержанный аскетизм. В этом изложенном телеграфным стилем сообщении имеется, однако, два существенных момента: во-первых, детолюбивая плакуша выступает соло со своим плачем и зимой, под Рождество; во-вторых, ее часто видят вместе с малюткой.

Наконец-то мы можем информировать читателя о благородстве и человеколюбии русалок — ведь требуется немалая самоотверженность, чтобы, дрожа от холода, сидеть в Рождественскую ночь на льду, предостерегая неразумных, рискующих жизнью.

Но как можно объяснить то, что иногда русалку видят с маленьким ребенком? О подобных случаях в «Книге о русалках» имеются и другие сообщения. Поскольку наядологические изыскания показали, что русалки не размножаются амфимиксически (половым путем), то у них, разумеется, не может быть детей. Очевидно, в этих случаях фигурировали человеческие дети, которых эти русалки, настоящие добрые самаритянки, спасли от утопления или от какой-то другой беды, и теперь они не знали, что с бедняжками делать. Поскольку в прежние времена люди в паническом страхе убегали от русалок, это, несомненно, представляло собой весьма серьезную проблему; не совсем ясно, конечно, как поступили бы крестьяне с ребенком, полученным из рук русалки. Вполне возможно, бросили бы обратно в реку… Обстоятельства, в которых находились детолюбивые плакуши, таковы, что в самом деле заплачешь.

Теория перевоплощения русалок предлагает еще одно, фантастическое, однако теоретически вполне правдоподобное объяснение. Некоторые русалки — среди них и детолюбивые плакуши — могут при желании превратиться в ребенка. Если вдруг какая-то русалка почувствует непреодолимое желание проявить материнский, детолюбивый инстинкт, она может договориться с товаркой по виду, которая даст согласие пойти ей в этом вопросе навстречу. Вообразить себя хотя бы на время счастливой матерью — эта мечта и в самом деле, наверное, столь соблазнительна для плакуш, что они во имя удовольствия потетешкать дитятю заключают между собой такие союзы.

Однако следует заметить, что научно это положение пока еще не доказано, в данном случае имеет место смелая гипотеза.

Самоотверженное поведение при предостережении людей о неблагоприятной ледовой обстановке и безграничная любовь к детям — две прекрасные черты, которыми уместно закончить рассмотрение детолюбивых плакуш.

Несколько слов о творческих и вокальных возможностях этих русалок.

Надо сразу признать, что добросердечность детолюбивых плакуш значительно превосходит их музыкальные (как и другие) таланты, то же явление часто наблюдается и у людей. Но мы все же не должны проявлять отрицательное отношение к существам, которые из-за своей добросердечности могут производить впечатление несколько глуповатых и часто льют слезы, оплакивая несовершенство мира. Лев Толстой, великий моралист и зеркало русской революции, сказал об одном крестьянине, что тот был «великолепный, просто святой человек — мало ли что немножко тронутый…». И эта оценка дана в одобрительном тоне.

Практика показывает, что детолюбивые плакуши в вокальном мастерстве уступают не только писклявым нимфоманкам, но и плакушам-лесбиюшкам. Честно говоря, они не слишком придерживаются мотива. Об этом есть сообщение в «Книге о русалках» (см. № 32):

«Однажды в летний день живущие близ одной реки крестьяне услышали, что у реки кто-то плачет странным голосом. По сведениям жителей, никто туда сроду не ходил. Подошли на голос поближе — голос изменился. Когда совсем приблизились, услышали плеск воды, и потом все стало тихо и спокойно».

В приведенном сообщении говорится, что голос упомянутой плакуши несколько «странный» и «изменился». В соответствии с музыкальной терминологией это свидетельствует о неспособности певицы долго «держаться в одной тональности». Народ же говорит проще и жестче: «Небось ей еще в детстве медведь на ухо наступил». Наверное, и среди наших читателей есть люди, которым, как и русалке, из-за этого дефекта приходилось в школьные годы проливать слезы. А ведь, сказать по чести, правильное ведение мотива — отнюдь не самое важное в жизни!

Однако неверно было бы утверждать, что плакуши совершенно немузыкальны; короткие фразы, особенно в форме хроматической гаммы, они иногда вполне способны пропеть. И история показала, что в общем этого достаточно. Приятно сознавать, что именно не слишком музыкальные плакуши нашей Республики, кажется, оставили в мировой музыкальной культуре более глубокий след, чем любой из наших профессиональных композиторов. Чтобы убедиться в этом, следует съездить не далее чем в Хаапсалу. А там постоять возле мемориальной скамьи великого русского композитора Чайковского и прочитать выбитые на камне ноты.

Не нужно быть музыкантом, чтобы распознать в этих нотных знаках одну из важных тем всемирно известной Шестой симфонии. Композитор нашел эту тему в Хаапсалу, и мы с полным основанием можем утверждать: слушая русалок. В наших фондах есть записанная до приезда Чайковского в Хаапсалу песня русалок на слова: «Милый Юри, ты далеко…» Комментатор отмечает, что голос певицы слегка детонировал и она немного фальшивила. Однако здесь налицо, нота в ноту, тот же мотив. (Много позже эту мелодию записали также собиратели народной музыки. Текст к тому времени несколько изменился и звучит у них так: «Милая Мари, ты далеко…»)

Факт не требует комментариев.

Этим приятным и, возможно, сенсационным экскурсом мы хотели бы закончить рассмотрение добросердечных и гуманных детолюбивых плакуш. Чувствуется, что заключительный аккорд получился торжественный и мажорный!

ПЛАКУШКА — ЛЕСБИЮШКА

Далее следует подробное описание того, как мужики скопом стали ловить крошечную деву-русалку, но не поймали. Русалка будто бы убежала и бросилась в воду. Мужики остановились на берегу, почесали в затылке и «поклялись ни в жисть больше такими делами не заниматься». Но это обещание было запоздалым, ибо после того девушку больше не видел ни один смертный.

Конечно, грустно читать о таком жестоком преследовании, эту крошечную робкую русалку позже в самом деле видели очень редко. (Правда, что касается роста русалки, мы придерживаемся другого мнения. Позже встречались примерно метровые особи — вероятно, народная молва со временем все уменьшала рост крошечной русалки. Теперь, основываясь на так называемых русалкоуравнениях Руссалкина, мы знаем совершенно точно, что русалки ростом менее 87,5 см неустойчивы и распадаются — по аналогии с некоторыми ядерными частицами — за долю секунды.) Страшно подумать, что произошло бы, если бы мужикам удалось поймать русалку. В «Книге о русалках» (№ 103) есть рассказ о жестоком избиении русалки неким заезжим субчиком (о русалкопогромах имеются сведения и в других источниках). Судя по этому описанию, и в вышеприведенном случае могла бы разыграться достаточно дикая сцена. Робкое поведение лесбиюшек позволяет предположить, что, возможно, ранее с кем-либо из них произошло нечто подобное, отвратившее их от мужского пола и, по примеру Сафо, привлекшее к более нежному женскому обществу. Хрупкая плакушечка, самая малорослая из русалок Эстонии, уже исходя из своего телосложения может бояться мужчин. Грубое обращение с женщиной часто ведет к фригидности (см.: Палохеймо М., Роухункоски М., Рутанен М. Откровенно о браке), что затем может привести в объятия своего пола. Будучи серьезными учеными, мы, естественно, не относимся к таким явлениям как несгибаемые моралисты — в этом читатель мог уже убедиться на основе изложенных соображений по поводу головочесок, — и все же жаль прекрасную русалку. С грустью поглядывает она в окно банек за женщинами, но не осмеливается войти. Отсюда, по всей вероятности, и происходят минорное ламентозо ее песен и хроматически нисходящий мелодический узор, который она повторяет как свободную секвенцию. У плакуши-лесбиюшки записано следующее соло:

Исполнив этот небольшой минорно-романтический отрывок, русалка обычно разражается плачем. Продолжительность плача составляет 25–40 секунд. Затем плакуша повторяет свою песню снова, уже на полтона ниже; в данном случае, следовательно, в до-диез миноре.

Но все же плакуша-лесбиюшка — не всегда мирящаяся со своей судьбой слабовольная слезоточильщица. В подтверждение этого можно привести сокращенное описание встречи уважаемого исследователя колошматников доктора Карла Роозиокса (о котором упоминалось в главе «С чего начинать?») с представительницей рассматриваемого вида.

Однажды в четверг вечером доктор почувствовал себя нездоровым: голова и шейные мышцы болели, давал о себе знать и ревматизм, который ученый «честно заслужил» (собственные слова К. Роозиокса) многолетней работой в полевых условиях.

В подобных случаях он, по его словам, получал помощь от одной выдающейся самки, представительницы вида веселый шерстеног (Pilapes hilaris) из отряда колошматников. Эту симпатичную особь, которую ученый наблюдает уже почти полвека и которую ласкательно называет Лонни, он считает самой лучшей из встречавшихся ему массажисток.

Когда ученый прибыл на их обычное место встречи (сенной сарай под Хальяла), ему не пришлось долго ждать Лонни. После краткой беседы о новых давительных приемах колошматников, разумеется, представляющих большой интерес для специалиста, виртуозная массажистка приступила к лечебной процедуре.

— Еще… еще… ох, как хорошо… — блаженно стонал доктор Роозиокс. В результате умелой утюжки шейных мышц ученый чувствовал себя все лучше. Его голова, которая вначале была тяжелая, как чугунная гиря, становилась все легче, и легче, и легче. Скоро совсем улетит, как воздушный шарик, думал массируемый.

Затем они немного передохнули, побеседовали о том о сем и выпили две бутылки пепси-колы, которую Лонни очень любит. Потом снова продолжили процедуру. Через час ученый почувствовал себя словно заново родившимся. И решил вернуться домой. Но тут Лонни застенчиво обратилась с просьбой, чтобы поколошматили и ее плечевые мышцы; долгие годы деятельности и частое пребывание во влажной среде — работа все-таки вредная для здоровья — плохо влияют и на колошматников.

Доктор охотно согласился — услуга за услугу, — хотя и извинился наперед, что таким мастерством, какое только что продемонстрировала Лонни, он, конечно, не владеет.

Колошматница тут же бросилась брюхом на сено, малорослый ученый проворно оседал ее и резво приступил к самаритянской деятельности.

Однако недолго смог он ублаготворять подругу: он вдруг почувствовал сильную боль в левой икре, а обернувшись, увидел маленькую разъяренную русалку, вцепившуюся мелкими и острыми зубами в его ногу. Глаза ее сверкали злобой, и она шипела, как хорек. Ученому не оставалось ничего другого, как спрыгнуть с холки своей пациентки и сильно тряхнуть ногой. Брюки доктора Роозиокса тоже изрядно пострадали, лоскуток остался на память в зубах у русалки.

— Что ты делаешь, бестолочь подслеповатая?! Вот я тебе сейчас всыплю по первое число, — рявкнула колошматница и добавила, что такое нетактичное поведение может произвести на известного ученого отрицательное впечатление и породить ошибочное мнение о воспитанности русалок. Малорослая русалочка, вид которой доктор Роозиокс сразу определить не смог, стояла понурившись.

— Ты что, не видишь, что ли, что он всего лишь массирует мне шейные мышцы?..

— Но ведь я твоя массажистка! — вскричала русалочка, однако гнев ее уже постепенно стихал. Глаза плакуши-люсбиюшки наполнились слезами, и она принялась плакать. Как минимум сорок секунд плакала, прокомментировал доктор.

В конце концов обе массажистки несколько успокоились. Лонни призналась исследователю, что эта русалочка очень к ней привязана: «Ни одной товарки у нее нет, кроме меня. Людей боится, с другими русалками не водится». Обратясь к русалочке, она строго велела ей немедленно извиниться за свое безобразное поведение. И та, всхлипывая, попросила у ученого прощения. Затем Лонни посоветовала ей подарить Карлу Роозиоксу что-нибудь на память и в возмещение ущерба. «У нее этих серебряных и золотых вещиц навалом на дне реки…»

Но ученый решил предпочесть научный интерес личной выгоде. Он рассказал своим уже совсем успокоившимся слушательницам о докторе русалковедения Энне Ветемаа (к сожалению, приходится констатировать, что упомянутый ученый муж из-за происков некоторых русалковраждебных элементов еще не получил этой заслуженной степени!). Роозиокс сказал, что самый дорогой для него подарок — это локон русалки, который он с удовольствием вручил бы уважаемому доктору русалковедения. Лонни тут же своей рукой отхватила порядочную прядь от шевелюры русалочки. Та было вскрикнула, но потом успокоилась. Только спросила робко:

— А что, этот доктор Ветемаа, этот человек, он и вправду любит русалок?

— Любит, любит… Он ничем другим и не занимается, только любит русалок, — подтвердил специалист по колошматникам Роозиокс.

— Тогда передайте ему эту прядь… И еще миллион приветов, — растроганно прошептала русалочка.

Доктор Роозиокс (честно говоря, его степень тоже еще не утверждена!) выполнил свое обещание, и теперь этот драгоценный раритет находится в надежном месте, о котором мы здесь лучше все же умолчим.

— Но почему же эта русалочка так рассердилась на меня? Что она, собственно, обо мне подумала? — Этот вопрос высоконравственного доктора остался без ответа.

Мы тоже не можем дать исчерпывающего объяснения…

РУГАТЕЛЬНИЦА

Довольно колоритное описание. Оно хорошо согласуется и с более поздними данными. Правда, детолюбивость не получила здесь убедительного подтверждения, однако наличие этого признака сомнений не вызывает, ибо ругательница при выборе объектов ругани обычно не слишком взыскательна: ее видели даже ругающей собак, коров и свиней. Возможно, она действует так в целях тренировки, но с точностью это не установлено — великие ораторы тоже часто метали бисер перед свиньями. Весьма вероятно, что побудительной силой являлся взрыв вдохновения и непреодолимое стремление к самовыражению.

По поводу влезания на деревья следует заметить, что для русалок это весьма экстравагантное поведение. Однако и здесь у мастеров ругани есть нечто общее с прославленными ораторами, которые также предпочитают при выступлениях находиться выше слушателей (эту страсть называют комплексом трибуны). О ругательницах же можно сказать, что они далеко не всегда забираются на дерево, иногда им достаточно большого камня или высокого пня.

Ю. Келнер называет встреченную им в Эрвита ругательницу «красивой женщиной». Его оценка вызывает у нас некоторое удивление; впрочем, еще древние римляне утверждали, что о вкусах не стоит спорить. У каждого человека, тем более у каждой эпохи, свои идеалы. Пожалуй, и мы можем считать ругательницу интересной и в известной степени обаятельной. В ее богатом лексиконе и в женственно-атлетическом телосложении вполне можно найти известную пикантность.

Приятно отметить, что этот вид русалок в последние десятилетия не проявляет тенденции к уменьшению численности, — как видно, склонная к загрязнению речи дама устойчива к загрязнению вод. Весьма часто можно встретить ее на ярмарках, в развеселых саунах, но еще чаще — на сборищах школьников, где сама она обычно помалкивает. Есть предположение, что она, как всякая творческая личность, заботится о пополнении своего репертуара, о соответствии его духу времени, ведь иначе возможен отрыв от народа, самоизоляция в башне из слоновой кости. Для нашего прекрасного родного языка, особенно в последнее время, характерно некоторое усиление роли крепких словечек,

а также расширение их ассортимента, и до тех пор, пока не вышел словарь сленга (о чем мечтает и академик Пауль Аристэ), ругательнице придется продолжать активную самодеятельность в области собирания народного творчества.

В музыкальном отношении монологи ругательницы не представляют интереса — она ведет их в форме речитатива. Музыканты отмечают их схожесть с речитативами, встречающимися в духовных музыкальных произведениях И. С. Баха. На длительно звучащем аккорде клавесина (к сожалению, у русалок клавесина нет) евангелист дает в них часть главной темы — какое-нибудь изречение из священного писания, например, тезис о бренности земной жизни, о страстях господних или еще что-либо в этом духе. Тексты ругательниц, разумеется, весьма далеки от Библии; впрочем, своеобразие музыкального искусства состоит в том, что одна и та же форма может соответствовать самому разнохарактерному содержанию. В странах с различным общественным строем, например, могут оказаться весьма схожие государственные гимны.

Если мы вынуждены отметить музыкальную примитивность арий ругательниц, то текстовая их сторона представляет большой интерес. Тут не может быть и речи об отрыве от жизни! Ругательницы по своей внутренней сущности сатирики и, как полагается настоящим сатирикам, всегда чем-нибудь недовольны. Десятки раз бывал я свидетелем извержения потока хулы, однако мне никогда не приходило в голову, что в этих негодующих воплях есть своя четкая и логичная структура. Поэтому я с удивлением и восхищением прочел рукописную монографию филолога и наядолога Андреса Эхина о структуре монологов западно-эстонских ругательниц, где утверждается, что импровизации русалок столь строги по форме, что напрашивается сравнение с классическими стихотворными произведениями.

А. Эхин, которого мы прежде всего должны поблагодарить за его фундаментальное исследование о дриадах, — бегло эта тема затронута и в труде «Лучины развлечения прямо-таки разгораются» (Таллинн, 1980. С. 26), — выделяет четыре основных элемента монологов ругательниц: экспозиция, анафема, угроза (изъявление негодования) и сигнатура.

Остановимся на каждом из этих составных элементов в отдельности.

ЭКСПОЗИЦИЯ

Неизменной составной частью экспозиции является вопросительно-восклицательное: «Что ты тут?!.» Четвертое слово строго шестисловной экспозиции представляет собой презрительно звучащий глагол вроде «чухаться», «кудахтать» и т. п. Пятым словом обычно бывает прилагательное, в большинстве случаев образованного от названия какого-либо животного, зачастую беспозвоночного. Имя существительное (увлечение, занятие, нередко медицинский термин) завершает экспозицию. Для ясности мы представим читателю примерную структуру экспозиции в виде таблицы (разумеется, слова можно комбинировать произвольно). Что ты тут

и т. д.

АНАФЕМА

Это наиболее конкретная и информативная часть монолога. Здесь порицается какое-нибудь явление или представитель какой-либо профессии. Этому всегда предшествует негативное прилагательное. Начинается анафема яростным, но энергичным призывом: «Долой!», «Проклятье!» и т. д. Замечено, что русалки не всегда знают, что представляет собой какая-либо конкретная профессия и избирают ее просто из-за интересного звучания. При этом даже русалки с публицистическими задатками следуют принципу «искусство ради искусства».

и т. д.

УГРОЗА (ВЫРАЖЕНИЕ НЕГОДОВАНИЯ)

Это почти всегда трехсловное восклицание. Русалки наверняка не собираются осуществлять свои угрозы, однако приходится признать, что они не допускают ослабления анафемы, что существенно в аспекте действенности (экспрессивности) искусства. Приведем некоторые наиболее распространенные угрозы и выражения негодования.

(Записано в Юго-Восточной Эстонии.)

СИГНАТУРА

Речитативный монолог всегда завершает сигнатура. У каждой русалки она индивидуальна. Хороший ремесленник обычно помечал свои изделия каким-нибудь клеймом, из истории нам известны фамильные гербы. Сигнатура всегда однословна, она играет роль личной подписи или фирменного знака. Сигнатур так же много, как русалок. Представим здесь некоторые наиболее яркие.

Как видит читатель, даже из немногих представленных здесь экспозиций, анафем, угроз и сигнатур можно составить тысячи комбинаций. Из слышанного на природе автору запомнилась одна лично ему адресованная:

«Чего ты тут болтаешься, блошиный холоститель?! Долой придурочных палеоботаников! Тухлый интеллигент! Марихуана!» Едва ли русалка знала, чем занимаются палеоботаники, возможно, ей неясно было и значение сигнатуры «Марихуана!», но мощь и красота звучания речитатива возмещали эти мелочи.

Поскольку я лишь недавно ознакомился с ценной работой А. Эхина, мне не представило труда следовать просодической структуре. Я рявкнул в ответ: «Что ты тут верещишь, жабья золовка?! На мыло пакостных водозагрязнителей! Протри зенки!»

По-моему, я выступил весьма удачно, что подтверждала и реакция русалки — она подплыла поближе и разглядывала меня довольно дружелюбно. И все же оставалось впечатление, что она чего-то ждет. Я догадался, что на свою оральную продукцию не поставил фирменный знак. Ничего не приходило мне в голову, но я понял, что если немедленно не найду сигнатуру, то опозорюсь. Позже я слышал от коллег, что ругательницы в вопросах формы столь же требовательны, как японцы — создатели хайку. И я брякнул первое попавшееся слово: «Хлорка!»

По выражению лица русалки я понял, что она с удовлетворением приняла мою сигнатуру — название химического соединения, успешно применяемого при дезинфекции помоек и общественных уборных.

Теперь русалка уже высунулась из воды по пояс. Нельзя сказать, что она выглядела красавицей: широкая кость, довольно грубые черты лица, мужские плечи, кажется, даже небольшие усики над верхней губой. И все же была в ней некая своеобразная привлекательность, окрашенная легкой вульгарностью, свойственной базарным торговкам цветами или рыбой. Чувствовалось, что распущенная речь и сквернословие скрывают за собой доброе сердце. Если вдруг свалишься в воду, такая тут же вытащит тебя на берег, шлепнет по заду, слегка выругает и затем плюхнется, хихикая, обратно в водоем.

Русалка немного полюбовалась на меня, ухмыльнулась с фамильярным добродушием, показала мне язык и исчезла.

На другой день, придя на то же место, я снова увидел вдали русалку. Она загорала на торчащем из воды камне в весьма фривольной позе, но, как ни странно, это не произвело на меня никакого впечатления. Заметив меня, она дружески помахала рукой и буркнула (или хрюкнула) низким хриплым голосом опознавательный знак: «А-а, хлорка!»

— А-а, марихуана! — крикнул я в ответ. У меня было желание задержаться, приблизиться к ней, но я почувствовал, что это было бы неуместно, это нарушило бы некую солидарность, было бы бестактно. Нечто подобное случается иногда во взаимоотношениях мужчин.

Приведенным небольшим сообщением мы хотели бы закончить рассмотрение ругательниц; попутно мы бегло коснулись всего интереснейшего, богатого контрастами семейства оруний. Напоследок мы еще раз хотели бы обратить внимание друзей русалок на рассмотренные выше признаки речитативов ругательниц, которые следует твердо запомнить. Только при этом условии возможно отличить русалку от некоторых представительниц женского пола из сферы обслуживания, чьи резкие и язвительные высказывания по содержанию могут быть весьма схожими с соло русалок.