Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья

Глава 9

В дороге обошлось без происшествий, и в половине восьмого вечера я был дома. Когда ставил машину во дворе, увидел, как к нескольким окнам прильнули лица любопытных соседей, а выгуливавший свою беспородную псину пенсионер Леонид Евгеньевич, он же дядя Лёня, не преминул поинтересоваться, с чего это я приехал на машине. Неужто купил?

— Купил, Леонид Евгеньич, в Москве, на авторынке. Всяко лучше, чем в очереди годами стоять. Да и состояние почти новое.

— Дорого обошлось?

— Да практически по себестоимости новой, — не стал я кривить душой.

— А сколько новая стоит?

— Семь.

— Ого, — почесал затылок под шапкой дядя Лёня. — Это ж когда ты накопить-то успел?

— На песнях, дядь Лёнь, на них, родимых.

И начал перетаскивать летнюю резину в подвал, освобождая от лишней загрузки багажник. Резина была в неплохом состоянии, но, возможно, удастся купить вообще новую, деньги-то есть. Переступив порог родной квартиры, сразу позвонил матери, сообщил, что покупка машины свершилась, домой добрался благополучно, и при случае похвалюсь покупкой. А тот она может и сама заглянуть в родные пенаты как-нибудь вечерком или в выходные.

На следующий вечер у меня было дежурство в ночь, так что следующим днём, сделав предварительный звонок подполковнику Стриженко, я решил вопрос с оформлением постановки машины на учёт в ГАИ и получением новых номеров. Перед коллегами проставился в среду, когда вышел в день, до этого никто из них не знал, что я ездил в Москву и вернулся на собственной тачке.

— Ну ты даёшь, такое дело провернуть, и всё втихаря от товарищей! — возмущался Миша Бубнов, когда я ему сообщил о посиделках и их причине. — Слушай, давай-ка переоденемся-переобуемся и глянем твою «ласточку». Не терпится её увидеть.

— Давай после работы, заодно остальные ребята поглядят, если будет желание. А то Романовский заметит наше с тобой отсутствие, и весь желчью изойдёт.

Так и порешили. После работы всем кагалом пошли смотреть мою машину. За рулём посидели все, а Бубнов даже уговорил разрешить ему сделать кружок вокруг больницы. Я на всякий случай сел рядом, на пассажирское место.

— Хороша, — выдал заключение Миша, накатавшись. — Не то что мой «запор», хотя я на него в общем-то и не жалуюсь. Но уровень совершенно другой… Эх, чё ж я не композитор⁈

Наверное, все мои коллеги задавались вопросом, почему они не композиторы и не умеют сочинять шлягеров, так как именно на песенные деньги, как я всем объяснил, удалось провернуть такую покупку. Думаю, все они поднялись бы, окажись переселенцами в свои тела из будущего. Я же ведь тоже эти песни не сочинял, а всего лишь вспомнил.

Перед Мариной своим четырёхколёсным конём удалось покрасоваться в ближайшую субботу. До этого по телефону поздравил её с праздником 8 марта, а она 10-го, в пятницу, меня с днём рождения. 25 лет… Круглая дата, которую я отмечаю второй раз в жизни.

Так что подарками обменялись уже в субботу. Я ей вручил «Chanel №5», от чего девушка пришла в неописуемый восторг, а она мне подарила перчатки тонкой кожи. В таких, кстати, удобно крутить «баранку», если вдруг печка откажет (тьфу-тьфу), да и с размером Маринка угадала.

Ну а о том, что я собираюсь покупать машину, она даже не догадывалась, и «Жигули» стали для неё настоящей сенсацией.

— Ой какая красивая! — то и дело повторяла она, глядя на припаркованную в её дворе красненькую «шаху». — И это всё на деньги с песен?

— С них, родимых… Прокатимся? — предложил я, не в силах сдержать довольную улыбку.

— Ага, — кивнула она, не сводя глаз с машины. — А куда?

— Да куда хочешь! Только не в ресторан, а то там выпивать придётся, а я всё-таки за рулём. В ресторан мы потом так сходим, поднимем тост за «ласточку».

В итоге поехали просто кататься по городу, по пути перекусив в кафешке у набережной Суры. В какой-то момент на волне «Маяка», которая у меня постоянно и работала, голосом Ободзинского зазвучала «Единственная моя». Маринка аж подпрыгнула на своём месте:

— Ой, это же Ободзинский! Ту самую песню поёт, что ты ему подарил!

Я не смог сдержать довольной ухмылки. Согласно свежей рапортичке только за февраль с этой песни «накапало» полторы тысячи. Всего же за последний месяц вышло одиннадцать тысяч с хвостиком. Мог бы уволиться на фиг из больницы и жить припеваючи за счёт авторских. Тунеядцем как член Союза композиторов я бы всё равно не считался. Но знал, что не сделаю этого. Моё призвание — спасать человеческие жизни. Тем более меня сама небесная канцелярия на это подвигла. А где, как не в больнице, лучше всего воплощать в жизнь свои сверхспособности?

Да и если даже я буду пользовать болезных на дому у себя или у них, всё равно буду скучать по ставшему почти родным кардиологическому отделению. Я — человек советской закалки, мне нужен коллектив! Такая вот частная практика не для меня.

А закончился этот приятный вечер у меня дома. И плевать, что соседи пялились в окна, как я помогаю выйти девушке из машины и веду её домой, плевать на сплетни и пересуды. Этот вечер был наш… Да и ночь тоже, благо что завтра воскресенье, и никому никуда торопиться не надо.

Марина позвонила домой, предупредив, что заночует у Киры, потом позвонила ей и попросила прикрыть. По фразам, доносившимся из прихожей, где стоял телефон, я понял, что Кире ситуация не очень нравится, но ради подруги она готова пойти на ложь во спасение.

А дальше был Голливуд. Это я так про себя назвал действо, по ходу которого реализовал некоторые моменты из голливудской классики в качестве как прелюдии, так и постельных сцен. В общем, превзошёл самого себя, а самое главное — три раза сумел довести партнёршу до состояния, скажем так, счастливых всхлипываний.

Утром, несмотря на мои просьбы остаться и провести хотя бы первую половину дня вместе, Марина убежала домой. Стыдно ей было перед родителями,

Да и боялась, что те могут позвонить Кире, а трубку возьмёт её мама или папа, и на вопрос, не собирается ли их дочь домой, искренне удивятся. Вот и объясняйся потом, у какой подруги ты ночевала.

На прощание напоил её кофе и уже на пороге удостоился сочного и горячего поцелуя в губы. Вполне взрослого, а не скромного девчачьего, которыми она обычно награждала меня раньше. Если, конечно, не считать поцелуев во время интимных сцен.

Нет, что ни говори, а нравится мне девчонка. Перетерпела обиду (ведь и правда обиделась тогда на мои слова), сумела наступить на горло собственной гордости, позвонила… Не хотелось думать, что Марину интересовал не столько я, сколько моя известность на песенной ниве и соответствующие доходы. Хотя я бы ничему не удивился.

Пробежку я сегодня проигнорировал, да и под ногами была весенняя слякоть, сразу бы ноги промокли в кедах — кроссовки я использовал как обычную уличную обувь. В последнее время, если получалось приходить пораньше и не сильно уставал, бегал и вечерами. Правда, оказалось, что в сквере в это время любят тусить окрестная гопота, и вид бегущего человека вызывал у них неадекватную реакцию, хотя до совсем уж хамских оскорблений дело не доходило. Связываться с ними — а парней обычно меньше трёх не собиралось — смысла я не видел, просто бежал дальше.

Но недавно на всякий случай смастерил себе девайс, который в прошлой жизни подсмотрел у одного знакомого самбиста. Тот брал его на пробежки как раз в качестве аргумента против как раз обнаглевших гопников. Представлял он собой толстый резиновый шланг длинной от кисти до локтевого сгиба, на конце кожаная петля. По диаметру шланга я подобрал крупные рыболовные грузила, через отверстия в них нанизал грузила на гитарную струну. Смазал маслом и затянул внутрь шланга. Вуаля, «усмиритель» даже против ножа готов! Руку, как говорил знакомый, отсушивал с одного удара — опыт у него имелся. Да и собак гонять можно, они что в этом времени, что в будущем любят в своры собираться, караулить прохожих на пустырях. Впрочем, шляться по пустырям я не собирался, но мало ли… В общем, пластырем к руке, петлю на кисть, сверху олимпийку — и на пробежку! Да и на прогулках по заснеженным аллеям, на которых снег уже частично подтаял, тоже могли пригодиться, памятуя о том случае, когда от криминальной парочки, этих Бонни и Клайда местного разлива, меня спас «случайный прохожий». Пока применить эти «нунчаки» в деле не довелось, я надеялся, что и не придётся.

А когда выезжал, то прятал «демократизатор» в машине под переднее пассажирское сиденье, а по возвращении тащил палку обратно домой. Мало ли что в пути может случиться. Не 90-е, конечно, но даже в эти спокойные вроде бы времена случаются порой такие вещи… Да взять вон тех же маньяков, которых я либо сам «стерилизую», либо отдаю на растерзание чекистам. Хотя эти действуют исподтишка, буром не прут, да и вряд ли я могу заинтересовать серийных убийц, повёрнутых на неудовлетворённых сексуальных извращениях. Им девиц да подростков подавай, а я ни к тем, ни к другим не отношусь. Однако бережёного, как говорится, Бог бережёт. Предусмотрительность — это не трусость, а разумная осторожность.

С гаражом получилось просто. Случайно узнал, что в соседнем доме некто Виктор Павлович Корольков продаёт гараж с погребом в ГСК «Союз» на улице Урицкого. Найти товарища проблем не составило, тем более бабушки у первого подъезда меня откуда-то знали, сразу по имени назвали, когда я начал с ними общаться. Оказалось, искомый товарищ в этом же подъезде и проживает, на третьем этаже.

Причём он оказался дома. Предложил сначала прогуляться до Урицкого, посмотреть гараж, а потом уже о цене поговорить.

Гараж мне понравился. Не металлический, как у Димы Семицветова[1], кирпичный, однако чистый, просторный, сюда и «Волга» без проблем заедет. Смотровой ямы, конечно же, нет, не стал хозяин в этом плане надрываться, ну я в крайнем случае к знакомому автослесарю отгоню. Лечился у меня мужичок пару месяцев назад, я его чуть ли не с того света благодаря ДАРу вытащил. Он перед выпиской телефон мне свой оставил, мол, будет машина — приезжай чиниться бесплатно. Век тебе, Арсений Ильич, благодарен буду.

Так вот, смотровой ямы не было, зато имелся погреб, с электрическим освещением, тоже чистый, сухой и довольно просторный. Стояли тут банки с маринадами, которые хозяин обещал забрать, освободив место, если мы ударим по рукам. Стоимость удара равнялась трём тысячам рублей.

— Мы с супругой собираемся к сыну в Тюмень переезжать, давно он нас зовёт, и жена его тоже, — объяснял продавец. — Опять же, внуки там… С жильём обещает помочь. Машину продали, теперь вот очередь за гаражом. Сначала, как положено, членам нашего кооператива предлагал, но цена отпугивает. Да и других потенциальных покупателей тоже.

— А если так и не найдёте покупателя? — спросил я.

— Уедем всё равно, а продажей брат будет заниматься по доверенности. А чего ему, гаражу, будет? Стоит, есть не просит, когда-нибудь да продастся. Ну так что, для вас тоже цена велика?

— Отчего же… Мне ваш гараж понравился, и цена не скажу, что завышенная. Он того стоит. И на воротах охрана имеется… Сколько вы платите дедушке в будке?

— По трёшке в месяц скидываемся. Их трое, этих дедушек, они сутки через двое дежурят. Ну ещё взносы каждый месяц, на зарплату председателю, за свет, уборку территории от снега, вывоз мусора…

— Понятно…

Руки чесались купить, но чуйка подсказывала, что не нужно торопиться. А вдруг я сменю место жительства? Разменяюсь, скажем, с доплатой?

— А не хотите сдать в аренду свой гараж? Скажем, на полгода вперёд? А там посмотрим, может, ещё продлим.

Мужик задумался. Потом спросил:

— Двадцать пять в месяц. Взносы и общий свет я плачу, а то, что в гараже накрутит — с вас. Устраивает?

— Хорошая цена, — улыбнулся я. — Могу завтра уже передать вам всю сумму.

— Идёт, — согласился хозяин гаража. — А если продлевать аренду через полгода надумаете, то с братом моим расплатитесь.

На следующий день мой «Жигуль» торжественно въехал в новый гараж. Ко всему прочему я получил из рук в руки два комплекта ключей от гаража. Виктор Павлович лично подвёл к дежурившему в тот день сторожу, и тот обещал передать информацию сменщику, и так по цепочке, с описанием внешности, а также имени и фамилии. В общем, всё, как полагается в солидных организациях, хе-хе…

В понедельник, 20 марта, неожиданно о себе напомнило прошлое. После обхода меня настигла старшая медсестра:

— Коренев, тебе тут письмо. Секретное какое-то, оставили на проходной, а они мне отдали, чтобы я тебе передала.

Она сунула мне в руки конверт, на котором не были указаны ни адрес отправителя, ни имя и фамилия. Только было начертано шариковой ручкой и показавшимся мне знакомым почерком: «Кореневу Арсению Ильичу».

Дронова продолжала стоять, выжидательно глядя на меня, как будто я должен при ней вскрыть конверт и зачитать содержимое письма.

— Спасибо, Наталья Борисовна, — улыбнулся я и направился ординаторскую, спиной чувствуя оскорблённую натуру Дроновой.

В ординаторской была только Голубева, пила в одиночестве чай. Я сел в уголок, поближе к окну, вскрыл конверт, развернул сложенное вдвое письмо и начал читать.

«Здравствуй, Арсений! Пишет тебе Евдокия, не думаю, что ты меня забыл. Приезжала в Пензу и заодно с оказией решила поделиться с тобой новостями…»

Ох ты ж, неожиданно! Я на несколько секунд отстранился от чтения, переваривая информацию и ловя на себе любопытный взгляд Голубевой, после чего снова уткнулся в письмо.

«В прошлом году летом я вышла замуж за односельчанина, Николая Хромова, теперь я Евдокия Хромова. Николай вдовец, старше меня на двенадцать лет, дочь учится в Пензе в техникуме. Но человек хороший, добрый, почти не пьёт, ещё и работящий. Свадьбу сыграли скромную, всё-таки для обоих это второй брак. А в декабре я забеременела…»

Я снова прервал чтение, вновь уловив на себе вопросительный взгляд коллеги. Ёшкин кот, вот это действительно новости. Что скрывать, приятные, я искренне порадовался за свою бывшую возлюбленную. И за себя тоже. Ну и до кучи за Рафаила, снабдившего меня такой полезной штучкой. Даже улыбнулся невольно. Однако вернёмся к чтению.

'Для меня это стало большой радостью. Ты же знаешь, что в селе все считали меня пустоцветом, и даже когда я привезла справку, что снова могу иметь детей, особо-то никто и не верил в это. А в середине декабря была задержка… Ну ты понимаешь, о чём я. А потом стало постоянно подташнивать, соски набухли. Тётя сказала, что это может означать беременность. Съездила втихую от мужа в районную больницу, к гинекологу, сделали анализы, оказалось, и правда беременная. Боялась, что Николай не будет рад, про детей мы с ним никогда не разговаривали, а у него и так есть практически взрослая дочь. Хорошо, что я ошиблась. Он очень обрадовался, и сказал, что хочет мальчика, так как девчонка у него уже есть. Тётка каким-то своим методом определила, что и правда будет мальчик. Не знаю, кто родится, я и девочке буду рада.

Сейчас четвёртый месяц, подташнивает иногда, и ходить тяжеловато, но тяжесть это приятная. Жду, когда малыш начнёт шевелиться, врач сказала, что мать начинает чувствовать движения плода с 16-й по 22-ю неделю беременности. Получается, осталось совсем чуть-чуть потерпеть.

Вот такие у меня новости. Надеюсь, у тебя тоже всё хорошо. Писать мне не надо, ещё Коля увидит письмо, да и на почте ему могут сказать. Начнутся пересуды, а мне волноваться вредно. Просто хотела, чтобы ты порадовался вместе со мной. Спасибо тебе за всё!'

Я ещё какое-то время смотрел на разлинованную под правописание страницу с буквами, раз за разом прогоняя в уме прочитанное. Что ни говори, а я рад за Евдокию. Нашла своё бабское счастье. Семья, дети, ещё и муж непьющий… практически. Дай Бог, чтобы ребёнок оказался доношен, чтобы роды прошли нормально.

— Сеня, это что, письмо? — услышал я голос Голубевой.

— Что? А, да… От… От хорошего знакомого.

— А мне почему-то показалось, что от женщины, — хитро прищурилась она.

— Это тебе показалось, — криво улыбнулся я, пряча письмо в карман халата. — Что у тебя там с Мамаевым?

— А, — отмахнулась она, — чего ему будет, идёт на поправку. Бодрый старичок, все бы пациенты были такими. Ещё и за задницу постоянно норовит ущипнуть. Я ему говорю: «Виктор Степанович, не балуйте, а то выпишем раньше времени за нарушение режима». Так он мне: «Нашла чем пугать! Я по брянским лесам раненый неделю до своих добирался, и ничего, даже ногу спасли, хотя и хотели поначалу ампутировать. А ты мне — выпишем!»

— Да, дедушка бодрый, — со смехом согласился я. — Держись, а то ещё в любовницы оприходует.

— Этот может, — тоже рассмеялась Голубева и внезапно посерьёзнела. — Слушай, Коренев, а ты можешь моего отца посмотреть?

— А что с ним?

— Лёгкие больные. Ещё когда мы с мамой его просили бросить курить или хотя бы не по две пачки в день этих папирос выкуривать. А он всё отмахивался. Вот и получил. Пьёт таблетки, но толку от них… Сенечка, может, попробуешь на нём свою иглорефлексотерапию?

Я про себя вздохнул. Вот и ещё одного по блату пытаются пристроить. Не далее как позавчера Ардаков попросил так же посмотреть своего старого друга с высоким уровнем холестерина. А что, на диете посидеть не судьба? Но не откажешь, пришлось соглашаться.

— Ладно, приводи своего отца, — сказал я.

— Завтра можно утром?

— Можно. И пусть историю болезни захватит… Или ты лучше захвати, так понадёжнее будет.

22 апреля пришлось выходить на Всесоюзный коммунистический субботник. Причём по календарю выпала как раз суббота, и половину своего выходного мы, как и большинство свободных от «вахты» медработников больницы, потратили на благоустройство территории. Даже Ардаков вышел вместе со всеми, не гнушаясь сгребать граблями в кучу прошлогоднюю листву.

Причём параллельно такая же движуха, как выражалась молодёжь в моём прошлом-будущем, царила и на территории пединститута. А там, я точно знал, сегодня Маринка вкалывает, она мне вчера вечером ещё об этом сообщила по телефону. А заодно договорились в цирк сходить. Это была её идея, мол, новая программа с дрессированными медведями и даже слоном. Мне-то цирк с детства был не особо интересен, а уж во взрослом возрасте тем более. Хотя с дочерью, а после и с внуками ходил. Правда, с внуками уже в шапито, потому в 2012-м как стационарный снесли, а новый всё никак не могли достроить. На момент моего ухода работы были выполнены процентов на 60, и ознаменовались сменой очередного проворовавшегося подрядчика. Возводить начали при губернаторе Бочкарёве, при Белозерцеве продолжили, пока его не посадили за взятки, при Мельниченко — покладистом и вроде бы честном (а скорее пугливом) — не факт, что работы завершатся.

Но желание любимой на сегодняшний момент женщины — закон, потому и согласился. Тем более после цирка планировали завалиться ко мне и… В общем, заняться тем, чем занимаются наедине взрослые дяденьки и тётеньки.

На вечернее представление я билеты взял заранее, с утра на «Жигулях» заскочил в кассы цирка, купил два на третий ряд прямо по центру, напротив тоннеля, из которого появляются артисты и их дрессированные питомцы.

Закончили мы около часу дня. Я заглянул на территорию пединститута, оказалось, студенты и преподаватели закончили ещё раньше нас. Ну что ж, встретимся у цирка в половине шестого вечера.

Машину я поставил в гараж. От цирка до моего дома минут двадцать пешком, пусть даже и в горку. Из-за этого лишний раз дёргать «шаху» я не видел смысла. Бегай потом всю ночь к окну, не угнали ли, не сняли ли колёса… Нет уж, так будет спокойнее.

В цирке Марине понравилось, да и я не сильно пожалел. Если не считать того, что мне пришлось лечить дрессированного слона. Слон должен был появиться во втором отделении, однако перед антрактом шпрехшталмейстер объявил, что из-за неожиданной болезни слона программа второго отделения будет сокращена, и попросил у зрителей прощения.

— Ну как же так? — обиженно протянула Марина. — Так хотела на слона посмотреть.

Тут же откуда-то сзади послышалось:

— Мама-а-а! Слона хотю!

— Митенька, заболел слоник.

— Хотю-ю-ю!

И этот малыш был не единственным, кто так сильно расстроился, так как моих ушей то и дело доносились обиженные крики детей. Вот что мне оставалось делать? Конечно же, мы с Мариной отправились за кулисы, где я представился ветеринаром (эту версию я заранее озвучил Марине, чтобы не удивлялась) и попросил показать мне больного слона.

Расстроенного дрессировщика, привели минут через пять.

— Здравствуйте! Граник Ованесович, — назвал себя невысокий чернявый дрессировщик. — Ещё вчера вечером наш Джумбо[2] стал покусывать кончик хобота. У него такое уже было, когда случилось отравление в прошлый раз. Ночью понос начался, и весь день продолжается. Не успеваю вёдра с водой таскать, чтобы восполнить баланс жидкости. От еды отказывается, значит, чем-то отравился. С кагором активированный уголь ему выпить давал три раза, по упаковке таблеток.

— Не помогает?

Дрессировщик с унылым видом развёл руки в стороны. Я покивал — ясно, что не помогает.

— Можно будет вашего Джумбо глянуть?

— Вообще-то посторонним вход в вольер запрещён…

— Не переживайте, я ветеринар и, хотя со слонами прежде дел не имел, но знаю, как обращаться с животными.

Ещё пять минут спустя мы стояли возле вольера, за которым медленно переминался с ноги на ногу — каждая размером с тумбочку — слон с грустным взглядом карих глаз из-под длинных ресниц.

— В прошлом году юбилей отметил, 30 лет, — услышал я голос Граника Ованесовича. — На пенсию, в зоопарк ему ещё рано, лет десять вполне ещё может отработать. Если, конечно, болеть не будет.

В этот момент слон пустил из заднего прохода на пол жидковатую и пахучую строю, с грустью и страданием во взгляде покосившись на дрессировщика. Тот тяжело вздохнул, развёл руки в стороны:

— Ну вот, сами видите.

Мы с ним в вольер вошли вместе. Слон не выказывал агрессии, впрочем, меня предупредили, что животное обладает спокойным и покладистым характером. Хотя, конечно, любое животное (а зачастую и человек) — существо непредсказуемое, но хотелось верить, что в этот раз всё пройдёт без сучка и задоринки.

Так оно, в общем-то, и вышло. Толщина слоновьей кожи, конечно, в несколько раз толще человеческой, но до ЖКТ[3] мои «паутинки» добрались без проблем. Хватило четверти часа, чтобы привести желудок в порядок, почистив от бактерий. А заодно прочистил желудок, заставив элефанта слегка нагадить, и вернул животному тонус, потратив на всё это ещё минут десять. К тому времени второе отделение уже шло полным ходом, а я чувствовал слабость средней степени, покачивало меня. Но старался внешне это ничем не выдавать.

— Здоров ваш Джумбо, — сказал я дрессировщику, всё это время в волнении переминавшемуся рядом. — Можете выпускать на арену.

Граник Ованесович недоверчиво покосился на своего питомца, потом снова на меня.

— Вы думаете?

— Уверен, — кривовато улыбнулся я ему.

Словно в подтверждение моих слов Джумбо вдруг вскинул голову, задрал хобот и радостно протрубил. А затем и вовсе встал на задние ноги, а его карий глаз уставился на хозяина.

— Но как⁈ — воскликнул Граник Ованесович, всплеснув руками. — Вы же только приложили ладонь к его животу!

— Старинная восточная методика, долго объяснять, — вздохнул я. — Доведите до сведения… этого, как его… шпрехшталмейстера, что номер со слоном состоится. А то люди деньги за билет заплатили, а их лишают самого лакомого кусочка.

Мы с Мариной через служебный выход в фойе направились обратно в зал. По пути девушка тоже стала задавать вопросы, но я сделал кислую мину:

— Солнце, потом, я сейчас очень устал. Больше всего хочется плюхнуться в кресло и попытался уснуть. Но я постараюсь досмотреть представление до конца.

Не успели мы занять свои места, как шпрехшталмейстер объявил, что слон неожиданно почувствовал себя лучше и под занавес представления обязательно появится на арене. Это сообщение было встречено овациями и восторженными криками детишек.

И он действительно появился! Мне обычно и выступления артистов, и дрессированных животных фиолетово, но в данном случае всё моё внимание было сконцентрировано на номере. Не хотелось, чтобы в самый ответственный момент Джумбо нагадил на манеж. Потому как я вроде дал слово, что слон в норме.

Обошлось. Когда зал аплодировал, я невольно ощущал, что часть аплодисментов досталась и мне, хотя, конечно же, никто из полутора тысяч зрителей даже не догадывался о моей непосредственной причастности к этому номеру.

После представления я чувствовал себя уже немного получше, так что первоначальная мысль просто проводить Марину до её дома и распрощаться отбросил, как малодушную, и мы направились уже ко мне домой. Можно отметить, что о своём решении я не пожалел.

Минула почти неделя, когда я взял в руки свежий номер «Комсомолки», и практически случайно наткнулся на небольшую заметку в подвален третей полосы. В ней говорилось, что 27 апреля в Кабуле произошла смена власти. Победившие марксисты Нур Мохаммад Тараки и Хафизулла Амин провозгласили Афганистан демократической республикой и объявили о намерении строить социализм с помощью СССР.

Бляха муха… Я и забыл, что в это время должна случиться так называемая «апрельская» революция. У меня все эти афганские дела совсем из головы вылетели. А ведь ещё каких-то полтора года — и в эту страну войдёт советский миротворческий контингент, после чего Афган превратится для нас в то же самое, чем когда-то для американцев стал Вьетнам.

Потому что только по прошествии времени стало ясно, что вся эта операция, от «оранжевой революции» и до втягивания Москвы в военный конфликт, была разработана в ЦРУ. Исполнителями же были предатели из КГБ и Международного отдела ЦК КПСС.

Можно вспомнить, как настойчиво приглашали в Афганистан наши войска Амин и Тараки. Я этот вопрос одно время серьёзно изучал, и знал, что оба этих товарища еще в юности были завербованы ЦРУ, и на Лубянке об этом прекрасно знали, но скрывали от Брежнева. То есть и Андропов, и ещё кто-то из больших партийных деятелей целенаправленно подыгрывали агентам ЦРУ. На что они рассчитывали, какой куш собирались с этого поиметь? На этот вопрос могут ответить только сами Андропов и К.

Так, ладно, а что я-то могу предпринять? Я не член ЦК, к моему мнению никто и прислушиваться не будет. Разве что… Разве что Шумский. Всё-таки сотрудник КГБ в неплохом таком звании. На фоне других вариантов этот видится более-менее перспективным.

Поразмыслив, я решил обыграть всё в очередной раз как видение. Пока что эти «видения» неизменно сбывались, значит, и сейчас Шумский должен проявить заинтересованность. Тем более что я планирую привлечь для этой акции его сына. Да-да, именно! От этого, я так считаю, эффект должен быть ещё сильнее, всё-таки родная кровь, единственный и любимый продолжатель рода.

Тут же набрал Владимира Борисовича и предложил встретиться завтра, в субботу, в любое удобное для него время на уже облюбованном месте.

— Что-то вы, Арсений Ильич, нынче особенно серьёзный, — отметил Владимир Борисович, когда мы пождали друг другу руки и присели на лавочку.

— Да тут такое привиделось… Я записал, как обычно, вот, держите, — я протянул ему лист. — Но всё же хочу рассказать, чтобы и вы, так сказать, прониклись.

— Готов внимательно выслушать, — тоже стал серьёзным Шумский.

— В общем, увидел какие-то горы, дорога между гор, по которой едет колонна советской военной техники. На бортах танков и бэтээров сидят наши солдаты. Правда, вместо пилоток на головах у них высокие кепки с козырьками цвета хаки и светлые панамы со звёздочками. А следующая картина — уже горящие танки с бэтээрами и трупы наших солдат. Между которыми ходят вооружённые люди в длинных рубахах и шароварах, в странных головных уборах, напоминавших две лепёшки, одна на другой[4].

Один из них снял с пояса длинный нож, по виду кривой кинжал, наклонился над трупом советского солдата, и начал что-то делать. Я видел только его спину. А потом он выпрямился и со смехом показал всем отрезанную голову, ещё и позируя на фотокамеру. И это была голова…

Я сделал паузу, упёршись взглядом в асфальт, словно мне было трудно говорить, при этом буквально физически чувствуя, как напрягся Шумский.

— Ну, что там с головой? — спросил он слегка севшим голосом.

— Это была голова вашего сына, — наконец на выдохе произнёс я.

После чего набрался смелости и посмотрел собеседнику в глаза. Лицо подполковника напоминало посмертную маску. Он глядел на меня немигающим взором, кадык дёрнулся вверх и снова опал.

— Это был точно Виктор, вы ничего не напутали? — наконец тихо произнёс он.

— Девяносто девять процентов против одного, — уверенно ответил я. — Я даже маленький шрам на подбородке разглядел, точно такой же, как у вашего сына.

Шумский посмотрел на малыша, которого выгуливала бабушка в синем полиэтиленовом (видно, на случай дождя) плаще. Внук с радостными воплями, оседлав трёхколёсный велосипед, носился вокруг установленного на двухметровом постаменте бюста Лермонтова. Я даже немного парнишке позавидовал. Никаких тебе забот, ходи в детский сад да глотай манную кашу.

— Может, это и не провидение было, — постарался я всё же сделать вид, что утешаю Шумского. — Там дальше ещё кое-что было.

— Что? — сквозь стиснутые зубы спросил чекист, медленно повернув голову в мою сторону.

— Демонстрации, явно зарубежные, где люди несут в руках плакаты и громко протестуют. На плакатах на английском написано… Дайте вспомнить, — я наморщил лоб. — Да, насколько я смог понять, они протестовали против ввода советских войск в Афганистан. И заключительное видение… Стадион «Лужники», открытие Олимпийских Игр, Брежнев поздравляет с этим событием всю мировую общественность. При этом отсутствуют флаги многих стран: США, Великобритании, Франции, ФРГ… С чем это связано, я не знаю, у меня только догадки.

— Догадки? — переспросил Шумский.

— Ага, они самые. Вернее, догадка. Я тут на днях в газете заметку прочитал, что в Афганистане случился переворот. И, исходя из своих видений, могу предположить, что в эту страну будут введены наши войска. Не знаю уж, попытаться восстановить свергнутый режим или наоборот, защитить новый… И этот ввод обернётся для нас тем же самым, чем когда-то для американцев обернулся Вьетнам.

На этот раз молчание затянулось. Шумский, опёршись локтями о колени, спрятал лицо в ладони, я же переключил своё внимание на парочку, занявшую лавочку напротив нас по другую сторона бюста поэта. Лет по семнадцать-восемнадцать ребятишкам. Вот ведь, голубки, щебечут о чём-то своём, мило улыбаются, глазки горят любовью… Эх, молодость!

— Так вот, значит.

Владимир Борисович смотрел прямо перед собой, на того же мальчугана на велике. По его виду я понял, что принято какое-то решение. Может быть, он и не уверен в моём прогнозе относительно Афганистана, однако внешне Шумский походил на человека, знавшего, что он будет делать, во всяком случае, в ближайшее время.

— Так вот, значит, — повторил он и повернулся ко мне. — А всё, что вы мне сказали, записано на бумажке?

Он похлопал себя по груди, где во внутреннем кармане лежала моя «докладная записка». Я кивнул, он тоже кивнул.

— Понятно… Что ж, я принял к сведению, будет о чём поразмыслить на досуге. А вы, Арсений Ильич, о своих видениях, как мы и договаривались — никому. Ни единой живой душе.

На том и расстались. Вечер и весь следующий день пришлось коротать в одиночестве — Маринка умотала с однокурсниками на выходные в агитпоход по Бессоновскому и Городищенскому районам. Была мысль махнуть в больницу, но вместо этого субботним вечером пошёл на футбол, поболеть за «Гранит», выступающий во II лиге. В этой новой жизни на футбол ещё ни разу не ходил, решил восполнить пробел. Накричался от души вместе с полутора тысячами болельщиков, пришедших поддержать свою команду на стадион велозавода, даже малость осип. В итоге игра с «Металлургом» из Выксы завершилась со счётом 1:1.

Омрачила матч травма, полученная пензенским нападающим Александром Комиссаровым незадолго до финального свистка. Будущий многолетний тренер «Зенита», как будет называться команда с 1991 года, покинул поле при помощи товарищей и врача команды, прыгая на одной ноге.

— Ах ты ж чёрт, сломали Сашку, — в сердцах воскликнул седой болельщик рядом со мной.

— Хорошо, если не «кресты», а то полгода лечиться будет, — добавил другой.

Закончилось всё тем, что я заглянул в раздевалку «Гранита», и сказал, что в понедельник — а к тому времени рентген уже наверняка сделают — жду Комиссарова у себя в кабинете иглорефлексотерапии.

— Риска никакого, — пояснил я футболисту, врачу и главному тренеру, собравшимся здесь же. — А шансы на быстрое восстановление в случае серьёзной травмы возрастают многократно.

В понедельник Комиссарова привезли ко мне. Худшие предположения подтвердились — разрыв крестообразных связок колена. Одна из самых страшных травм у футболистов, хуже только перелом, да и то не всегда.

Почти тридцать минут ушло на восстановление связок, такой вот получился затянувшийся сеанс иглоукалывания. Как следствие — игрок здоров, хоть сейчас на поле, а я остаток дня боролся со сном и слабостью. На такие случаи у меня под рукой теперь всегда была плитка шоколада, который частично восполнял затраченную на исцеление энергию. Но ещё лучше полноценный обед, после которого слабость почти ушла, оставив только желание как следует выспаться.

— Что это вы, Арсений Ильич, какой-то странный? — язвительно поинтересовался Романовский, встретив меня в больничном коридоре. — С утра на планёрке вроде бы свежее выглядели.

— Отдаюсь своему делу с полной самоотдачей, не жалея себя, — съязвил в ответ я.

Романовский слегка набычился:

— То есть вы хотите сказать, что остальные делают свою работу спустя рукава?

— Ничего такого я не говорил, Андрей Сергеевич, это уж вы сами себе что-то придумываете. Извините, у меня сейчас очередной сеанс иглорефлексотерапии, должен Остапенко прийти со своим нейрофиброматозом. Спасать надо человека.

— Ну-ну, идите, спасайте… спаситель.

В этот день помимо прочего меня одолевали мысли о грядущей Перестройке, которую всего через семь лет устроят Меченый и его камарилья. Главным в этой своре я считал Александра Яковлева, которому как следует «промыли» мозги во время стажировки в Колумбийском университете в США. Вот бы поработать с этим «прорабом Перестройки», уж я бы придумал, что в его организме следует «поправить» так, чтобы он стал под себя ходить и думать забыл о политике. Вот совершенно не было бы жаль эту мразь. Однако добраться до него не было абсолютно никакой возможности, потому как в настоящий момент Яковлев исполняет обязанности посла СССР в Канаде. Укатил туда в 73-м, вернётся в 83-м, и примется за работу, засучив рукава. Наворотит такого, что долго ещё потомкам аукаться будет.

Можно взяться за тех, кто помоложе. Чубайс, например, вполне заслуживает, чтобы с ним поработать. И добраться до него не в пример легче, сейчас «рыжий лис», если память не изменяет, трудится в Ленинградском инженерно-экономического институте, который до этого закончил, инженером. А затем станет доцентом. В этом году вступит в партию (а может уже и вступил), чтобы в 1990-м её покинуть. В следующем году совместно с сотрудниками ЛИЭИ Геннадием Глазковым и Юрием Ярмагаевым организует кружок экономистов-рыночников. В начале 80-х сблизятся с таким же московским кружком под предводительством Егора Гайдара. Вот бы всю эту свору за раз оприходовать!

Хм, даже не предполагал, что во мне может быть столько злости. А если серьёзно, то все эти будущие младореформаторы сейчас вполне доступны, за ними не ходит толпами охрана, как за членами ЦК Политбюро. Другой вопрос, как мне их выслеживать, если я вдруг всерьёз задумаю взяться за это дело?

В тот же Питер по идее можно махнуть на выходные, а лучше в отпуск, на недельку. И не спеша подловить рыжего, а до кучи можно и ещё кого-нибудь, если будет время на восстановление. Так же и в Москве с Гайдаром можно провернуть — щекастый хрыч вроде бы в этом году заканчивает экономический факультет МГУ и поступает в аспирантуру.

Лишь бы у станка не стоять, экономисты хреновы. Уж у станка от них было бы больше пользы. А с другой стороны, мужики-то при всей их суЧности головастые, их бы энергию — да в нужное русло. Только, боюсь, в это русло они уже не захотят, а если заставить насильно — начнут вредить. Лучше сразу на лесоповал, там хоть реальную пользу приносить будут.

Кстати, отпуск у меня по графику уже скоро, с 8-го мая, продолжительностью 21 день. Вот за это время можно рискнуть и порешать дела с младореформаторами. Пока же

мне пришлось разбираться с очередным корреспондентом. На этот раз аж из самой «Комсомольской правды».

Мы с коллегами чаёвничали в ординаторской, когда вдруг дверь открылась, и нашим взорам предстал Романовский.

— Коренев, со мной к Ардакову, — бросил он мне.

— А по какому поводу? — задал я вполне резонный вопрос.

Завотделением поморщился:

— Там всё на месте узнаете.

Странно… Ну, делать нечего, надо идти, подумал я, ощущая на себе сочувствующие взгляды товарищей по работе.

В кабинете Ардакова помимо него присутствовала незнакомая молодая женщина примерно моего возраста. Невысокая, очень даже симпатичная, а мой взгляд непроизвольно задержался двух аппетитных дыньках, выпиравшими из-под блузки. Даже, я бы сказал, дынями, потому что это был, как минимум, четвёртый, а то и пятый размер.

— А вот и наше молодое дарование, Арсений Ильич Коренев, — представил меня женщине Герман Иванович.

— Филатова Нина Васильевна, корреспондент «Комсомольской правды», — протянула мне узкую ладонь грудастая симпатяшка.

У меня на какой-то миг возникло желание её поцеловать. Ладонь, в смысле, хотя и саму эту Нину я бы не отказался… И не только поцеловать. Но я ограничился всего лишь осторожным рукопожатием.

— Очень приятно! Я так понимаю, вас прислали написать о моей методике иглоукалывания?

— И об этом в том числе. Но изначально целью поездки было разобраться вот с этим письмом.

Она кивнула на стол, где перед Ардаковым лежала пара вырванных из центра ученической тетради по математике листов, исписанных убористым, но странным почерком. Буквы имели наклон не вправо, а влево, словно писал левша, и почерк был каким-то корявым.

— Можно?

— Пожалуйста, — пожала плечами Филатова.

Я взял письмо в руки, принялся читать. И чем дальше, тем хреновее мне становилось. Потому что это было не что иное, как донос на меня любимого. Причём не просто донос, а наглый поклёп, где некая гражданка Сомова Мария Петровна, жительница Пензы, утверждала, что ко мне на приём иглоукалывания, оказывается, можно попасть только по блату и за большие деньги. И то эффект больше основан на самовнушении, к настоящей медицине данная методика не имеет ровным счётом никакого отношения. Письмо заканчивалось просьбой к газете разобраться в данном вопросе, чтобы были приняты соответствующие меры.

Я посмотрел на Нину Васильевну.

— А кто это такая Сомова, вы уже виделись с ней лично?

— На конверте не было обратного адреса, его принесли на вахту и попросили передать в отдел писем.

— Тогда это, получается, анонимка, — хмыкнул я немного раздражённо. — Не думал, что такое уважаемое издание рассматривает анонимки и, более того, отправляет своего корреспондента в другой город. Сразу скажу, что какой-то недоброжелатель, который уж точно не какая-то Сомова, решил вылить на меня ведро помоев. Не знаю, кому я так насолил, — тут я бросил быстрый взгляд на Романовского, который чуть заметно вздрогнул, — но тут ни слова правды. Да вон спросите хотя бы у Герасима Ивановича.

— Я уже спрашивала, — повернулась она к Ардакову и тут же снова ко мне. — Товарищ Ардаков тоже говорит, что это ложь. Но разобраться нужно, во всяком случае, я не могу ослушаться задания главного редактора, поэтому я и с товарищем Романовским поговорила, а теперь вот и с вами хочу пообщаться, а заодно и посмотреть, как это у вас там происходит, с иглами.

— Да без проблем, — улыбнулся я, хоть и немного криво. — Давайте я при вас проведу сеанс иглоукалывания, и вы сами сможете сравнить, в каком состоянии пациентка была на начало сеанса, и в каком будет после.

— А что, я не против. — тоже краешком губ улыбнулась Нина Васильевна.

Вскоре мы впятером были в моём кабинете, где я проводил процедуры. Естественно, Ардаков с Романовским тоже увязались, очень уж волнительный момент был. Для каждого, наверное, по-своему волнительный. Пятой была жительница Колышлейского района Валентина Фёдоровна Пестрякова. Сегодня как раз я предполагал испытать на ней иглорефлексотерапию. Правда, обещал провести сеанс попозже, но раз уж такой случай… Тем более Пестрякова не протестовала. Но сообразить до конца, почему в неё собираются тыкать иглами, женщине было затруднительно.

— Это новая методика, Валентина Фёдоровна, — в который уже раз объяснял я, — когда без применения лекарственных препаратов здоровье человека приходит в норму. Одобрено Минздравом РСФСР.

И выразительно посмотрел на Филатову. Та пару раз мелко кивнула, мол, уже в курсе насчёт Минздрава. Видно, Ардаков в разговоре с журналисткой не забыл упомянуть эту немаловажную деталь. Или сама хорошо подготовилась к поездке.

— У пациентки, как я уже упоминал, стенокардия. Это заболевание относится к ишемической болезни сердца и возникает из-за нарушения баланса потребности кислорода и его поступления в сердечную мышцу — миокард, — стал я объяснять журналистке, так как Ардаков с Романовским и без того знали, что это такое. — В данном случае, как в целом и у подавляющего большинства поступающих в наше отделение, стенокардия вызвана образованием атеросклеротической бляшки, которая образуется в стенке сосуда и сужает его просвет. Данный процесс происходит обычно генерализованно, то есть во всех сосудах нашего организма. Поэтому обнаружение бляшки в одной области не исключает образования таких же бляшек в сосудах, питающих сердце, то есть в коронарных артериях. В конечном итоге образовавшаяся бляшка может разорваться, и на этом месте тут же возникает тромб.

— Доктор, это что, опасно? — подала голос Пестрякова.

— Могло бы быть опасно, не окажись вы вовремя в наших заботливых руках, — утешил я пациентку.

Для гостей пришлось принести дополнительные стулья, не стоять же им всё это время. Стандартный сеанс длился полчаса, хотя это минимальное время. Чем дольше игла находится в контакте с нервными окончаниями пациента, тем лучше ощущается оздоровительный эффект. Но из-за постоянного лимита времени и бесконечной очереди желающих стать моими пациентами приходилось ограничиваться минимальным сроком. Сейчас же я не планировал лишний раз утомлять зрителей, аккуратно вогнав иголки в кожу женщины, даже предложил им прогуляться, если скучно сидеть и наблюдать за мирно лежавшим на спине больным. Обычно я спину используя в качестве «подушечки» для иголок, но лежать на животе, создавая при этом давление и на грудь — человеку с таким диагнозом как-то не комильфо.

Естественно, тут не обошлось без использования ДАРа, слишком уж ответственным выдался момент. Хотя у журналистки появились вопросы, когда она увидела, как я держу правую ладонь на груди пациентки, ещё и закрыв глаза. Но ответил я только после того, как выполнил намеченное. Посмотрел на Нину Васильевну и сказал, что использую в лечение и фактор внутренней энергии, как это делают набирающие популярность в столице экстрасенсы, та же Джуна Давиташвили. Оказалось, что Филатова знает, кто такая Джуна, в их журналистском коллективе о ней много говорят. Я же, чувствуя небольшую усталость, предложил поинтересоваться у Пестряковой её самочувствием.

— Ой, я так хорошо себя давно не чувствовала, — выдохнула та, запахивая на себе привезённый из дома халат с аляповатыми цветами, то ли барвинок с флоксами, то ли космея с циннией.

— Сегодня и завтра с утра обязательно сделаем все необходимые исследования, и могу заверить, что показатели разительно будут отличаться от тех, что были у вас перед сеансом иглоукалывания. Естественно, в лучшую сторону. Мне кажется, что вы уже здоровы.

— Я вообще чувствую себя помолодевшей на двадцать лет!

— Ну тогда до палаты сами доберётесь, без посторонней помощи, — ободряюще улыбнулся я.

Когда дверь за Пестряковой закрылась, я повернулся к Нине Васильевне.

— Ну как вам демонстрация возможностей иглорефлексотерапии?

Та развела руки в стороны, покачала головой.

— Чисто визуально она и впрямь помолодела. А получасом ранее сюда заходила какая-то немощная бабуля.

Ардаков довольно ухмыльнулся, а вот Романовский, казалось, только что проглотил горькую пилюлю.

— Вы меня так заинтриговали, что даже захотелось испытать действие вашей методики на себе, — между тем продолжила молодая женщина.

— Почему бы и нет? Какие болячки вас донимают?

Она слегка замялась, прикусив нижнюю губу, бросила быстрый взгляд на Ардакова и Романовского, после чего подошла ко мне вплотную, встала на цыпочки и прошептала в ухо:

— Мастит. Левая грудь.

Отстранилась и снова покосилась на Ардакова с Романовским, словно они могли услышать, что она мне прошептала.

— Почему бы и нет? — сказал я. — У меня до вечернего обхода времени ещё вполне достаточно, могу хоть сейчас вами заняться. Не знаю, правда, хватит ли одного сеанса… Впрочем, я добавлю экстрасенсорики, чтобы усилить воздействие.

Через пару минут мы с Филатовой остались наедине, и я предложил ей снять кофточку. Ого, тут точно пятёрочка! И бюстгальтер весьма даже нарядный, чёрного цвета, кружевной, явно импортный. Как в анекдоте: «Что главное в женском бюстгальтере?» «Его содержимое».

— Бюстгальтер снимать? — спросила она, немного порозовев, видимо, от стеснения.

— Пожалуй, не стоит, — почему-то хрипловатым голосом сказал я. — Симпатичный он у вас.

— Из Польши привезла. Ездила в прошлом в Варшаву освещать визит советской культурной делегации, ну и не удержалась, пробежалась по магазинам. Понимаю, что вещизм не красит советскую женщину, тем более кандидата в члены партии, но не смогла удержаться. Тем более Польша — братская социалистическая страна, что-то там купить я не считаю зазорным.

— Жаль только, что в СССР никак не могут наладить производство удобных и красивых вещей, — заметил я, протирая иглы смоченной в спирте ваткой. — Впрочем, нам есть чем гордиться. Покорение космоса, возведение ГЭС и АЭС, балет у нас, опять же, лучший в мире.

— Рано или поздно и у нас в стране научатся выпускать, как вы сказали, удобные и красивые вещи, — не очень уверенно заявила пациентка.

— Цитируя Некрасова: «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе», — грустно усмехнулся я. — Думаю, танки, самолёты и корабли с подводными лодками у нас одни из лучших, если не лучшие в мире по причине серьёзной конкуренции в этой сфере. А в лёгкой промышленности никакой конкуренции нет, наш человек будет носить то, что ему предлагают в магазинах, а предлагают там одно и то же от Калининграда до Владивостока. Не у всех же есть возможность посещать 200-ю секцию ГУМа.

— Откуда вы знаете про эту секцию? — приподняла брови Нина Васильевна.

— Так ведь бываю в Москве, а по ней слухи разные ходят, — уклончиво ответил я. — А на фоне чего у вас мастит проявился? Грудью кормили?

— Ага, угадали.

— Кто у вас, мальчик, девочка?

— Мальчишка. Кусачий такой… был. Сейчас-то ему уже годик, кашки ест, пюрешки Фруктовые… А тогда всю грудь мне и искусал. Врач, когда я уже с маститом к ней пошла, сказала, что я неправильно грудь давала… Ну, там свои тонкости. Мазями пользуюсь, кремами, но эффекта ноль.

— Нескромный вопрос… Почему обручальное кольцо не носите?

— Я в разводе, — поморщилась она. — Пока беременной ходила, благоверный оказался не таким уж и верным.

— Кхм… Понятно. Извините за бестактный вопрос.

— Да ладно, я к таким вещам отношусь философски.

— Хорошая позиция… Теперь давайте расслабьтесь, можете закрыть глаза, и даже поспать, если захочется. Никакой боли вы не почувствуете, может быть, будет даже немного щекотно. А ещё, когда я буду прикладывать ладонь, почувствует тепло. Это вполне нормально при экстрасенсорике.

Ладонь я положил прямо на грудь. На левую, где под тканью бюстгальтера угадывался кусочек пластыря, под которым угадывалась ватка или марля. Я был уверен, что это мне не помешает добиться нужного результата.

Так оно и вышло. Двадцать минут — и от мастита не осталось и следа. Правда, и мне малость поплохело, всё-таки израсходовал приличную часть своего «ци», но оно того стоило. Журналистка на личном примере убедилась, что моё лечение даёт результат, пусть даже к иглорефлексотерапии в придачу идёт подарок архангела Рафаила. Как он там, кстати, вылечился ли от насморка? И как там секретарша с рожками?

— Да вы просто волшебник!

Я за своими размышлениями и не заметил, как пациентка, стоя ко мне спиной, сняла бюстгальтер и принялась рассматривать свою грудь.

— От мастита не осталось и следа, грудь выглядит так, как выглядела до кормления. Вернее, сосок.

Она повернулась вполоборота, однако грудь прикрыла ладошкой.

— Я же говорил, что проблема может решиться за один сеанс.

— До сих не могу поверить… А что вы так побледнели?

— Не обращайте внимания, затраченная энергия будет восстанавливаться в течение дня. Завтра утром, надеюсь, моё самочувствие придёт в норму.

В глазах молодой женщины я увидел сочувствие:

— И так вот каждый раз?

— Не каждый, конечно, а в исключительных, скажем так, случаях. Вот как ваш, например. Вы же не имеете возможности неделю жить в Пензе и ежедневно посещать мои сеансы иглоукалывания, поэтому я добавил экстрасенсорики… Кстати, вы один днём к нам?

— Боялась, что за день не успею собрать материал, поэтому выбила двухдневную командировку. Заселилась в гостиницу «Ласточка». Красивые там места, из кона вид на лесной массив и озеро.

— Да, знаю, это Западная поляна, там действительно красиво… А вы в Пензе впервые, наверное?

— Впервые, и жалко, что не успею толком посмотреть город. Потому что в 8 утра у меня самолёт в Москву.

— Тогда предлагаю устроить вечернюю экскурсию по историческому центру города. Я столько всего знаю, что могу подрабатывать экскурсоводом. А потом я вас ужином накормлю. В ресторане «Волга» очень неплохая кухня.

— У нас в Москве вечером в ресторан не пробьёшься.

— У нас в общем-то такая же история. Но тут, признаюсь честно, играют свою роль знакомства.

— Да? — приподняла она брови.

— Так вот бывает, когда к тебе на лечение попадает директор треста ресторанов и столовых, а ты делаешь хорошо свою работу. Хорошие люди умеют быть благодарными. Ну так что, устраивает такой вариант? Или предпочитаете сидеть в гостинице?

— Конечно, первый вариант предпочтительнее, хоть что-то новое узнаю о городе, в котором побывала. У вас когда рабочий день заканчивается?

— В шесть вечера. Я, правда, на машине, мог бы и покатать вас, но пешие прогулки в этом плане куда продуктивнее. Если вы согласны, конечного, на пеший маршрут.

— Конечно, я сама люблю прогуляться иногда пешочком, хотя, к сожалению, темп современной жизни заставляет всё время куда-то бежать, и приходится волей-неволей пользоваться личным транспортом.

— Вы тоже автомобилист?

— Да, родители подарили нам на свадьбу «Жигули», но поскольку у мужа не было прав, то на машине пришлось ездить мне — я права ещё на четвёртом курсе МГУ получила.

— Серьёзное заведение, туда так просто не попасть.

— Намекаете, что я по блату поступила? Ничего подобного! Родители даже не знали, куда я поступаю. Думали, в МГИМО пойду, папа надеялся, что я пойду по дипломатической линии, как мой дядя, который в Бельгии сейчас работает в советском полпредстве. А я всегда мечтала стать журналистом. Родители обо всём узнали уже по факту, когда я сдала все экзамены, а поступать в МГИМО было поздно. Так что деваться им было некуда, смирились.

— Отчаянная вы, — мотнул я головой. — Ладно, давайте договоримся, где и во сколько встретимся.

Без четверти семь, поставив к тому времени машину в гараж, я ждал столичную гостью на площади Ленина у памятника вождю мирового пролетариата. Сначала мы не спеша двинулись вверх по Московской, дошли до Советской (бывшей Соборной) площади, где когда-то величаво возвышался Спасский кафедральный собор, взорванный большевиками в 1934 году, а теперь памятник Карлу Марксу и выше, у другого конца площади — памятник борцам революции с захоронениями оных. Теперь на площади проводилась митинги и гонки юных картингистов. В моей истории собор восстановили в двадцатых годах 21 века, хотя на момент моего ухода отделочные работы ещё продолжались, а памятник Карлу Марксу перенесли в сторону пару сотен метров — на перекрёсток Советской и Лермонтова. Кто знает, как повернётся в этой истории…

Показал бывший Дом губернатора, областную картинную галерею, расположенную в здании бывшего Пензенского отделения Крестьянского поземельного банка. Под куполом главного входа — мозаика в виде треугольника со звёздами, сведущему человеку сразу же напоминающие о масонах. Кстати, на здании художественного училища тоже красуются наугольник и циркуль. Всё это я рассказал Нине (с ней мы были уже на «ты»), и она слушала меня, широко раскрыв глаза, обрамлённые густыми ресницами.

Жаль, зайти не получилось, галерея работала до 18.00. Оттуда направились в ресторан «Волга». Пока шли, вновь зашёл разговор о моей работе и вообще о состоянии медицины. — Это мне, можно сказать, повезло, что одним из моих первых пациентов ещё до того, как я стал практиковать иглорефлексотерапию в нашей больнице, оказался заместитель начальника областного отдела здравоохранения, — говорил я, беря спутницу под локоток, причём она даже не дёрнулась. — Когда он на себе ощутил пользу этой методы, то принял самое живое участие в её продвижении на официальном уровне. С его помощью и удалось раскрутить новую, скажем так, услугу. Медицина — отрасль довольно консервативная, и всё новое приживается со скрипом. Это понятно, поскольку речь идёт о здоровье людей. Но все-равно новые идеи приживаются с огромным трудом. Можно вспомнить Илизарова с его аппаратом по вытягиванию костей. Да и молодёжи пробиться крайне тяжело. Вам знакомо понятие «социальный лифт»?

— М-м-м… Слышала.

— Грубо говоря, для детей профессуры и прочих академиков места уже предопределены и забиты, а талантливой молодёжи приходится с боем отвоевывать позиции. Недаром поговорка гласит, что бездари пробьются сами, а талантам надо помогать. Хорошо если блатные детки талантливы, а если это посредственность? Будет пользоваться положением родителя и своих детей тоже устроит на тёплое место.

— Я знаю такую бездарь, в моей группе училась. Дура дурой, но папа всё решал. Не успела диплом получить, как выскочила замуж, а профессия ей оказалась и не нужна. Зато занимала чьё-то место, возможно, человека, который мог вырасти в перспективного журналиста.

— Вот и я о чём. Все всё знают, но предпочитают помалкивать. Потому что нужно своих отпрысков пристраивать на тёплые места. А все ведь практически члены партии, вот только членский билет и высокий пост у них зачастую служат не для народа, а для пропуска к кормушке и прочим благам, включая обеспеченное будущее своих детей… ладно, чего я вам голову забиваю вещами, не имеющими отношения к теме вашего приезда… Тем более, мы уже пришли.

Как я и обещал, зашли мы без проблем, стоило только пригласить администратора. Усадил нас за забронированный за мной столик, тут же подлетел официант, приготовившийся записывать наши пожелания.

А где-то минут через тридцать после начала нашего «скромного» застолья Нина узнала, что я ещё и тот самый Коренев, чьи песни исполняются по радио, телевидению и в ресторанах в том числе. Это Раф Губайдуллин со своей маленькой сцены узрел меня за столиком и не преминул огласить, что сейчас будет исполнена песня «Букет», автором которой является присутствующий в зале Арсений Коренев.

После этих слов Нина в очередной раз посмотрела на меня широко открытыми глазами. А час спустя, будучи немного подшофе, она переступила порог моей квартиры.

— Но в гостинице мне нужно быть в 6 утра, чтобы успеть собрать вещи и вызвать такси в аэропорт, — сказала она, когда я стягивало с неё кофточку.

— Поставлю будильник на 5 утра, — успокоил я её. — В гостиницу довезу на своём «Жигулёнке», а потом и в аэропорт.

— Ой, в 5 утра… Ужас какой!

— Ничего, в самолёте выспишься. А я дома, благо что завтра выходной… Блин, эти крючки на твоём бюстгальтере!

— Дай я сама, ничего вы, мужики не можете…

— Почему это ничего⁈ Сейчас ты узнаешь, что кое-что могу.

[1] Отрицательный персонаж киноленты Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» в исполнении Андрея Миронова

[2] Джумбо — слон из одноимённого стихотворения Эдуарда Асадова

[3] ЖКТ — желудочно-кишечный тракт

[4] Паколь, пуштунка — один из традиционных афганских головных уборов в виде берета «две лепёшки», носимый преимущественно пуштунами.