На перекрёстке офицеры перешли улицу, миновали глухой покрашенный известью забор с козырьком и вошли в настежь открытые ворота.
Во дворе, заваленном грудами камня, песка, кирпича, досок и другими строительными материалами, из котлована поднимался первый этаж будущего здания. Каменщики работали ещё с небольших подмостков, а кое-где и прямо с земли.
Рудницкий смущённо покосился на Кочетова и перевёл взгляд на высоко взметнувшуюся в небо ажурную стрелу крана. Объект для иностранного разведчика был явно неинтересный. За информацию о том, что в городе, в котором гостила делегация, широко развёрнуто жилищное строительство, хозяева за границей вряд ли хорошо заплатят, а диверсию устраивать слишком рано. Кладка стен только началась.
За спинами офицеров послышались неторопливо приближающиеся шаги, сухой кашель и хрипловатый голос:
— Граждане! А граждане!..
Кочетов и Рудницкий оглянулись. Щуря колючие глазки, к ним вразвалку приближался невысокого роста старик в сильно поношенных сапогах, выгоревшем на солнце пиджаке, под которым виднелась тёмно-синяя косоворотка с белыми перламутровыми пуговицами.
— По делу пришли, — спросил он, — или полюбопытствовать? А?
— По делу, — сухо ответил Кочетов.
— Прораб нужен, главный инженер или Сидор Сергеевич? А? — потирая ладонью давно небритую щёку, недоверчиво поинтересовался старик.
— Вы здесь кем работаете? — не отвечая на вопрос, спросил майор.
— Сторожем приставлен.
— Вчера днём вы дежурили?
— Всю эту неделю вторая смена моя. А что? — тревожно насторожился старик.
— Вчера в три часа дня сюда приходил высокий гражданин в сером плаще.
Старик скользнул глазками по тёмно-голубым просветам погон и с готовностью подтвердил:
— Приходил такой.
— Что он здесь делал?
— Спросил, куда жильцы выехали из домов, что были на этом месте.
— Вас спросил?
— Меня. Я ведь тут у ворот.
— Что вы ему ответили?
— Послал в домоуправление. Я ж от стройки работаю, а кто тут жил, куда делся, моей службы не касается.
— Больше ничего он не спрашивал?
— Ничего. Спросил, куда выехали, и всё.
— А где помещается домоуправление?
— За углом. По Советской улице второй дом, в подвале, ход со двора.
— Спасибо.
Офицеры двинулись к воротам. Старик за ними.
— Вот сейчас свернёте налево, — заботливо пояснял он, — а там сразу увидите дом. Он из красного кирпича сложен. Войдёте во двор, тут сразу и дверь в домоуправление. Да её вам каждый жилец укажет.
Старик вышел на улицу, показал, за какой угол свернуть следует, ещё раз повторил, как найти домоуправление, и только тогда расстался с офицерами. При этом лицо его было серьёзное, почти суровое. Можно было с уверенностью сказать, что в это время он думал:
«Такие люди зря расспрашивать не станут. Может, дело тут государственное, по всем статьям для всех нас важное!..»
И потому он старался, как мог лучше, помочь офицерам.
— Действуйте, товарищ лейтенант, — приказал Кочетов.
— Есть, — опустив руки, чуть вытянулся на ходу Рудницкий.
Домоуправление искать долго не пришлось. Старик точно указал, где оно помещалось, к тому же об этом сообщала и маленькая табличка из жести, прибитая сбоку входной двери.
Офицеры вошли в прихожую, пол которой был настлан жёлтыми и красными квадратиками метлахской плитки, спустились по каменной лестнице и открыли дверь в контору.
Разместилась она в довольно большой, почти квадратной комнате с толстыми трубами под потолком, с продолговатыми окнами, защищёнными со двора железными решётками.
Недалеко от входа в ярко-оранжевой шёлковой кофточке сидела девушка. Согнувшись над столом, она что-то сосредоточенно и аккуратно списывала с паспорта в продолговатую анкетку.
— Простите, — обратился к девушке Рудницкий. — У кого я могу узнать, куда переехали жильцы с Советской улицы, где сейчас строится новый дом?
Девушка недовольно подняла голову, но, увидев перед собой красивого молодого офицера, зарделась вся, поправила пышный светлый хохолок над лбом и певуче ответила:
— Пожалуйста... вот к старшему бухгалтеру, — плавным движением руки она указала в сторону немолодой женщины, занимавшей место за другим столом у самого окна.
Рудницкий поклонился девушке и направился к бухгалтеру, которая подсчитывала на арифмометре.
— Минутку, — она ещё несколько раз крутнула ручку счётной машинки, отметила карандашом цифру на ведомости и поверх очков вопросительно посмотрела на Рудницкого.
Тот достал из бокового кармана служебное удостоверение.
Старший бухгалтер взглянула только на обложку его и кивнула головой:
— Садитесь, пожалуйста.
Рудницкий придвинул стул и сел. Ему не хотелось, чтобы разговор принял слишком официальный характер. В таких случаях люди часто стараются подбирать очень точные выражения, а не найдя их, недосказывают всего, что нужно, и это приводит только к путанице.
— К вам часто приходят справляться, куда переселились жильцы из снесённых домов? — спросил он.
— Раньше приходили часто, просто не давали работать. Ведь на том месте, где ведётся строительство, четыре дома стояло. А теперь приходят редко. Вероятно, все знакомые успели побывать у новосёлов. Однако те, кто живёт не в нашем городе, иногда пишут по старому адресу, — женщина улыбнулась и в доказательство сказанного переложила на столе с одного места на другое небольшую пачку разноцветных конвертов.
— Сегодня к вам никто не приходил?
— Сегодня нет.
— А вчера?
— Вчера у нас был четверг, — глянула на настольный календарь бухгалтер. — Тоже, кажется, никого не было. Впрочем, позвольте... Все дни такие одинаковые. Вчера, вчера... Совершенно верно, вчера приходил один такой высокий мужчина в сером костюме.
— Брюнет, блондин?
— Право не заметила. Но Лёля, верно, помнит, — и она обратилась к девушке: — Лёля, вчера приходил этот — в сером костюме. Ты не помнишь, он брюнет или блондин?
— Блондин, — ответила Лёля. — И даже очень интересный.
Кочетов стоял у двери, набивал трубку табаком и не вмешивался в разговор.
— Он был в шляпе? — спросил Рудницкий бухгалтера.
— Нет, без шляпы.
— Как же вы не заметили цвета его волос? — удивился лейтенант.
— Годы не те, — улыбнувшись, вздохнула женщина и с чисто материнской гордостью добавила: — У меня две дочери замужем, сын врач, внуки растут...
— Простите, я не хотел вас обидеть.
— Я понимаю.
Испытывая неловкость от неудачно сложившегося разговора и стараясь её не выдать, лейтенант спросил Лёлю:
— Плащ у него был?
— Нет, он был в костюме, без плаща и без шляпы. В руках он держал небольшой жёлтый чемоданчик, — весьма охотно пояснила девушка.
— А вы не заметили, мужчина этот не картавил?
— Немного да. У него это получалось хорошо, мягко так. Я даже позавидовала.
Лёля не прочь была поболтать с лейтенантом, но тот опять обратился к бухгалтеру:
— Чей адрес он спрашивал?
— Александра Николаевича Павловского.
— Вы ему сказали?
— Сказала.
— А куда переехал Павловский?
— На Калининскую, там дом достраивается, — женщина взяла со стола книгу в тёмно-фиолетовом переплёте, полистала её и, найдя нужную страницу, прочитала: — Павловский Александр Николаевич... так, Калининская улица, дом пятнадцать, второй подъезд, квартира двенадцать.
— А как вы поступаете с этими письмами? — лейтенант указал на пачку разноцветных конвертов.
Пишем новые адреса и возвращаем почте, а она доставляет их по назначению.
— Но они запаздывают.
— Не по нашей вине.
— А письмо, возможно, ждут и даже с нетерпением.
— Бывает и так.
— Посмотрите, пожалуйста, нет ли письма Павловскому?
— Есть открытка, — бухгалтер быстро перебрала конверты. — Вот она.
— Если вы позволите, — лейтенант взял открытку. — Мы будем на Калининской и занесём.
— Пожалуйста, возьмите.
Рудницкий спрятал открытку в карман.
Простившись с бухгалтером, он кивнул головой немного обиженной недостаточным вниманием и потому холодно глядящей на него Лёле, и вслед за Кочетовым вышел из конторы.
— Он, товарищ майор, — обрадованно шепнул Рудницкий, когда они поднимались по лестнице.
— Да, многие приметы сходятся, — согласился майор.
— Но куда девались плащ и шляпа?
— Он их спрятал в чемодан. Значит чемодан у него пустой или в нём достаточно свободного места, чтобы спрятать там часть одежды. Факт, не лишённый интереса, запомним его.
Офицеры вышли на улицу.
Майор пробежал глазами полученную Рудницким в домоуправлении открытку. Какой-то дядя Шура, проживающий, судя по обратному адресу, в Сухуми на проспекте Бараташвили, сообщал, что он здоров и желает того же своему любезному племяннику и его верной супруге. Весь текст был написан красивым, но нетвёрдым почерком с частичным соблюдением правил старой орфографии.
— Видать из «бывших», — получив обратно открытку, заключил лейтенант. — До сих пор помнит, что слово «вера» когда-то писалось через ять.
— Нужен телефон, Алёша, — сказал Кочетов.
Лейтенант остановился.
— Телефон есть в домоуправлении, — напомнил он. — Хотелось бы где-нибудь в другом месте.
— Тогда на площади Парижской Коммуны, в аптеке, — предложил Рудницкий. — Тут рядом, пять минут ходу.
Они пошли дальше, на углу переждали, пока мимо пройдёт трамвай, и затем пересекли сквер, где под бдительным наблюдением мам и бабушек самые молодые зодчие города возводили замки из песка и энергичным визгом, а иногда и громким рёвом протестовали против поползновения соседа урвать часть строительной площадки или воспользоваться голубым ведёрком с белой ромашкой на боку.
Рудницкий остановился на тротуаре, а Кочетов направился в аптеку. На пороге его обдал присущий всем аптекам смешанный запах карболовки, йода и валерьяновых капель.
Майор отыскал глазами кабину, вошёл в неё и плотно прикрыл за собою дверь. Сунув пятнадцатикопеечную монету в аппарат и дождавшись протяжного гудка, набрал номер.
— Пятый, — услыхав телефонистку, коротко произнёс он.
В телефонной трубке что-то щёлкнуло, и вслед затем раздался знакомый голос:
— Полковник Чумак слушает.
Очень коротко, не называя имён, с явным расчётом на то, что полковник поймёт недомолвки, Кочетов доложил обстановку. В заключение, упомянув об открытке, попросил разрешения действовать.
«Скорость нужна, а поспешность вредна», — часто напоминал Чумак слова Суворова. Но когда требовали условия, решение он принимал без промедления.
— Добро, — согласился он. — Действуйте.
— Есть.
Кочетов повесил трубку на рычаг и вышел на улицу, где к нему тотчас подошёл Рудницкий.
— Приказ — действовать, — тихо произнёс майор, отвечая на вопросительный взгляд лейтенанта.
Лицо Рудницкого вспыхнуло, но он постарался взять себя в руки и торопливо зашагал рядом с майором.
«Горожане здорово перепутали карты Гарри Макбриттена, — между тем думал Кочетов. — Вот, наверно, бесился, когда узнал, что нужный ему дом снесён! Вместо того, чтобы явиться прямо по адресу, ему пришлось ехать в парк, заходить на стройку, наводить справки в домоуправлении. Знать, пообещали хорошо заплатить, если не испугался риска. А рисковать ему пришлось!.. Однако на что же он надеялся? Рассчитывал, что мы не нападём на его след? Такая беспечность мало вероятна. А что же тогда? Ведь он должен был постараться надёжно замести следы, чтобы иметь возможность, выполнив задание, вернуться в состав делегации и вместе с нею благополучно отбыть за границу. Объяснение для своей временной отлучки он, конечно, уже подготовил. Действует Гарри Макбриттен дерзко, но расчётливо. Пожалуй, он даже не станет отрицать того, что заходил к Рогулину. — Кочетов представил себе возможные ответы Макбриттена: — «Умер? Трудно поверить. Когда я прощался с ним, он был совершенно здоров». У Макбриттена всё настолько продумано, что обычный провал ему не опасен. Он и перчатки надел, чтобы провести дело без задоринки. Но так уже не получилось...»
Кочетов понимал, что главное сейчас — прервать преступную деятельность Гарри Макбриттена. Поэтому внезапность появления в квартире Павловского, хотя бы под предлогом попутной доставки засланной не по адресу почтовой открытки, приобретала особо важное значение. Следствие могло получить серьёзные улики. Конечно, на то, что Макбриттен будет застигнут врасплох, рассчитывать не приходилось. Но он будет там не один...
«Интересно, что представляет собой этот Павловский? Что-то знакомая фамилия... Не проходил ли он по какому делу? Это облегчило бы дознание...»