Гарри Макбриттен искал и нашёл Павлюка. Майор Кочетов сразу понял это, как только дежурный отделения милиции показал запонки, которые Афанасий Павлюк пытался утром продать на базаре.
Точно такие запонки Григорий Иванович видел на манжетах Томаса Купера, когда он, отвернув обшлаг пиджака, показывал на своих часах время отъезда делегации на вокзал.
— Откуда у Павлюка могла появиться такая вещь? — со своеобразным украинским выговором спросил дежурный и сам ответил: — Ясно откуда — украл. Мы ж этого типа знаем, як облупленного.
Кочетов быстро познакомился с протоколом допроса и, узнав, что начальник отделения милиции уехал и кабинет его свободен, попросил проводить туда задержанного.
Афанасий Павлюк переступил порог неторопливо, вразвалку, и, хотя майор, стоя у двери, оказался за спиной, сразу заметил его присутствие.
«Держится настороже», — отметил Григорий Иванович.
А Павлюк нудно загудел на одной ноте:
— Гражданин начальник, что ж тут у вас делается? Заступитесь за невинного человека. Схватили ни за что, ни про что, привели сюда и держат, не выпускают. Где на это законы писаны? По какому такому праву меня арестовали?
Высокий, широкоплечий, он горбился и ёжился, будто старался стать меньше ростом, сделаться незаметнее. Как у большинства запойных, багроватое, густо обросшее рыжей щетиной лицо его припухло и обрюзгло. Щёки, словно наполненные жидкостью, обвисли. Маленькие, заплывшие глазки беспокойно метались в узеньких щёлках, торопясь всё увидеть, угадать, откуда грозит опасность и, главное, какая. Одет он был в закалённую солдатскую стёганку, старые, обтрёпанные внизу и заплатанные на коленях штаны. На ногах — жёлтые, без каблуков и шнурков затасканные туфли, на голове — облезлая цигейковая шапка с надорванным правым ухом.
«Вот это вид! — усмехнулся про себя майор. — Давно ничего подобного не встречал».
А Павлюк, угадав, что майор госбезопасности оказался тут не случайно, ещё надеясь на счастливый исход дела, хрипловато ныл:
— Если я бедный человек, так меня можно хватать когда и кому захочется? Так, да? А я больной! У меня всё от сердца происходит! Врачи лечить отказались, безнадёжный, говорят. Вон ведь болезнь какая...
— Хватит, Павлюк, — прервал его Кочетов. — Садитесь.
Афанасий сел, но не умолк.
— Неужели, гражданин начальник, и вы не поймёте истерзанной души больного человека? — всхлипнул он вдруг. — Всю жизнь, как святыню, берёг запонки моего горячо любимого, дорогого покойного папочки. С кровью от сердца отрывал, когда нёс их на базар...
— Всё это лишнее, Павлюк. Поговорим лучше о другом.
Задержанный насторожился, но сделал вид, что он крайне обижен и ему трудно унять слёзы.
— Вы знаете, что за это бывает? — после непродолжительной паузы, тихо, но с подчёркнутой значимостью слов, спросил Кочетов.
Пальцы Афанасия, размазывая слёзы по грязной щеке, упёрлись в нос и задержались, словно наткнулись на непреодолимое препятствие. Из-под опущенных бровей тревожно сверкнули глаза, но тут же прикрылись веками.
Павлюк выжидающе молчал.
— Или голова не мила? — тем же тоном продолжал майор.
Пальцы Павлюка медленно поползли вниз, вытерли губы и сжались в кулак.
— Что-то не пойму, — неуверенно выпрямляясь, прошептал он.
Такое заявление, конечно, не могло обмануть Кочетова. Майор отлично понимал, какое смятение творилось в душе Павлюка, объятой животным страхом, что нервы его в эту минуту напряглись до того последнего предела, когда теряется способность управлять ими. Афанасий даже не решился заговорить громко, чтобы не выдать своего состояния.
А майор Кочетов приблизился к нему и очень внятно произнёс:
— Мне сказали, что у вас имеется томик уникального издания стихотворений Николая Алексеевича Некрасова, 1853 года.
Расчёт оказался точным.
Павлюк растерялся.
Он широко открыл глаза, приподнялся, но опять опустился на стул, крепко ухватился за сидение руками и, не спуская взгляда с лица майора, крикнул:
— Я... я ничего не знаю! Отпустите меня!
— Теперь я что-то не пойму, — усмехнулся майор.
— Я ничего не знаю. Я ничего не знаю, — зачастил Павлюк.
— Вы о чём это? — спросил Кочетов.
Афанасий понял, что провалился окончательно, но всё же сделал ещё одну попытку вывернуться.
— Я признаюсь, гражданин начальник, — с трудом переводя дыхание, заныл он. — Признаюсь, украл запонки, будь они прокляты. Украл. Пишите протокол, всё как было расскажу...
— У кого украли?
— В магазине.
— Не хотите говорить правду, — спокойно заключил Кочетов, — дело ваше. Не пришлось бы потом жалеть.
— Клянусь, начальник. Думал, в кармане у него деньги, а оказались — запонки. Сажайте, судите, запираться не стану! Раз виноват, значит виноват.
— А как с уникальным изданием?
— Не знаю.
— Продали на той неделе в субботу?
— Да, — машинально подтвердил Павлюк, но испугался и в страхе крикнул: — Нет, Нет!.. Я ничего не знаю. Отпустите меня! Я больной, у меня сердце... У меня бывают припадки!..
Он вдруг грохнулся на пол, завыл и забился всем телом.
Кочетов, наблюдая за ним, подошёл к столу и набрал номер телефона.
— Пятый...
Афанасий сразу притих.
— Хочешь послушать? — прикрыв трубку ладонью, усмехнулся майор.
Павлюк со злобой посмотрел на него, поднялся с пола и с вызывающей наглостью развалился на стуле.
— Хочу!
«Опытный, со всех сторон пробует, где легче взять. Откуда у него такая сноровка?» — подумал Кочетов, но в это время ответил телефон.
Короткий разговор, во время которого майор в основном говорил: «есть», «да», «нет», — ничего нового Павлюку не принёс. Он уже отлично понимал, какое обвинение ему будет предъявлено, но ещё не знал, какие материалы находились в руках следователя. Узнать это для него сейчас было очень важно.
«Запонки — не улика! Заявил правильно — украл их! Залез в чей-то карман в магазине и вытащил! Зря баланду травил, с этого надо было сразу начинать... Но откуда майор знает пароль? Кто сообщил? Неужели «белобрысый» попался? Знать бы точно, тогда — нутро навыворот, пока фактами не припёрли. Тут важно момент не упустить, вовремя сделать заявление, чтобы потом на своём «чистосердечном признании» играть. Но это, если у следствия улик достаточно. А если их нет или маловато, тогда тянуть волынку. Ничего, мол, не знаю и баста!..»
Так рассуждал Афанасий Павлюк и возвращаясь в камеру предварительного заключения, и спустя минут двадцать, поднимаясь по лестнице к своей квартире.
Двумя ступеньками ниже сзади шёл майор Кочетов.
— Отоприте дверь, — приказал он, когда Павлюк остановился на верхней площадке.
Афанасий тяжело вздохнул, но приказание выполнил.
— Входите, — распорядился майор.
Следом за хозяином он вошёл в маленькую, тёмную прихожую, окинул её взглядом и, не останавливаясь, прошёл в комнату.
Здесь никого не было. Простой стол, не покрытый скатертью, кровать с измятым шерстяным одеялом, из-под которого виднелся грязный полосатый тюфяк, старый, покосившийся набок гардероб, тумбочка в углу и два стула составляли всё убранство комнаты.
— Небогато живёте, — оглядывая обстановку, заметил Кочетов.
— Живём, как умеем, — угрюмо ответил Павлюк.
— Но гостя можно было бы встретить поприветливее.
— Какого гостя? — не понял Афанасий, но потом усмехнулся: — Что ж мне целоваться с вами?
— Целоваться не нужно, но говорить можно другим тоном.
— В тонах не разбираюсь. — Павлюк подошёл к столу, на котором стояли пустые бутылки из-под водки, а на куске серой обёрточной бумаги лежали огрызки колбасы и ломти хлеба, и достал из валявшейся тут же пачки последнюю папиросу. — Есть дело — говорите, нет дела — уходите. Я спать хочу.
— В ночной смене работали?
— Водку пил, — вызывающе повысил голос Афанасий. — Всё?
— Всё, — спокойно произнёс Кочетов и спросил: — Куда гость ушёл?
Павлюк неторопливо зажёг спичку, закурил папиросу, затянулся и выпустил целое облако дыма.
— Какой гость?
— Не притворяйтесь, Павлюк. Вы отлично знаете, о ком я спрашиваю.
— Мало ли кто ко мне приходит, — пожал плечами Павлюк.
— Где мужчина в сером костюме?
Павлюк облегчённо вздохнул: «белобрысый» не пойман!..» Он насмешливо посмотрел на майора и сдул пепел с папиросы.
— Такого что-то не помню. И вообще, майор, ты меня на пушку не бери. Понял?
— А это откуда?
Кочетов рывком отбросил подушку, под которой оказалась толстая пачка денег, и быстро сунул правую руку в карман. Но прежде чем он успел вынуть её обратно, Павлюк выхватил из-под тюфяка пистолет и направил его на майора.
— Руки вверх!
Майор презрительно усмехнулся.
— Слабые, оказывается, у вас нервы, гражданин Павлюк. Впрочем, если бы они были у вас крепкими, то вы не стали бы предателем. Положите оружие на стол, — приказал он.
— Но, но! — угрожающе прикрикнул бандит. — Командовать теперь буду я. Руки!
— Положите оружие на стол, — повторил Кочетов. — Стрелять вы всё равно не станете.
— Ну, это как придётся.
— Стрелять нужно было раньше, когда вас фашисты вербовали.
— А тебе откуда это известно? Докладывали они тебе?
— Знаю.
— Вы всё знаете, — с ненавистью пробормотал Павлюк. — Как только увидел, сразу догадался, что ты за птица.
— Кладите оружие.
— Ну, это ты брось, не на дурака напал. Кончим дело миром. Ты остаёшься здесь, а я ухожу.
— Никуда вы без меня не уйдёте. Ясно?
Павлюк испуганно покосился на дверь:
— Ты что... не один?
— Это не имеет значения. Вы арестованы. А то, что вы не сдаёте оружия, только усугубляет вашу вину.
Руки Павлюка задрожали. Он растерянно посмотрел ещё раз на дверь, перевёл широко открытые от страха глаза на спокойно стоявшего у кровати майора и едва слышно прошептал:
— Не губите...
— Оружие.
Павлюк торопливо положил пистолет на край стола и повалился на колени:
— Не губите!.. Не губите!..
— Прочь от стола.
Афанасий поспешно на коленях пополз по грязному полу в сторону и забился в угол.
— Гражданин начальник, — шептал он, то кусая свои пальцы, то протягивая трясущиеся руки к Кочетову, — гражданин начальник, не губите... Клянусь, всё скажу. Был он у меня, был...
— Где он сейчас, вам известно?
— Не знаю.
Григорий Иванович взял пистолет со стола, подошёл к двери и открыл её:
— Входите, товарищи.
В комнату вошли Рудницкий, Шовгенов и Михаил Тимофеевич Зарубин со своим неизменным потёртым чемоданчиком в руке и фотоаппаратом «Зоркий», висящим на длинном, тонком ремешке, перекинутом через левое плечо.
На допросе Павлюк показал, что был завербован фашистами в то время, когда находился у них в плену.
— Гитлеровские шпионы на службе у новых хозяев, — усмехнулся полковник Чумак. — Не ново.
Где в настоящее время находился «белобрысый» (Макбриттен никак не назвал себя), что собирался делать — Павлюк заявил, что этого он не знает.
— Пришёл он ко мне вчера вечером, когда я уже спал, — рассказывал Афанасий. — Обругал меня за то, что я не сообщил, куда переехал со старой квартиры. Потом потребовал, чтобы я нагрел воды. Когда вода была готова, он насыпал в неё какого-то порошка и помыл голову, отчего волосы его сразу почернели. Потом я дал ему паспорт. Он наклеил на него свою фотокарточку, выдавил, как положено, все печати. Переоделся, переобулся и на рассвете ушёл. Больше я ничего не знаю.
— Во что он переоделся? — спросил полковник.
— Мою одежонку взял. Мне потом пришлось вот это с чердака тащить, чтоб одеться.
— Какую одежду вы ему дали?
— Гимнастёрку, сапоги керзовые, галифе тёмно-синее. Тужурку у нашего дворника сторговал. Чёрная, суконная, потёртая, но ещё носить можно.
— На голову что он надел?
— Мою фуражку, тоже суконная, чёрная.
— Паспорт на чьё имя?
Павлюк потупился и вздохнул:
— Паспорт мой.
— Куда он ушёл от вас?
— Я уже сказал, не знаю.
— Когда должен вернуться?
— Тоже не знаю. Он приказал никуда не уходить из квартиры, пока снова не появится.
— А вы ослушались.
Павлюк молча развёл руками.
— Как же это случилось? Он вам столько денег оставил, а вы запонки на базар потащили.
— Привычка подвела — чужое с рук скорее свалить. А деньги, они не пахнут. Да и спрятать я собирался их так, что сам чёрт не отыскал бы.
— Как к вам попали запонки? Он их подарил?
— Свои вещи «они» не дарят. Это ведь закон. Зная такое дело, я взял их не спрашивая.
— И он не заметил? Не может этого быть.
— Ну так и я кое-что умею делать, — слегка обиделся Павлюк. — И голова и руки есть.
— А где одежда, что он снял?
— В чемодан положил и унёс с собой.
— Уведите арестованного, — приказал полковник Рудницкому.
Павлюк поднялся со стула и покорно пошёл к двери.
Полковник Чумак вышел из-за стола, закурил папиросу и зашагал по кабинету.
— Где же Гарри Макбриттен?..