Второй шанс 1

Глава 11

Насчёт билетов я подсуетился заранее, так, на всякий случай. В 9 утра метнулся в кассу кинотеатра, купил два на последний ряд, так сказать, на места для поцелуев, хотя, конечно, о поцелуях нам с Ингой думать пока рано. Не в смысле возраста, для 15-летних целоваться – обычное дело, даже в СССР, а том смысле, что мы ещё не так близко знакомы. Хотя вчерашние посиделки наедине нас всё-таки заметно сблизили, и у меня было такое ощущение что я знаю Ингу чуть ли не целую вечность.

Без четверти десять мы встретились у входа в кинотеатр. Инга одета как тогда, в «Тарханах», правда, на голове ещё и довольно милая вязаная шапочка с помпоном. Я аж скрипнул зубами от бессилия, так мне хотелось, чтобы на мне красовались джинсы. Это превратилось для меня уже в какую-то идею-фикс. И как её реализовать… Разве что заработками на свадьбах, но пока с двух свадеб я накопил не так уж и много. У мамы не попросишь, даже если и есть у неё столько – стыдно, и так недавно куртку с ботинками взяли. Виолетта обещала позвать, коль надобность в нашем ансамбле случится, но когда это ещё будет, а зависеть от случая не хотелось. Видно, так и придётся пока в обычных брюках рассекать.

«И вообще, ты советский подросток, – укорил я себя, – негоже тебе думать об импортных шмотках».

А ещё нам домой не помешало бы провести телефон. Вот так взял бы, например, позвонил Инге, или по делам куда-то. Может, когда стану известным писателем, мне его поставят? Ага, ухмыльнулся я про себя, ещё и дачу в Переделкино подарят.

Свет в зале тем временем медленно погас, и под бодрое музыкальное сопровождение киномеханик стал крутить киножурнал «Фитиль». Высмеивание отдельных недостатков советского общества затянулось минут на десять, после чего наконец начался сеанс. Да уж, в СССР не так много было развлечений, даже на утренний сеанс почти все билеты оказались проданы, и я похвалил себя за предусмотрительность. Всё-таки в кинотеатрах есть своё очарование, когда ты переживаешь за героев фильм вместе с десятками других зрителей, когда фильм идёт на большом экране и колонки под потолком выдают такой звук, что у тебя внутри порой всё содрогается. К тому же не звонят сотовые телефоны и народ по ним не беседует, отвлекая соседей, и поп-корном никто не хрустит – эта идиотская привычка – жрать поп-корн и пить газировку во время киносеанса – доберётся до нашей страны ещё лет через пятнадцать. «А может, теперь и не доберётся», – шепнул кто-то внутри меня.

Мы с Ингой вместе со всем залом от души хохотали наш смешными моментами в фильме. Ладно она, а мне-то, казалось бы, видевшему комедии куда круче, вроде и не с руки так веселиться, но я ничего не мог с собой поделать. Будто и впрямь 15-летний мальчишка.

До поцелуев у нас во время сеанса не дошло, а когда наши пальцы случайно соприкасались, то поначалу Инга свою руку тут же испуганно отдёргивала. А потом перестала, и фильм мы досматривали, сплетя пальцы рук. К тому моменту я думал уже не столько о кино, сколько о ней, мысленно обзывая себя педофилом и старым извращенцем. Как там у Лозы… «А от мыслей этих чтой-то подымается, не в штанах конечно, а в моей душе…»

А потом мы спустились по Московской в кафе-мороженое, где просидели, наверное, час, болтая на самые разные темы. Как и вчера, мне общаться с ней было необыкновенно легко.

Затронули и тему капсулы с посланием потомкам. В местной прессе уже написали, что помимо первой капсулы, заложенной в 1967 году к 50-летию Октября, на 60-летний юбилей там же, в стелу у «Ростка», будет заложена и вторая.

– Интересно, что наши современники написали своим потомкам? – с ноткой мечтательности и словно бы про себя спросила Инга.

– Да уж известно что… Написали, с какими показателями встречают 60-летие Великого Октября, и выразили уверенность, что их внуки будут жить при коммунизме.

– А ты как думаешь, мы с тобой доживём до этого момента?

– До коммунизма? Хм… Хочется в это верить, но реальность иногда оказывается слишком жестокой.

Этих бы людей, что писали послание, да в наши 90-е закинуть на машине времени, то-то они бы сникли. И всё равно, вернувшись в 70-е, написали бы точно такое же послание, потому что о том, что ты видел в будущем, лучше помалкивать, иначе огребёшь таких неприятностей… Вот и мне в моём положении следует соблюдать осторожность. Тем не менее я не удержался и немного неожиданно даже для себя спросил:

– Инга, а ты веришь в путешествия во времени?

– Не знаю… Но очень хотелось бы верить. Это было бы так здорово, побывать в Юрском периоде, вживую посмотреть на динозавров. Или попасть во времени Древнего Рима, или в Средневековье…

– И везде ты, скорее всего, была бы обречена на смерть. В Юрском периоде уж точно ты бы пошла на завтрак какому-нибудь тираннозавру или стайке велоцераптеров. В Древнем Риме из тебя в лучшем случае сделали бы рабыню, а в средние века тебя и вовсе сожгли бы на костре инквизиции.

– Это ещё за что?!

– Потому что приняли бы за ведьму. Ты ведь наверняка начала бы всем рассказывать, что ты из будущего, а заодно пытаться переустроить мир по своему разумению, приблизить его к социалистическому строю. Это мало бы кому из власть предержащих и церкви понравилось, так что итог очевиден: обвинение в ереси и костёр. Так что отправляться в прошлое нужно подготовленным и желательно не так далеко. А лучше в своё собственное тело.

– Это как?

– Очень просто! Представь, что тебе, ну, скажем, 80 лет, ты дряхлая старушка…

– Фу, какой ужас!

– Это ты сейчас так говоришь, а когда тебе стукнет 80, будешь воспринимать свой возраст как само собой разумеющееся. Итак, ты в весьма преклонных годах, однажды засыпаешь и просыпаешься в своём теле, только в молодом, например, в пятнадцатилетнем. То есть переместилась не ты вся, а только твоё сознание.

– А что, я была бы не против.

– И прожила бы свою жизнь ещё раз точно так же, как и в первый раз?

– А что, разве это плохо?

– Хорошо… Но представь, что в твоём будущем будет немало такого, что ты хотела бы изменить. Допустим, в 1991 году Советский Союз прекратит своё существование…

– Максим, ну что ты такое говоришь-то?!

– Допустим, – повторил я. – Это всего лишь предположение. Представь, что, скажем, в середине 80-х генеральным секретарём партии становится человек, для которого важнее благосклонность Президента США или канцлера ФРГ, нежели счастье собственного народа, он становится марионеткой в руках своих западных покровителей. В результате его действий СССР разваливается на отдельные республики, которые становятся самостоятельными. На 1/6 части суши устанавливается дикий капитализм, где процветает организованный криминалитет, а милиция ничем не лучше бандитов. Когда старики пытаются выжить на нищенскую пенсию, роясь в помойках, заводы закрываются, а миллионы людей оказываются безработными. Женщины идут на панель, мужчины пополняют организованные преступные группировки… Ну или пытаются организовать свой бизнес, отстёгивая бандитам за «крышу», то есть за защиту. Самые хитрые овладевают национальным достоянием страны – нефтью и газом, становятся долларовыми миллиардерами. Идёт срастание власти и бизнеса, появляются так называемые олигархи. Знаешь, что такое олигархия? Это политический режим, при котором власть сосредоточена в руках сравнительно малочисленной группы граждан, в нашем случае представителей крупного монополизированного капитала. И самое главное – ты знаешь, что ноги всего этого беспредела растут ещё из СССР, что невидимый на первый взгляд развал страны начался ещё в так называемую «эпоху застоя», при нашем дорогом Леониде Ильиче. Что уже сейчас Политбюро превратилось в сборище застывших в своём развитии стариков, не видящих дальше собственного носа. А если и видящих, то боящихся что-либо изменить.

– Максим…

– …А когда к власти придёт молодой (относительно молодой), не смотрящий на Запад политик, будет уже поздно. Впрочем, повторюсь, это всего лишь моя фантазия.

Я замолчал, внимательно глядя на сидевшую напротив Ингу. Та, опустив глаза, ковыряла ложечкой в креманке подтаявшее мороженое. Наконец подняла веки, обрамлённые длинными, пушистыми ресницами, и тихо произнесла:

– Ты знаешь, не так давно я нечаянно подслушала разговор папы и дяди, так вот, дядя Серёжа рассказывал отцу о романе английского писателя Оруэлла «1984». И то, что он там описал, мне сейчас кажется менее страшным, чем то, что сейчас рассказал ты. Я даже думать не хочу, что такое может случиться. А то, что ты говорил сейчас про наше Политбюро… Максим, эти люди добились своего положения неустанным трудом на благо Родины! Да, некоторые из них в уже довольно преклонном возрасте, но если они на своих постах, значит, ещё могут приносить своей стране пользу.

Я грустно улыбнулся, но решил не вступать в дискуссию, со временем сама всё поймёт. Только тогда уже, боюсь, будет поздно.

– Ладно, бог с ним, с Политбюро, вернёмся к нашим баранам… Итак, ты дожила до 80 лет, в России всё более-менее устаканилось, однако и тебе, и всей стране пришлось пережить страшные 90-е. Для кого-то страшные, для кого-то, наоборот, весёлые, а кто-то умудрился найти себе тихое местечко, откуда, как из норки, наблюдал за происходящим вокруг. И, попав в саму себя 15-летнюю – вернее, уже 16-летнюю – ты захочешь что-нибудь сделать, чтобы изменить такое будущее?

– Хорошо, предположим, что ты прав… Но что я могу сделать, одна, да ещё в 15 лет?

– Что? Вот и я не знаю, что… Хотя что-то можешь. Например, ты помнишь имена маньяков-убийц будущего, и можешь сделать так, чтобы они не успели совершить свои злодеяния. Каким образом? Если не хватает смелости устранить их лично (чего от девушки ждать и не стоит), то хотя бы написать анонимное письмо в МВД.

– Ну такое я ещё могла бы…

– А также написать письмо в КГБ с именами предателей Родины. Тем более у тебя там дядя работает… А может вообще решишься ему открыться, вдруг он поверит?

– А что, я бы, может, так и поступила. Дядя Серёжа, он… он такой!

– Какой такой?

– Ну, я не знаю, как правильно тебе объяснить… Он справедливый. И он сумеет понять.

– Хорошо, если так, – задумчиво пробормотал я.

А что, может, и мне попробовать довериться этому дяде Серёже? Или пока рано? Или вообще не сто́ит? Хоть бы этот «ловец», что ли, подсказал… Понятно, он и так для меня сделал немало, не забрал в этот свой «энергетический котёл», но всё же от дополнительной помощи я бы не отказался. Пусть даже от совета, если он окажется и впрямь дельным. Но пока приходится рассчитывать только на свои силы.

– А я в следующую субботу уезжаю в Куйбышев, – говорю, чтобы сменить грустную и скользкую тему.

– В Куйбышев? А зачем?

– На первенство РСФСР по боксу. Отобрался как победивший на недавнем чемпионате области.

– Класс! А ты там всех победишь?

– Хм, надеюсь, – хмыкнул я. – Вообще-то каждый из тех, кто будет выступать, надеется победить. Приедут чемпионы своих областей, а это уже серьёзный уровень, перворазрядники. Жаль, что ты не сможешь поехать в Куйбышев и поддержать меня, но я буду помнить, что ты за меня болеешь здесь, в Пензе, и это придаст мне дополнительные силы.

– Конечно, буду! А по телевизионных трансляций из Куйбышева не будет?

– Навряд ли, у нас в СССР как-то не принято показывать юниорские соревнования, даже взрослый чемпионат Союза и то, мне кажется, не показывают. Другое дело – чемпиона Европы или тем более мира. Ну а Олимпиада – это само собой. Хотя и там обычно показывают только финалы.

– А ты выступишь на московской Олимпиаде?

– Для московской я ещё, пожалуй, годами не выйду, а в общем-то было бы неплохо, – улыбнулся я. – Но для этого нужно ещё много чего навыигрывать на всесоюзном уровне.

И подумал про Олимпиаду в Лос-Анджелесе, которую наша страна бойкотировала в ответ на бойкот американцами Олимпийских Игр в Москве. Игры Доброй воли – это ни о чём, кто помнить чемпионов этой пародии на Олимпиаду? Разве что останется ждать Сеул в 88-м… Это мне будет 26, в общем-то, самый расцвет для боксёра.

А потом я отправился пешочком на Пески. Найти дом старого разведчика не составило труда, большая цифра «4» красовалась возле калитки, как и забор, выкрашенной в синий цвет. Никаких кнопок звонка я не узрел, но зато с той стороны раздался отчаянный собачий лай. А примерно минуту спустя, глядя в узкую щель между дощечек калитки, я увидел, как дверь дома открылась и на крыльце в телогрейке на майку-алкоголичку, трениках с вытянутыми коленками и шлёпанцах на босу ногу появился Борис Никанорыч.

– Цыц, зараза!

Это он, надо думать, своей псине, так как та сразу замокла. Приструнив собаку, дед спустился с крыльца и открыл мне калитку, даже не поинтересовавшись, кто с той стороны.

– А, здорово, Максим! Молодец. Что пришёл, я тут тебе интересных историй сейчас навспоминаю…

Я пожал сухую, мозолистую ладонь. Судя по небольшому, аккуратному огородику, и по ухоженным садовым деревьям, Борис Никанорыч не любил сидеть сложа руки. Урожай, правда, был уже убран, только на яблонях ещё местами краснели спелые плоды, но видно было, что пенсионер поддерживает территорию в идеальном порядке.

– У меня Дружок вместо звонка, на всех лает, даже на Мишку. Только на Серёгу, что характерно, не лает, забьётся в конуру и зыркает оттуда, – просвещал меня Борис Никанорыч, пока мы шли к дому. – О, гляди-ка, и тебя, что ли, боится?

И впрямь, Дружок спрятался в конуру, только нос оттуда торчал. Что это с ним, чем я его так напугал? Может, чует, собака, что я не от мира сего? Вернее, не из сего… Короче, что в теле мальчишки взрослый человек.

– Дом ещё довоенной постройки, – продолжал дед, подсовывая мне в сенях видавшие виды шлёпанцы. – Раньше отопление было печное, а лет десять назад Пески газифицировали, и мне провели, печку тоже к газу подключили. Водопровод тоже провели, это уже Мишка постарался. Он у меня в обкоме инструктором, руководит отделом строительства… Мне предлагал однокомнатную в новостройке, но я отказался. Здесь всю жизнь прожил, здесь и помру.

Мы уже вошли в комнату и Борис Никанорыч посмотрел на висевшую на стене, забранную в рамку фотографию, на которой были изображены средних лет мужчина и женщина в беретке. Мужчина, в котором узнавался хозяин дома, был в военном кителе с погонами капитана, с рядом медалей и орденами: два ордена Красной Звёзды и орден Отечественной войны I степени. Да, и впрямь, боевой был товарищ Козырев-старший.

В доме чистенько, прибрано, хотя хозяйки я не видел, да и вообще, не покидало такое чувство, что женщина здесь давно не появлялась. Словно прочитав мои мысли, дедушка Инги сказал:

– Моя-то уже шестой год как померла, один теперь кукую. Ничего, привык… Вон, телевизор включу, он и болтает, вроде как ещё кто-то в доме есть. Смотреть-то всё равно нечего, особенно когда какой-нибудь съезд партии начнут показывать… Тошно на этих старых пердунов смотреть, лучше бы внуков нянчили… Ладно. Не в ту сторону разговор повёл… Карандаш-блокнот взял? Садись, щас чайку попьём с малиновым и вишнёвым вареньем, сам варил. Только я чайник сначала поставлю, пока греется – начну рассказывать. Так что тебя конкретно интересует?

Так, за чаем, который периодически обновлялся, и выкуренной пачки «Беломор-Канала» я услышал немало интересных историй о прошлом разведчика, достойных отдельного повествования. Борис Никанорыч не миндальничал, говорил всё, как было, порой с анатомическими подробностями, когда вспоминал, как доводилось резать часовых.

– Война закончилась, думал, вернусь в Пензу, обниму наконец свою Антонину и мальчишек. Я же их совсем маленькими помнил, когда на фронт уходил, Серёжка вообще в пелёнках спал. Но пришлось ещё задержаться, отправили меня на Западную Украину, отлавливать бандеровцев и прочую лесную сволочь. Долг превыше всего. Знал бы ты, Максимка, что эти изверги с людьми вытворяли…

И ещё пласт таких впечатлений, что порой по телу мурашки бежали. Демобилизовавшись в 47-м, Козырев-старший вернулся наконец в Пензу, хотел устроиться на велозавод, где успел поработать до армии, но ему предложили работу в милиции. Слишком уж много после войны развелось всякого жулья. Никанорыч подумал и согласился. Начинал в своей капитанской должности, был на оперативной работе, возглавлял отдел по борьбе с бандитизмом, был ранен, закончил академию МВД, вернулся уже на должность главного по кадрам УВД, а в итоге дослужился до полковника, в этом звании и ушёл в отставку.

Я про себя удивился, насколько скромно живёт отставной полковник по сравнению с его коллегами из будущего.

– Мишка решил пойти по партийной линии, – заканчивал своё повествование пенсионер, – а младший в чекисты подался. Вроде как выбились в люди, внуков мне нарожали, про своего старика не забывают, постоянно помогают, даже если не просишь… Вон и телефон, – он кивнул на красного цвета аппарат на тумбочке, – тоже сыновья похлопотали. Всё хорошо, вот только скучаю по Антонине своей. Каждую ночь мне снится. Быстрее бы уж на тот свет, что ли, зажился я.

– Да какие ваши годы…

– Ты, Максимка, ещё молодой, многого не понимаешь, – вздохнул он. – Ладно, всё я уже тебе про себя рассказал, хватит тебе для книжки? Ну тогда беги домой, пиши, потом не забудь подарить экземпляр. И если что, звони, номер у меня простой – 64-41-45.

От Бориса Никанорыча я вышел уже в сгущающихся октябрьских сумерках, полный новых впечатлений. На прощание дед заметил, что в свои 15 лет я общался с ним, как взрослый, и задавал правильные вопросы. Ничего не могу с собой поделать, 58-летний мужик никак не хочет подстраиваться под подростковую внешность. Что же касается услышанного от Козырева-старшего, то, пусть финал книги и не за горами, но что-то из того, о чём мне рассказал ветеран, я обязательно вставлю в сюжет. Ничего страшного, если я и его впишу в предисловие, места всем хватит.

Придя домой, я поужинал и сел корпеть над книгой, а мама, переделав домашние дела, заняла место в кресле перед телевизором, в бормотание которого я почти не вслушивался, и вдруг возбуждённо заявила:

– Максим! Это не тебя ли показывают?

Она привстала, прибавляя звук, а я бросил взгляд на экран… И точно, я, собственной персоной! Правда, чуть позади нашего небольшого хора, который исполняет «Гимн железнодорожников». Затем показывают ведущего в студии, который рассказывает, что гимн был сочинён учащимися железнодорожного училища, и так пришёлся зрителям по душе, что, вполне может быть, действительно станет гимном трудящихся этой отрасли.

– Но на этом выступление учащихся училища не завершилось, – чуть картавя, продолжил ведущий программы Яков Клейнерман. – Ансамбль с говорящим названием «Гудок» исполнил ещё несколько песен, в том числе одну, очень пронзительную, посвящённую матерям тех ребят, которые не вернулись с фронтов Великой Отечественной. Предлагаю посмотреть выступление коллектива и послушать эту песню полностью.

Ну вообще-то не только с фронтов Великой Отечественной, и я это упоминал в своём предисловии к песне. Но да ладно, не будем заострять внимание на мелочах.

Я смотрел чёрно-белую картинку, которую кое-как ловила наша телевизионная антенна, и меня распирало от чувства собственной гордости. Это называется – проснуться знаменитым. Так-то после концерта во Дворце культуры я и так стал известен, правда, среди тех, кто присутствовал в зале, а теперь меня увидела вся Пенза и даже область. Эдак, чего доброго, придётся кепку покупать, надвигать козырёк и поднимать воротник, чтобы избежать преследования поклонников и поклонниц… Кстати, что-то мне не нравится моя вязаная шапка, слишком по-детски выглядит. И правда, куплю-ка я себе кепку, буду как Брайан Джонсон из «AC/DC». Только это был его сценический образ, а я так, просто буду носить.

Не прошло и минуты после окончания нашего трансляции выступления, как в дверь постучалась тётя Маша с криком: «Надя, твоего Максима только что по телевизору показывали!» А в течение следующего часа к нам заявились ещё несколько соседок по дому, которым не терпелось посмотреть на героя вечера. Мне не жалко, смотрите, правда, я в майке и трениках, но тут уж, извиняйте, хозяин-барин.

В понедельник на репетиции разговор о будущем альбоме зашёл вполне серьёзный. Валька сказал, что до моего отъезда в Куйбышев мы кровь из носу должны его записать. Правда, к чему такая спешка – толком объяснить не смог, но побожился, что в четверг притащит свой катушечник.

В ответ я заявил, что записать за день полноценный альбом нереально, это нам тогда придётся здесь как минимум до ночи торчать, а завхоз на такие жертвы точно не пойдёт, даже за пузырь. Но можем успеть записать хотя бы пару-тройку вещей. Да и песен всё равно маловато, но коль уж общество просит – то до кучи можно добавить в альбом и песню, которую я спел у своей новой знакомой (ну той, что я героически спас) на её день рождения. Это уже, конечно, голимая попса, ну да чёрт с ним, у нас и без того получается не альбом, а какой-то винегрет. Так что весь понедельник мы разучивали «С днём рождения, Инга». А что, вполне может уйти в народ. Прикольно будет, когда место Инги дворовые исполнители начнут вставлять имена своих девушек. Только эти имена должны звучать более-менее в рифму. Повезёт Викам, они и так в оригинале упоминаются, или Ликам – производное от Анжелика. Ника тоже в рифму. Ничего, народ у нас сообразительный, вывернутся как-нибудь.

Перед тем, как разойтись, я сказал, что к четвергу принесу ещё одну песню. Мелодия давно крутился в моей голове, я её частенько бездумно наигрывал на гитаре ещё в прошлой жизни, а тут решил взяться за вещь серьёзно. В голове изначально крутилась только одна строчка, и то пошлая: «Франсуаза – даёт не сразу…» На следующий день на уроке литературы, делая вид, что внимательно слушаю Верочку, я умудрился родить весь текст песни, три куплета, первый из который повторяется в конце. Он звучал так:

Мелодия напоминала какую-нибудь канцону эпохи Возрождения, соответственно и текст я сочинял с оглядкой на романтическую чушь того времени, не пытаясь добраться до высот Анри Волхонского[35]. Ну а что, непритязательная вещица, но на слух ложится приятно.

Хм, а если к акустической гитаре ещё и скрипочку фоном добавить? Тем более что Валентин в музыкальной школе её как раз освоил, да и дома у него я заметил скрипичный футляр, в котором по идее должен находиться инструмент. Басист, послушав моё сольное исполнение этой песни в начале четверговой записи, одобрительно покивал:

– А что, скрипка будет в самый раз. Могу даже сейчас домой сбегать.

– Не нужно гнать лошадей, всё равно за один день альбом не запишем. Оставим эту вещь на потом, как вернусь из Куйбышева.

В четверг мы записали всего три песни – или целых три, как посмотреть: «Одна», «Созвездие Пса» и «Незнакомка». За неимением нормальной студии писать пришлось, подключив магнитофон к «Трембите». На всё про всё ушло почти два с половиной часа, прежде чем полученный результат меня более-менее удовлетворил.

В субботу в 9.30 утра мы с Валерием Анатольевичем Храбсковым заняли свои места в плацкартном вагоне поезда «Анапа-Пенза-Куйбышев». Вся делегация насчитывала семнадцать человек, учитывая победителей первенства области и по личному тренеру в придачу. Руководил делегацией в поездке президент федерации бокса Пензенской области Алексей Николаевич Пчелинцев, он же заведовал кассой, то есть выделенной областным спорткомитетом суммой командировочных.

В дорогу мама собрала мне целую сумку, включая половину жареной курицы, пяток варёных яиц, кусок порезанного сала и полбуханки также нарезанного чёрного хлеба. В отдельном пакете лежали два десятка печёных в нашей коммунальной духовке пирожков с капустой и яйцом. Я отказывался до последнего, напоминая, что в Куйбышеве мы будем 7 часов спустя, после чего нас сразу заселят в гостиницу, где обеспечат трёхразовым питанием, но мама была непреклонна. Впрочем, не только моя, в вагоне, куда заселилась наша делегация, почти у всех оказались с собой аналогичные дорожные наборы.

А ещё в моей сумке лежал маленький плюшевый олимпийский мишка – символ будущей Олимпиады в Москве. Мне его подарила Инга, на удачу, как талисман. То-то вчера, после репетиции, где она была моей гостьей, по пути домой интересовалась, во сколько у меня в субботу поезд. Оказывается, решила проводить. Признаться, мне было очень приятно, когда на прощание, не стесняясь ни тренеров, ни юных боксёров, перед посадкой в вагон она не только подарила мишку, но и вот так запросто поцеловала меня в щёку, отчего я малость засмущался, как кисейная барышня.

По приезду в Куйбышев нас поселили в гостинице «Советской», на улице 22-го партсъезда. Членам пензенской делегации выделили двухместные номера на последнем, пятом этаже, соответственно, мы с Анатольичем остановились в одном номере. Только руководитель делегации заселился в одноместный, тут уж по статусу положено.

Соревнования проходили в безымянном Дворце спорта и были рассчитаны на неделю: предварительные бои в понедельник и вторник, 1/8 финала в среду, четвертьфиналы в пятницу, полуфиналы в субботу, а финалы в воскресенье. Утром мы отправились смотреть площадку будущих выступлений. На входе нас встретила афиша соревнований – красные буквы на белом фоне. Дворец спорта на 5 тысяч зрителей обычно принимал ледовые соревнования, но легко трансформировался в концертную площадку, а в данном случае спортивную площадку с рингом посередине, над которым парила осветительная конструкция. По ходу дела узнал, что в 1967 году здесь выступал Высоцкий, причем первый секретарь обкома КПСС сначала не разрешал проводить концерт, но, послушав песню Высоцкого про войну из фильма «Вертикаль», проникся и дал добро. А на концерт набилось аж семь тысяч зрителей, люди разве что на люстрах не висели.

Самое главное – ознакомились со списком пар на предварительном этапе. По жребию мне выпало боксировать с представителем Иркутска, перворазрядником, фамилия которого мне ни о чём не говорила. Обратно в гостиницу я решил прогуляться пешком, благо что тренер был не против. Заглянул на длиннющую набережную Волги, после чего нашёл газетный кисок и купил два конверта. Можно было их приобрести и в Пензе, но лучше уж перебдеть. Мало ли, вдруг по конверту получится определить, в каком городе он приобретён?

Тексты писем в МВД и КГБ левой рукой и печатными буквами, дабы запутать тех, кто решит отыскать автора этих строк, я написал ещё дома, предварительно заклеив подушечки пальцев кусочками лейкопластыря, и теперь эти два листочка оставалось лишь запечатать в конверты. Сейчас я также заранее наклеил маленькие кусочки лейкопластыря, ещё перед покупкой конвертов, не рискуя оставлять отпечатков пальцев и на конверте. Писать в номере при Храбскове было чревато, тренер мог случайно или умышленно подсмотреть за адресатами. Зайдя в попавшуюся по пути «Кулинарию», взял стакан тёплого какао и булку с изюмом и корицей, заняв свободный столик в дальнем углу. Столики в «Кулинарии» были предназначены для употребления еды стоя, так сказать, чтобы не засиживались.

Расправившись со сладким до приторности какао и ещё более сладкой булочкой, я положил перед собой конверты и, взяв ручку в левую руку, принялся царапать печатными буквами адреса отправления. Их я помнил наизусть, один из моих героев таким же способом сдавал маньяков и предателей и, описывая этот момент, для пущей достоверности я указывал точные, найденные в интернете адреса. И оба они так въелись в мою память, что вытравить их оттуда было практически невозможно. Хотя адрес Большая Лубянка-2 известен, наверное, каждому совершеннолетнему гражданину СССР.

Письмо с фамилиями Михасевича и Джумангалиева улетит в Министерство внутренних дел. Остальные маньяки, которых я помнил, ещё не приступили к своей кровавой жатве, да и по Джумагалиеву у меня были вопросы, но я на всякий случай вписал и его.

Что касается предателей, думал я ещё в Пензе, сочиняя письма, то, конечно, это прежде всего Поляков. Он числится в ГРУ, но кто там главный, и по какому адресу отправлять письма – я не представлял. Поэтому решил заинтриговать их смежников из Комитета, надеюсь, дадут ход делу.

А вот Калугин – сотрудник КГБ, правда, ещё нескоро начнёт свою подрывную деятельность, и то, если вдруг СССР не подумает распадаться, то может и не начать. Но что гнилой внутри человек, к тому же ненавидящий свою Родину – это однозначно, с ним всё равно нужно будет что-то делать. Что-то мало получается, всего одна фамилия… Может, Резуна вписать, он же Суворов? С 1974 года в резидентуре в Женеве, в этом году был завербован английской разведкой, а в следующем вместе с женой и маленьким сыном исчезнет из дома. С другой стороны, автор нашумевших книг «Ледокол» и «Аквариум» вроде бы никаких особых данных не выдал. Стоит ли его топить?

В тот момент весьма удачно в моей памяти всплыло имя полковника ГРУ Сергея Ивановича Бохана! С 1976 года работал на ЦРУ, сдал агента КГБ в Центральном разведывательном управлении. Это вся информация, что неожиданно возникла у меня в голове, но я понадеялся, этого будет достаточно, чтобы пресечь подрывную деятельность предателя. Всё, конечно, зависит от того, насколько деятельными окажутся люди, в чьи руки попадут эти письма. Могут отправить в архив, могут кинуться искать отправителя, а могут и заняться указанными в письме людьми. Хотелось верить в последнее.

Письма с пометками «Срочно!» и «Важно!» я опустил в почтовый ящик на улице Максима Горького, недалеко от Речного вокзала. Ещё на подходе к ящику опустил на глаза козырёк купленной перед отъездом кепки, а голову вжал в плечи. Да и опускал письма, предварительно убедившись, что поблизости никого нет. Этому способствовала и погода; мало желающих прогуливаться в такую слякоть, пусть даже и в выходной день.

На утреннем взвешивании в понедельник наконец-то увидел своего соперника. Коренастый парень с коротким ёжиком тёмных волос и открытым взглядом внушал непроизвольную симпатию. Даже как-то не хотелось его бить, хотя ещё не факт, кто кого отдубасит. Впрочем, я приехал сюда не для того, чтобы проигрывать в первом же бою, пусть даже соперник не уступает мне в классе.

Поединки начались с 12 часов дня. Ждущие своей очереди боксёры готовятся в небольшом спортивном зале с паркетным полом, и мы с тренером приткнулись туда же. Сначала я занимаюсь со скакалкой, затем бой с тенью, разогревшись – приступаем к работе на лапах. Мой соперник, который, похоже, левша, разминается неподалёку, в нашу сторону не смотрит. В отличие от своего тренера – настоящего медведя с густыми, седыми усами. Впрочем, и Храбсков успевает поглядывать в сторону будущего соперника. В какой-то момент негромко замечает:

– Гляжу, они тут одну связочку упорно отрабатывают… Прямой удар правой, сближение, левой удар по корпусу и боковой, а в конце уход с уклоном вправо, под твою левую руку. Похоже на то, что мы с тобой отрабатывали, только чуть проще. Так вот, в последней фазе с уклоном у него левая рука остаётся всё время опущенной. Попробуй его на этом подловить. И учти, он левша, не забывай держать правую перчатку у подбородка.

К моменту выхода на ринг я чувствую себя заряженным на 100 %. На предварительных боях два ринга, а начиная с 1/8 финала останется один. Сегодня я буду драться на ближнем к выходу из зала.

Перед поездкой обзавёлся ещё одной майкой, уже красного цвета, так что можно было бы обойтись и без ленточки. Но сейчас у меня синий пояс, и я в синей майке, а мой соперник в красной. Может быть, тоже две привёз, или так у него удачно совпало.

– Запомни, выиграешь республиканское первенство – поедешь на первенство СССР, – мотивирует меня Храбсков перед боем.

В Ташкенте, где сойдутся лучшие боксёры Союза в моём возрасте, я в прежней жизни ни разу не был. Интересно будет там побывать. Но я и без того рвусь в бой. Мысленно прошу прощения у парня за то, что он, возможно, не достоит на ногах до конца боя. Впрочем, не рано ли я праздную викторию? Излишняя самоуверенность ещё никого до добра не доводила. И мой соперник это доказывает на деле. Не проходит и десяти секунд после команды «Бокс!», как я сижу задницей на канвасе, а из моего рта свешиваются чудом не выпавшая капа и ниточка слюны.

А произошло следующее… Будучи уверенным, что мой оппонент не полезет в драку с первых секунд сломя голову, я приготовился к разведке, к тому, что мы для начала пощупаем друг друга одиночными прямыми на дистанции. И пропустил мощную атаку с тремя, выпущенными в темпе пулемётной очереди джебами, и финальным аккордом в виде полукрюка левой в голову, после которого в моей голове вспыхивает сверхновая и мгновение спустя я ощущаю под своей задницей туго натянутую поверхность канваса.

– Один, два, три…

Поднимаю глаза на топырившего перед моей физиономией пальцы рефери, мотаю головой и медленно, опираясь на руку, встаю на ноги. Мой противник замер в нейтральном углу, с невозмутимым видом ждёт продолжения боя. Я пританцовываю на месте, демонстрируя, что в порядке, хотя в голове ещё стоит лёгкий гул. Наверное, это и есть состояние грогги. И времени до конца раунда предостаточно.

– Ты в порядке? – спрашивает меня рефери.

А сам смотрит в сторону моего угла, не полетит ли оттуда белое полотенце? Я тоже поворачиваю голову, кивая напряжённому тренеру, мол, готов продолжать бой, то же самое говорю рефери.

– Боксёры, в центр… Бокс!

В глазах сибиряка читается уверенность, что он расправится со мной ещё до гонга. Мне не остаётся ничего другого, как под свист немногочисленной на предварительных боях публики немного от него побегать, прежде чем я более-менее пришёл в себя и начал контратаковать. Ещё и эта стойка левши, никак к ней не привыкну. Тем не менее до гонга я дотянул и с готовностью плюхнулся на подставленный тренером табурет.

– Да, ошарашил он тебя, – говорит Храбсков, обмахивая меня мокрым полотенцем. – Ты как себя чувствуешь? Готов дальше драться?

– Нормально… Валерий Анатольевич, не вздумайте выбрасывать полотенце, даже если я ещё раз попаду в нокдаун.

Храбсков пессимистично кряхтит, советует вспомнить то, что мы отрабатывали на тренировках. Да уж, пора бы применить кое-что из своего арсенала, а то первый раунд проигран в одну калитку. А сил у этого жеребца, судя по всему, ещё предостаточно, не исключено, что мне достался самый опасный соперник в моём весе уже в первом бою.

С другой стороны, если в этом поединке я окажусь сильнее, то в последующих будет полегче. Да и не для того я ехал в Куйбышев, чтобы проигрывать в первом же бою. Как я после этого посмотрю в глаза Инге? Понятно, что в боксе она мало разбирается, но всё равно, я же пообещал ей, что еду за победой!

Подгоняя себя этой мыслью, я взялся за дело, засучив рукава. Мой соперник, наверняка уверенный, что я до конца не оправился от потрясения и буду осторожничать, вряд ли ожидал, что я проведу длинную, многоударную комбинацию, которую мы с коучем нарабатывали на тренировках: двойка на дистанции, шаг вперёд с боковым слева, апперкот правой, и снова двойка, но уже на отходе с разрывом дистанции.

И она проходит! Первые удары, правда, он принял на перчатки, но на ближней я всё же достаю его апперкотом, а два удара с отходом закрепляют эффект. Иркутянин не падает, однако его ощутимо качнуло. Не оставляя ему шансов на восстановление, иду вперёд, наношу град ударов…

Он не собирается бегать, как я сам в первом раунде, либо просто не соображает, что нужно делать. Я бью и бью, поочерёдно выцеливая печень, селезёнку, подбородок… Знаю, что после этой атаки сил у меня почти не останется, придётся до гонга держать дистанцию, восстанавливаться, поэтому стараюсь решить всё здесь и сейчас. Тут уже не до сантиментов, мол, юноша с одухотворённым лицом и светлыми, чистыми глазами… Этот юноша несколько минут назад меня самого гонял по рингу, как сидорову козу, и теперь я плачу́ ему той же монетой.

Время словно остановилось, но в какой-то момент чувствую, как меня обхватывают чьи-то руки и оттаскивают в сторону от стоявшего на колене с опущенной головой соперника.

– Стоп, стоп! – наконец слышу голос рефери. – В угол!

Теперь моя очередь замереть в нейтральном углу. Тяжело дыша, смотрю, как рефери открывает счёт сибиряку, тот медленно встаёт с колена, мутным взглядом шаря по сторонам и, покачнувшись, опирается спиной на угловую подушку ринга. А в следующее мгновение на канвас летит полотенце, и я понимаю, что победил.

Так вымахался, что и радости особой не испытываю. Подхожу к расстроенному, невидяще глядящему мимо меня сопернику, хлопаю по плечу, затем иду в его угол, жму руки такому же расстроенному усатому тренеру. Что поделать, мы оба выходили на ринг, зная, что один из нас проиграет, и так получилось, что в проигравших оказался этот парень из Иркутска.

– Да-а, заставил ты меня поволноваться, – с нервной улыбкой говорит Храбсков, когда мы идём в раздевалку. – Но я почему-то был в тебе уверен. Вот сам не знаю, почему, но знал, что ты так просто не сдашься. Ещё летом ты был совсем другим, а как начался учебный год, в тебе словно что-то изменилось. Ты стал вроде как взрослее, что ли… Причём и физически тоже прибавил.

Есть такое, я тоже для себя заметил, что статью стал заметно крепче, наверное, сказывается работа над собой: на тренировках впахиваю как вол, да и утренние пробежки с гимнастикой дают результат. Не говоря уже о том, что внутри этого тела сидит сознание взрослого человека, которое собирается из юного организма сделать классного боксёра.

В раздевалке одна из стен представляет собой большое зеркало, собранное из нескольких прямоугольных зеркал. Перед ним ведут бой с тенью двое ребят, ещё не выходивших на ринг, один, похоже, средневес, второй явно тяж, в нём килограммов восемьдесят. Походя кидаю взгляд на своё отражение. Вроде морда не особо помята, разве что след от старого синяка ещё виднеется.

Бой 1/8 финала проходит как по маслу. Долговязый оппонент напоминает мне Федю Машного, с которым я бился в полуфинале первенства области. Такие же длинные руки, которыми он работает, как рычагами, и полное бессилие на ближней дистанции. В ближнем бою я его и уделываю ещё в первом раунде. Незачем попусту тратить силы, они мне ещё пригодятся на следующих этапах, включая финал… Если, конечно, я доберусь до финала, в чём мало сомневался. Это была уже не самоуверенность, а здоровая, трезвая уверенность в своих силах.

Четвертьфинал в пятницу, а в четверг сам себе устраиваю обзорную экскурсию по Куйбышеву. Был в этом городе, уже, правда, носившем название Самара, в 2000-м году. Приезжал по коммерческим делам, регистрировать печатное издание под название «Новое время», которое подвизался редактировать некто Миша Елисеев. Прохвост ещё тот, клейма ставить негде. Газета принадлежала одному новорусскому бизнесмену, недавнему бандиту, который решил пойти в депутаты, и Миша его уговорил в целях скрытой саморекламы открыть собственное издание. Естественно, временное, как только этот тип избрался в Заксобр, то газета сразу же приказала бы долго жить. Это я узнал уже позже, когда Миша ударился в бега вместе с деньгами неудачливого кандидата в депутаты, кстати, так и не прошедшего в Заксобр.

Так вот, в тот приезд я толком не успел посмотреть город, и на этот раз решил восполнить этот пробел. Жаль, что ещё не открыли для посещений «Бункер Сталина», я о нём только в интернете читал. Ладно, посмотрим другие достопримечательности города на Волге. Например, Государственный художественный музей, на осмотр экспонатов которого у меня ушло почти два часа. Люблю живопись и скульптуру, если бы у меня был собственный особняк и миллионы в загашнике – украсил бы стены полотнами старых мастеров.

Ещё успел заглянуть в областной историко-краеведческий музей. Глядя на кусок известняка с вросшими в него аммонитами, невольно представил: вот было бы весело, окажись моё сознание в теле какого-нибудь прапращура, в эпоху мелового периода бывшего головоногим моллюском. Ведь те же неандертальцы с кроманьонцами взялись не из ниоткуда, когда-то их далёкие предки выползли из моря и миллионы лет спустя встали на задние конечности. Во всяком случае, так утверждает официальная наука. Вот и ещё один вопрос, который я мог бы прояснить у «ловца». Не исключено, что такая возможность мне ещё представится.

В четвертьфинале мне попадается достаточно умелый соперник их Владивостока. Издалека летел, верил, наверное, что не остановится в двух шагах от финала. Держит оборону на дистанции, изредка отстреливаясь одиночным джебами. От моих атак уходит грамотно, несколько раз я всё же загонял его в угол, но там он вязал меня в клинче. Не самый приятный соперник, не люблю я бойцов, действующих в такой манере: и сам толком не боксирует, и другим не даёт. Пришлось провозиться все три раунда, хотя сомнений у судей, кто одержал победу по очкам, не возникло.

В полуфинале меня ждал представитель татарской Бугульмы Руслан Шамшетдинов. Невысокий и резкий крепыш с очень акцентированными ударами с обеих рук. Вот только полностью пренебрегающий защитой, на чём я с удовольствием и сыграл. Первый раунд ещё позволил ему покуражиться, а во втором моя выглядевшая со стороны несколько кривой и нелогичной атака принесла результат. Нокдаун, а едва рефери возобновил бой, как ещё один, и тут уже секундант выбрасывает полотенце.

Перед моим финалом не удержался, посмотрел бой с участием Василия Шишова. Увидев ещё в воскресенье в списках его фамилию, сначала поломал, может, не тот Шишов, а какой-нибудь Владимир или Виктор. Но нет, похоже, что тот, которому предстоит выиграть чемпионат мира 1989 года в Москве. Я тот турнир смотрел от и до, прекрасно помню выступление этого резкого, хоть и не обладающего нокаутирующим ударом боксёра. Да ещё и местный, из Куйбышева, я, когда смотрел его бой финальный бой на чемпионате мира, ещё подумал, что вот, почти сосед, всего-то 400 км в сторону Волги. И здесь Шишов не подвёл, показал прекрасный уровень и заслуженно взял первое место. Хорошо, что он не в моей весовой категории, а то у меня, пожалуй, почти не было бы шансов.

Мой соперник по финалу Сергей Маркелов тоже из Куйбышева. Он на год меня старше, но на вид выглядит чуть ли не младше меня. На трибунах парня поддерживает солидная толпа, в основном такие же подростки, замечаю в этой людской массе и Шишова. Постараюсь Василия слегка разочаровать.

Рефери поединка – чемпион Европы 1965 года, пятикратный чемпион СССР Александр Изосимов, что лишний раз подчёркивает статус сегодняшнего противостояния.

Всё же чувствую небольшой мандраж. Заветная на сегодняшний день цель – попадание на первенство СССР – в одном шаге, который с не меньшим желанием мечтает сделать и мой противник. От шумового фона я быстро абстрагируюсь, а вот вид уверенного в себе куйбышевца, поглядывающего на меня без капли страха, даже с некоторым любопытством, наводит на размышления. Вчера я видел его поединок в полуфинале, пацанчик любит ближний бой, умело клинчует и при этом умудряется наносить короткие, но чувствительные тычки. Надеюсь, моего мастерства хватит, чтобы не пойти плясать под его дудку. Да и Храбсков советует:

– Не позволяй ему себя вязать, держись на дистанции.

Я так и делаю, и в целом первый раунд мне удаётся, лишь однажды у Маркелова получается прижать меня к канатам и оттеснить в угол, где я, впрочем, хладнокровно защищаюсь, не пропустив ни одного полновесного удара.

Во втором раунде соперник продолжает меня гонять по рингу, натыкаясь на плотные джебы. По моим расчётам, я уверенно веду по очкам, поэтому чувствую себя спокойно, и не собираюсь кардинально менять рисунок боя. Разве что в третьем, заключительном раунде добавляю агрессии и периодически ввязываюсь в ближний бой, где, опять же, по моему субъективному мнению, ни в чём не уступаю своему противнику, а кое в чём даже превосхожу. Тот, тоже, видимо, чувствуя, что бой развивается не по его сценарию, в концовке раунда прибавляет в атакующих действиях, и с налитыми кровью глазами прёт на меня, как танк. Его перчатки мелькают в воздухе безостановочно, кажется, ему просто неведома усталость. Я и то уже набегался к финалу боя, но мне ещё хватает свежести, чтобы не подставляться под его достаточно полновесные удары.

Но когда один из них прилетает мне ниже пояса, приходится поднять руку вверх, чтобы рефери остановил бой, и присесть на корточки. Зрители радостно вопят, у меня же от боли аж в глазах потемнело… А если бы у меня между ног не было «ракушки»? Это я мог бы, чего доброго, инвалидом остаться, удар-то у Маркелова был явно акцентированный. За что соперник и получает устное предупреждение от Изосимова, хотя рефери мог бы, честно говоря, и снять с моего противника балл.

Не успел бой возобновиться, как звучит гонг, и я, всё ещё морщась, но с чувством выполненного долга иду в свой угол, где довольный Храбсков расшнуровывает мне перчатки.

– Сильно он тебе попал? Ничего, до свадьбы пройдёт… А мы с тобой молодцы, переиграли их тактически, теперь первенство СССР у нас в кармане.

Ага, и тебе, Анатольич, плюшки перепадут, думаю я, впрочем, вполне искренне радуясь и за своего тренера.

Снова идут в центр ринга, где рефери нас соперником берёт за руки в ожидании объявления результатов поединка. Один из боковых судей собирает записки у других и идёт к судье-информатору. Что-то недолго с ним обсуждает, после чего последний под свист зрителей, видимо, предчувствующих поражение своего любимца, берёт в руки микрофон:

– Итак, судьи подсчитали очки, набранные боксёрами в этом бою. Со счётом 10:9 победа присуждается представителю Куйбышева Сенргею Маркелову.

Рефери, до этого чуть заметно стиснувший моё запястье, тем самым как бы намекая, что я выиграл, после секундной растерянности поднимает вверх руку моего соперника. В зале гробовая тишина, которая несколько ударов сердца спустя взрывается вперемешку радостным криками и улюлюканьем. А я стою, словно по голове поленом ударенный, и не могу сообразить, что вообще сейчас происходит. Не менее растерянный вид и у Храбскова.

– Это нечестно! – слышу чей-то отчаянный крик с трибуны, кажется, из сектора, где собралась пензенская делегация. – Судей на мыло!

Я механически жму руку сопернику, который выглядит радостно-удивлённым, затем его секунданту, чья физиономия излучает те же смешанные чувства, после чего уныло бреду в свой угол. А тем временем в судейском корпусе возникает оживление, они всей группкой собираются у столика судьи-информатора, что-то горячо обсуждая. Храбсков меня успокаивает, мол, на самом деле победил я, это происки судей и наша делегация будет подавать протест. Но не успеваю я покинуть ринг, как по залу разносится усиленный динамиками голос судьи-информатора:

– Просьба рефери и участникам боя вернуться на ринг.

Что там ещё такое? Медали сразу будут вручать с дипломами? Мне теперь хоть кусок настоящего серебра вручи, а не посеребренной медали – уже всё равно. Снова слышу голос судьи-информатора:

– При подсчёте очков у нас произошла небольшая накладка. Судьи ещё раз пересчитали количество набранных боксёрами баллов, и победа со счётом 10:9 присуждается представителю Пензы Максиму Варченко.

У меня уже нет сил радоваться, я второй раз жму перебинтованные руки соперника, и вновь бреду в свой угол, где Валерий Анатольевич чуть ли не подпрыгивает от радости.

– Вот видишь, это была ошибка! А теперь всё по справедливости, теперь мы точно победили!

За пределами ринга подлетает не менее счастливый Пчелинцев:

– Молодец, Максим, постоял за честь Пензы!

Ну да, я единственный представитель нашего региона, добравшийся до финала. Помимо моего «золота» в копилке сборной Пензенской области пока лежали только две бронзовые медали. Моя победа значительно повышает позиции пензенского бокса в республиканском рейтинге, а это, соответственно, каким-то положительным образом отражается на личном благосостоянии причастных к этому хоть каким-то боком людей.

Час с небольшим спустя, когда заканчивается последний бой, я стою на верхней ступеньке пьедестала почёта, теперь уже вполне осознавая, что произошло, с прилипшей к моему лицу глупой улыбкой и олимпийским мишкой в руке. Не подвёл талисман, и пусть я ловлю на себе снисходительные усмешки (здоровый лоб с плюшевой игрушкой не расстаётся) – этот талисман сейчас мне дороже любой медали.

А вот и она, легка на помине… Наклоняюсь, подставляя шею под ленточку, с которой свешивается позолоченный крагляш, заодно мне вручают не только грамоту, но и бронзовую статуэтку как самому техничному боксёру турнира. Совсем уж приятная неожиданность, не знаю, я бы, если быть честным, вручил фигурку боксёра тому же Шишову. Но судьям, как говорится, виднее.

Посадка на поезд «Орск-Куйбышев-Пенза-Москва» у нас завтра утром, а этим вечером Пчелинцев на радостях ведёт всю команду в гостиничное кафе. Правда, ужин получается довольно скромный, из «внепланового» у нас только пирожные и лимонад, тогда как сидевшие отдельной группкой тренеры позволяют себе напитки покрепче, отмечая мою победу. Храбсков среди них выглядит настоящим именинником. А я, не дождавшись окончания посиделок, возвращаюсь в номер и валюсь в кровать.