Второй шанс 1

Глава 1

Ох, как же хорошо спалось, будто в детство вернулся! В молодости всем хорошо спится, это к старости начинает мучить бессонница, да и болячки наваливаются скопом. Полночи ворочаешься, в сортир с этой грёбаной простатой раз пять сбегаешь, только под утро засыпаешь. Сейчас же, к моему великому удивлению, у меня совершенно ничего не болело. Невольно вспомнилось выражение, что если ты однажды проснулся, и у тебя ничего не болит – значит, ты умер. Тьфу-тьфу, рано мне ещё к предкам, я новую книгу не дописал, вот когда допишу… Да и тогда, честно говоря, вряд ли я буду морально готов уйти в мир иной, хочется ещё попылить в этом.

Не размыкая век, я сладко потянулся, и повернулся на другой бок. Пусть я пока в свои 58 и не пенсионер, а после Указа Гаранта о повышении пенсионного возраста им теперь ещё не скоро стану, но торопиться мне некуда. Вот уже три года, как меня сократили по прежнему месту работы, где я, честно сказать, просто просиживал штаны, и теперь я предоставлен сам себе. Попросту говоря, пишу книги, чем и зарабатываю на жизнь.

Пишу с 8 до 12, затем обед, прогулка по проложенной в лесу ровным асфальтом Олимпийской аллее (два километра в один конец, два – обратно), затем в два пополудни – снова за книгу. И пять часов кряду – не вставая из-за стола и как дятел стуча по клавиатуре ноутбука. В семь часов ужин, после чего вечерний променад, после которого можно поваляться на диване перед телевизором или погонять в танки на ноуте.

Всю жизнь я прожил бобылём. Нет, связи с женским полом, конечно, случались. Однажды я даже чуть не женился, но провидение удержало меня от этого необдуманного поступка: как позже выяснилось, моя несостоявшаяся избранница оказалась любительницей приложиться к бутылке, и к сорока годам уже частенько спала под забором в луже собственной блевотины. Но в основном мне попадались женщины не только симпатичные, но и порядочные, если не читать одну, сделавшую от меня аборт. О том, что Наталья избавилась от плода, я узнал уже задним числом, причём от нашей общей знакомой. Когда я прижал Наталью к стенке в буквальном смысле слова, она созналась в содеянном.

– Ты же всё равно на мне не женился бы, – объясняла она свой поступок.

А вот и не факт, если бы вопрос стоял ребром – ради спасения новой жизни я был готов и под венец с Натальей пойти. Как бы там ни было, после этого мы расстались и больше я её не видел. Хотя нет, однажды пересеклись, лет восемь спустя, в начале 2000-х, это было какое-то благотворительное светское мероприятие, она притащилась туда как колумнист единственного на всю Пензу глянцевого журнала, а я был в числе приглашённых. Мы сделали вид, что незнакомы, и я при первой возможности сделал оттуда ноги.

Писать я начал ещё в школе. Вернее, в 7 классе в школьной тетрадке написал рассказ о путешественнике во времени, угодившем в Мезозойскую эпоху. Получается, я стал одним из пионеров в жанре попаданчества в СССР, который успешно развил в будущем. Три десятка романов под авторством Максима Варченко стояли на книжной полке в моей маленькой, уютной однушке. Ещё одной статьёй заработка были заказные тексты в Москву, где жил мой хороший знакомый, а ему постоянно требовалось наполнять контентом сайт, куда его приткнули редактором. Сайт специализировался на семейных ценностях, кулинарных советах и прочей хрени, и товарищ предложил мне писать письма якобы от лица респондентов, в которых они описывают историю своих отношений с второй половинкой. Оказалось, у меня неплохо получается, хотя писать преимущественно приходилось от лица женщин.

А что касается книг, то в последнее время издательства стали прижимистыми, и многие писатели, в том числе и я, стали уходить на литературные сайты. Оказалось, что электронные книги продаются весьма живо, и прекрасно помню, как в первый месяц за выложенные четыре главы я получил столько же, сколько получил за свой последний полновесный роман в столичном издательстве.

Так что писателю, который, по отзывам читателей, сочиняет вполне приличные вещи про попаданцев в СССР, царскую Россию, а то и во времена Крещения Руси, да ещё пишет на сайт, у которого миллионы просмотров, жить за счёт ремесла можно вполне припеваючи. Я даже начал задумываться о приобретении загородного домика, куда можно провести интернет. Снега сошли, грязь подсохла – и живи себе до осени, наслаждаясь деревенскими пейзажами. Ну и творить заодно, сидя на веранде с ноутбуком на коленях. В крайнем случае можно пристроиться где-нибудь в тени дерева, почему-то я был уверен, что мой будущий домик будет с небольшим садом, с которого я каждый год стану собирать урожай. Не картошку же сажать писателю, в конце концов!

– Максим, ну сколько можно дрыхнуть? Ступай помоги мне бельё во дворе развесить, а то таз тяжёлый, надорвусь его тащить.

Не понял! Я аж вздрогнул и испуганно открыл глаза. Вроде засыпал один, кому мог принадлежать этот женский голос? Причём удивительно знакомый, но такое ощущение, что слышал я его в незапамятные времена. Да ещё и требующий помочь развесить какое-то бельё.

В общем, вытаращил я зенки, а когда увидел, кто со мной говорит, то едва не грохнулся в обморок. Потому что это был не кто иной, как моя мама, Надежда Михайловна. И вообще я находился в нашей коммунальной квартире, в которой мы жили до 1981 года, пока матери не выделили от типографии, где она работала линотиписткой, отдельную квартиру в новом доме на Западной поляне, в самой высокой точке города, где с одной стороны надвигались новостройки, а с другой зеленел чуть ли не девственный лес.

А сейчас, если принять во внимание реальность ситуации, мы находимся в коммуналке, и нашими соседями в такой же однокомнатной квартире являются тётя Маша Тикуняева, её 3-летний сын Андрюшка, которого она понесла на старости лет (то бишь уже за тридцать) неизвестно от кого, и недавно «откинувшийся» брат тёти Маши – дядя Вова. Мужик он был тихий, пока не выпьет, да ещё и туберкулёзник. Болезнь лёгких он получил как раз на зоне, где провёл семь лет за ограбление сельского магазина. Милиция его повязала по горячим следам, когда он лежал в своей хибаре на отшибе села, упившись ворованной водкой. По выходу из мест заключения пару месяцев назад в село дядя Вова не вернулся, а перебрался к сестре. Насколько я помнил, загнётся он где-тио через год как раз по причине развалившихся лёгких. Уже в больничке, где лечить его будет поздно, либо доктора просто не захотят напрягаться ради бывшего уголовника. Сплавить бы его сейчас на принудительное лечение, чтобы не подвергал жильцов квартиры опасности.

Конечно, надо было заявить куда надо, но мама в силу природной скромности этого не сделала, а может, и побаивалась соседа. В прошлой жизни пронесло, не заразились, в этот – ещё неизвестно, как получится. Ну на фиг эту «русскую рулетку», сам отправлю анонимку в местный Минздрав. И ещё в кое-какие органы, так как подозреваю, что дядя Вова проживает здесь, не имея прописки. Да ещё и тунеядец. Сестра, работая на мебельной фабрике, вынуждена и себя с сыном содержать, и ещё этого лоботряса. Насколько я помнил, тот до самой смерти после выхода с зоны так ни дня нигде и не работал.

Несмотря на русские имена, все трое – ярко-выраженные татары. Мама поддерживала с тётей Машей нормальные отношения, но, когда появился дядя Вова, стала их семейство сторониться, начала убирать с общей кухни посуду, а на плите без присмотра старалась ничего не оставлять, так как однажды увидела, как в нашу сковородку с жареной картошкой, оставшейся на утро, заглядывает сосед-туберкулёзник. Вот такое у меня было детство, единственного сына своей матери, обожавшего читать книги, а впоследствии, как выяснилось, ещё и писать.

Да ну нет, какая на фиг реальность, наверное, сон, подумал я в надежде как-то объяснить сей феномен. Не мог же я, в самом деле, угодить в прошлое, как герои моих книг! Одно дело – безграничная фантазия писателя, и совсем другое – происходящее наяву, ведь всё в этом мире подчиняется законам физики, а физическое тело не может перемещаться во времени. Или… Я вскочил и кинулся к трюмо. Блин, физическое не может, а вот душа, или что там внутри нас, оказывается, может, так как из зеркала на меня смотрел я, только моложе лет на сорок. Я даже ущипнул себя за руку и ойкнул от боли.

– Макс, что с тобой? Ты не заболел?

Мама тревожно поглядела на меня, потом подошла и приложилась губами к моему лбу.

– Вроде температуры нет.

А я смотрел на неё, и чувствовал, как у меня в носу начинает щипать, а взгляд становится размытым от выступивших слёз. Мамы не стало в 90-м, работа со свинцом привела к онкологии, которую обнаружили уже на 4-й стадии. Я помнил последние месяцы её жизни, как она мучилась от болей в желудке, а я бегал с рецептами, доставая всеми правдами и неправдами проклятый наркотик. Как раз в это время и у бабушки случился инсульт, после которого она прожила ещё год, и мне пришлось оформить её в Дом престарелых. А маленькая жилплощадь бабушки, где одному было не повернуться, осталась государству. Позже один нотариус мне объяснил, что можно было провернуть вариант с временной пропиской, но я по молодости и легкомыслию до такого не додумался.

Да и бог с ней, с этой норкой на 5 этаже «хрущёвки». Жить мне было где, а на пропитание я себе всегда мог заработать.

– Максим, да что с тобой такое?!

– Нет, ничего, мама, всё нормально, – сказал я, хлюпнув носом. – Просто… Просто тебе нужно поменять работу.

– Поменять работу?! Да что ты такое говоришь, Макс?! А жить мы на что будем? Мне и так иногда приходится в две смены работать, чтобы…

Мама прикусила нижнюю губу, и в этот момент показалась мне такой красивой, что меня едва снова не пробило на слёзы.

– А очередь на квартиру? Ты об этом подумал? – выдала она решающий аргумент. – Я уже нажилась в коммуналках, хочется отдельную жилплощадь со всеми удобствами.

– Мама, ты понимаешь, что пары свинца разъедают твой организм изнутри? Ты сама рассказывал, что у вас наборщику почти весь желудок вырезали, ты тоже хочешь подобной участи?

– Тьфу на тебя! – в сердцах махнула она рукой. – Накаркаешь ещё… Если здоровый, то давай-ка бери таз и пойдём вешать бельё. Я там твой костюм и белую рубашку постирала, завтра утром выглажу, пойдёшь в своё училище нарядный. Только трико надень, не в трусах же и майке на улице красоваться собираешься.

Так, в училище… Значит, я уже учусь в железнодорожной «рогачке». Как гуманитарий угодил в технические заведение низшего класса? Просто в нашу школу заявился представитель ТУ-9, рассказал, как почётно работать помощником машиниста электровоза с перспективой стать машинистом, какая у них хорошая зарплата, и я, не собиравшийся переходить в 9-й класс, купился на этот призыв. А почему не собирался переходить? Потому что учиться мне было лень, и вообще моя пассивная жизненная позиция не вызывала бурного одобрения у педагогического коллектива школы. Я не был хулиганом, меня просто считали никаким, смотрели, как на пустое место. Ну да, я был тихим, скромным, любившим проводить время наедине с книгами молодым человеком. И будь моя воля, вообще больше никуда не поступал бы, а сразу стал писателем. А то и музыкантом, так как в прошлой жизни годам к 30 даже собрал свою банду под названием «Лора Палмер», в честь покойной героини только что вышедшего сериала «Твин пикс». Хотя гитару я начал осваивать довольно поздно, в 24 года, это сейчас я сумею сыграть, а в той жизни к 15 годам я может и держал-то инструмент в руках один раз, пытаясь наиграть на одной струне «В траве сидел кузнечик».

Хотя, конечно, мне, гуманитарию, все эти технические моменты были поперёк горла. Это я понял уже на практике после 3-го курса. Успел покататься несколько месяцев, прежде чем забрили в РВСН. И понял к тому же, что вскакивать среди ночи, дабы на дежурном «рафике» мчаться в депо – мне совсем не по нраву. Ночью я любил спать, а дела делать с утра до вечера. Такая вот, для кого-то, наверное, глупая привычка. А то в этих поездках с товарняками до Кузнецка и обратно приходилось пропадать сутками, а то и больше. Однажды, правда, меня вызвали на пассажирский, проехался я на нём до Октябрьска Куйбышевской области, обратно мы с машинистом ехали уже пассажирами в прицепном локомотиве. Да, на пассажирском ездить – совсем другое дело. Летишь под зелёный, а не тормозишь у каждого светофора, и в локомотиве всё чистенько, никакое масло из компрессора не подтекает, не приходится с тряпкой собирать его по полу.

Интересно, на каком курсе из трёх я учусь? Мой взгляд упал на стену, где, словно по заказу, висел отрывной календарь. 31 августа 1977 года, среда. Когда я ложился спать, было тоже 30 августа, вот только 2020 года. Та-а-к, получается, мне 15 лет и завтра мой первый день в ТУ-9, которое в 80-е будет переименовано в СПТУ-23.

– Макс, что опять с тобой? Я долго тебя буду ждать? Быстро одевайся!

– Всё-всё, мам, уже одеваюсь.

Трико – это висевшие на спинке стула синие спортивные брюки с парой белых лампасов по бокам, а также «олимпийка» с эмблемой будущих Олимпийских Игр в Москве – стилизованным изображением силуэта МГУ или Спасской башни в виде беговых дорожек над пятью кольцами и звёздочкой наверху[1]. Купили мне «олимпийку», если память не изменяет, весной этого года, а как раз в 80-м она была подарена племяннику Витьке, переростку-акселерату, которому в том олимпийском году исполнилось 13 – мне «олимпийка» уже была мала, хотя носилась бережно и на ней не было ни одной дырки.

Бельё уже было переложено из стоявшей на общей кухне стиральной машинки «Вятка» в большой эмалированный таз, который я легко подхватил – всё-таки год занятий в секции бокса даром не прошёл, хотя, думаю, килограмм пять мне ещё сбросить не помешало бы. Год назад с подачи одноклассника Олега Веселова я переступил порог клуба «Ринг», и с тех пор занимался под руководством Валерия Анатольевича Храбскова. Это был настоящий фанат бокса и, хотя за время своей спортивной юности он дорос только до КМС[2], это не помешало ему в зрелые годы стать достойным тренером. За минувший год я стал вторым на городском первенстве, выиграв два боя и проиграв в финале, что интересно, одноклубнику, Димке Мамину. Парня, по словам тренера, могло ждать большое будущее, вот только я знал, что Димка через год бросит секцию, а потом и вовсе его следы затеряются. Поговаривали, что видели его в пивной, опустился так, что и не узнать, ну так и сейчас, насколько я в курсе, Мамин в свои 15 любил и пивка дёрнуть, и сигаретку выкурить. Тренер об этом знал, и на каждой тренировке выговаривал своему подающему надежды ученику, но тому всё было трын-трава.

Ладно, у каждого свои недостатки, думал я, шествуя через двор. Наш 2-этажный двухвековой постройки дом на улице Карла Маркса, через дорогу от кинотеатра «Родина», был выстроен буквой «П», и состоял из трёх подъездов. Мой был левый, он же третий, мы жили на втором этаже в 19-й квартире, а напротив на первом – подружка детства Люська Кочеткова, которая жутко не любила, когда её называли именно Люськой. Была она на два года меня младше, нас частенько видели играющих вместе, и это давало повод в шутку называть меня с Люськой женихом и невестой. Правда, к 15 годам наши детские интересы закончились, и в 19 лет, помнится, соседка вышла замуж, родила сына, потом развелась… И кстати, с годами явно симпатичнее не стала, видел я её в возрасте за сорок.

– Надя, здравствуй! – послышалось из окна второго этажа средней части нашего дома.

– Привет, Лен!

Тётка, кричавшая из окна, на вид была ровесницей матери, они даже были в чём-то похожи, правда, мама была брюнеткой, а та блондинкой.

– Чего, Максим твой завтра в училище идёт?

– Ага, на помощника машиниста будет учиться.

Такой вот продуктивный разговор у них получился, меня обсудили в моём же присутствии.

Пока мама на заднем дворе в сушилке развешивала бельё, я стоял и вспоминал, что снесут наш дом в 2000-х, и долгие годы это будет просто огороженный забором пустырь, мимо которого я буду проходить каждый раз с щемящим сердце чувством. Всё-таки ровно 10 лет было тут прожито, с 7 до 17. Через два года маме на работе должны были дать квартиру в 9-этажноё новостройке на Ново-Западной поляне. Вот и правда, как ей тут увольняться, когда на носу возможность выгодно сменить жилплощадь? Да и после она не сможет по моральным соображениям сменить работу, мол, дали квартиру, а я тут же уволилась. Хотя есть вариант из типографии не увольняться, есть же там другие, менее вредные специальности. Пусть даже она потеряет в зарплате, ничего страшного, из очереди не выкинут. А я… А что я? Смогу ли я в свои 15 лет найти способ зарабатывать деньги? Конечно, можно попробовать сунуться на станцию Пенза-IV, помнится, на втором курсе в сентябре нас из училища туда гоняли разгружать вагоны с арбузами. Денег не платили, правда, несовершеннолетние типа как бы, зато каждому вечером выдали по паре арбузов. Как сейчас помню, выйдя на своей остановке, один арбуз уронил. Эх и жалко было, учитывая, что для нашей маленькой семьи арбузы считались чуть ли не деликатесом.

Кстати, об отце… Он у меня имелся, но ещё несколько лет назад, мучимый ностальгией, укатил в родные края – посёлок Черниговка Амурской области. Там у него вся многочисленная родня жила: мать, дядьки, братья, сестры, их дети… Бывал я там однажды, на каникулах после первого класса. Запомнилось разве что как на вишню ходили, скидывали её в натянутую внизу простыню или что-то типа того. Потом как купались в быстрой речушке, а я боялся утонуть, так как не умел плавать. Ну ещё как с двоюродной сестрой по очереди прыгали с поленницы с зонтиком, изображая парашютистов.

Отец время от времени подрабатывал на золотых приисках, и с периодичностью раз в полгода присылал нам строго по двести рублей, тем самым как бы стараясь, наверное, искупить вину за своё долгое отсутствие. Хотя, наверное, мог бы присылать и больше. Ну да в крайнем случае – это я уже узнал, будучи старше – маме помогал брат, дядя Витя. У нас он появлялся нечасто, работал дальнобойщиком, и деньги у него водились. Не знаю уж, тайком от жены давал в «безвозмездное пользование», или просто взаймы – все эти операции проходили без моего участия.

Ну а что касается «командировок» отца, то мать к ним относилась философски: мол, рыба ищет где глубже, а человек – где лучше. А ведь ещё не старая, в самом соку, как же ей, наверное, тяжко без мужика…

– Бери таз, пошли домой, – вывел меня из задумчивости голос мамы. – Я на завтрак макароны с помидорами пожарила и яйцом залила, как ты любишь.

То-то мне на кухне ноздри щекотал такой знакомый запах, что слюнки текли! Я и на протяжении своей холостяцкой жизни частенько баловал себя такой с виду неказистой, но на самом деле весьма сытной стряпнёй. Махнёшь, бывало, с утра такую вот сковородку – и весь день ходишь сытый.

Но мамина готовка мне показалась божественной. К тому же позитивных эмоций добавил налитый из «пирамидки» стакан прохладного молока. Молоко я всегда любил, несмотря на заверения диетологов, что лактоза для взрослого человека якобы вредна. Плевать, главное, что вкусно!

Только откинувшись на стуле со слегка округлившимся животом и с трудом сдержав отрыжку, я окончательно уверовал в подлинность происходящего. И эта реальность мне нравилась, чёрт побери! Да, моё сознание перенеслось в прошлое без всяких гаджетов, так что в танчики я уже не поиграю и фильмы в онлайне не посмотрю. Но, с другой стороны, мой организм чувствовал себя прекрасно, у меня ничего не болело, а энергии во мне было столько, что хоть помпой откачивай.

– Макс, сбегай до хлебного, возьми буханку чёрного, батон и себе возьми своих любимых ржаных лепёшек. А в молочном по пути две «пирамидки» купи.

Точно, ржаные лепёшки, те самые, по то ли по 9, то ли по 10 копеек! Хлеб, помнится, завозили в булочную утром и после обеда, потому что раскупались хлебобулочные изделия хорошо, и сейчас меня отправляли как раз к утренней партии.

Тут на кухне, словно подсушивая под дверью, появилась тётя Маша.

– Надь, твой за хлебом пошёл? Максим, возьми и на меня батон и буханку ржаного.

Далее мне были торжественно вручены авоська (да-да, та самая сетка, ручки которой впивались в пальцы) и бумажный рубль – за свои будущие покупки тётя Маша сразу расплатилась с мамой. М-да, после денежной реформы 1991 года я уже и забыл, что на рубль можно было что-то купить. Несмотря на заверения министра финансов Павлова, что никаких реформ проводиться не будет, «шоковая терапия» случилась 22 января 91-го благодаря Указу за подписью Горбачёва об изъятии из обращения и обмене 50– и 100-рублёвых банкнот образца 1961 года. Причём Указ зачитали по телевидению в вечерних новостях, когда и финансовые учреждения, и магазины были уже закрыты, хотя кто-то догадался разменять банкноты в кассах метро, железнодорожных вокзалов и у таксистов, которые ещё не знали о реформе. Я новости тогда не смотрел, о реформе узнал только утром, и лишился пятисот рублей. Не бог весть какая большая сумма, но для меня она тогда была достаточно существенной. В какой-то мере утешало, что не я один пострадал в результате такого «экономического надругательства» над населением 1/6 части суши. Но повстречай я сейчас каким-то чудесным образом этого самого Павлова, с каким бы удовольствием провёл свой излюбленный хук слева… Так, чтобы этот мудак распластался на асфальте со свёрнутой на бок челюстью. Ну может в силу возраста мне и не хватило бы сил свернуть челюсть, но в нокдаун я бы его точно отправил.

Обуреваемый такими мыслями, с авоськой в руках я неторопливо прошествовал старыми дворами на Московскую, которая в 90-е станет пешеходной, своего рода пензенским Арбатом, а сейчас по ней катили редкие «Москвичи», «Жигули» и ещё более редкие «Волги», не считая проехавшего мимо общественного транспорта в виде чадящего соляркой автобуса. Но даже этот проникавший в лёгкие смог наполнял мою душу счастьем от осознания того факта, что я вернулся в свою юность и мне предоставлен шанс прожить свою жизнь заново, шанс избежать ошибок и разочарований, которые случались в моей прежней жизни. Я бы не сказал, что она не удалась, хотя, пожалуй, на склоне лет жалел, что так и не обзавёлся семьёй, не завёл детей, а мог бы ведь уже быть дедушкой, нянчиться с внуками. Почему бы теперь не исправить эти недочёты? А заодно как-то повлиять на ход истории в более глобальном плане?

Мои попаданцы в «эпоху застоя» только и делали, что спасали СССР от развала, хотя в глубине души я над ними посмеивался. В реальности так легко не получилось бы посадить в кресло генсека Романова или Машерова, тем более что каждый попаданец – и не только мой – проваливался в прошлое вместе со смартфоном, планшетом или ноутбуком, в которых либо хранилась важная информация, либо они вообще каким-то чудесным образом качали интернет из будущего. Всё это было банально и избито, в отличие от моего варианта, так как я угодил в самого себя 15-летнего, не имея ничего, кроме воспоминаний. Какие-то из них вполне могли помочь мне в моём нынешнем обустройстве, всё-таки опыт – дело большое. Главное – правильно им распорядиться.

Так, любуясь окружающим пейзажем, в который периодически вплетались лозунги, обещающие скорое наступление коммунизма и светлого будущего вкупе с пропагандой компартии и дорогого Леонида Ильича, я добрался до булочной. Хлебобулочные изделия лежали на деревянных стеллажах под наклоном, можно было проверить их свежесть специальность вилкой на нейлоновом шнуре, видно, чтобы эту самую «рогатку» не спёрли. Буханка чёрного обошлась мне в 16 копеек, батон – в 22, плюс купил три 9-копеечных ржаных лепёшки. Заодно отоварил заказ соседки. Выйдя из магазина с округлившейся авоськой, не удержался, вгрызся зубами в лепёшку, от одного запаха которой у меня потекли слюнки. Вроде плотно позавтракал, а гляди-ка… Как бы такими темпами не набрать лишний вес, нужно меньше налегать на мучное. А как тут удержаться, когда такая вкуснотища?! Или это просто во мне говорит ностальгия?

По пути назад заглянул в молочный, взял две красно-синих полулитровых «пирамидки» по 14 копеек, и с полной авоськой отправился уже домой. Была мысль притормозить у ряда из трёх автоматов с газированной водой, где в наличии имелись лишь два гранёных стакана из трёх. Один, видимо, свистнули местные алкоголики. Интересно, кто-нибудь заражался болезнью через «общественный» стакан? Лично я – нет.

Мелочь в кармане позвякивала, но всё же решил, что глупо так расходовать деньги, пусть даже не такие уж и большие, когда есть возможность попользовать газировкой бесплатно. Дело в том, что позади зоопарка на Тамбовской располагалось предприятие Всесоюзного общества слепых. Что-то они выштамповывали, а отходы в виде кругляшей непонятного, жёлтого вида сплава, во множестве усеивали двор этого самого предприятия. И мы с друзьями повадились туда лазать через щель в заборе, собирать эти самые кругляши, которые мы называли чиками. По размеру чика обычно как раз соответствовала 3-копеечной монете, в крайнем случае края можно было обтесать о бордюр, и мы без зазрения совести засовывали эти железяки в щель автомата с газированной водой, после чего получали стакан вожделенной воды с газом и сиропом. Впрочем, время от времени чики застревали, так, что ни туда – ни сюда, и нам приходилось уносить ноги, если поблизости оказывались гражданин или гражданка, также мечтавшие испить прохладительного напитка, но по нашей милости теперь лишённые этой возможности.

Лёшка Хромов, живший через пару домов от моего, хвалился, что умеет получать газировку, ударив кулаком в определённое место автомата. Как-то пробовал он при нас провернуть этот фокус с автоматами на Московской, однако попытка завершилась неудачей. Да ещё еле ноги унесли, когда какой-то гражданин, угрожая нам милицией, довольно резво рванул за нами. Когда отдышались, Лёха заявил, что это неправильные автоматы, но чем они были неправильны – разъяснить не смог.

Минуя соседний с нашим двор, встретил друзей – Андрюху Валиахметова и Игоря Шишкина. Первый был младше меня на год, а второй – моим ровесником, Игорь тоже пошёл в «рогачку», но недалеко от дома, на автослесаря. Помнилось ещё, что когда Андрей появился в соседнем доме с родителями и сестрой (а это случилось примерно за пару лет до описываемых событий), то передвигался на костылях из-за каких-то проблем с опорно-двигательной системой. Правда, уже через год двигался вполне бодро на своих двоих. Снова защипало в глазах: я ж их не видел с тех пор, как мы с мамой сменили квартиру.

– О, Макс, привет! – обрадованно засеменил мне навстречу Андрюха. – Как мы вчера ракеты запускали! Вот это был класс!

Ракеты? Хм, похоже, имелись в виду тюбики из-под зубной пасты, набитые пропитанной селитрой бумагой. Поджигаешь – из «сопла» вырывается сноп искр, и «ракета» взмывает в воздух на 15–20 метров. Да уж, в преддверии пубертатного периода у меня были немного другие приоритеты, нежели когда я начал заглядываться на девчонок. Хотя, подумав сейчас о девицах, я моментально испытал лёгкое возбуждение, и мой прибор в трениках заметно напрягся, а даже прикрыл свои причиндалы авоськой. Странно, почему тогда в прошлой жизни я лет до 16 не испытывал возбуждения при виде девчонок? Позднее половое созревание? Но сейчас-то у меня тот же организм! Или причина в том, что в 15-летнем пацане сознание взрослого человека?

– Здорово!

Это уже Андрей подошёл, поздоровался по-взрослому, за руку.

– А у нас идея.

– Что за идея?

– Хотим в подвале нашего дома спортзал оборудовать.

– Нормально… Я в деле.

Подвал тянулся под всем старым домом, разбитый на отсеки, но был один участок, метров пятьдесят длиной, если считать от лаза под лестницей, который, делая два поворота, заканчивался помещением со сводчатым потолком. Вот в этом-то помещении, как объяснил Игорь, они и собираются делать спортзал. Я это знал, так как осенью 77-го уже участвовал в облагораживании этого помещения. В частности, как и все, копал яму под турник. Да-да, так как потолок находился на высоте не более двух метров, нам пришлось копать яму примерно в метр глубиной, над которой мы установили турник в виде железной трубы на деревянных столбушках. Так же в импровизированном спортзале висел самый настоящий боксёрский мешок, только изрядно потрёпанный, но без дыр. Приволок его откуда-то помешанный на карате Игорёха. Он с полгода занимался у какого-то местного мастера, который, в свою очередь, получил основы карате в Пензенском артучилище у какого-то иностранного студента. Потом этот мастер перебрался в другой город, секция осиротела, народ разбежался, и теперь вот Игорь собирался отрабатывать полученные за несколько месяцев навыки в подвале, уверенный, что уж несколько стоек и ударов он знает в совершенстве. Я его не стал разубеждать, чтобы окончательно не погасить в парне ещё тлеющий энтузиазм.

Договорились приступить к работе в воскресенье, после чего последовало предложение прошвырнуться в заброшенный сад, расположенный позади и справа от военного госпиталя, расположенного на соседней улице Кирова. Когда-то сад принадлежал как раз госпиталю, но со временем военным стало не до него. Почему бы и нет? Всё равно дома делать нечего, подумал я. Конечно, можно часами находиться рядом с мамой, испытывая приливы сыновней любви, но впереди у нас, я надеялся, долгая и счастливая жизнь, из которой я не позволю маме уйти так преступно рано. Уж в этом-то я не сомневался, гадом буду, но сделаю всё, чтобы мама прожила намного дольше, чем в прошлой истории.

Так что полчаса спустя мы с друзьями уже лазили по старому саду, набивая авоськи яблоками и сливами. Жаль, конечно, что вишня уже отошла, но, помнится, в это лето мы успели её прилично обобрать. И не только мы, сюда заглядывали пацаны со всего микрорайона, с некоторыми мы поддерживали вполне приятельские отношения, а с некоторыми были на ножах, как, например, с ребятами с улицы Богданова. Однако сад служил своего рода нейтральной территорией, это как водопой у животных, и драк здесь практически не случалось.

Пока набрали фруктов – время к обеду. Домой я явился с парой полных авосек.

– Вот, мам, из слив можно компот сварить.

С чувством выполненного долга я поставил на кухонный стол полную фруктов авоську. Яблочко к яблочку, слива к сливе…

– Молодец, – сдержанно похвалила меня мама. – Есть сейчас будешь или позже? Тогда иди мой руки и садись есть, я щи с курятиной сварила. «Бородинский» сам порежешь? Чесночку почистить тебе? Ты ешь, а я на почту схожу, извещение на перевод пришло. Наверное, отец деньги прислал.

Что ж, коли прислал – это неплохо. Мама хоть и получала порядка двух сотен, частенько оставаясь и на вторую смену, но их нам хватало на еду и иногда кое-что из одежды. Так что отцовские деньги были не лишними.

И тут я вспомнил про копилку. Метнулся к столу, выдвинул ящик… Лежит расписная шкатулочка, лежит, родимая! Чуть ли не трясущимися пальцами открыл её и, увидев горстку купюр и кучку мелочи, почувствовал, как губы растягиваются в довольной улыбке. В шкатулке хранились мои личные накопления, откладываемые с тех же школьных обедов и заработанные этим летом 15 рублей на сборе лекарственных трав. А что, хорошие вещи практиковались в советское время, не знаю, как после распада СССР, а в годы моей молодости школьники имели возможность летом подзаработать, таская в аптеки охапки лекарственных трав. Выручки с полного пакета подорожника хватало на одно песочное пирожное за 11 копеек. Наиболее востребованными были липа, ромашка, пастушья сумка, зверобой… За них и платили больше. В это лето я с парой уже бывших одноклассников Пашкой Яковенко и Вовкой Лукашовым поработали ударно, и к уже имевшихся в копилке 11 рублям с мелочью добавились ещё 15. Плюс 3 рубля 50 копеек за сдачу стеклотары. Итого в копилке лежало почти 30 рублей. От мамы я своих накоплений не скрывал, на что она только снисходительно улыбалась, называя меня маленьким Ротшильдом.

Сегодня мама, кстати, во вторую смену, уйдёт в типографию к четырём часам дня. Типография «Пензенская правда» располагалась на нашей же улице, только почти на противоположном конце, выше были только краеведческий музей и Центральный парк культуры и отдыха им. Белинского. Так что остаток дня я буду предоставлен сам себе.

Отобедав, решил посмотреть телевизор. В нашей квартире стоял приёмник чёрно-белого изображения «Рекорд В-312», у которого уже успела отлететь ручка тумблера переключения каналов, и вместо неё приходилось пользоваться пассатижами.

По первому каналу шёл какой-то фильм. Взяв газету, пробежался взглядом по телепрограмме. Ага, кино называется «Цыплят по осени считают». Потом будет «Поэзия. В. Корнилов – «Моя Африка». В 17.15 – «Отзовитесь, горнисты». В 18.15 – «К началу нового учебного года в вузах и техникумах». А что ж про училища забыли? Налицо дискриминация. Далее по программе «Песня-77», это можно посмотреть. И послушать тоже, некоторые песни тех лет были вполне ничего. В 19.10 тираж «Спортлото». Эх, мне бы «Спортивный Альманах Грейс», как во второй части фантастической саги «Назад в будущее», я бы сразу озолотился. А ещё лучше – интернет и любое из устройств, на котором можно с ним работать. Но ни первого, ни второго у меня не было, так что с лотереей облом. В 19.20 художественный фильм «Вихри враждебные». Даже не помню, о чём кино. То есть о чём – как раз можно догадаться, но сам фильм в моей памяти как-то не задержался.

Смысла читать содержание второй, третьей и четвёртой «кнопок» я не видел, так как на сегодняшний день областной радиотелевизионный передающий центр принимал только первую программу. А вторую начнёт принимать лишь в ноябре этого года, вот эта информация почему-то в моей памяти отложилась. На них всё равно смотреть вроде бы было нечего, так что я не особо расстроился.

В ожидании «Песни-77» я устроился в кресле с романом Гюго «Человек, который смеётся». Маме, кажется, в прошлом году на работе каким-то чудом обломилась подписка на французского писателя, хотя она и говорила, что лучше бы ей достался Дюма. А мне творчество Гюго почему-то нравилось даже больше, чем более популярный Дюма-отец. Наверное, потому что если сравнивать литературное творчество с музыкой, то Гюго, скорее, «Deeppurple» или даже «LedZeppelin», тогда как Дюма – ярко-выраженный «The Beatles». Выбор, конечно, трудный, но я всё же склонялся в сторону более тяжёлой рок-музыки.

Дюма, впрочем, я тоже читал, в нашей Лермонтовской библиотеке, идти от моего дома по улочке Белинского, где она располагалась, всего 10 минут. Правда, на руки хорошие книги практически не давали, либо они находились в весьма удручающем состоянии, зачастую не хватало десятка-другого страниц. Поэтому я предпочитал читальный за, где можно было несколько часов провести в уединении за чтением редкой книги. Приключения и фантастика, само собой, занимали в моём личном рейтинге первые места. Да и у кого из мальчишек было по-другому?! Это поколение 21 века читать не заставишь, сутками сидят, вернее, будут сидеть в соцсетях или играть в компьютерные игрушки. У меня и самого рыльце в пушку, но всё же танки – это моя единственная слабость, а соцсетей я категорически избегал, если с кем-то нужно связаться по сети – на то есть практичные мессенджеры.

С соседями я увиделся, когда пошёл на кухню готовить себе ужин – гречневую кашу с сосисками. Еле уговорил маму не возиться с ужином для меня, заявив, что в свои 15 лет вполне способен сварить себе макароны или кашу с сосисками. Она слегка удивилась, так как ранее подобные навыки я никак не афишировал, пожала плечами:

– Ну смотри, если что – сам же останешься голодным. Я-то себе на работу поесть собрала.

Ещё бы я не умел готовить, в армии всё-таки кашеваром был в солдатской столовой на несколько сотен душ, да и прапоры с младшим офицерским составом к нам захаживали. Пробу снимать как минимум. Почему меня определили в повара – одному богу известно да командиру, принявшему это решение. На полгода в Козельск, в учебку, потом обратно в ракетную часть под Йошкар-Олой. Поваром было неплохо, своего рода каста, да и ночевать можно было в столовой, и не в казарме, даже если не твоя смена в 5 утра вставать завтрак готовить.

– Завтра в училище? – спросила тётя Маша, подставляя чайник под кран.

– Угу, – буркнул я, кинув пару щепоток соли в закипевшую воду.

Тут появился и её братец, в трико и шлёпанцах, голый по пояс. Впалая грудь, выпирающие рёбра и торчащие ключицы, нездоровый румянец на небритых щеках… На левом плече татуировка в виде оседлавшей кинжал голой женщины, на пальцах «набиты» перстни. Молча взял у сестры чайник, сделал несколько жадных глотков прямо из горлышка, вернул чайник и снова скрылся в комнате. Неприятный тип, хоть и тихий.

Ужиная перед телевизором, я честно отсмотрел весь выпуск «Песни-77», переварив и Чепурнова с Мокренко, и Кобзона с Рымбаевой, и Зыкину с Вуячичем… Более-менее положительные эмоции оставило выступление «Самоцветов», Сенчиной, Ротару, Герман и «Песняров». Всё это время я мысленно прикидывал, что тоже мог бы стоять на сцене и петь какой-нибудь хит недалёкого будущего, например, из репертуара Юрия Антонова. В 15 лет у меня был довольно-таки звонкий голос, правда, по мере взросления обзавёдшийся хрипотцой, в том числе из-за сигарет, от которых я отказался ближе к пенсии по совету врачей. Курить я начал в армии, куда мне теперь категорически не хотелось отправляться.

Но это пока дело даже не ближайшего будущего. На первом плане учёба, надо показать себя с хорошей стороны, и при этом умудриться наладить отношения с одногруппниками. Вернее, с некоторыми из них. В нашей группе были как нормальные ребята, так и настоящая шпана. Правда, до конца обучения никто в места не столь отдалённые не загремел, но разборок, особенно на первом курсе, хватало. В прошлой жизни мне пришлось драться, если не ошибаюсь, через два месяца. Драка произошла прямо в коридоре второго этажа после уроков в окружении одногруппников. Моим соперником был Андрей Чарыков, который вроде бы не горел желанием получать по морде, но был тупо делегирован отмороженными слоями общества в лице своего тёзки Андрюхи Щебнева по кличке Щебень и ещё пары его друганов. Щебень жил в микрорайоне Терновка, куда центровые и тем более арбековские старались лишний раз не соваться. Это был мелкий, но наглый парнишка, однако и хитрый, сам старался никогда не подставляться. Чарыкова, кстати, я тогда побил, но без кровопролития, тот просто зажался в угол, и я перестал махать кулаками. А следом на меня накинула шобла человек в десять. Теперь уже пришлось мне зажиматься, но они помахали руками-ногами так невнятно, что на моём теле впоследствии не проявилось ни одного синяка. Помахали в общем конечностями, потом расступились, как морская волна во время отлива, я поднял с пола портфель и под общее молчание с гордым видом отправился восвояси.

После этого я всё-таки пересмотрел свои взгляды на отношения с некоторыми сокурсниками, перестал корчить из себя аристократа в окружении плебеев, да и они больше не провоцировали меня на конфликт. Наверное, эта драка была нужна, чтобы привести всё к общему знаменателю. Что ж, теперь я знаю, как надо себя вести. С одногруппниками – немного развязно, в стиле рубахи-парня, с педагогами и мастерами – учтиво и даже немного подобострастно, они это любят. Нашего мастака, то бишь мастера производственного обучения, звали вроде бы Валерием Борисовичем. Он гордился тем, что служил в десантуре и ездил на новенькой голубой «шестёрке», не зная, что в лихие 90-е сопьётся и повесится. М-да, вот такие фортели порой выкидывает судьба.

В 11 вечера я оделся, вышел из дома, слегка поёжившись (всё-таки правильно я сделал, что натянул куртейку), и пошёл вверх по Карла Маркса. Прежде я никогда не ходил встречать маму со второй смены, обычно в это время я уже дрых как последний эгоист. А теперь вот решил, что лучше подстраховаться. В прошлом варианте с мамой ничего не случилось за столько лет ночного спуска по Карла Маркс с работы домой, кто знает, возможно, с внедрением моего сознания старца в тело подростка история уже пошла другим путём. Да и вообще… Не спалось мне что-то, хотя, казалось бы, от переизбытка эмоций должен был бы после программы «Время», а то и до неё, свалиться замертво и ровно сопеть в две дырки. Возможно, большой опыт сочинения историй про попаданцев не позволил мне съехать с катушек, воспринимая всё происходящее со мной как сюжет очередной книги. Хотя, не исключаю, что я вообще лежу в коме, и моё подсознание на фоне какой-нибудь гипоксии выдаёт вот такие гиперреалистичные фантазии.

Однако для себя я решил, что буду относиться к окружающей меня действительности как к само собой разумеющемуся, и вести себя соответственно. Незачем перегружать себя лишними переживаниями.

– Эй, пацан, сигаретка есть?

Здрасьти, только этого не хватало. Не успел квартала пройти, как из подворотни появились двое, один пониже, в кепке, второй, позади него, можно сказать, амбал, не Валуев, конечно, но приличных габаритов. В свете фонаря лиц было толком не разглядеть, однако обоим уже явно за двадцать.

– Нет, ребята, не курю.

– Спортсмэн, что ли? – хмыкнул мелкий, выделив в первом слове букву «э».

– Может, и спортсмен, – сказал, чувствуя поднимавшееся во мне раздражение.

– А мелочишка найдётся, чтобы дяди могли купить себе курево?

– У нас что, круглосуточные ларьки, где покупать-то собрались? Мелочи, кстати, тоже нет.

Я сделал попытку их обойти, но они тут же сдвинулись параллельно моему курсу, и я понял, что без тесного контакта не обойтись. Наверное, прежний 15-летний Макс Варченко просто замер бы в ступоре или в лучше случае дал дёру. Но сейчас телом парня управлял повидавший жизнь мужик, которому не раз доводилось стоять за себя в ситуациях, когда в ход шли не только кулаки, но и предметы, способные лишить человека жизни, начиная от ножа и заканчивая бейсбольной битой. Хорошую школу жизни мне пришлось в лихие 90-е, когда я занялся мелким бизнесом, а также год с лишним провёл на нефтяных месторождениях. Там я заработал не только неплохие деньги, но и пару шрамов. Один на боку от чиркнувшего по рёбрам лезвия ножа, а второй над глазом. Это уже от перстня одного из бандюганов, с которыми мы схлестнулись в каком-то занюханном баре Нижневартовска. У них наверняка был с собой огнестрел, но, к их чести, они его доставать не стали, мы разобрались по-мужски, на кулаках, и в целом бой можно было считать ничейным. Правда, меня всё же пришлось отвезти в местный травмпункт, где мне наложили несколько швов.

Так что к тому моменту, как мелкий протянул руку, чтобы схватить 15-летнего наглеца за отворот лёгкой куртки, я уже просчитал цепочку своих действий на ближайшие несколько секунд. Короткий хук слева – и костяшки пальцев приходят в соприкосновение с челюстью оппонента, у которого тут же подгибаются ноги. Любопытно, кстати, что я правша, а коронным ударом у меня был именно боковой слева. Выступая по юниорам и юношам, в нокаут я никого не отправил, но нокдауны случались. Так я, между прочим, с помощью двух нокдаунов и отказа секундантов противника победил в первенстве учащихся ВУЗОВ и ССУЗОВ Пензенской области. Но это должно случиться ещё через полтора года. Возможно, таким действенным удар получался потому, что соперники на ринге не ожидали, что работающий в правосторонней стойке боксёр акцентированно пробьёт слева.

Сейчас передо мной были отнюдь не боксёры, и это ещё более облегчило задачу. Пока первый оседал на асфальт, я переключил своё внимание на второго. Громила в это мгновение пребывал в лёгком трансе, у меня имелась секунда-другая, которые я должен был использовать по максимум. Да и имя обязывало, хе-хе… В общем, понимая, что челюсть у бугая крепкая, а я в теле всё-таки подростка с не такой уж и большой мышечной массой, я выбрал единственно верное решение. А именно удар носком кондового демисезонного полуботинка производства Кузнецкой обувной фабрики туда, где у моего противника по идее должны были располагаться детородные органы. Во всяком случае, на евнуха тот походил мало, и я в своих предположениях не ошибся.

– Бля-я-я… – зарычал тот, согнувшись пополам и засунув ладони между запоздало стиснутыми ляжками.

Ах как удачно он подставил свой подбородок! Тут уж я не удержался, со всей дури носком того же полуботинка зарядил по челюсти, и мне даже показалось, что я расслышал её хруст. Почему-то мелькнула совершенно не к месту мысль, что ботинки надо почистить с вечера, а то утром могу забыть. Здоровяк тем временем кулем свалился на асфальт, теперь я смог вновь переключиться на мелкого, который уже стоял на четвереньках, одной рукой опираясь на земную твердь, а второй шаря в кармане брюк. Спустя пару секунд он извлёк из кармана какой-то предмет, раздался щелчок, и в свете фонаря тускло блеснуло лезвие.

– Ну всё, хана тебе, шкет! Порежу на лоскуты…

Учитывая состояние грогги, в котором наверняка всё ещё пребывал вражина, я не рассчитывал на резкость его движений. А вот моя никуда не делась, так что сначала я вновь пустил в ход ногу, выбив нож из руки мелкого, а затем уже с правой зарядил в переносицу. И вновь я услышал хруст, на этот раз более явственный. Похоже, парню остаток жизни придётся провести с кривым носом.

Он стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону и прижав ладони к лицу, а у меня после выброса адреналина начался отходняк, сопровождаемый, в частности, лёгким тремором рук. Я сделал несколько глубоких вдохов, сосчитал про себя до десяти и, немного вернувшись в норму, решил, что более задерживаться здесь не стоит. Тем более что снизу по Карла Маркса двигалось транспортное средства, в котором я без труда опознал патрульный УАЗик. Ну как же, моя милиция меня бережёт! Как всегда вовремя, подоспели к шапочному разбору. И мне тут оставаться совершенно ни к чему. Чтобы потом на меня повесили членовредительство с последующей постановкой на учёт в ИДН[3], или вообще отправили в колонию для малолетних преступников? Нет уж, увольте, меня здесь не было!

До типографии можно было добраться и дворами, для начала нырнув в ту же подворотню, из которой появились неудачливые любители подымить за чужой счёт. Далее проходными дворами я за десять минут дошёл до типографии. На «вертушке» сидел пожилой вахтёр, лицо и имя которого у меня напрочь стёрлись из памяти, хотя я и помнил, что «привратник» имел место быть на входе в здание типографии. Поэтому я обезличенно сказал:

– Здрасьте! Моя мама ещё не выходила?

– А, Максим, здравствуй! – проскрипел старичок. – Нет, не выходила ещё. А ты чего это, встречать её пришёл?

– Ага, решил вот проводить, мало ли, время тёмное, а так мне и ей спокойнее.

– Ишь ты, молодец! – удостоился я похвалы вахтёра. – А вот и она идёт!

Точно, в глубине коридора показалась знакомая фигура, спустилась по небольшому лестничному пролёту и встревоженно-удивлённо замерла.

– Макс! Ты что здесь делаешь? Что-то случилось?

– Нет, мам, всё нормально, – улыбнулся я, забирая у неё тяжёлую полотняную сумку, и повторил озвученную чуть раньше вахтёру версию. – Просто решил тебя встретить, ночь же практически на дворе, мало ли…

– Ой, ну какой же ты у меня молодец! – она тоже непроизвольно повторила выражение старичка, приобняла и взъерошила волосы на моей голове. – Мой мужчина! Но вообще ты зря так переживаешь, я за тебя куда больше буду переживать, если ты возьмёшь за правило встречать меня со второй смены. Ведь по дороге тебе могут и какие-нибудь пьяные встретиться, и хулиганы…

Ага, просто пьяные хулиганы, с парочкой таких только что имел удовольствие познакомиться. И это знакомство для них закончилось весьма плачевно.

– Мам, я боксом занимаюсь, уж как-нибудь сумею за себя постоять… Что это у тебя в сумке такое тяжёлое?

– Молоко сегодня давали, пять пакетов, надеюсь, не успело прокиснуть, сейчас домой придём – и сразу кипятить буду. Если б знала, что буду давать, не посылала бы тебя в молочный. По идее нам 3-го и 17-го числа «вредное молоко» дают, а тут что-то решили пораньше.

Ага, есть такое, молоко за вредность называется, мама его переименовала во «вредное молоко». Дают его по рекомендации врачей, якобы молочка выводил из организма свинец. Ну не знаю, насколько это реально помогает, вон наборщику (весьма кстати вспомнил, как его зовут – дядя Юра Воробьёв) оно не помогло сохранить желудок. Да и практически всё молоко мама отдаёт мне, так как я могу его пить литрами, особенно в охлаждённом виде. И эта любовь к молочным продуктам сохранилась у меня на всю жизнь, хоть диетологи и утверждают, что лактоза полезна только в юном возрасте.

Когда мы приближались к месту битвы с пьяными отморозками, я слегка напрягся. Но там уже никого не было, видно, парней забрала подъехавшая милиция. Лишь несколько тёмных пятнышек на асфальте свидетельствовали о моём недавнем триумфе. Возможно, где-то тут лежат и выбитые зубы, если таковые имелись, но в полусумраке утруждать себя поисками я не собирался.