Второй выстрел

Отец всю жизнь сводил женщин с ума.

Эту фразу я заготовил заранее. Именно так мне хотелось начать. Прямо так, в самую суть — in medias res: «Мой отец всю жизнь сводил женщин с ума…» А теперь я вижу, что это начало никуда не годится. Выглядит эффектно, но… непонятно, что делать дальше Опыта у меня никакого, вот в чем беда. Приходится на ходу соображать. Прежде всего, важно уяснить, что я такое пишу? Что это — дневник или повесть? Для души или для почтеннейшей публики? Тут дело не принципа, а техники. Пока не пойму, кому мое сочинение адресовано, я не буду знать, с чего мне его начать. Можно начать прямо с убийства — наверное, так было бы эффектнее всего — но ведь мне-то теперь известно, откуда ниточка тянется. По сути дела все это началось задолго до того дня и даже задолго до письма, которое так подействовало на моего отца… Но если начать оттуда, то все будет ясно сразу — и никакой тебе загадки, то есть никакого детектива. Самого себя мне интриговать незачем, а читателя, конечно, нужно — вот и получается, что решать надо заранее.

Но если совсем уж честно, то это всего лишь игра. Потому что ответ на вопрос я знал с самого начала, еще до того, как сел писать. По-моему, тот, кто начинает дневник с утверждения, что он не предназначен для посторонних глаз, всегда лукавит. Если не предназначен, то зачем об этом писать? В общем, скажу прямо: да, я очень надеюсь, что эти записки прочту не только я. Другой вопрос — зачем мне это нужно, поскольку на шумный успех я не рассчитываю, да и странно было бы… На этот вопрос есть два ответа — цинический и, так сказать, психоаналитический. Ответ цинический: мне жалко, что готовый детективный сюжет пропадает даром. А психоаналитический состоит в том, что я не могу больше оставаться с этой историей один на один. Мне необходимо от нее освободиться, превратить ее в чтиво, в предмет для развлечения посторонних людей. Не знаю, понятно ли я выражаюсь. А впрочем — какая разница! Все это случилось ровно два года назад, а полгода назад я понял, что так и не разделался с этой историей окончательно. Тогда же мне пришло в голову, что неплохо было бы все это описать. Мне показалось, что если описать все словами, причем именно так, чтобы вышел не дневник, а книжка, беллетристика, и чтобы там было как можно меньше психологии, а только события — то я, наконец, от всего этого избавлюсь и перестану об этом думать. Полгода я носился с этой мыслью, все никак не мог начать… Ну а сегодня все-таки решился. Вот, собственно, и все, вот и вся предыстория. Теперь несколько слов о себе — и все, отступать больше некуда…

Итак. Меня зовут Владимир Раевский. Мне девятнадцать лет, тогда, соответственно, было семнадцать. Я студент биологического факультета. В то лето я перешел на второй курс — я не вундеркинд, просто в школу пошел с шести — так вот, я перешел на второй курс и влюбился… Нет, не буду забегать вперед. Насчет «влюбился» — это потом. И рассказывать о себе тоже больше не буду: для первого представления — достаточно, прочее выяснится по ходу. А начну я, пожалуй, все-таки с письма, точнее, не с письма, а с того разговора, который состоялся прямо перед его получением — совершенно незначительного разговора, который в свете дальнейшего приобрел неожиданный смысл и который я потом столько раз вспоминал…