Второй выстрел

ГЛАВА 16

Только что перечитал написанное — и засомневался. Суховато выходит. Никаких описаний — ни погоды, ни природы. Пейзажей нет. Портретов, и тех — раз, два и обчелся. Почему, к примеру, не рассказать, что у Глинки были довольно длинные черно-седые усы, как у запорожского казака, находившиеся в странном несоответствии с толстенными линзами? Ну Гоша — ладно, Гоша был просто смазливый мальчик с картинки, тут писать не о чем… И вообще… У читателя — гипотетического, конечно, — может сложиться впечатление, что в те дни я вообще не жил, не ел, не пил, ничем не занимался — только беседовал с Мышкиным да разгадывал загадки. Вот по этому поводу мне хотелось бы объясниться. Я, конечно, и ел, и пил, и занимался разными вещами — например, ходил в университет, — но не думаю, чтобы это было кому-нибудь интересно. Я ведь не автобиографию пишу и не мемуары. А для детектива лишняя информация, по-моему — только лишняя путаница. Я с самого начала решил писать только о том, что имеет прямое отношение к делу. Может, я и ошибся, а может, и нет — не знаю, не мне судить. Это во-первых. А во-вторых вот что. Я, конечно, много чем занимался, но все-таки и голова моя, и душа постоянно были заняты этой историей минимум на три четверти. Между прочим, в эти дни я впервые завалил лабораторную по биологии — в основном, именно потому, что никак не мог сосредоточиться. Это было как раз после переговоров с Андреями-Матвеями.

Одна вещь меня, впрочем, все-таки несколько отвлекла. Полуобъяснение-полупримирение с Машкой. Я был уверен, что она не простит меня никогда и ни за что: ведь это я исчез, перестал звонить и все такое… При ней давным-давно состоял другой кавалер, у нее вообще не было в них недостатка. В общем, ситуация казалась мне абсолютно безнадежной, и временами я готов был волосы на себе рвать… И вдруг она подошла ко мне сама, как ни в чем не бывало… Уже потом, много дней спустя, я спросил — почему? «А ты бы тогда на себя посмотрел!» — коротко ответила она. Словом, я недооценил женского гуманизма и способности к состраданию. Женского сердца, одним словом. Хорош же я был, если она меня так пожалела, что даже простила!

Из-за Машки я, как ни странно, снова стал думать об Ольге. Я хочу сказать — о ней самой, а не о том, кто ее убил. Хотя это тоже не совсем точно. Я не столько думал о ней, сколько пытался разобраться в себе и понять, что за затмение нашло на меня тем летом. Что-то тут было такое, чего я сам не мог постичь, что-то совсем на меня не похожее, и это не давало мне покоя.

Размышляя об Ольге, я, естественным образом, вспомнил о Леле, о своем обещании «не пропадать» и почувствовал легкие угрызения совести. Неохота мне было ей звонить… а с другой стороны, вроде надо бы… Или не надо… Я подумал, подумал и все-таки позвонил — спросить, не нужно ли чего. Леля немного помялась, а потом сказала: да, нужно — картошки нет, хорошо бы привезти килограммов десять — пятнадцать. На следующий день я заехал на рынок, купил картошки, а заодно и других овощей и отправился со всем этим добром к Леле.

В Ольгиной городской квартире я не был ни разу. Отчего-то мне представлялось, что она должна быть похожа на ту, в которой жили Марфуша с Сонькой. Не обстановка, а сама квартира. Эта, однако, оказалась побольше и получше. Дверь в одну из комнат была плотно закрыта.

— Олечкина… — пояснила тетка, указав на нее кивком головы. — Я туда не хожу. Пол вымыла, пыль стерла — и закрыла. Не хожу. Говорят, надо с вещами разобраться. Не могу пока…

Я предпочел бы отдать картошку и уйти, но это было бы с моей стороны просто бесчеловечно. Поэтому я покорно проследовал за Лелей на кухню, к большому овальному стопу, накрытому развеселой клеенкой. Леля разлила чай и принялась делиться новостями. Я слушал вполуха, говорил: «Угу» и выжидал подходящего момента, чтобы вылезти со своим «мне пора». И вот, когда я совсем уже было открыл рот, она вдруг произнесла фразу, которая зацепила мое внимание.

— Золотые вы мальчики, ей-богу! — сказала она. — Что бы я без вас делала! Без тебя, например, Володечка, дай тебе бог здоровья! Матвей тоже очень помогает. С дачи меня перевез и вообще… Про Витеньку я уж не говорю. Без него бы я в тот день вообще пропала.

Под «Витенькой» явно подразумевался Глинка. Других Витенек среди нас не было.

— В какой — «тот день»? — переспросил я.

— Как — в какой? — удивилась она. — В тот день, в тот самый… Когда Олечку… увезли…

Она отвернулась в поисках носового платка и, не найдя его, промокнула глаза лежавшей на столе бумажной салфеткой.

— Не пойму я, Леля… — снова растерянно переспросил я. — При чем здесь Глинка?

— Как — при чем? — она удивилась еще больше. — Да ты не знаешь разве? Ведь как оно тогда все было?.. Я приехала… увидела… — стою, кричу, зову на помощь, а кого зову — не знаю, и что делать — не знаю. Ужас такой!.. И тут как раз дверь открывается — Витя приехал. Случайно зашел, просто в гости, повидаться… А у нас такое!.. Ну он, конечно, сразу — к телефону и позвонил в «скорую», прямо в свою больницу. Ее прямо туда и отвезли. И сам он с нами поехал.

«А машины не было, — мелькнуло у меня в голове, — Не приехал он, а пришел пешком, бродил где-то в окрестностях. Или я проглядел? Мог и проглядеть: ничего, кроме «скорой», не видел — с перепугу…»

Машина тут, впрочем, была не самое главное. Тут вырисовывался сюжет, куда более занимательный…

— Почему к нему в больницу? — спросил я, все еще предполагая, что она что-то путает. — Он ведь психиатр…

— Ну да, психиатр. В городской больнице, в психиатрическом отделении, — кивнула тетка и снова промокнула глаза. — Тех, кто… с собой кончает… как раз туда и отвозят… в психиатрическое…

«Ну и ну! — мысленно воскликнул я. — А ведь кто-то из нас с Мышкиным предполагал что-то в этом роде, уж не помню, кто именно». Только нам это показалось слишком невероятным. Жизнь, однако, как обычно, превосходила все ожидания. Вновь возникала тема загадочной таблетки. Якобы, витамина… Если Глинка заранее собирался приехать на следующий день и взять все в свои руки… — это существенно меняло дело. Правда, в этом случае он должен был знать, что Лели с утра не будет… Что ж, в конце концов и это не исключено — вполне мог слышать какие-нибудь разговоры… Кстати, Ольга тогда сказала мне об этом по телефону, так что тут как раз все сходится… В общем, с этой информацией следовало немедленно бежать к Мышкину. Меня охватил азарт гончей. Хотя… Что, собственно, мог сделать мой бедный друг, начисто лишенный в этом случае официальных полномочий? Никто ничего не докажет. А Глинка, разумеется, с нами и разговаривать не станет. «Если Мышкин правильно разгадал смысл треугольника: асфоманты — отец — спецслужбы, — вдруг подумалось мне, — то все это вдвойне и втройне глупо. Секретная служба свято хранит свои тайны, а те уже давно разгаданы! Глупость, глупость полнейшая. И при чем здесь Глинка — убей, не пойму…»

Заметьте, что размышляя об этом, я продолжал сидеть за столом и попивать чаек. А между тем мне стоило большого труда не вскочить и не рвануть немедленно к Мышкину, вопреки всем моим рассуждениям о его беспомощности. Хорошо, что Леля не отличалась наблюдательностью… Наконец я счел, что момент настал, и принялся благодарить и прощаться.

— Да что ты, Володенька! — вздохнула тетка. — Мне-то только радость.

Я уже стоял в дверях, и тут она вдруг спохватилась:

— Ах! Чуть не забыла! У меня ведь еще просьба. Тут книжки лежат… этого… американца-то… Джефа. Он хотел на дачу зайти, а здешнего адреса у него нету. Как его найти, не знаешь? Я б ему позвонила…

— Надо посмотреть в той газете, где он работает. Телефоны редакции… — сказал я. — Знаете что? Давайте их мне, я сам отвезу.

Откровенно говоря, я подумал, что так будет проще, чем звонить и договариваться от ее имени. Книги оказались двумя здоровенными словарями политической и экономической лексики. Я обалдел. Леля заметила мое недоумение и пояснила:

— Это они с Юрой обменивались… через Олечку.

— Понятно, — кивнул я. — Я его обязательно найду и передам. Не беспокойтесь.

Первым делом я все-таки позвонил Мышкину — из ближайшего автомата. Телефон не отвечал. Тогда я решил поскорее разобраться с Лелиным поручением — чтобы за прочими делами о нем не забыть. Тут мне повезло. Газета, в которой работал Джеф и которую обычно так просто не купишь, обнаружилась в ближайшем киоске. Откуда-то из старых разговоров у меня в мозгу засела информация, что он работает в отделе хроники. Я набрал номер и после недолгой путаницы, вызванной наличием в отделе двух Джефов, добрался до того, который был мне нужен.

— А, книги! — сказал он. — Хорошо. Если хочешь, я могу к тебе за ними заехать. Но это вечером, после работы.

Этот вариант меня не очень устраивал. К вечеру я надеялся все-таки раздобыть Мышкина. Вообще после Лелиного рассказа про Глинку у меня почему-то появилось ощущение, что я страшно занят.

— А может быть, ты сам заедешь прямо сейчас? — продолжал Джеф. — Сюда, в редакцию. Выпьем кофе…

— Ладно, — сказал я. — Заказывай пропуск.

Минут через пятнадцать мы с Джефом сидели вдвоем в его микроскопическом кабинете, где вообще-то не было места ни для кого и ни для чего, кроме бумаг и компьютера. Именно так — сидели, хотя сначала я собирался отдать словари и уйти. Но меня, как выяснилось, ждал очередной сюрприз.

— У тебя есть пять минут, Володя? — спросил Джеф. — Я хотел бы поговорить. Совсем недолго.

Я кивнул.

— Что будешь пить?

Я огляделся в растерянности, пытаясь понять, где он ухитряется прятать напитки.

— Это не здесь, — улыбнулся Джеф. — Есть специальная комната. Это — святое.

— Ничего я не буду, спасибо. Или нет, буду. Кофе, если можно.

— Нет проблем. Момент!

Он ушел и почти сразу же вернулся, неся кофе для меня и бутылку воды для себя. Я решительно не представлял, о чем он собирается говорить.

— Давно хочу спросить тебя, Володя, — начал он, особенно тщательно выговаривая слова. — Ты был в гостях у Ольги в тот вечер, когда она приняла снотворное?

— Нет, — недоумевая ответил я.

— А кто был?

— Да многие… Почему ты спрашиваешь?

— Значит, тебя там не было… — не отвечая, пробормотал он себе под нос. — Тогда вот что… Скажи, тебе не кажется странной вся эта история?

Я сделал вид, что не понимаю.

— О чем ты?

— Я был там, — медленно проговорил он. — В тот день. И разговаривал с Ольгой. И я бы ни за что не сказал, что через несколько часов она это сделает. Ни за что. Ты меня понимаешь? Совсем не похоже.

— Я… я думал об этом… — признался я.

— Да? Значит, ты тоже? А ты не думаешь, что об этом стоило бы рассказать… в милиции?

— Пробовал, — сообщил я, не вдаваясь в подробности. — Милиция не видит оснований для беспокойства. Версия самоубийства кажется им убедительной. Все.

— Может быть, стоит поговорить с теми, кто был там вечером? Вдруг кто-нибудь что-то заметил…

— Уже разговаривал. Со всеми, — сказал я.

— И что?

— Да в общем, ничего. Ничего интересного. Никто ничего не знает.

В мои планы не входило вводить его в курс дела.

— А почему ты не говорил со мной? — ни с того ни с сего поинтересовался он.

Я очень удивился.

— С тобой? А зачем с тобой разговаривать? Тебя же там не было. Вернее, ты был, но никого другого в тот момент не было.

— Почему не было? Было. То есть была, — поправился он. — Правда, это неважно.

— Кто — была? — я вытаращил глаза.

— Не знаю, кто. Какая-то средняя женщина.

— Не понимаю, — растерянно проговорил я. — Как это — «средняя»?

— Не так сказал? — огорчился Джеф. — Ах да! Не средняя, а среднего возраста… нет… средних лет.

Не понравилось мне это.

— Как она выглядела? — спросил я, с трудом ворочая языком и пытаясь понять, чем это бессмысленное сообщение меня задевает.

— Не знаю, — он пожал плечами.

— Ты ее не видел?

— Нет. Они с Лелей были на кухне.

— Откуда же ты знаешь, сколько ей лет? По голосу понял?

— Нет. Голоса я не слышал. Она молчала.

Я перестал понимать что бы то ни было.

— Джеф! Как ты можешь знать, что у Лели в гостях была женщина, да еще знать, какого она возраста, если ты ее не видел и не слышал?

— Очень просто, — он снова пожал плечами. — Я слышал Лелю. Она что-то рассказывала про варенье… Как ты думаешь, велика ли возможность, что она говорила с мужчиной?

Я вынужден был признать, что невелика.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул он. — И возраст… Попробуй представить себе молодую девицу, которая сидит с Лелей и обсуждает варенье…

— Ну знаешь! — возмутился я. — Это как-то несерьезно.

— Пускай несерьезно, — Джеф продолжал стоять на своем. — Ты скажи: можешь представить или не можешь?

— Теоретически могу, — я упирался, хотя в душе был почему-то уверен, что он прав.

— Теоретически! — хмыкнул он. — Теоретически это мог быть мужчина-повар. А я говорю про степень вероятности. Хотя вообще-то не думаю, что это имеет какое-то отношение. Я просто так рассказал — для точности.

Мы еще немного попереливали из пустого в порожнее — он явно старался вытянуть из меня хоть какую-нибудь информацию — не поверил, что я ничего не знаю, — а я вовсе не собирался ею делиться. На том и расстались. Расстались, впрочем, друзьями.

«Средняя женщина», строго говоря, вообще не заслуживала внимания. Ну зашел кто-то к Леле попить чайку и узнать про варенье. А то, что мне померещилось, было, конечно, заведомой глупостью. Моя мать — последний человек, который мог бы забежать к Леле «на чаек». Уж скорее это могла быть Марфуша. Она-то как раз захаживала — я уже говорил. Хотя… Марфуша в тот день была занята сборами, не думаю, чтобы у нее было время рассиживаться с Лелей… А еще это могла быть любая из незнакомых или малознакомых дачных соседок. В общем, я сделал над собой усилие и выкинул эту «среднюю» из головы.