Вышел хеджер из тумана

«Ты получил дар предвидения, парень»

Следующим утром его Wall Street Journal снова содержал описание событий предстоящего дня. Мучаясь суевериями и боясь спугнуть свою удачу любым отступлением от сложившегося ритуала, Джад просмотрел только список самых активных акций и столбец комментариев. Единственным заметным изменениям подверглась только цена акций компании Motorola, поднявшись на 5 долл. до 85. Затем, ведомый каким-то первобытным инстинктом, Джад вновь захоронил газету в глубинах все той же самой урны.

Когда он позвонил в Pinnacle этим утром, секретарь ответил, что с ним хочет поговорить мистер Райнландер. «Этот высокомерный ублюдок хочет говорить, но не разговаривать со мной. Как обычно. Но если моя газета не будет давать сбоев, я сам буду решать, с кем мне разговаривать», — думал Джад.

— Знаете, Джад, — начал Райнландер, напирая на свой гарвардский акцент, — похоже, вы оказались правы на счет новостей об Amgen и презентации Texas Instruments. Это был хороший материал.

— Достаточно было подробно изучить отчеты об исследованиях Amgen, чтобы понять, что они близки к цели, а производственные данные Texas Instruments за последний месяц ухудшились, — Джад слышал свои слова как бы со стороны и улавливал в них незнакомую бойкость.

— Хорошо, я думаю, что вы правы, — ответил Райнландер. — Хотя мои парни до этого не додумались. Как вы считаете, у Amgen есть шанс подняться еще выше?

— Прямо сейчас нет. Но я поговорю со своим консультантом в начале следующей недели и сообщу вам, если узнаю, что что-нибудь намечается.

— Да, конечно, — сказал Райнландер. — Сделайте это. Какие бумаги нравятся вам сейчас?

— Ну, я думаю, что компанию Motorola сегодня ожидает подъем на новостях о новой линейке 3G-annapaTOB. Я предполагаю, что они собираются объявить о выпуске новой, более дешевой модели телефона со встроенной камерой. Но я вижу в этом лишь краткосрочный эффект. У меня нет на этот счет долгосрочных идей.

— Да. Если они действительно выпустят на рынок новый телефон с камерой, их акции повысятся. Рынок будет положительно удивлен. Эти акции были мертвы довольно долгое время. Почему бы вам не купить для меня сто тысяч этих бумаг?

Джад помнил, что акции Motorola поднялись более чем на пять пунктов после объявления о выпуске новой модели, но по небрежности он не заметил время публикации этого объявления. В результате тем утром он, побоявшись упустить момент для покупки, выставил заявку на покупку всех 100 тыс. акций прямо в момент открытия рынка, которая и была выполнена немедленно по цене 79,8 доллара. К 11:00 на слабом рынке акции Motorola снизились на 2,2 доллара, подойдя к уровню 77,8.

— Ожидается подъем, говорите?! — рычал Райнландер. — Вы хоть раз в жизни выполняли заказ на 100 тыс. акций?

В предстоящий рост было действительно трудно поверить. Но сразу после обеда сообщение от Motorola просочилось в печать. Ее акции оживились и зафиксировались на уровне 80 долл. Затем парни из CNBC взяли интервью у аналитиков и сделали истеричные комментарии, после чего акции поднялись до 82,5 долл. Затем торги были приостановлены, и, как раз перед окончанием, акции Motorola вновь начали торговаться уже на уровне 85 долл.

Райнландер снова позвонил после завершения торгов.

— Эй, Джад, вы просто красавчик. Вы совершенно точно просчитали эти акции Motorola. Что мне делать завтра с этими бумагами, держать или избавляться?

— Позвольте мне переспать с этим вопросом. Я сообщу вам утром.

— Хорошо, доктор, хорошо. Как скажете. Похоже, ты получил дар предвидения,парень!

Но следующим утром, когда Джад тщательно и неукоснительно следуя ритуалу, купил газету, дождался поезда и раскрыл страницу со списком самых активных акций, он увидел совершенно обычные данные, полностью соответствующие итогам вчерашних торгов. Странно, но это открытие, хотя и повергло Джада в шок, но не стало для него ударом, он даже испытал нечто похожее на облегчение.

Джад не был ни слишком впечатлительным, ни самосозер-цательным человеком, особенно в трезвом состоянии, и то, что произошло с ним, было настолько необычно и началось настолько неожиданно, что он не был особенно склонен анализировать это явление или волноваться о его временном исчезновении. Непонятно почему, он был фатально уверен в том, что его «особенный» Journal (так он для себя его теперь называл) обязательно появится снова, и все, что для этого требуется, это твердо придерживаться заведенного порядка. Так или иначе, тем утром Джад, не испытывая особого расстройства, прочел газету особенно внимательно, и когда позвонил Райнландер, спокойно сказал ему, что, по его мнению, акции Motorola имеют шансы еще немного подрасти. Как оказалось впоследствии, за несколько следующих дней эти бумаги действительно поднялись еще на несколько пунктов.

Вот так это все началось. Время шло, Джад получал свой «особенный» Journal примерно один раз в неделю, но без какой-либо четкой последовательности. Он не мог обнаружить никакой системы. В газетном киоске лежала стопка Journal, и каждый покупатель получал из этой стопки экземпляр, лежащий сверху. Однажды слепой продавец газет из киоска Порт-Честерской станции проболел в течение 10 дней, потом в конце августа он брал двухнедельный отпуск, и в это время Джад не получил ни одного «особенного» экземпляра. Когда же чудо все-таки происходило, в газете каждый раз были указаны цены следующего дня, и тогда Джад со священным трепетом четко выполнял ритуал, никогда не читая ничего, кроме списка самых активных акций и столбца с рыночными комментариями. Он считал, что выход за эти границы будет злоупотреблением и, возможно, подвергнет опасности самое существование «особенного» экземпляра. Он никогда и никому не рассказывал о тайне своего новооткрытого успеха. Он не мог объяснить почему, просто инстинктивно чувствовал, что делать этого не следует.

Несмотря на свои дурные предчувствия, Джад был весьма умен и изобретателен, стараясь извлечь максимальную пользу из открывшихся ему возможностей. Он был достаточно осторожен и держал рот на замке в те дни, когда пророчества отсутствовали. Иногда в «особенном» экземпляре говорилось о критической рыночной силе или слабости, и тогда Джад озвучивал эти инвестиционные идеи, чтобы создать себе репутацию человека, изумительно чувствующего краткосрочные рыночные тенденции. Инвестиционные и хеджевые фонды обрушивают на читателей массу комментариев и прогнозов, но последующие рыночные события позволяют очень эффективно идентифицировать те аналитические материалы и их авторов, чьи прогнозы оказывались близки к истине. По истечении шести месяцев о Джаде заговорили, как о хорошем знатоке рынка, а через несколько лет, он был уже известен как один из великих трейдеров, и его имя стало брендом.

Управляющие портфелем ловили каждое его слово и делали это не напрасно, поскольку утренняя беседа с Джадом в тот день, когда он получал свой «особенный» экземпляр Journal могла дать им возможность заключить поистине драгоценную сделку. Беседы за обедом были уже не столь полезны, и, конечно, в четыре из пяти торговых дней Джад не мог сообщить своим внимательным слушателям ничего потрясающего. Однако управляющие были столь загипнотизированы, столь заинтригованы самой идеей пообедать с великим Джадом и возможностью сказать потом, что они впитали его мысли, что большинство из них никогда и не замечало, что в процессе этого общения они так и не получили никакой ценной информации. Канал CNBC непрерывно приглашал его принять участие в своих программах, но он никогда не соглашался, делая вид, что это его не интересует. На самом деле он опасался, что проявление гордыни может привести к исчезновению чуда.

Джад старался заполнять обычные дни своим ирландским обаянием и ничего не значащей уолл-стритовской болтовней. Он убедился, что не наносит окружающим никакого ущерба, когда, не имея достоверных данных, не дает никаких прогнозов. Время от времени кто-нибудь бывал достаточно бестактен и позволял себе в шуточной форме выразить удивление и поинтересоваться, откуда он черпает свою инсайдерскую информацию, и для таких личностей Джад окутывал каждую свою подсказку маскировочной пеленой из области фундаментального анализа. Например, утром того дня, когда акции горнодобывающей компании должны были подняться на четыре пункта, он выдавал фразу типа: «Мой анализ состояния китайской экономики заставляет меня полагать, что цены на железную руду ожидает значительный рост». Он тщательно избегал предсказывать события, носящие форс-мажорный характер, такие как смерть президентов компаний, и, кроме того, он редко озвучивал имеющуюся у него инсайдерскую информацию о предстоящих слияниях компаний или появлении судебных исков.

Через год Джад поднялся к вершинам славы. Он стал звездой и обеспечивал своей компании Hudson огромный приток клиентов и денег. Один крупный хеджевый фонд предложил сделать Hudson своим главным брокером, если заниматься обслуживанием их счета будет Джад, а Сонни Линсикум предложил ему плату за консультации. Партнеры Hudson не знали, как быть. В течение многих лет Джад был обычной посредственностью, но теперь он взлетел на гребень волны. Если он действительно настолько хорош, они должны были сделать ему предложение стать партнером компании. Вместо этого они предложили ему пост исполнительного директора, но Джад отказался, заявив, что хотел бы получать процент от произведенной им прибыли. В итоге в 2003 году он получил в качестве зарплаты 4 млн долл.

Неудивительно, что в образе жизни Джада тоже произошли изменения. Он стал более тщательно относиться к своему гардеробу, но проявлял пижонский вкус, предпочитая зауженные костюмы от Хьюго Босс и причудливые рубашки от Пинка, следуя таким образом моде молодого поколения инвестиционных управляющих.

Его прическа стала более длинной, и он стал меньше пить. Он купил очень дорогой сезонный билет на игры любимой бейсбольной команды. Он никогда больше не называл свою жену «старой леди» и даже стал поговаривать о намерении собрать коллекцию произведений искусства. Конечно, он все еще ездил на работу на поезде от Порт-Честерской станции, хотя домой он теперь все чаще возвращался на такси.

Как рассказал мне Джад, когда я навестил его в больнице и узнал эту историю, ирония заключалась в том, что он никогда не использовал получаемую информацию для вложения собственных денег. Он был настолько озабочен управлением активами своих клиентов, что не задумывался о торговле ради собственной выгоды. Но даже когда он все-таки вспоминал о собственных инвестициях, его волновал долгосрочный прирост капитала, и в этом отношении имеющаяся у него информация не могла принести значительной выгоды.

Приблизительно в это время началось мое участие в этой истории. Мы продолжали встречаться с Джадом по утрам на станции Порт-Честер, и я был в курсе его феноменальных инвестиционных успехов. Хотя мы с Джадом не были наперсниками, думаю, что я был для него, так же как и он для меня, старым добрым приятелем по бизнесу И, конечно, ни я, ни кто-либо другой не имели ни малейшего понятия о том, из какого источника Джад черпает свои знания. Мой хеджевый фонд тоже пользовался услугами Джада, но наш счет был не настолько велик, чтобы мы могли считаться привилегированным клиентом, и я не припомню случая, чтобы Джад давал мне какие-либо подсказки в те моменты, когда мы вместе выходили из поезда. Я должен сказать, что никогда не замечал ничего необычного в его поведении при чтении им утренней газеты.

В том июне моя пожилая тетушка находилась на лечении в Нью-Йоркском центральном госпитале со сломанным бедром. Поскольку мы с ней всегда были близки, я посещал ее там один или два раза в неделю. Однажды утром в середине июня я услышал в поезде разговор о том, что днем ранее прямо в вагоне с Джадом случился сердечный приступ, и он был снят с поезда на 125-й улице и доставлен на «скорой» в Нью-Йоркский центральный госпиталь. В тот день после посещения своей тетушки я заглянул в палату Джада. Он лежал там под кислородным тентом под надзором частной медсестры довольно сурового вида. Я пробыл в палате всего несколько минут и успел пробормотать лишь несколько обычных в таких случаях банальностей, прежде чем меня выпроводили за дверь.

Два дня спустя его доктор позвонил мне в офис. Оказалось, чти Джад настойчиво просит, чтобы я как можно быстрее снова навестил его в больнице. «Сейчас я перевел его из реанимационной палаты, — сказал доктор, — но я пока еще не допускаю к нему посетителей и сделаю исключение только для вас. Дело в том, что он очень настаивает на вашем визите. Ему очень нужно поговорить с вами. Хочу вас предупредить, что его состояние все еще остается чрезвычайно критическим. В поезде с ним случился удар, вызвавший обширный сердечный приступ, который может повториться в любой момент. Его сердце фактически остановилось примерно на минуту, и, возможно, недостаток кислорода в этот период привел к некоторым повреждениям головного мозга».

В тот день я нашел Джада полулежащим на подушках в больничной койке. Он выглядел бледным и измученным, но был настроен по-боевому. Он явно шел на поправку.

— Доктор рассказал вам о моем состоянии? Он полагает, что я буду жить, и по причинам, о которых я расскажу позже, я уверен, что буду жить, но я уже не смогу вести свои дела, как прежде. Я просто не смогу использовать на практике те возможности, которые у меня имеются, — он сделал паузу.

— Сейчас я вам кое-что расскажу, — продолжил он, — и вы поймете, что я имею то, что вы могли бы назвать действительно уникальным шансом, и я собираюсь предложить вашей компании свои услуги. Я смогу указывать вам акции, которые существенно изменятся в цене в тот же день, и вы сможете с выгодой использовать эту информацию. Фактически все, что мне для этого нужно, это доезжать по утрам на поезде до Центрального вокзала, после чего передавать вам всю необходимую информацию. Все нюансы моего сотрудничества с вашей компанией мы можем оговорить позже.

В тот момент я решил, что его мозг был серьезно поврежден, но затем он рассказал мне историю, которую я изложил выше. Должен сказать, что, слушая его и глядя ему в лицо, я невольно верил в этот невероятный рассказ. Это звучало слишком фантастически, чтобы не быть правдой. И не забудьте, что я в течение довольно долгого времени воочию наблюдал, как постепенно спивающийся продавец-неудачник удивительным образом превращается в необыкновенно успешного краткосрочного трейдера.

— Как вы понимаете, — говорил Джад, — мы с вами можем хорошенько заработать на этом. Я буду получать все тот же эксклюзивный материал, но отдавать его только вам, и никто не будет знать о рынке больше вас. Я думаю, что мы сможем увеличить вашу годовую доходность не менее чем на 10 %. Это приведет к росту активов вашего фонда, но и тогда наша стратегия не перестанет работать, потому что я ни разу не заметил, чтобы размер открываемых в соответствии с этими предсказаниями позиций каким-то образом повлиял на их достоверность. Что касается юридической законности таких сделок, то я думаю, что Элиот Шпитцер и Комиссия по ценным бумагам и биржам только посмеялись бы, узнав источник вашей инсайдерской информации. А теперь позвольте мне рассказать вам о том, что случилось в прошлый вторник.

Как оказалось, в предыдущий вторник экземпляр Journal вновь оказался особенным, но не таким, как прежде. На этот раз газета описывала события не предстоящего дня, а заглядывала вперед на целую неделю.

— Вы представляете, что это означает? — спросил Джад заговорщицким шепотом, наклоняясь ко мне. — Только подумайте, насколько более высокую прибыль можно получить, имея шестидневную фору перед остальным рынком! Вскоре мы станем самым крупным хеджевым фондом в мире. Я не думаю, что появление одного экземпляра означает, что теперь мы постоянно будем получать более долгосрочные прогнозы, но даже если такой шанс будет выпадать лишь изредка...

Я уже начал представлять себе небо в алмазах, но в этот момент в палату вошла медсестра. Оказалось, что мы беседуем уже более двух часов, и она категорически настаивала на том, что больному необходим покой. Мы обменялись рукопожатием, и перед самым уходом я сказал какую-то глупость, типа «берегите себя».

Внезапно Джад помрачнел.

— Я не успел рассказать вам еще об одном сообщении, которое я увидел в том самом «особенном» экземпляре Journal за прошлый вторник.

— Что же там было?

— На странице С-2 рядом с колонкой рыночных комментариев, датированных 23 июня, т. е. следующей средой, было сообщение о том, что Hudson & Company с глубоким прискорбием извещают о смерти своего друга и партнера Джадсона Томаса.

Я испуганно уставился на него. Он пристально наблюдал за моей реакцией, и его брови насмешливо изогнулись.

— Так что, как видите, — продолжил он, — удачи, которые сопровождали меня в последнее время благодаря достоверности информации, содержащейся в моих «особенных» экземплярах Journal, не оставляют сомнений в том, что я не смог бы избежать сердечного приступа в прошлый вторник. Вероятно, его вызвал тот эмоциональный удар, который я испытал, когда увидел свое имя в некрологе. Я убедил врачей в необходимости вернуть меня в палату интенсивной терапии в предстоящий понедельник и собираюсь пробыть там до тех пор, пока опасный период не закончится. Я попросил доктора быть рядом со мной в течение всего вторника. Я не хочу рисковать.

Я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Я не мог задать ему пришедший мне в голову вопрос. Если до сих пор не было никаких признаков того, что совершение любых действий на основе полученной из газеты информации каким-то образом изменяет последующие дневные цены или как-то влияет на точность газетного прогноза, то почему он думает, что на сей раз он сможет своими приготовлениями повлиять на степень достоверности новости, опубликованной в том же Journal? Что мне оставалось делать? Я лишь кивнул и покинул палату.

В тот уикенд я отправился в давно запланированную поездку во Флориду. В субботу я позвонил в больницу, и медсестра сообщила мне, что Джад снова находится в реанимации и не может говорить по телефону. Она сказала это довольно беспечным тоном. Джад говорил мне, что волноваться не о чем, но... Я волновался. Я позвонил снова на следующий день, но медсестра сказала, что Джад все еще находится под особым присмотром в палате интенсивной терапии. Я попросил ее сделать так, чтобы мне позвонил доктор, но я так и не дождался его звонка.

Волнуясь о Джаде, я плохо спал ночью во вторник, и, поднявшись очень рано на следующее утро, отправился на станцию. Газетный киоск только что открылся. Я купил Journal и открыл его на странице С-2. Некролог был напечатан рядом с колонкой рыночных комментариев, точно в том самом месте, о котором говорил Джад. Но, возможно, на этот счет с редакцией газеты существовала договоренность.

Я купил еще и New York Times, и там тоже был некролог, который сопровождался старой фотографией Джада. Определенно он был мертв. Даже в присутствии доктора в палате интенсивной терапии он не смог обмануть свой «особенный» экземпляр Journal, предсказавший его смерть.

Эта история случилась несколько лет назад. Со временем я начал задаваться вопросом, мог ли Джад придумать все это. Доктор сказал, что его мозг был поврежден в результате недостатка кислорода во время остановки сердца. Возможно, вся эта история — плод галлю цинаций. Но даже если все это было выдумкой, невозможно скинуть со счетов тот факт, что рыночные успехи Джада в последний год перед его смертью были дьявольски феноменальны. Фондовый рынок, подобно морю, окутан тайнами, и «люди, занятые поиском золота в лунном свете, совершают странные поступки», так что, кто знает...

Я все еще каждый день покупаю Wall Street Journal в том же самом газетном киоске, но мне пока еще ни разу не удалось найти на его страницах таинственных предсказаний.

ГЛАВА 21

Джон Мэйнард Кейнс. Экономист, управляющий хеджевым фондом и просто занимательная личность

На одном из обедов в прошлом году меня посадили рядом с Биллом Миллером, человеком, который управляя фондом американских акций умудрился в течение одиннадцати лет подряд показывать доходность выше индекса S&P 500! Мы с ним завели разговор о книгах, и он упомянул, что одной из лучших и самых замечательных книг, которые он когда-либо читал, была трехтомная биография Джона Мэйнарда Кейнса, написанная Робертом Скидельски. Заинтригованный, я купил эту книгу, и хотя мне пришлось потратить почти три месяца на то, чтобы одолеть 1600 страниц плотного текста, я пришел в полный восторг. Я был настолько очарован, что нашел и прочел о жизни Кейнса еще несколько книг. Поэтому информация, приведенная в данной главе, основана не только на эпопее Скидельски, но получена и из ряда других источников.

Самый влиятельный экономист XX столетия

Первые два тома, «Неоправдавшиеся надежды 1883-1920 гг.» и «Экономист-спаситель 1920-1937 гг.», представляют собой, безусловно, самую прекрасную, самую искреннюю биография из тех, что я когда-либо читал, а я перечитал многие из них. Третий том, «Борьбазасвободу 1937-1946 гг.», читается с трудом. Первые два тома описывают жизненные события и фантастический характер Джона Мэйнарда Кейнса, яркого, неравнодушного, страстного, необычного человека, но этим их ценность не исчерпывается. Они содержат также описание социального климата конца Викторианской эры, когда Британия все еще управляла миром, и анализ ошибок, допущенных в конце Первой мировой войны, которые привели к возникновению депрессии, дефляции и другим катаклизмам.

Кейнс, безусловно, был самым влиятельным экономистом XX столетия. Кейнсианство спасло мир от депрессии и дефляции после Второй мировой войны и, возможно, внесло такой же вклад в защиту нас от социализма и коммунизма, как Уинстон Черчилль, Фрэнклин Рузвельт и Рональд Рейган вместе взятые. Каждый серьезный инвестор должен понять кейнсианскую модель, поскольку она является неотъемлемой частью мировой экономики.

Но эти тома представляют собой гораздо больше, чем правдивое описание исторических и экономических событий. Они также полны страсти, эмоций и любви как гетеро-, так и гомосексуальной. Эта книга изменила мой взгляд на отношения между гомосексуалистами. Пока Кейнсу не исполнилось сорок лет, он жил в двух мирах. И каждый из них не подразумевал наличия серых будней. Богемный, дико разнородный, очень интеллектуальный и полный однополой любви мир, в котором существовала группа Блумсбари. В этот клуб входили: художник Дункан Грант, философ Бертран Рассел, Лейтон Страчи (написавший «Выдающихся викторианцев»), поэт Руперт Брук и романист Вирджиния Вольф. Теперь историки утверждают, что эта группа, в дополнение к ее культурному воздействию, была главной силой, приведшей к окончанию Викторианской эры и навсегда изменившей манеру поведения британского высшего общества.

Другой мир Кейнса находился в границах аристократического Кембриджа, британского Казначейства и международных финансовых рынков. Кейнс был не просто человеком, принадлежавшим к английскому истеблишменту; от рождения он был частью любого элитного общества, членом которого он являлся, включая Итон, Королевский колледж и престижное тайное общество Апостолов. Он был аристократом с великолепным интеллектом и острым, как бритва, мышлением. Для одного из премьер-министров он был близким другом, для многих других — духовным наставником. Как председатель Национального общества взаимного совершенствования он находился в центре финансовой олигархии Англии. Он был человеком больших ожиданий. Когда ему было пять лет, его прабабушка написала ему: «Тебе суждено быть очень умным человеком...»

Ближе к сорока годам он без памяти влюбился в русскую балерину, женился на ней, еще более разбогател и стал именоваться лордом Кейнсом Тилтоном. Балерина, Лидия Лопухова, имела точеную фигурку, но была довольно простовата. Она не отличалась ни культурой, ни интеллектом и часто корежила английский язык. К тревоге и гневу товарищей по Блумсбари, Кейнс, очарованный светом ее улыбки, оставался с ней до конца своей жизни и постепенно вышел из круга своих старых друзей.

Книги Скидельски затрагивают и вопросы инвестиций. Кейнс был макроинвестором, менеджером хеджевого фонда и относился к тому поколению, которое предшествовало появлению Альфреда Джонса. Он заработал свои капиталы между 1920 и 1940 годами, инвестируя в самые трудные и волатильные за всю историю рынки. Его инвестиционные успехи и неудачи, развитие рыночных принципов, которым он следовал в своей работе, а также его понимание рынка покоряют. Удивительно, но этот блестящий аналитик, обладавший необыкновенными способностями к концентрации и мысленному проникновению в любой процесс, в ходе развития своей очень успешной инвестиционной карьеры трижды был близок к полному финансовому краху. Однако если вы будете читать книги Скидельски, не перегружайте себя имеющимися в некоторых разделах неудобоваримыми интеллектуальными экономическими пассажами. Рассудительно пропускайте их. Цените свое время.

Основной биограф Кейнса, Роберт Скидельски, потратил 20 лет на написание трех томов, которые публиковались издательством Penguin Books, начиная с 1983 года. Это мастерски написанная биография, и Скидельски, сам превосходный экономист, одновременно и описал, и проанализировал взгляды Кейнса и его экономические теории. В своих книгах Скидельски ничего не утаивает. Он обсуждает гомосексуализм Кейнса, свойственные ему критические перепады настроения, а также его инвестиционные триумфы и поражения. Он цитирует адресованные Кейнсу любовные письма членов клуба Блумсбари и описывает трудный путь Кейнса и Лидии к физическому и социальному счастью. Описания Скидельски не содержат пошлости, напротив, эта биография — невероятное представление души очень сложного, чувствительного и чувственного человека. Это одновременно и экономический трактат, и история большой любви.

Блестящий юношеский интеллект

В юности Кейнс был высоким, застенчивым и не особенно спортивным мальчиком. Сверстники над ним измывались и за пухлые губы дали ему прозвище Морда. Он утвердился во мнении, что не обладает физической привлекательностью, кроме этого, он страдал заиканием. Скидельски приходит к выводу, что эти детские проблемы способствовали возникновению у Кейнса склонности к интенсивным размышлениям и появлению доминировавшей над всей его жизнью психологической потребности отдавать и получать ласку. Он с детства много читал. К двенадцати годам проявился его интеллектуальный блеск, и сверстники перестали его задирать. В Итоне он удивлял своей эрудицией и преподавателей, и студентов, а ближе к концу его пребывания в этом учебном заведении он пристрастился к старинным играм, особенно к сквошу. Вероятно, это было единственное занятие, которое заставило его попотеть.

В конце 1890-х годов британские публичные школы подверглись некоторым преобразованиям, они стали более структурированы, лучше контролировались и отошли от тех варварских порядков, которыми они славились в предыдущем столетии. Однако мальчики жили в феодальном обществе Повелителя мух. Например, очки в Итоне были запрещены, так что близорукий мальчик не мог играть в игры с мячом. Итон был закрытым, однополым сообществом, и мальчики не имели возможности иметь какие-либо отношения с девочками. В этой обстановке царил необузданный гомосексуализм, и Кейнс имел несколько таких связей, продолжавшихся достаточно длительное время. Наиболее бурно развивались его отношения с сыном епископа, который был главным конкурентом Кейнса в отношении академических почестей. Таким образом, ко времени поступления в Кембридж, Кейнс уже питал глубокую склонность к социальным и физическим отношениям с лицами своего пола.

Кейнс окончил Итон с блестящим аттестатом и продолжил обучение в Королевском колледже в Кембридже. Это учебное заведение не слишком отличалось от Итона. Здесь интеллектуальные способности Кейнса тоже получили признание. Его эрудиция и острый ум производили впечатление на каждого. С первого же курса, что являлось редким случаем, он был принят в тайное общество Апостолов. Членство в этом обществе открыло ему двери в высший свет Кембриджа, и его жизнь разделилась на две параллельно существующие части. Одна была полна философией, эстетикой, интеллектуальным общением и гомосексуальной любовью, другая сопровождалась учебой и получением политических и практических знаний. Первая часть определенно преобладала. Традиции и тайны Апостолов культивировали позиции элитного превосходства, и члены этого общества часто вступали в интимные отношения друг с другом. Критериями для членства в этом клубе избранных были «отличительный ум и отличное от общепринятого поведение».

Общество Апостолов всегда было пронизано гомосексуализмом. Лучшим другом Кейнса и его возлюбленным в последние годы обучения в Кембридже был Лейтон Страчи, но их отношения были испорчены свирепым соревнованием за симпатии молодого новичка Артура Ли Хобхауза, в которого они оба были влюблены. Скидельски указывает, что Кейнс и Страчи были убеждены, что женщины уступают мужчинам и умом, и телом. «Любовь к молодым людям была, по их убеждению, этически более высокой и обогащенной, чем любовь к женщинам». Они называли это Высшей содомией и полагали, что будущие поколения будут воспринимать их как пионеров, а не как преступников. Интересно отметить, что на стыке столетий (в период золотого юбилея королевы Виктории) когда началось увядание Британской империи, она так походила на многие другие древние династии, включая распространение гомосексуализма.

Апостолы были обществом, основанным в Кембридже в 1820 году. В 1904 году было создано его лондонское ответвление— группа Блумсбари. Этот клуб единомышленников был сформирован и оплодотворен свежими силами, к которым не обязательно относились выпускники Кембриджа. В его состав входило даже несколько женщин. Блумсбари был даже более просвещенным обществом, нежели Апостолы, и его члены презирали рациональность, отдавая предпочтение чувствительности и чувственности. Блумсбари поддерживал новое отношение к художественному искусству, дизайну и литературе. Они отвергли организованную религию и отказались воспринимать ее серьезно. Они шутили над викторианским образом жизни, обычными гетеросексуальными отношениями и были закоренелыми пацифистами. Они были преданными культурными и сексуальными революционерами и придерживались того мнения, что цивилизация не должна иметь никакого отношения к морали, демократии, патриотизму, технологиям, социальной справедливости или богослужению. Последнее, как они говорили, есть болезнь неспособных к страстной любви. Сам Кейнс снисходительно относился к занятиям политикой и воспринимал ее как «адекватную замену для преодоления препятствий».

Со временем образ жизни членов Блумсбари стал характеризоваться широким распространением гомосексуализма, бисексуальности и, как описывает это Скидельски, напоминал «сексуальную карусель, в которой друзья становились любовниками, а затем возвращались к тому, чтобы снова быть просто друзьями». Люди приходили и уходили, находились и использовались привлекательные молодые люди. Никто, казалось, не работал, но подразумевалось, что члены клуба занимаются творчеством. Дискуссии разгорались и через некоторое время забывались. Игры и шарады, переполненные двойным смыслом, сатирой и политическими значениями, организовывались ежевечерне. Никогда не возможно было разобраться, кто и с кем занял какую спальню. Члены Блумсбари утверждали, что они презирают ревность, как плебейскую эмоцию, но когда любовник Кейнса время от времени изменял ему с другим мужчиной, Джона терзали глубокие переживания. Скидельски пишет, что в конце концов любовник Кейнса вернулся в Кембридж к Хобхаузу. В последующие два десятилетия Кейнс имел несколько серьезных любовных интриг и множество случайных сексуальных связей. Наиболее ярким из таких эпизодов стали отношения с соблазнительным художником Дунканом Грантом. Их любовь продолжалась с 1908 по 1915 год и была полна трагизма, разрывов и страсти. Скидельски считает, что Кейнса всегда привлекали «творческие личности, обладающие внутренней целостностью, но с ярко выраженной потребностью в защите». Когда их роман подошел к концу, сердце Кейнса было разбито. И хотя после этого он имел множество новых связей, он никогда не находил в них истинной эмоциональной замены Гранту, пока не встретил Лидию.

Превращение в политического мыслителя

Апостолы и Блумсбари были центрами личной жизни Кейнса до тех пор, пока он не встретил Лидию. Он любил тех молодых людей, потому что они были одаренными, творческими юношами, играющими в очаровательном саду, который символизировал для него цивилизацию. Со временем он принимал на себя управление их инвестициями. В свою очередь они любили его за невероятный интеллект, беспокойный ум и воображение. Однако они непрерывно попрекали его тем, что он не отдается полностью истинно творческой, эстетической жизни. Он был деловым человеком, практиком, и это фактически противоречило идеалам Блумсбари. Его друзья особенно возражали против его роли в Казначействе и на мирных переговорах после Первой мировой войны. Они говорили, что он поддается мирским стремлениям к обладанию властью. И они критиковали его за то, что он был грубым, едким, капризным и толстым.

Пока все эти события происходили в его эмоциональном мире, в его параллельной жизни, в мире Уайтхолла и Кембриджа, Кейнс — интеллектуал, политический деятель, экономист — все больше усиливал свое влияние. Все, и поклонники, и критики, были одинаково напуганы его карьерным ростом. В 1908 году он сдавал экзамены для поступления на государственную службу, и его результаты были вторыми в стране. «Я хочу встретиться с первым номером», — сказал он в разговоре с Вирджинией Вольф. Казначейство предложило ему должность, ив 1910 году он взял в Кембридже академический отпуск, чтобы посвятить себя работе в Казначействе. Здесь он наслаждался открытием статистических взаимосвязей. «Подобное удовольствие я получал только от секса», — писал он Дункану Гранту в 1912 году.

В конце Первой мировой войны его послали на Версальскую мирную конференцию в качестве представителя министерства финансов. Он получил право выступить там и с трибуны яростно доказывал, что суровое наказание Германии вызовет экономическую катастрофу и приведет к усилению радикальных элементов.

Однако его статус в английской делегации был слишком невысок, поэтому ему оставалось лишь бессильно наблюдать, как Жорж Клемансо переигрывает в дипломатической борьбе Вудро Вильсона, и традиции гуманизма уступают требованиям политиков, жаждущих мести.

Чувствуя отвращение к результатам конференции и разочаровавшись в политической деятельности, в 1919 году Кейнс ушел в отставку. В том же году он издал книгу «Экономические последствия мира», написанную в гневном стиле и содержащую тонкие предчувствия, которая стала международным бестселлером и снискала Кейнсу мировую известность. Шумпетер охарактеризовал Кейнса и его книгу, как «прорыв к международной известности, пока другие личности, обладавшие подобным мышлением, но меньшей храбростью, а также те, кто мог похвастать не меньшей храбростью, но не столь же глубоким пониманием ситуации, хранили молчание». «Размер контрибуции, которую потребовали союзники, — писал он, — настолько огромен, что в случае ее выплаты Германия будет постоянно пребывать в нищете». Он оказался прав, и мир получил Гитлера.

Кейнс и его хеджевый фонд

Со временем его интеллектуальное влияние росло, он становился более зрелым и более светским человеком. Грубые грани его характера сглаживались. Его манеры улучшились, и он стал лучше одеваться, хотя так никогда и не умерил свое высокомерное отношение к менее острым умам. Его культурные интересы также расширились. В 1918 году, под аккомпанемент немецких пушек, на паническом аукционе в Париже он купил для Британского музея по предельно низким ценам пять картин Каро, Моне, Гогена, Делакруа и Ингреса. Он также приобрел превосходные работы Сезанна, Делакруа и Ингреса для себя. Это приобретение стало началом его очень прибыльной карьеры коллекционера.

Примерно в 1915 году Кейнс начал размышлять об акциях и валютах. В спекулятивном буме после Первой мировой войны он сделал большие деньги, продавая фунт стерлингов «в короткую» по отношению к доллару США, но одновременно открывая «длинные» позиции по фунту против марки, франка и лиры. Поощренный полученными результатами, в конце 1919 года он совместно со своим другом и брокером Лисье Фолком создал то, что по существу было хеджевым фондом. Фолк был опытным спекулянтом и, в отличие от Кейнса, широкоплечим, красивым, очаровательным мужчиной и прекрасным игроком в гольф. Они собрали весьма существенную сумму денег, при этом среди клиентов фонда были отец Кейнса, шурин, Дункан Грант, а также другие Апостолы и члены Блумсбари. Фонд начал свои операции 1 января 1920 года и уже к концу февраля заработал более 20 % прибыли. В марте и апреле доходность, достигнутая в других инвестициях, была потеряна в результате убытка, который принесла «короткая» позиция по фунту против доллара, когда Банк Англии неожиданно поднял ставку.

Той весной Кейнс, вероятно, был заражен вирусом легкой гордости, поскольку решил организовать для группы своих инвесторов, включая возлюбленного Дункана Гранта, шестинедельный экскурсионный тур по Италии. Кульминационным моментом этой экскурсии был большой званый обед, данный богатым американским художественным коллекционером с целью представить известного английского экономиста Кейнса флорентийскому обществу. Кейнс и Грант посчитали, что будет очень забавно, если Грант выступит перед публикой в роди Кейнса и будет нести всякую экономическую ерунду, в то время как Кейнс притворится Грантом и будет оценивать коллекцию произведений искусства хозяина дома. Когда впоследствии шутка была раскрыта, ни хозяин, ни его гости не были слишком удивлены.

В то время пока Кейнс резвился в Италии, мир начал разваливаться. Послевоенный оптимистичный бум внезапно обернулся банкротством. Уровень безработицы в Англии за следующие шесть месяцев повысился с 4,5 % до более чем 20 % от численности работоспособного населения; оптовые цены начали 45 %-ное снижение, вскоре за ними последовали розничные цены и заработная плата. Спустя неделю после возвращения Кейнса в Лондон его фонд испытал серьезные неприятности. Европейские валюты росли против фунта стерлингов без всякой видимой причины, и хотя этот рост был не слишком сильным, он продолжался достаточно долго, чтобы нанести серьезный удар по фонду, который пользовался значительным кредитным рычагом. Личные потери Кейнса более чем в три раза превысили ранее полученную прибыль, и он остался должен своему брокеру существенную сумму денег. Теперь чистая стоимость активов фонда выражалась отрицательными числами. Удивительно, но инвесторы из Блумсбари не упрекали Кейнса. Они никогда не теряли веру в его финансовый гений, и в следующем году он сформировал новый фонд, который в конечном счете возместил потери клиентов и восстановил богатство Кейнса.

В 1920-х годах Кейнс преподавал в Кембридже, был советником Казначейства, читал лекции и писал книги и статьи. В 1921 году он издал «Трактат о денежной реформе», в котором приводил доводы в пользу регулируемости валюты и мер для поддержания ее стоимости. Центральный банк должен понижать процентные ставки, когда цены имели тенденцию повышаться, и поднимать их, когда цены имели тенденцию к снижению. «Инфляция, — говорил он, — наносит большинство ран, перераспределяя капиталы. Ущерб от дефляции связан с замедлением воспроизводства капитала». «Таким образом, инфляция несправедлива, а дефляция нецелесообразна. Из двух этих зол дефляция, возможно, является худшим, если не брать во внимание гиперинфляцию типа той, что имела место в послевоенной Германии, потому что в беднеющем мире лучше вызвать безработицу, чем разочаровать рантье\» Позже, когда в период Депрессии уровень безработицы взлетел до критического, он передумал. Именно в этой книге он описал золотой стандарт как «варварский пережиток прошлого» и привел свой известный комментарий о том, что «рассуждения с точки зрения долгосрочной перспективы плохо подходят для решения текущих проблем, поскольку в долгосрочной перспективе мы все умрем».

Изменения в личной жизни: становление серьезного экономиста

В 1920-е годы драматические преобразования коснулись и личной жизни Кейнса. Лидия Лопухова, которой он был впервые очарован в 1918 году, была много гастролировавшей российской балериной (почти хористкой). Она была на восемь лет моложе Кейнса и по большому счету довольно простовата, имела «миниатюрную, ладную фигурку» и выдающийся нос. Она также имела мужа, любовника и пестрое прошлое. Кейнс был покорен ее «крестьянским обаянием», но их роман то вспыхивал, то угасал в последующие четыре года. Так, однажды Лидия неожиданно уехала в Россию к своим мужу любовнику и прочим дорогим дяя нее людям. В середине 1922 года она и Кейнс вновь пылали взаимной любовью, хотя, как ни странно, при этом Кейнс встречался еще и со своим последним любовником, Себастьяном. Но уже через несколько месяцев его физические отношения с Лидией стали бурно развиваться, и в 1924 году они наконец поженились. Биография Кейнса содержит интимную переписку между супругами, которая свидетельствуют об их непосредственных и трогательных отношениях. «Ты действительно не выходишь у меня из головы, Мэйнарочка, — писала она ему, — и я так рада тому, что живу с тобой и чувствую близость твоей души, твоего дыхания и поцелуев». Лидия нежно приобщила Кейнса к гетеросексуальному сексу, и, попробовав однажды, он уже никогда не возвращался к своему прошлому. Ни он, ни она, казалось, не были в какой-либо мере обеспокоены разнородным прошлым своей второй половины.

Скидельски считает, что брак Кейнса и Лидии изменил его жизнь, и я соглашусь с этим. Клуб Блумсбари был слишком экзотической (и эротической) стартовой площадкой для кейнсианской революции в экономической государственной деятельности. Мог бы человек, который был известен как развратный гомосексуалист, который иногда гулял под окнами кембриджского кампуса вдребезги пьяным, независимо от того, насколько выдающимися были его способности, возглавить всемирную экономическую революцию? В конце концов Оскар Уайльд за подобные прегрешения был брошен в тюрьму, а домовладелица Кейнса в Лондоне намекала на шантаж. Кроме того, Кейнс мог быть очень груб, надменен и саркастичен. Его коллега сетовал, что он пользовался своим блеском «слишком неэкономно... он никогда не гасил свой огонь». Он часто был нетактичен к чувствам простых смертных. Споря с одним экономистом, Кейнс довел того до слез своими «залпами остроумия, раздражительности, грубости и недобросовестностью аргументов». До женитьбы друзья по Блумсбари звали его Pozzo¹, потому что, как говорили, его мозг был подобен колодцу.

Чтобы быть воспринятым в роли экономического спасителя цивилизации, Кейнс должен был предстать перед мировой общественностью в более приемлемом образе. Кроме того, ему также требовался более безопасный духовный и физический базис, который обеспечивала ему Лидия. Всю свою жизнь он провел в поисках привязанности и близости, но его прошлые связи никогда не давали ему уверенности в том, что нашел именно то, что ему было нужно. С Лидией он был в безопасности и духовно, и физически. Брак смягчил Кейнса и сделал его более человечным, более обычным и менее причудливым. Его талант засиял с новой силой. Было ли это следствием влияния среды или заслугой Лидии, но брак разблокировал его творческий потенциал, и вслед за этим последовали самые плодотворные годы его жизни.

Инвестиции Кейнса во время Великой депрессии

Кейнс, как и остальные инвесторы, не ожидал биржевого краха на Уолл-стрит в 1929 году, и он недооценил тот эффект, который это событие окажет на американскую и мировую экономику. Его опыт эффективного использования кредитных денежных средств, полученных под низкий процент в период депрессии 1920-1922 годов, заставлял его надеяться на то, что этот фокус может сработать снова. В конце 1929 года он предсказал, что сокращение процентных ставок восстановит бизнес во всем мире, и что цены на сырьевые товары вскоре должны оправиться. Но оказалось, что серьезный крах общего уровня цен в 1930 году полностью сокрушил любой эффект «дешевых денег», поскольку реальные процентные ставки даже повысились, в то время как номинальные ставки упали. Эти события поколебали веру Кейнса в способность монетарной политики ликвидировать серьезные резкие спады экономики, сопро-вождаюхциеся дефляцией. Одного только понижения процентных ставок было недостаточно. Должна была быть активизирована еще и налоговая политика. Потребителям необходимо было сделать пере-ливание крови. Банку Японии и министерству финансов следовало бы вспомнить этот урок в 1990-х годах.

Богатство Кейнса, накопленное за 1920-е годы, активно уничтожалось последствиями биржевого краха, но вовсе не потому, что он инвестировал средства в американские акции. К концу 1920-х годов он уже в течение многих лет весьма успешно занимался торговлей сырьевыми товарами и стал достаточно богатым человеком. В начале 1929 года, когда цены на сырьевом рынке внезапно рухнули, он был в «длинных» позициях по каучуку, зерну, хлопку и олову. Потери в товарных позициях вынудили его начать продавать акции по падающим ценам, чтобы выполнить требования об увеличении залога. Затем цены на товарных рынках упали еще ниже, нанеся по благосостоянию Кейнса серьезный удар. К концу 1929 года он не имел ничего, кроме некоторых остатков и массивной позиции в акциях Austin Motor Company, цена которых с начала года обрушилась с 21 до 5 шиллингов. Чистая стоимость активов Кейнса снизилась на 75 % от своего максимума и сократилась даже еще больше в 1930 году.

Несколько лучше обстояли дела в хеджевом фонде, которым управлял Кейнс. Они все еще были партнерами с Фолком, но разделили капитал фонда на две части, решив, что это пойдет на пользу эффективности управления. В 1929 году доля активов, которой управлял Кейнс, подешевела на 15 %, но Фолк потерял все 63 %. К сожалению, Фолк, державший «медвежьи» позиции в 1928 году, пренебрег советами Кейнса и возвратился в американские акции летом 1929 года.

В конце концов Кейнс вынужден был выставить на продажу свой загородный дом. Годом позже Кейнс настолько нуждался в наличных средствах, что попытался продать лучшие картины из своей коллекции, но в итоге отказался от этой затеи, потому что предложенные за них цены выглядели жалко. Все эти неприятности демонстрируют, что в период сильных долгосрочных «медвежьих» трендов, охватывающих как финансовые, так и сырьевые рынки, у инвесторов не остается никакой спасительной гавани. Личные отношения в трудные времена тоже подвергаются испытаниям. Долгая дружба и сотрудничество Фолка и Кейнса дали трещину. Их отношения ухудшались с развитием Великой депрессии. То же самое происходит в мире хеджевых фондов и сегодня. Неправильные решения, разногласия и потери разрушают связи, которые в более благоприятные рыночные периоды казались несокрушимыми.

В сентябре 1931 года, незадолго до того, как долгосрочный «медвежий» рынок достиг своего «дна», Кейнс написал заметку, посвященную обсуждению будущей инвестиционной политики Национальной взаимной страховой компании, председателем которой он в тот момент являлся. Некоторые члены правления придерживались идеи устроить распродажу акций, но Кейнс считал, что «решительная чистка инвестиционных портфелей будет ошибкой». Его меморандум заключает в себе четко сформулированные мысли, касающиеся некоторых классических дилемм институционального портфельного управления. Вот его основные тезисы:

• дефляционная тенденция рано или поздно приведет к появлению очень «дешевых денег»;

• некоторые события, которые я неопределенно предчувствую, например конец света, относятся к нестрахуемым рискам, и волноваться о них бесполезно;

• если мы убедим себя в том, что нам уже никогда не удастся достичь прежних высот, мы, несомненно, опоздаем к тому моменту, когда рынки начнут восстанавливаться. Если же восстановление действительно никогда не наступит, то ничто уже не будет иметь значения;

• с точки зрения нашего кредита и т. и. вещей, оставаться вне рынка во время его восстановления — это худшее, что можно себе представить;

• я сомневаюсь в правильности доктрины о том, что инвестиционные компании, спеша опередить друг друга, должны распродавать свои активы, усиливая тем самым падение рынка, поскольку всеобщая распродажа невозможна по своей природе... и привела бы к краху всей системы. Я полагаю, что бывают периоды, когда каждый волен оставаться пассивным наблюдателем процесса и не пытаться выскочить на ходу.

Неудачи в период биржевого краха изменили инвестиционные принципы Кейнса. В 1920-х годах он считал себя биржевым игроком, который, используя научный подход, спекулирует валютами и сырьевыми товарами. Он знал, что использование кредитного рычага может быть опасным, но считал себя достаточно ловким для того, чтобы обойти любое бедствие. Однажды, в период падающих цен, он даже должен был принять поставку пшеницы из Аргентины. Он начал строить планы, как разместить этот груз в часовне Королевского колледжа, но в конце концов, придравшись к качеству товара, смог отказаться от приема этого неудобного груза, зная, что его очистка займет примерно месяц. К счастью, к тому времени цена поднялась, и он закрыл позицию. Однако после 1930 года он разочаровался в торговле на сырьевых рынках, называя ее «игрой для дураков», потому что рациональный анализ там мог быть побежден «радикальной неопределенностью» случайных событий. После биржевого краха он сконцентрировался на акциях, ценность которых могла быть идентифицирована, и здесь он вел себя как долгосрочный фундаментальный инвестор. Тем не менее он всегда использовал кредитный рычаг, чтобы получить большую прибыль.

Поскольку в 1930-е годы фондовые рынки то повышались, то понижались, Кейнс решил следовать инвестиционной стратегии покупки, а не продажи в те периоды, когда инвесторы паниковали и цены упали. Следует идти против психологии толпы и покупать акции хороших недооцененных компаний с сильным руководством, которые не пользовались на рынке серьезным спросом. Он также решил концентрировать свои активы в немногих, тщательно исследованных акциях, которых он называл своими любимыми домашними животными, и продолжал держать выбранные позиции при любых обстоятельствах, предпочитая совершать сделки как можно реже. В 1932 году он покупал американские акции, в особенности привилегированные акции крупных коммунальных компаний, которые, как показывал его анализ, были сильно недооценены. Когда Южная Африка отказалась от золотого стандарта, он приобрел акции южноафриканского золотого рудника, которым управлял его старый знакомый. В 1930-е годы он также сделал немало очень успешных инвестиций по принципу «покупай и держи» в произведения искусства, манускрипты и редкие книги, поскольку цены на них сильно упали.

Однако, несмотря на свои благие намерения, Кейнс никогда не отказывался окончательно от своих рыночных предпочтений. На финансовых рынках он всегда был активным спекулянтом. Казалось, он не понимал, что использование кредитного рычага и его психические атаки, которые он обычно применял, когда цены падали, противоречили его новому инвестиционному принципу «покупай и держи». Кроме того, ему плохо удавалось распознавать наличие иррационального изобилия и развороты рынка после достижения ими своих пиков. Все это не могло не привести к тому, что он хорошо «попал» при наступлении очередного «медвежьего» рынка 1937-1938 годов.

Крупные ставки и инстинкт игрока

Вкладывал ли Кейнс свой капитал с таким азартом потому, что он нуждался в получении дохода? Судя по всему, его неинвестиционные доходы позволяли ему жить в достатке, но, возможно, не так роскошно, как он хотел бы. Кроме того, он любил азарт игры по-крупному. В своей самой важной работе «Общая теория занятости, доходности и денег» он применил следующую обличающую сентенцию. «Профессиональная биржевая игра невыносимо скучна и сверхтребовательна к любому, кто полностью лишен инстинкта азартного игрока; в то время как тот, кто обладает таким инстинктом, должен заплатить за свою увлеченность соответствующую цену». Кейнс любил биржевую игру, потому что она заставляла его мобилизовывать свой интеллект и интуицию в борьбе против рынков. Он был прав в том, что игра всегда невыносимо скучна и требовательна к тем, кто ее не любит. Я знал множество инвестиционных профессионалов, которые действительно не любили игру, и все без исключения они были в лучшем случае подмастерьями. Что касается использования неоправданно огромных кредитов, Кейнс отдавал себе отчет в том, что он делает, поскольку ему пришлось не менее трех раз: в 1920-1921, 1928-1929 и 1937-1938 годах— заплатить за свои пристрастия к высоким ставкам высокую цену.

Брак Кейнса оказался счастливым, и в 1930-е годы он стал вести еще более спокойный образ жизни. Но в то же самое время его работы становились все более креативными и важными. В 1936 году была издана «Общая теория занятости, доходности и денег». Книга должна была произвести огромный эффект. Он призвал экономистов стать практиками вместо того, чтобы быть сухими теоретиками. Мир в 1930-е годы характеризовался ужасным беспорядком, периодически разорялся депрессиями, дефляциями и необузданными инфляциями. Экономические катаклизмы стали первопричиной масштабных социальных беспорядков, которые расшатывали устои Европы и даже Соединенных Штатов. Кейнс предупреждал об этом в своих «Экономических последствиях мира», и теперь мир пожинал бурю, возникшую в результате политических ошибок. Проблема, к которой Кейнс обратился в своей новой книге, заключалась в вопросе, подходят ли унаследованные от прошлых поколений методы для лечения современных экономических болезней.

Его ответ был категоричен — нет! Кроме того, Кейнс сделал мощный и оптимистический вывод. Мировая экономика и социальная система разрушены не злом, а плохим экономическим управлением и глупым соблюдением устаревших доктрин, которые он назвал «классической теорией». «Те экономисты, — писал он, — которые полагают, что они полностью свободны от любых интеллектуальных влияний, обычно являются рабами идей некоего другого, давно умершего экономиста. Безумцы, находящиеся у власти, которые слышат потусторонние голоса, черпают свое безумие из некоторого академического источника, созданного каким-то бумагомарателем несколько лет назад».

Книга была чрезвычайно спорной и вызывала бурные эмоции.

о

Молодые экономисты в Гарварде, Йельском университете и Кембридже хвалили ее, в то время как старшие традиционалисты, видя нападки на их религию, были глубоко встревожены предлагаемыми радикальными экономическими методами и отвергали их, как ересь. Артур Пигу выразился следующим образом: «Мы наблюдали стрелка, целящегося в луну. Отбросив суждения о его меткости, мы можем восхититься его виртуозностью». Пол Самуэльсон 10 лет спустя писал: «Это ужасно написанная и плохо структурированная книга... Она представляет собой выплеск высокомерия, злобы и спорных выводов... Она изобилует недоговоренностями и беспорядочностью... Вспышки проницательности и интуиции теряются среди утомительной алгебры. Бели же удается продраться через все эти недочеты, мы обнаруживаем, что выводы автора очевидны и в то же самое время блещут новизной. Короче говоря, это работа гения».

Книга выступила против идеи стимулирования экономики дефицитом финансовых средств. Кейнс утверждал, что полная занятость в зрелых капиталистическихэкономиках может быть обеспеченатолько с помощью увеличения правительственных расходов. В периоды экономических спадов правительства должны сознательно увеличивать бюджетные расходы, чтобы создавать спрос на продукцию. Бюджет правительства не должен существовать исключительно ради обычного финансового планирования расходов и доходов, а быть главным инструментом для стабилизации национальной экономики. Дефициты и профициты должны использоваться для регулирования роста экономики. Кейнс заявил, что дефицит бюджета — это далеко не всегда плохо, какой бы ересью ни считали это мнение многие экономисты. Он утверждал, что проекты, создающие рабочие места, способствуют увеличению доходов и стимулируют спрос. Эта идея, называемая ее поклонниками методом захоронения денег, а ее критиками параграф о мусоре, вызвала многочисленные споры.

Почему бы Казначейству не заполнить старые бутылки банкнотами, захоронить их на подходящей глубине в вышедших из употребления шахтах, которые доверху заполнены городским мусором, и позволить частному бизнесу без каких-либо ограничений со стороны властей выкапывать спрятанные деньги... это приведет к созданию новых рабочих мест, увеличению реальных доходов населения и росту капитализации.

На ход мыслей Кейнса и его анализ, безусловно, повлияла Великая депрессия. Он приписывал большую часть вины за депрессию и дефляцию, которые потрясли мир, непотраченным сбережениям, что получило название парадокс бережливости. «Чем более мы добродетельны, тем выше уровень нашей бережливости, чем более ортодоксально наше отношение к национальным и личным финансам, тем сильнее сокращается прибыль, когда процентные ставки повышаются относительно предельной эффективности капитала».

В здоровой экономике инвестиции должны осуществляться непрерывно. «Древние египтяне, — писал он, — приняли вдвойне удачное решение о строительстве пирамид и поиске драгоценных металлов. Плоды их труда не могли использоваться и удовлетворять человеческие потребности, а, значит, не позволяли экономике набирать вредный жир изобилия». То же самое можно сказать и о строительстве соборов в Средние века. Но, как говорил Кейнс, две пирамиды и две панихиды вдвое лучше, чем одна, «чего нельзя сказать о двух железных дорогах от Лондона до Йорка». Ключевой мыслью в этих рассуждениях было утверждение о вреде изобилия.

Идеи Кейнса легли в основу современной макроэкономики, и фактически вся последующая работа в этой области была направлена на их развитие. Мозговой центр Рузвельта интуитивно понял его концепцию бюджетных расходов, стимулирующих спрос и занятость. Последователи Кейнса, опираясь на его труды, стали движущей силой процесса, который привел американскую экономику от депрессии к полной занятости. Соединенные Штаты, в свою очередь, реанимировали мир. Хотя скептики утверждают, что мировую экономику спасло не кейнсианство, а Вторая мировая война.

Кейнс полагал, что в богатом обществе капиталовложения не будут адекватны росту экономики из-за ярко выраженной склонности людей к накоплению. Он также был пессимистически настроен в отношении падающего коэффициента рождаемости в 1930-х годах. Этот факт заставлял его волноваться о возможности наступления «долгосрочного застоя» и неспособности зрелых экономик выдержать восстановление. Обе этих проблемы и сегодня все еще представляют серьезную опасность для Европы.

Может быть, серьезное падение рождаемости в Японии, которое сейчас является причиной столь пессимистичных взглядов на долгосрочные перспективы экономического роста этой страны, является следствием 15 трудных лет? Кейнс в своем комментарии, сделанном в 1933 году во время инаугурации Рузвельта, не минимизировал серьезность угроз для экономики в период Великой депрессии. «Даже я вряд ли бы знал, что следует сделать для спасения, если бы был президентом, хотя я надеюсь, что если это все-таки случится, я смогу справиться с задачей». В 1933 году Кейнс написал президенту открытое письмо, которое было опубликовано в New York Times. В этом обращении он защищал идею увеличения национальной покупательной способности за счет бюджетных ассигнований, финансирования займов, то есть уже упоминавшуюся выше идею закапывания денег в мусоре.

В теории Кейнса заложено блестящее понимание фондового рынка, который он сравнил с гипотетическим конкурсом красоты, по условиям которого главный денежный приз достанется тому участнику, который точно предскажет, какое из представленных на фотографиях лиц будет признано наиболее красивым.

Это не тот случай, когда претенденты на приз должны выбирать тех, чье лицо по их субъективному мнению является самым симпатичным, ни даже тех, чьв лицо является таковым по усредненным стандартам. В данном случае мы переходим на третью ступень, где наш интеллект направлен на то, чтобы выяснить, каковы усредненные оценки ожидаемых усредненных мнений других участников этого соревнования. И я вполне допускаю, что в зтой игре есть те, кто в своих стратегиях достижения успеха взбирается и на четвертую, и на пятую, и на более высокие ступени анализа.

Кейнс достиг и интеллектуального, и финансового благосостояния в 1930-х годах. Его доход как академика, лектора и писателя был скромен и, вероятно, составлял максимум 200 тыс. долл. в год в сегодняшних масштабах цен. Покупая качественные акции, когда цены на них существенно падали, он смог сколотить солидный капитал. Правда, к концу 1929 года он потерял большую его часть, но к 1936 году его личное благосостояние возросло до более чем 500 тыс. фунтов стер лингов или примерно до 45 млн долл. в сегодняшних ценах. Чистая стоимость его активов с 1930-го и до конца 1936 года увеличилась в 23 раза. За этот же период американский фондовый рынок утроился, а британский лишь незначительно приподнялся. Инвестиционные портфели его клиентов, которыми он управлял, и среди которых были фонд Кембриджа и страховые компании, по своей доходности также значительно превзошли фондовые индексы и показатели других управляющих. Чем больше свободы предоставлялось Кейнсу в вопросах управления клиентскими инвестициями, тем лучших результатов ему удавалось достичь. Однажды он пожаловался, что убеждение членов инвестиционного комитета одной из страховых компаний в достоинстве тех или иных акций занимает у него столько времени, что к тому моменту, когда они наконец давали свое согласие на сделку, совершать ее было уже слишком поздно.

Материальные и личные проблемы в конце 1930-х годов и во время Второй мировой войны

В середине 1937 года Ксйнс перенес сердечный приступ, и восстановлению его здоровья явно не способствовало наступление очередного серьезного падения рынка 1937-1938 годов. Экономическая ситуация в Британии и Соединенных Штатах вновь резко ухудшилась, а над Европой сгущались тучи новой войны. Цены акций на основных рынках обрушились в ноябре 1937 года. Кейнс в это время имел объемные «длинные» позиции, взятые с кредитным плечом как на рынке в Нью-Йорке, так и в Лондоне. Его здоровье ухудшалось вслед за сокращением инвестиционного портфеля. Он пытался придерживаться своей стратегии инвестиций в излюбленные акции, кредит пожирал его активы. «Я не дошел до того, чтобы стать “медведем”, — писал он своему другу в сентябре того года, — но я потерял всякое желание покупать акции с использованием кредитного рычага. Но закрывать маржинальные позиции — весьма утомительный и трудный процесс». Те, кто имеет представление об управлении хеджевым фондом, легко поймут его мучения!

Двадцать первого октября 1937 года Кейнс написал: «...мне кажется, что сейчас котировки достигли своего “дна”». Девять дней спустя на Уолл-стрит произошло очередное падение, и к марту, когда цены опустились еще ниже, он признал, что было благоразумно сократить величину долга, даже если для этого пришлось бы продавать «голубые фишки». К концу 1938 года его капитал составлял 140 тыс. фунтов стерлингов, сократившись на 62 % по сравнению с концом 1936 года, а, учитывая, что к этому времени рынки несколько приподнялись, его потери в момент максимального падения были даже более значительными. Это был третий случай, когда он был близок к полному банкротству, и он часто жаловался Лидии на приступы депрессии и нервных припадков.

В последующие годы, и особенно в период Второй мировой войны, его инвестиции были менее активными, но его портфель стал даже более ориентирован на акции. Он никогда не мог сопротивляться желанию купить потенциально прибыльные акции. К моменту своей смерти в 1946 году он имел портфель ценных бумаг стоимостью приблизительно 400 тыс. фунтов стерлингов или 32 млн долл. в пересчете на современный масштаб цен. Кроме этого, ему принадлежала коллекция художественных произведений и книжных раритетов, оцениваемая в 80 тыс. фунтов. Другими словами, он уже никогда не смог вернуться к высшей точке своего капитала, достигнутой в конце 1936 года.

В 1938 году, когда «медведи» все еще властвовали над рынком, Кейнс не считал необходимым закрывать «длинные» позиции и обращался к своим клиентам, также понесшим существенные убытки, со словами: «Я не чувствую никакого стыда за то, что все еще нахожусь в акциях, когда рынок приближается к своему «дну». Я мог бы вытерпеть и более глубокое падение. Я полагаю, что любой серьезный инвестор время от времени сталкивается с ситуацией, когда он должен стойко и хладнокровно переносить неудачи». Даже в самые тяжелые моменты 1940 и 1941 годов Кейнс был убежден, что Англия и Соединенные Штаты победят в войне, и что послевоенный мир, если он будет должным образом организован, будет процветать. Если бы этого не случилось, было бы совершенно не важно, владеет ли фонд акциями или нет. Когда председатель Национального взаимного фонда и другие члены правления посчитали такие рассуждения неподобающими, Кейнс ушел в отставку.

Состояние его здоровья оставалось нестабильным в период войны, но он продолжал занимать свою должность в Казначействе, а затем после того, как война окончилась, в качестве британского представителя вел переговоры с Соединенными Штатами. Это было трудное время. Он был слаб, и Лидия нормировала его рабочее время. Он не любил Генри Моргентау и считал, что Соединенные Штаты были слишком категоричны в своих требованиях к Великобритании. Кейнс яростно доказывал, что Англия сражалась за себя в одиночку и в процессе борьбы за мир довела себя до банкротства. Британская экономика была разрушена, и страна стояла на грани классовой войны. В конце концов он победил.

В июле 1944 года Гарри Декстер Уайт, который представлял американское Казначейство, Кейнс и другие должностные лица встретились в Бреттон-вуде, Нью-Хэмпшир, чтобы создать новый экономический порядок для послевоенного мира. Кейнс утверждал, что до 1914 года Банк Англии в течение 50 лет умело управлял международной валютной системой. Мировая торговля процветала. После Первой мировой войны Великобритания настолько ослабела, что была неспособна выполнять роль финансового лидера, в результате образовался вакуум, который дестабилизировал международную торговлю и валютные рынки. «Новая система должна была быть создана, — говорил Кейнс, — чтобы вывести послевоенный мир из застоя и дефляции». Кейнс и Уайт разработали принципы нового мирового порядка, основанного на твердых валютных курсах, долларе и регулировании цен на золото. Они создали Международный банк и Международный валютный фонд. В следующей четверти века их модель вместе с планом Маршалла успешно реализовывалась. Объем международной торговли, который существенно сократился в 1930-е годы, рос более чем на 7 % в год. Мировое производство в то же время прирастало на 5,6 % в год. Таким образом, Кейнсу и Уайту удалось поставить точку в истории Великой депрессии.

Как ни странно, эти двое мужчин терпеть не могли друг друга. Кейнс, к тому времени лорд Кейнс Тилтон, английский аристократ, считал Уайта неприятным и грубым человеком. «Он не имеет ни малейшего понятия о правилах цивилизованного поведения», — писал он. Уайт за спиной Кейнса называл его «Их королевское высочество». Однажды, отвечая на чей-то вопрос, Кейнс назвал Уайта «чудаком». Уайт возразил в том смысле, что ему странно слышать такие эпитеты от человека, который сам является большим чудаком. Они оба имели свои собственные порочные тайны (Уайт был советским агентом), но фактически вместе они работали довольно успешно.

Наследие Кейнса продолжает жить и поныне. Второе поколение экономистов, проникшихся идеями Кейнса, которые заняли влиятельные посты и в правительственных, и в международных институтах после избрания президентом Джона Кеннеди, управляли мировой экономикой в течение многих лет. Рецепты Кейнса для восстановления больных экономик стали общепризнанными, и их преобладающее влияние было увенчано известным утверждением Милтона Фридмана в 1965 году о том, что «мы все теперь являемся кейнсианцами».

Джон Мэйнард Кейнс умер от рака в 1946 году. Ему было всего 63 года. Лидия, которая была для него возлюбленной, наперсницей, а иногда и нянькой в течение последних 25 лет его жизни, прожила еще 30 лет. Без интеллектуального воздействия Кейнса ее жизнь постепенно изменялась. Через некоторое время она вернулась к простому образу жизни российского крестьянства, превратившись в затворницу и живя исключительно воспоминаниями о прошлом.

В этой книге я попытался описать многих блестящих и выдающихся личностей в сегодняшнем мире хеджевых фондов, но Кейнс превосходит их всех. Современные хеджеры, несомненно, оценили бы его по достоинству. А вот что он думал бы о нас?

Заключение

Возможно, многие со мной не согласятся, но я считаю, что инвес тиции — это в большей степени искусство, нежели наука. Интеллект, опыт, усердие, знание биржевой истории, открытое мышление и одержимость характера — все это важные составляющие успеха любого хеджера наряду с интуицией, воображением, гибкостью ума и, возможно, долей прозорливости. В какой пропорции должны быть смешаны все эти качества, чтобы получить оптимальный состав, я не знаю. Не существует никакого единственного сочетания.

Инвестиционный успех, по моему мнению, никак не зависит от возраста. Как выразился старый циник Джордж Бернард Шоу: «Люди мудры пропорционально не своему опыту, а способности вместить в себя опыт». Я пытался объяснить на страницах этой книги, что не существует никакого шаблона, никакой единственно правильной модели поведения инвестора, но я действительно считаю, что для того, чтобы процветать, профессионал должен подпитываться духом интеллектуального соперничества и быть способным контролировать свои действия в критических ситуациях. Инвестиции — игра не для малодушных и интеллектуально ленивых людей. Руководствоваться жадностью недостаточно; необходимо, чтобы инвестиционный управляющий по-настоящему любил эту игру и был очарован ее сложностью. Однако из того, что я описал, становится очевидно, что эта игра уничтожает некоторых из своих наиболее преданных приверженцев и любителей, так что инвестор должен быть готов к изнурительной борьбе за выживание.

Быть хеджером трудно, и совсем не просто быть клиентом хеджера. Все, что я могу к этому добавить — это пожелать вам удачи.

Рекомендуемая литература

Baruch, Bernard М. My Own Story, New York: Holt, Rinehart, & Win ston, 1957.

Bawl Street News, New York: June, 1974.

Behrman, S.N. Duveen: The Intimate Portrait of a Fabulous Art Dealer, Harmony Books, 1951.

Chancellor, Edward. Devil Take the Hindmost, New York: Farrar Strauss and Giroux, 1999.

Churchill, Winston. Great Contemporaries, Simon Publications, London: 2001.

Graham, Benjamin, and David Dodd. Security Analysis, Principles and Technique, New York: McGraw-Hill, 1951.

«The Dollars Recent Slide,» The Economist, December 30, 2003. Janis, Irving. Groupthink: Psychological Studies of Policy Decisions and Fiascoes, 2nd ed., Boston: Houghton Mifflin, 1983.

Kindleberger, Charles P. Manias, Panics, and Crashes: A History of Financial Crises, New York: Basic Books Revised Edition, 1989.

Kondratieff, Nikolai. The Long Wave Cycle, New York: Richardson & Snyder, 1984.

Lefevre, Edwin. Reminiscences of a Stock Operator, George H. Doran & Co., 1923.

Loeb, G.M. The Battle for Investment Survival, New York: Simon and Schuster, 1957.

Mackay, Charles. Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds, London: Richard Bentley, 1841.

Moreland, Miles.Various Blakeney Management Letters, London.

Skidelsky, Robert. John Maynard Keynes: The Economist as Savior 1920-1937, New York: Macmillan, 1992.

Skidelsky, Robert. John Maynard Keynes: Fighting for Freedom 1937— 1946, Penguin, 2000.

Skidelsky, Robert. John Maynard Keynes: Hopes Betrayed 1883-1920, New York: Macmillan, 1983.

Smith, Adam. The Money Game, New York: Vintage, 1976.

Sobel, Robert. Panic on Wall Street, New York: Macmillan, 1968.

Stern, Fritz. Gold and Iron, New York: Vintage, 1979.

Swensen, David F. Pioneering Portfolio Management: An Unconventional Approach to Institutional Investment Management, New York: Free Press, 2000.

Taleb, Nassim Nicholas. Fooled by Randomness, New York: Texere, 2004.

Trotter, Wilfred. Instincts of the Herd in Peace and War, London: Macmillan, 1915.

Winkelman, Barnie F. Ten Years of Wall Street, New York: John Winston Company, 1932.

ВЫШЕЛ ХЕДЖЕР ИЗ ТУМАНА..

Перевод с английского В. В. Ильина Под общей редакцией председателя Совета директоров «ТИКОММенеджмент» В. Ф. вазовского

Главный редактор Зам. главного редактора Руководитель редакционного отдела П роект -менеджер Редактор

Технический редактор Художественный редактор Верстка Корректоры

И. В. Андреева М. В. Трушкова Ю. П. Леонова Е. И, Зенина И. В. Стпепанцова Е. Д. Колесникова Н. М. Биржаков Е. В. Матусовская Л. Н. Макарова,

М. Ю. Никитина, Е. В. Чудинова

Подписано в печать 24.08.2006 Формат 60x90/16. Бум. офсетная. Печ. л. 25 Заказ № 1923

Учредитель: Консультационно-финансовый центр «Актион»

ООО «Вершина»

127994, Москва, ул. Сущевская, д. 21-23, стр. 1, АБВ Тел./факс: (495) 783-59-82,967-86-25 www.glavbukh.ru,www.vershinabooks.ru

Изготовление форм и печать ОАО «Типография «Новости» 105005, Москва, ул. Фридриха Энгельса, 46

¹

Pozzo — в переводе с итальянского означает кололеп, шахта, скважина. — Примеч. пер.