Вызов (ЛП)

Глава 21

Первые несколько минут все шло достаточно хорошо. Я упала на другую сторону высокой кирпичной стены и не сразу посмотрела вверх, чтобы увидеть, что делал папа. Я почти забыла, на что это похоже выйти ночью, крадясь тайком в месте, где Истинный мир терся о материю повседневности.

Нет. Я не забыла. Я только забыла, какого это выходить и рыскать с папой, с ним, возглавляющим операцию, и мной, отступающей назад и заметающей следы. Я почувствовала комфорт от осознания того, что мне только надо ждать приказов и позволить тренировкам сделать все остальное.

Тонкая пленка гнилых, восковых апельсинов скользнула по языку. Я с трудом сглотнула, трансформация скользила по мне глубокими волнами ощущений. Кристоф отметил на фотографиях, сделанных со спутника, этот вход красным карандашом наряду вместе с некоторыми другими маршрутами.

Всегда планирует все заранее. Он думал, что я никогда не узнаю об этом?

Дело в том, что я горячо вспыхнула, думая о нем. Думая о его руках в моих волосах, и молниях, проходящих через меня когда бы ни...

Бабушкина сова закричала мягко, резко. Сознание опасности защипало под поверхностью кожи. Смещение в костях отступило, тишина заполнила мою плоть.

Я отступила в кусты, выстроившиеся в ряд возле стены. Дыхание мягко прибыло через широко открытый рот, правая рука поднялась и сомкнулась на теплой деревянной рукояти малайки. Я почувствовала пару проходящих носферату, порыв плохого запаха утечки и ненависти послали стеклянные булавки через виски.

Вот еще одна фигня о кровососах. У них очень сильная ненависть. Я не понимаю этого. Не похоже на то, что у них есть монополия на ненависть — люди имеют большой кусок рынка, а у другой фигни Истинного мира — его кусочки пирога — но ненависть кровососов такая интенсивная, и она покрывается облаками вокруг них, как пыль вокруг того ребенка в старом мультике Арахиса. Ребенка, который всегда был грязным.

Я не моргала, я не двигалась. Благодаря трансформации, это было легко делать, и внезапно я поняла, как старые дампиры впадают в ту жуткую неподвижность. Это было настолько легко, неподвижность окутывала все тело, как убаюкивающая ванна, мимо мир двигался медленной рекой. Моя концентрация стала жестче и однонаправленной, все бабушкины тренировки казались детской игрой.

Еще два кровососа патрулировали. Они пахли мужчиной и перцем с волнением. Дар шептал в голове, отводя их внимание. Бабушкина сова снова позвала, но они не заметили этого. Один из них промычал что-то в сторону на иностранном языке, полном согласных, их формы размазались, как чернила на влажной бумаге, а другой засмеялся, прежде чем они исчезли с противным, тараторящим звуком.

Я ненавижу это! Я также ненавижу, когда это делают дампиры.

Я еще немного изучала дом. Это было огромное, растянувшееся кирпичное чудовище, ищущее весь мир, как будто квадратный, красно-коричневый гриб внезапно напился, обкурился и решил сложить себя, чтобы явиться олицетворением особняка. Он был темным, темнота, через которую, вероятно, не проникнет утро. Мне не пришлось думать о том, где я раньше видела такого вида миазму[24].

Это было в Дакоте, под снежным небом, с Грейвсом, находящимся рядом со мной в грузовике. Мы собирались встретиться с Сергеем.

Тогда нас спас Кристоф. Или, точнее, спас меня. Как всегда.

Как будто я и сейчас рассчитывала на него.

Сложное, запутанное болото чувств скользнуло по мне, как трансформация. Я рассчитывала на него очень сильно.

Только я подумала об этом, как услышала гудение вертолета. Оно становилось громче и громче, и грибковый особняк вздохнул, как лев прямо перед тем, как проснется.

Давай надеяться, что все пройдет хорошо, Дрю.

Я выскользнула из кустов, тонкая, сладкая опасность нарастала и убывала на языке. Я ползла вперед, ноги перемещались тихо, правая рука все еще неловко находилась вверху, сжимая странно теплую, атласно-гладкую рукоять малайки. Дорога, отмеченная красным карандашом, пользовалась каждым преимуществом укрытия, и где-то на полпути к дому я остановилась, что-то ворчало внутри головы.

«Ты в ужасной опасности, Дрю!»

Ну, еще бы! Но Грейвс также в опасности, и он в доме. Кто знал, что они делали с ним? Сейчас у меня был шанс...

— Светочччччччччччча... — справа от меня послышалось шипение. Холодный, наполненный ненавистью голос. — Маленькая светочччччччча, выходи поиграть.

Весь ад вырвался наружу.

Высокий крик, оборвавшийся на бульканье, пришел с другой стороны особняка, и внезапно ночь наполнилась шумом и движением. Взорвались гейзеры грязи, черные формы чучел свободно прыгали и отлетали от травы. Я повернула боком рукоять малайки, движение, которое я так много раз практиковала с Кристофом, теперь стало таким же естественным, как зарядка оружия. Левая рука вспыхнула, сомкнулась вокруг древесины, но я не была готова, когда первый кровосос прыгнул на меня, его узкое, подростковое лицо исказилось. Волосы стояли мертвенно-черными шипами, трущимися друг о друга с визжащим звуком, малайка в правой руке выпустилась, края, рассекающие воздух нежным свистом, потерялись под хаосом.

Жажда крови загорелась в каждой вене моего тела. Я чувствовала это, как если бы карта кровообращения только что наполнилась электричеством. Трансформация вспыхнула, клыки вонзились в нижнюю губу, и я порезала...

... но изогнутое лезвие малайки просто скользнул через пустой воздух, потому что кровосос упал в середине прыжка, хватаясь за горло, как будто у него там поселилась скала. Он свернулся, как мокрица, но я уже прошла. Я ожидала, что он ударит меня, и бросилась вперед. Тяжело приземлилась, кроссовки зарылись в мягкую землю, малайка в левой руке выпустилась и закрутилась, как пропеллер.

Я уже перешла ко второму положению, голос Кристофа отзывался эхом в голове. «Колено! Контролируй колено! Думай о целом лезвии, а не о его конце; ради Бога, кохана, держи спину прямо!» Это как слышать папины крики, в то время как мы добывали средства к жизни преступным путем, невольный комфорт.

Тени чучела прыгнули на меня, и я почти запаниковала. Клыки цвета слоновой кости светились и давили, пена разбрызгивалась из их покрасневших губ, волосы встали, когда их версия трансформации потрескивала, кровососы передвигались с нечестивой скоростью. Мир замедлился, чистая вязкая масса, которая была моей собственной суперскоростью, затвердела на каждой поверхности, малайка проносилась со свистом двумя большими оборонными движениями второго положения, что было началом один-против-многих. Первое положение заключается в создании скорости и точности; со второго по восьмое положение — быть андердогом; с восьмое по тринадцатое — сольные боевые положения.

Я только-только начала третье положение. Но Кристоф также сказал, что мастера укладываются в первые два, что если ты практикуешь только их, то к тебе придет суть остальных. Каждую ночь перед спаррингом я прогоняла их, снова и снова...

Прекрати думать о нем и сконцентрируйся уже!

Я сделала двойной прыжок, вес точно сбалансирован, и малайка ударила противоестественно твердую, как камень, плоть. Но не деревянные мечи надирали задницу. На самом деле, с тем же успехом я могла бы и не использовать их.

Потому что чучела вампиров, казалось, ударялись о невидимое силовое поле. Каждый раз жажда крови сгибалась внутри вен, и кровососы падали, задыхаясь и давясь. Один из них, хватаясь за горло, упал прежде, чем я ударила его.

Выглядело так, будто я наконец-таки стала ядовитой для кровососов. В значительной степени.

Достаточно ли ядовитой, чтобы Сергей не смог добраться до меня? Это было бы по-настоящему хорошо. Я снова прыгнула вперед, ноги приземлились, как если бы я бежала вместе с оборотнями в пестром свете и тени Центрального Парка, сердце во рту, и мир катится под ногами, пока я перепрыгиваю с места на место, как девочка, играющая в классики.

Но если Сергей был способен вынести ядовитость мамы достаточно долго, чтобы повесить ее на дубе возле желтого дома...

Папин крик вернул мое внимание. «Сосредоточься на том, что перед тобой, Дрю!» Малайка просвистела — так быстро я двигалась. Кровососы упали, задыхаясь и давясь, я ударилась в маленькую деревянную дверь, как бомба, и пролетела внутрь, осколки летели настолько быстро, что вписывались в противоположную стену. Вращаясь, малайка в левой руке высунулась, как язык змеи.

Этот кровосос был более выносливым. Он задыхался, как будто лезвие пронзило его правую ногу, и хорошо, что я наклонилась, потому что он выпустил когти, и они просвистели в том месте, где только что была моя голова. Дар горел внутри головы, как напалм[25] в бочке, поток черной, зловонной, кислой крови внезапно хлынул из его ноги, я подкатила своими длинными, сильными ногами, малайка в левой руке снова ударила. Его глаза, как лужица прогорклого масла, а самое ужасное то, что он выглядел почти как Дибс. Златоволосый, с мягким, детским лицом, искаженным от боли, прежде чем моя трансформация снова прокатилась, и он упал, откашливаясь зелено-черной пеной.

Почему это не могло случится раньше? Но я уже двигалась по коридору. Стены были окрашены в белый цвет, но на них находились полосы чего-то, о чем я бы не хотела думать. Покрытые коркой полосы, темно-красные и пахнущие медью. Это была сложная лента запахов, как в паранормальной биологии, где нужно было открыть ампулы, понюхать кровь, которая находилась в них, и перечислить характеристики. Блондин, мужчина, молодой, больница. Брюнетка, женщина, средних лет, раненная.

Иногда кровососы были как отдельные виды жертв. И также, когда выполняешь тест, нюхая что-то, это обостряет способность отслеживания. Когда дар горел в голове, я никогда не ошибалась.

Послышались щелчки затворов, картинки того, как тела несли через этот коридор, добыча, которая думала, что сбежала и оказалась так близко к свободе, коллаж противных картинок, швыряющихся в голове, как железные вышибала, которые хлопали по незащищенной коже.

План здания был ясным в моей голове. Впереди меня находились смутные очертания двери, и я оторвалась от земли так, что это заставило бы гордиться супергероя. Мысль, что если дверь закрыта или заперта на засов, то я побью себя, даже не приходила мне в голову, потому что, прежде чем я добралась туда, она взорвалась.

Буквально взорвалась: вспышка, как будто сами небеса разверзлись, и шок, как будто волна сбила серфингиста. Я упала, стена зажала плечо, и почувствовала головокружение. Я тяжело приземлилась, малайки все еще были зажаты в кулаках, и мир звенел, как гонг, внутри головы. Трансформация вспыхнула с жаром, оградив меня от удара, но мир все еще звенел достаточно сильно.

Дым. Желтое пламя ползало по стенам. Какого...

Потом я карабкалась, чтобы встать на ноги, потому что из пламени появился он. Каштановые кудри и лицо, отчеканенное со старой монеты, точеное и пагубное. Тонкий черный свитер, джинсы и бледность с чрезмерным медным оттенком. А его глаза, о Боже, сейчас его глаза черные от оболочки до оболочки и такие глубокие. Можно упасть в те глаза и утонуть, прежде чем мягкая, высасывающая чернота сомкнется над лицом.

Вы бы даже не боролись.

Мамин медальон послал вспышку болезненного тепла, такого горячего, что внезапно мне стало страшно, что он может расплавиться на груди. Я издала беззвучный крик — беззвучный, потому что он был громким, в ушах все еще звенело, и выстрелы, крики, звуки сражения продолжались вокруг меня.

Сергей усмехнулся. И прямо перед тем, как он размылся в пространстве и я подняла малайку, на одну ужасную секунду я подумала, насколько сильно его улыбка была похожа на холодную гримасу Кристофа в момент, когда он хотел напугать кого-то.