Я иду за тобой на мягких лапах

ГЛАВА 16 — ЖИЗНЬ В ЦАРСКОМ СЕМЕЙСТВЕ

— Дэйни, как ты думаешь, мне идти на торжественный обед в своем натуральном виде или…?

— Разумеется, или! Детка, ну ты сама подумай, а надо ли, чтобы аборигены знали о тебе настоящей? К тому же, где-то за сценой остаются неизвестные, приславшие тебе письмо об интриге жениха. Не стоит давать им лишние карты в руки.

— Да, наверняка — это всего лишь тигрица — его бывшая, хотела расстроить свадьбу.

— А ей-то это зачем?

— Назло, — пожала плечами Эля, — раз уж он ее бросил, пусть и невесты выгодной лишится.

— Не думаю. Скорее всего, разгневанная девица явилась бы к тебе сама и, злорадно улыбаясь, открыла бы глаза обманутой принцессе. Это же так приятно — полюбоваться унижением и обидой соперницы.

— Но соперница не я, а Злата, — удивилась девушка.

— И ты тоже, как будущая жена. Думаешь, любовницы не мечтают стать законными супругами?

— Что-то не наблюдаю в тебе большого желания стать чьей-нибудь женой, — пробурчала Эля, — ты уж точно не стремишься к замужеству!

— Я уже там побывала, — пожала плечами герцогиня, — быстро надоедает, к тому же я фэйри. У нас все не так, как у людей или тайгеров. В общем, дорогая, настоятельно рекомендую: за пределами нашего китона носить личину. Мне будет спокойнее. И без охраны ни в коем случае не выходи из Палатия.

— Китон! — Эля хихикнула, — забавное слово.

— Здесь так называют апартаменты императора или членов его семьи. Ведь ты — племянница Ветрания, пусть и не по крови. А теперь одевайся, да как можно роскошнее. Украшения я сама подберу. Не обижайся, но здесь несколько иные порядки, чем на севере. И если не хочешь опозорить семью, создать впечатление, что Рендала нищая варварская страна, то, пожалуйста, следуй моим советам.

Триклиниум, где устраивалось пиршество, был роскошен. Стены украшали золотые и серебряные медальоны, вышитые гобелены и мозаичные панно. Полы были сделаны из цветного мрамора и сплошь покрыты коврами. Лучи закатного солнца и множество ярких светильников освещали этот обширный зал.

Разделенный напополам высокой аркой, он мог вместить до нескольких сотен приглашенных. В восточной части трапезной для базилевса и его семьи было устроено возвышение из огромной плиты порфира. В дни приемов пиршествовали лежа, как было принято в древности. Изящные колонны поддерживали золотой купол над ложем императора, задрапированным шелковыми занавесями — ибо глазеть на возлежащего монарха не дозволялось. Скрытый от любопытных глаз, Ветраний Далмоциос вкушал пищу, милостиво наблюдая сверху за гостями. Или не наблюдая.

Эльвейна вынужденная находиться на порфирном «помосте» одна, без подруги, поначалу была занята разглядыванием стола, членов императорской семьи, гостей и слуг, развозивших по залу тележки с массивными вазами, полными спелых фруктов. Затем откровенно заскучала.

К счастью, по соседству с ней находился младший сын базилевса, ее кузен — Гралент. Оба возлежали в самом конце длинного стола, почти вне шелковых драпировок и могли рассматривать зал, полушепотом переговариваясь друг с другом.

Эле было страшно неудобно есть лежа, и она осторожно брала двумя пальцами (как дозволял этикет) только маленьких птичек с искусно вынутыми костями, нашпигованных орехами и зеленью, пирожки в половину ладони с разнообразными начинками, да крошечные хлебцы с икрой. Очень хотелось попробовать и остальные блюда — крайне аппетитные на вид, но принцесса представила, как легко может опозориться, вывалив на платье жаркое из тарелки, и передумала.

«В своем китоне поем», — она мрачно покосилась на огромную, мастерски приготовленную рыбину, — «спрошу у кузена, как называется это блюдо, и прикажу подать хоть кусок от него в мои покои. Если здесь такое позволено».

— Гралент, скажи, а почему прислуга катает по залу эти телеги с вазами? Они разве не могут их просто принести?

— Нет, — также тихо проговорил мальчик, — эти вазы из чистого золота и очень тяжелые, их даже пятерым не поднять. И вся посуда на столе императора тоже золотая, с инкрустациями из драгоценных камней. Батюшка желает видеть вокруг роскошь.

— А мама? — невольно спросила Эльвейна.

Принц отвел глаза.

— Мама предпочитает аскорский фарфор с росписью, она очень настаивала, но отец не позволил менять убранство стола.

Эля молча вздохнула, думая о том, как ее саму подавляет кричащая и тяжеловесная пышность Священного Палатия.

Отдав дань угощениям, в том количестве и тем, какие возможно было отведать в этих лежачих условиях, Эля рассеянным взором скользила по ближайшим столам. Внимание ее привлекла группа мужчин — судя по одежде и внешности — сартанцев. Одно лицо показалось ей смутно знакомым. Юноша широко улыбнулся, поймав взгляд императорской племянницы. О, кажется это тот нобиль… как же его? Нет, не вспомнить. Но танцует отменно! Веселый и доброжелательный, кажется, вовсе не разочарованный внешностью рендальской принцессы. Подумав, Эля слегка улыбнулась в ответ, мол — вижу, узнала.

Через несколько часов она уже тяжело вздыхала, отлежав все бока. В обычаи Эрсунны увы, не входили веселые танцы, собственно, невеселые — тоже. Хотя Эля была уже согласна на скучнейший церемониальный саорт — медленный и важный. Да что там саорт — старинный друидский «Дар богам», заключавшийся в унылом хождении по кругу с периодическим воздеванием рук над головой, и то казался несчастной исключительно задорным действом! Но нет, на пирах в Эрсунне взор гостей услаждали певцы, декламаторы стихов, фокусники и прочие лицедеи. Сами патриции должны были молча возлежать за пиршественными столами.

Добили Эльвейну танцовщицы. Юные черноволосые прелестницы кружились по залу, посылая зрителям чарующие улыбки, вертелись на носочках, летали бабочками, и пучки алых, желтых, зеленых лент в их руках развевались по воздуху. Танцуя все быстрей и быстрей, девушки вскоре уже казались радужными облачками. Зажигательная музыка волновала кровь и, не в силах удержаться, принцесса то ножкой постукивала, то невольно щелкала пальцами. И снова она поймала взгляд симпатичного сартанца. Тот улыбался и сочувственно кивал, пожимая плечами и всячески показывая, что разделяет ее желание танцевать самой, а не глазеть на чужие пляски.

— Слушай, а никак нельзя отсюда смыться? — шепнула Эля кузену, скорчив умоляющую рожицу.

Подросток понимающе сморщил нос и кивнул.

— Тебе тоже надоело? Ага, когда мы ездили к бабуле в Эндоссу, вот там было весело! Но батюшка не позволил гостить слишком долго, повелел нам возвращаться. Знаешь, я думаю, уже можно потихоньку уйти, надо только испросить позволения у его величества. Сейчас, погоди.

Гралент встал и, обойдя стол за спинами пирующих, приблизился к деспоине. Императрица, в свою очередь передала просьбу супругу, и тот милостиво прикрыл глаза в знак согласия.

Эльвейна тяжело вздохнула, «сколько утомительных и ненужных церемоний». Но вмешиваться в чужой устав она не собиралась, да и кто бы ей позволил. Впрочем, выводы сделала, и они были неутешительными.

Следующее утро. Священный Палатий. Апартаменты дэйни Ульвиэль.

— Девочка моя, я не увидела в тебе самого главного — радости во взгляде, удовлетворенности жизнью. Более того, у меня сложилось впечатление, что ты тянешь скучную лямку. Тяжкую, постылую ношу. Ничто окружающее тебе не мило, ничто не в радость. И Ветраний, он сильно изменился…

Деспоина, нервно сжимая руки, расхаживала по террасе.

— Ты тоже заметила?

— Еще бы. Молодой человек стал зрелым мужем, утратив флер романтики и отяжелев и душой, и телом. Он всегда был властолюбив, а сейчас в нем появилась жесткость и нетерпимость даже к незначительным оттенкам чужого мнения.

— Но ведь когда мы познакомились, он был совсем другим, мама! Мечтал о том, как став монархом, изменит многое в своей стране — введет новые, более разумные законы, удалит продажных сановников, отменит косные отжившие порядки. А сейчас — урезал права простых людей, стал требовать, чтобы патриции из старинных уважаемых родов не просто преклоняли колено, но ложились ничком перед его троном, показывая свою покорность! Что за дикость, мама?! Ты видела, во что я была одета на пиру? Эти тяжелые, сплошь расшитые золотом платья из парчи, поверх драпировки из каких-то немыслимых плотных тканей. Я находилась не то в жутком коконе, не то в доспехе! Нашел старинную книгу с церемониями и сложными ритуалами выхода базилевса и его семьи в парадные залы. Боги, да какой идиот ему эту дрянь подсунул? Теперь все вычитывает из нее и требует исполнять! Привязывается ко мне со своими указаниями и страшно злится, если я с ним спорю. У императрицы должны быть закрыто все тело и даже руки — разве только кончики пальцев можно обнажить. Но при этом пальцы должны быть сплошь унизаны кольцами и перстнями, так, чтобы и сантиметра кожи было не видать.

— Люди меняются с возрастом, и не в лучшую сторону, — кивнула эльфийка, — я предупреждала. У человека без Дара юность проходит быстро, исчезают ее порывы и гаснут светлые душевные устремления. Все возвращается на круги своя. Маг — врачеватель способен вернуть внешние признаки молодости, но и только. Прошло тридцать лет и сейчас перед тобой совершенно другой человек.

Базилисса опустилась на мягкий табурет.

— Больше всего жалею, что родила сына, — уронила она в пространство.

— Ты не любишь Гралента? — изумилась Ульвиэль, — видишь в мальчике черты его отца?

— Вовсе нет, напротив — он весь в меня, и я уверена — эльфийская кровь не даст ему закоснеть и превратиться в ограниченное и авторитарное бревно. Но его уже портят, вся жизнь в этом душном и пышном дворце отдаляет от меня ребенка. Уродливые и бессмысленные церемонии убивают в нем живую веселую душу. Представь, недавно Ветраний заговорил о том, что его старший сын, не имея Дара, не достоин занять трон. Г ралент подходит для этой роли много лучше. На четверть эльф и сильный чародей, он будет править Эрсунной чрезвычайно долго и вознесет род Далмациос к небесам! А отец, пока жив и полон сил, обучит наследника, вложив в его разум те знания, мысли и наклонности, которых сейчас Граленту явно не хватает.

— И какие же? — с интересом спросила эльфийка.

Деспоина презрительно скривила губы.

— Властолюбие, разумеется, а еще глубокое знание политических сил, тонкое коварство и хитрость, умение использовать слабости противников, стремление к мировому господству. Ветраний мечтает превратить сына в подобие себя. Надеется, что под его правлением Эрсунна станет мировым лидером, вернет себе отпавшие провинции и восстановит империю.

— Тяжелый случай, — задумчиво протянула Ульвиэль, — в сущности, людские мечты так одинаковы, что даже скучно становится. Рожденные ползать — летать не могут.

— Мама! Ты только представь: обернутым в тяжелую жесткую парчу, как паук, сотни лет торчать на этом унылом троне, видя перед собой чужие толстые задницы, валяющиеся у твоих ног, фальшивую преданность в глазах ненавидящих тебя придворных, страх перед ядами или кинжалом из-за угла! Из страха перед подосланными душегубами Ветраний никуда не выползает из своего раззолоченного мавзолея — Палатия.

И моего сына хочет обречь на ту же участь!

— Ничего, — герцогиня успокаивающе похлопала дочь по плечу, — все решаемо. Я примерно такое и предполагала, когда отправилась к тебе в гости.

— Но как? Я могла бы плюнуть на все и уехать с тобой. Любви и близко не осталось! Ненавижу! Да, я знаю — базилисса не может развестись, но эльфам нет дела до жалких человеческих законов, а я урожденная дочь Дэльгарии, признана родом — хоть и полукровка. Больше не могу и не хочу находиться здесь, в этом склепе, год за годом восседать на троне, неподвижно, завернутая в блестящие тряпки, словно бессмысленная восковая кукла. Мама, я хочу жить! А здесь я медленно умираю!

— Разумеется, ты уедешь! И ничего этот жалкий царек тебе не сделает. При всем желании не сможет заставить тебя вернуться.

— А как же Грапент? Он законный сын. И если, не дай боги, будет провозглашен наследником? Вряд ли Светлейший совет пойдет на такое грубое нарушение всех законов. Отнять преемника у базилевса — это уже слишком!

— Я должна все обдумать, — уклончиво произнесла эльфийка и ухмыльнулась, скосив глаза на изрядно посветлевший артефакт — одну из тайных разработок своей родины.

«Полог тишины»? Старье, к тому же появились чары, проникающие сквозь него. А вот «Птичий щебет» — о нем пока никто, кроме эльфийских магов, и слыхом не слыхивал! Разумеется, со временем узнают и уведут идею, но сейчас им можно и даже нужно пользоваться.

Незаметный человечек в сером хитоне отлепился от одной из слуховых труб, пронизывающих стены Палатия.

— Ничего, интересного, — пробормотал он, сворачивая в трубку свиток с записью беседы, предназначенный для императора. — О чем могут болтать женщины, даже если это сама базилисса с ее эльфийской матушкой? Наряды, драгоценности, дети. Для того они и предназначены — ублажать мужчин и рожать потомство. Что поделать, его величество подозрителен, а наше дело — исполнять царские повеления.

Человечек с трудом слез с высокого насеста, где сидел уже больше часа.

— Ох-ох, грехи наши тяжкие, — прокряхтел он, потирая худощавый затекший зад.

Передав свиток личному секретарю базилевса, писец спустился в столовую комнатку, где кормили служащих невысокого чина, плотно поел, и пошел себе, не торопясь, тускло освещенным извилистым коридором, спустился по лестнице с вытертыми ступенями и направился к воротам крепости

Показал бронзовую овальную пластинку — пайсу, что служила пропуском в Священный Палатий, и беспрепятственно вышел на широкую улицу, ведущую в город. Почти одновременно с ним сады Священного Палатия покинул другой человек — женщина под покрывалом, среднего роста, хрупкая, и как ни странно, без сопровождения. Удивительно, но привратные стражи не обратили на нее никакого внимания, выпустив без разговоров.

Случайные прохожие плохо различали лицо под полупрозрачной бирюзовой накидкой, но гибкая фигурка с грациозной походкой и пышные блестящие волосы, видневшиеся из-под покрывала, привлекали взгляды мужчин. Точнее, должны были привлекать, да вот вторая странность — эрсуннцы, как все южане, охочие до молодых ладных девиц, словно не видели красотку. Проходили мимо, даже не поворачивая головы. А та, щурясь от яркого солнца, шагала все дальше, мимо сахарно сияющих белых храмов, великолепных особняков из розового камня, лавок, из которых остро и сильно пахло специями, фруктами, рыбой. Ослепительно, до боли в глазах, сверкало солнце, со стороны гавани доносился шум моря и пронзительные крики чаек, теплый ветер раздувал накидку, то и дело откидывая ее в сторону. Тогда становились видны удлиненные глаза в тени густых ресниц, мягкое личико с тонкими чертами, небольшой рот, таящий загадочную улыбку. Но даже в эти мгновения прохожие не смотрели на девушку. Верхом на прекрасном гнедом жеребце проскакал, горделиво подбоченившись, темноусый парень, крепкие носильщики пронесли важного вельможу в паланкине. И никто из них не взглянул в сторону прелестницы. Удивительно, но такое пренебрежение вовсе не обижало путницу. С ее лица не сходило довольное выражение.

Пройдя вдоль пальмовой аллеи, она приблизилась к дому, обнесенному высокой каменной оградой. Из-за нее виднелась лишь темно-красная черепица островерхой крыши. За стеной шумел сад, щебетали птицы, но людских голосов не слышалось, словно особняк был необитаемым. Оглянувшись, молодая женщина нажала на выпуклый бронзовый кружок в центре калитки и где-то далеко за стеной переливами колокольцев заиграла музыка. Через минуту дверца открылась, и появился смуглый мужчина с узкими темными глазами. Низко поклонившись, он распахнул перед гостьей калитку и, шагнув за порог, та очутилась в раю — прохладном и тенистом. Журчал фонтан, благоухали розы, кроны акации, эрсуннского «бархата» и чинар бросали на дорожки кружево тени. Девушка опустила покрывало и с наслаждением втянула воздух, в котором отчетливо чувствовалась холодная свежесть, странная для жаркого полдня.

Слуги, высыпавшие на крыльцо, улыбались ей, как старой знакомой. В большой гостиной, устланной по местному обычаю пушистыми коврами, ее ожидал человек или не человек. На вид совсем молодой, если бы не жесткий взгляд темно¬зеленых глаз с вертикальным зрачком. Зрачком дракона.

— О боги! Улли, — теплая улыбка преобразила его лицо, — как же давно мы не виделись! Рад тебе, — он обнял девушку.

— И я тебе, — эльфийка оживилась, увидев старого приятеля, — стало быть, вот кто сейчас Наблюдатель в Хрисантии. Я думала — ты все еще на Ютаре.

— Моему предшественнику до смерти надоели интриги и происки аборигенов. Ох уж эти люди, не могут просто радоваться жизни, им обязательно хочется потратить годы, отпущенные Творцом, на всевозможные злокозненные дела в отношении себе подобных. — Он пожал плечами, — что поделать, их нрав не изменить.

— И Ковен уговорил тебя поработать, напирая на чувство долга, — рассмеялась собеседница.

— Пойдем-ка на террасу, я прикажу принести фруктов и напитков. Или ты хочешь есть?

— О нет, завтракала я с дочерью, а императорский стол всегда отличался чрезмерным изобилием. Однако, у тебя здесь чудо как хорошо — прохлада прямо горная!

Молодой мужчина кивнул на крупные опалесцирующие пирамидки, расставленные на террасе и вдоль садовых дорожек.

— Как всегда, меняют погоду: сейчас охлаждают воздух, в холод согревают.

— Сэйнт, ты всегда умел устроиться с комфортом! Вот чем удобен избыток магии, — пригубив золотистый напиток, эльфийка расположилась на подушках дивана.

— Рассказывай, что привело тебя сюда? Сдается мне, проблемы в семейке твоей дочери.

Лицо герцогини помрачнело.

— Ты многое знаешь! Да, собственно, скрывать я и не собиралась. Царек скурвился окончательно.

Сэйнт расхохотался, откинув назад голову.

— Улли, что за жаргон, ты общаешься с бандитами?

— Другие слова Ветранию не подходят, — с достоинством ответила эльфийка.

— В целом да, — кивнул собеседник, — но согласись, этого и следовало ожидать. Зря ты допустила этот брак. Хотя, понимаю, девочке захотелось поиграть в императрицу великой державы.

— Все бы ерунда, подумаешь — потеряла пару-тройку десятилетий, но теперь проблема в моем внуке, в ближайшие годы его душу испоганят окончательно! И я пока смутно представляю, как его вытащить из этой клоаки?

— Милая, я ознакомился с документами, оставленными мне коллегами. Все серьезнее, чем ты думаешь. Сартания и ее жрецы плетут заговор. Ланбэра и Гралент могут стать жертвами в игре человеческих страстей. А твою внучку синклит сартанских церковников планирует свести с племянником базилевса — красивым и пустоголовым юношей. Но и это не все. Марио, по замыслу заговорщиков, должен стать императором, после устранения нынешнего. Причем убрать Ветрания должны сиды — воины из высокого дома Дейс-Илно.

— За что? — еле выговорила эльфийка онемевшими губами. Она и не подозревала, какой ядовитый клубок таится на дне Эрсуннского колодца…Будь он проклят!

— Как за что? Ведь именно его представят виновным в гибели твоей дочери. А внука устранит единокровный старший брат. А что касается тебя… Ты ведь постараешься отомстить? Не так ли?

Ульвиэль, пораженная его словами, выпрямилась, широко раскрыв глаза. Ноздри ее затрепетали, и все тело напряглось, но она молчала, понимая, что Сэйнт лишь начал свой рассказ.

— Впрочем, все это как раз можно использовать для решения проблемы. Давай, подумаем, как провернуть дело с наибольшей выгодой и минимальной опасностью для твоих родных. У меня появилась идея.

— Погоди, а как же Эльвейна, получается, взяв ее с собой, я подвергла жизнь девочки опасности?

— Не переживай, мутные игры вокруг твоей внучки закрутились еще в Рендале, здесь нам легче будет выяснить, чего хотят от нее жрецы Сартании. Пока ее жизни опасность не угрожает.

Эльфийка нахмурилась.

— О Сэйнт, как ты можешь?! Делать из малышки наживку!

— Напротив, здесь мои агенты присмотрят за ней наилучшим образом. Улли, неужели ты перестала мне доверять?

— Так успокой меня, расскажи, что задумал!

— Слушай.

Спустя полчаса тревожное выражение исчезло с лица эльфийки, оно разгладилось, утратив хищность и гнев. Глаза вновь засияли мягким блеском.

— Сэ-эйнт, — протянула она низким, воркующим голосом, — я всегда знала, что ты умнее всех. Ты можешь найти выход из самой ужасной ситуации и развязать любой узел!

— Если не смогу развязать, тогда разрублю! — со смехом отозвался мужчина.

— Ты меня почти успокоил.

— Почти?

— Осталось только утешить!

— Улли, девочка моя, — несколько секунд он смотрел в потемневшие от волнения глаза. Мгновения текли, ее взгляд затягивал дракона в манящий синий омут, и наконец, решившись, он нагнулся к ней, сминая в жадном поцелуе нежные губы. Сильные руки обняли плечи герцогини, прижимая к напряженному мужскому телу, и она с тихим стоном зарылась пальцами в его волосы, перебирая шелковые темные пряди, лаская мощную шею.

— Что ты делаешь со мной? — прошептал Сэйнт, — ты ведь знаешь…

— Молчи, мне нет дела до рыжей стервы, есть только ты и я — здесь и сейчас! Мне страшно и нужна твоя любовь и поддержка! Хотя бы на эту ночь.