Выбегаю на улицу и втягиваю в лёгкие прохладный воздух. Сердце колотится, словно сумасшедшее, лицо пылает.
Я мотаю головой, пытаясь вытолкнуть из памяти выжженную на сетчатке картину.
Лицо женщины, её закрытые в удовольствии глаза… вздымающаяся, покрытая кудрявыми волосами грудь Обласова, напряжение на его лице, рваные резкие движения…
Лёгкие горят. В животе формируется спазм, скручивая внутренности в узел. Мозг, словно нейросеть, генерирует без остановки картинки, на которых вместо этой женщины я — ведь Обласов чётко заявил, какие планы у него на меня.
Немного отдышавшись, я бегу на остановку. Скорее бы убраться отсюда.
Дура я! Зачем припёрлась к нему в офис? Написала бы сообщение и замечательно было бы. А теперь как выжечь это из своей памяти? Ластиком ведь не сотрёшь.
Возвращаюсь в общежитие и собираю сумку. Домой поеду сегодня, к родителям хочу. Завтра только одна пара, и та по преддипломной подготовке, а я уже всё, что нужно сделала и сдала преподавателю.
Мне срочно нужно сменить обстановку, картинку перед глазами.
Мама удивляется, когда звоню ей уже из электрички, что в пути и буду последним рейсом, но радуется, конечно же.
— Ой, Мила, ну ты даёшь. Слушай, ну сейчас вареников хоть налеплю, а то дома один борщ. Думала, утром сделаю, пока ты ехать будешь, а ты вон чего — сюрприз.
— Да ладно, мам, не колотись уже на ночь.
— Ой, ну делов там! — мамин говор и привычные с детства выражения греют душу. — И Стаська только рад будет, ему ж пожрать — сама знаешь.
Смеюсь в ответ на мамины сетования на брата-проглота. Уютно забиваюсь в угол возле окна и наблюдаю, как мелькают уже в сумерках столбы фонарей.
— Ладно, доча, ждём. Папка встретит на станции, сама пешком не топай.
— Хорошо. До встречи, мам.
Откидываюсь на сиденье и прикрываю глаза.
Домой.
Пару часов и буду с родителями вареники лопать, слушать, как Стаська с уроков свалил с друганами и вместо подготовки к экзаменам на речке купался.
Брат мой, конечно, засранец. В техникум поступать летом, а у него ветер в голове.
На станции встречает папа. Едва видит меня, его лицо, часто задумчивое и хмурое, тут же проясняется.
— Привет, Милашка, — обнимает меня, ласково похлопывая по спине. — Давай рюкзак свой сюда, нечего спину давить.
— Да он не тяжёлый, пап, — смеюсь, — там пижама да пара тетрадок.
— Ага, знаю я твои пару тетрадок. Учебников на целую библиотеку.
— Да все учебники сейчас в телефоне, пап, — отец всё равно отбирает рюкзак.
— Так отож. Стаська нам с мамкой сколько лапшу на уши вешал, что занимается через планшет. А сам рубился в игрищи свои. Я как встретил на остановке Светлану Петровну, так чуть со стыда не сгорел, пока она меня отчитывала.
— Да Светлане Петровне только дай кого-нибудь поотчитывать.
Смеёмся с папой, хотя я и сама помню, как холодело всё внутри, когда завуч нашей станичной школы, та самая Светлана Петровна, в класс входила. Она уроки у нас не вела, поэтому если и приходила, то только нагоняя всыпать.
— Привет, Айболит! — машет мне Стаська, едва захожу в дом. — Ты чего так долго? Мать вареники не даёт, говорит, Мила приедет, тогда все сядем. Я тут с голоду опух.
— Привет, Буратино, — смеюсь и обнимаю мелкого.
Ну как мелкого… Он ростом под метр восемьдесят уже, перерос меня на три-четыре сантиметра точно, хотя я и сама не из “мышек”. Да в плечах разошёлся — уже не мальчишка.
На “Буратино” он скалится, не любит, чтобы его так называли — старая история про то, как он притворялся бревном, чтобы не идти малину собирать в сад. В прямом смысле. Ему тогда лет шесть было, так и сказал, что пойдёт ляжет между спилами за домом, его не заметят и не пошлют работать в сад. С тех пор и прилипло.
Но всё равно обнимает меня, конечно же, у нас с ним не война, а дружба, хотя иногда боевые действия и случаются.
Однако, замечаю, что брат какой-то напряжённый. Вроде как, пока ужинаем, и смеётся, и про школу рассказывает, даже про подготовку к экзаменам выпускным, но я-то замечаю всё равно, что он дёрганый какой-то. И на телефон каждую минуту косится.
Наевшись вдоволь вареников со сметаной (на ночь, конечно, самое то, Мил, да), я помогаю матери убраться на кухне, отец уходит проверить, закрыты ли сараи и отпустить с цепи Рика на ночь.
— Мил, ну ты про конкурс подробнее завтра расскажешь? — спрашивает мама, запуская посудомоечную машину. — А то фотки, конечно, хорошо, но подробности бы хотелось.
— Да, мамуль, обязательно, — киваю. Конечно, про конкурс я всё расскажу. Но про то, что стоит за ним — нет. — И там же мне деньги подарили. Большие, мам. Надо решить, куда их вложим.
— Ничего себе, — хмурится мама. — Я читала, конечно, что на таких конкурсах призы приличные…
— Там пятьсот тысяч, мам.
Мама теряет дар речи. Это действительно большие деньги для нас.
— Мила, а это точно законно? Ты ничего не должна будешь потом?
— Нет, мам, это выигрыш. Всё законно.
Мама чувствует. Понимает, что ничего просто так в жизни с неба не падает. Тем более полмиллиона рублей.
— Ладно, — улыбается с нежностью и обнимает меня. — Спокойно ночи, Милаша. Утром на рынок в семь пойду, ты со мной?
— С тобой, мам, — киваю и обнимаю маму в ответ.
Поднимаюсь на второй этаж и иду в свою комнату. Из соседней слышу негромкую однообразную музыку — Стас рубится в очередную бродилку.
Негромко стучу и вхожу.
— Ты чего врываешься, Милка, а если я тут…
— Что? — вздёргиваю брови.
— Ладно, ничо, — криво усмехается. — Чего хотела? Или просто?
— Да просто… — осматриваюсь. В его комнате как всегда бардак. Мама много лет ему капала на мозг, чтобы убирался чаще, а потом смирилась. — Слушай, у тебя всё норм?
Присаживаюсь рядом с ним на кровать, двигая его ногу, и смотрю внимательно.
— А с чего ты взяла, что не норм? — выгибает бровь.
— Потому что я тебя знаю, Стас. И у тебя явно что-то не так.
— Да нормально, — утыкается носом в телефон, делая вид, что меня тут нет.
— И всё же, — выдёргиваю телефон, чтобы вынудить его посмотреть на меня. — Что-то в школе?
— Слышь, не наглей! — отбирает телефон, но я успеваю увидеть мелькнувшее сообщение с мессенджера.
“У тебя два дня, урод. Потом не жалуйся”
Он понимает, что я успела прочитать, и перестаёт выпендриваться. Садится на кровати и смотрит в стену, сбрасывая с лица маску я-пацан-мне-всё-по-боку.
— Стас, рассказывай.
— Да чё рассказывать, — передёргивает плечами. — В жопе я, Милка.
Молчит пару секунд, потом косится на меня.
— После твоей победы на конкурсе со мной связались через телегу. Предложили немного бабок за твои стрёмные фотки последних пары лет. Ну типа неудачные или позорные. Как хаваешь за обе щёки или как в огороде перепачканная копаешься…
— Ты, конечно же, отказал?
— Они предложили пятьдесят кусков.
Наступает тишина. Настолько звенящая, что даже квакающие звуки игры на паузе из его смартфона её не способны расколоть.
— Милка… — Стас поворачивается ко мне и смотрит виновато. — Я повелся. Но потом передумал, и сказал им идти куда подальше. Аванс сказал переведу обратно, но они заартачились. Угрожать стали и требовать типа как неустойку. Сказали или давай сотку, или фотки сестры типа из ванной или подобные. Или, сказали, хребет сломают.
— Стас, ну ты и придурок, — я встаю и сжимаю виски. Это кажется невероятным, но… не думаю, что это были просто угрозы. Если он взял хоть часть денег, значит те, кто их дал, не шутят. Шутники авансами не разбрасываются.
— Знаю, Мил, — опускает голову. — И я пытался сам выгрести, пытался заработать.
— Сто тысяч?! — резко оборачиваюсь к нему. — Да если бы это было так легко, отец бы за сорок кусков не горбатился на тракторе!
— Знаю! — тоже психует и вскакивает с кровати, но тут же притихает, покосившись на дверь. — Но… блин, сеструха, я влип. И я хз, что теперь делать.
— Какую работу ты выполнял? — смотрю на него в упор, чтобы не юлил.
— Курьером.
— Речь же не о пицце и роллах, да? — внутри всё стынет от понимая, чем именно он занимался.
— Не о них, — качает головой. — И… они утверждают, что товар пропал. Хотя я точно положил, куда сказали и вовремя. Теперь требуют бабки и фотки.
Пипец. Полный.
Мой брат — наркокурьер.
И придурок, прости Господи.
Ну как можно быть таким тупым? Уже ж даже не пятнадцать.
— Мил, чё делать? — смотрит на меня с надеждой. — Они же меня порешат.
Идиот. Ну какой же ты идиот, Стас.
А каково будет матери с отцом, если с ним что-то случится?
В лучшем случае почки отобьют, в худшем или посадят, или…
Отворачиваюсь к окну и смотрю на небо. Ни одной звезды не видно — тучи тёмные. Бескрайнее, без сотен отражающихся огней города.
Сердце стучит быстро, но мозг не хочет оформлять это в решение.
А придётся.
Ведь другого пути нет…
Отдай я хоть весь выигрыш этим разводилам, они с брата не слезут. Только хуже будет — поймут, что можно бесконечно тянуть.
В полицию идти — не вариант. Они его так повязали в деле, что писать заявление — это всё равно, что срок ему попросить.
Ни друзей, ни знакомых высокопоставленных у родителей нет.
Прикрываю глаза, выдыхая, и вспоминаю фразу Обласова…
“Интересно посмотреть, как ты сама придёшь к тому, что тоже имеешь цену”
Имею. Только что установила…