Надеяться на то, что Обласов по-самаритянски разрулит ситуацию со Стасом глупо.
Зачем это ему? Какая выгода? Кто я для него, чтобы решать мои проблемы просто так? Часто и близкие люди просто так ничего не сделают.
Он спросит с меня по полной.
Прикрываю глаза, сжимая телефон, который он дал для связи с собой, и откидываюсь на подушку. Перед глазами снова та самая картина в его офисе… Внутри всё сжимается от страха, что он вот так же разложит и меня.
А он разложит…
И похлеще ещё.
Вспомнить только его “сними платье и встань на колени”. Этот голос с глубокими вибрациями, будоражащими в самой глубине какой-то древний, лишающий воли страх.
Переворачиваюсь на бок и подтягиваю колени к груди. Бёдра горят, и хочется почему-то сжать их сильнее.
Я прячу телефон под подушку, решая написать Обласову утром. Потому что сейчас моя голова как кипящий чан. Ничего не соображаю. Что ему написать? Какими словами?
“Демьян Игоревич, мой брат попал в плохую историю, можете выручить?”
Или “Демьян Игоревич, спасибо за корм собачками, можете ещё и моего брата из задницы вытащить? И вас шикарный пресс! Я успела рассмотреть”
Ох…
Пресс, кстати, и правда… Блин, и почему мой мозг сейчас это держит в фокусе? Нервы, видимо…
Утро, однако, вечера мудренее не оказывается.
Мама расстраивается, что я с ней не только на рынок не пойду, но и второй электричкой уже снова возвращаюсь в город. Лгу, говоря, что в клинике один из врачей заболел, и мне нужно ассистировать главному на операциях.
Отвратительно себя чувствую, обманывая родителей, но сообщение в телефоне Стаса я сама видела — ему два дня дали.
В электричке еду — словно на гвоздях сижу. И так неудобно, и так. Нервы настолько натянуты, что по коже время от времени мурашки бегают. Несколько раз порываюсь написать Обласову, сжимая смартфон во влажных ладонях, но каждый раз передумываю, теряясь, что же именно и как написать. В итоге решаю сделать это уже из общежития.
Хорошо, что Богдана уехала на выходные сразу после пар в пятницу, мне сейчас видеть её совсем не хочется. Я разбираю рюкзак, завариваю чай и сажусь за стол, взяв телефон в руки.
Ладно. Напишу, как есть.
“Здравствуйте, Демьян Игоревич, хотела сказать спасибо за помощь приюту. Это очень благородно — помогать бездомным животным” — пишу и отправляю вместо того, что хотела. Как-то “спасите моего брата” сразу в лоб мне показалось… резким.
Не знаю, насколько он занят, и когда прочитает сообщение. Может, после какого-нибудь совещания или когда закончит очередное “общение” с очередной дамой на столе…
Но, к моему удивлению, галочки становятся цветными почти сразу же — прочитано.
“Здравствуй, Милана. Польщён и удивлён — уж благородным меня ещё никто не называл. Потому что это не так. Это плата за спасение моего пса. Я привык платить за всё. Это истина жизни, которую и тебе стоит усвоить”
Сердце проваливается.
Это философия его жизни. Так он видит мир — за всё нужно платить. Его сообщение как предупреждение перед моей просьбой.
Предупреждение, отсекающее любые розовые ожидания.
Хотя, чего я хотела? Чтобы он по доброте душевной помог мне?
Зачем ему это делать? Кто я ему?
Я его кукла, за которую он заплатил. А Демьян Обласов деньгами просто так не раскидывается.
С чего я вообще решила, что он сможет мне помочь? Что он станет мне помогать?
Он может отказать, и при этом всё равно сделает со мною всё, что захочет.
Вытираю вспотевшие ладони о джинсы и снова беру в руки телефон. Ещё раз перечитываю его сообщение, а потом, выдохнув, печатаю, с трудом попадая по нужным буквам.
“Мне нужна ваша помощь. Мой брат попал в беду, и мне больше не к кому обратиться. И да, озвученную ваши истину жизни я прекрасно понимаю. Усвоила”
Отсылаю и судорожно выдыхаю через рот.
Я только что сделала то, чего он ждал. Сам говорил, что однажды я приду, назвав свою цену.
Пришла. Назвала. Даже раньше, уверена, чем он ожидал.
Он был прав, цена есть у всего. У меня — спасение брата.
И остаётся лишь надеяться, что Обласов не откажет.
“Молодец, что усвоила. Жду в десять у меня. Машину пришлю”.