Я купил тебя. Дорого (СИ)

45

Аплодисменты стихают.

Я жду, пока включится свет, но зал продолжает тонуть в темноте, а теперь ещё и в полной тишине.

Корона кажется тяжёлой, и хочется её снять.

Но я ведь королева. Я не могу — люди смотрят на меня.

Странно, но зал пуст, и я вовсе не на сцене. Я в большой пустой тёмной комнате, а напротив меня большое зеркало.

Я смотрю в него на своё отражение.

Корона рвётся острыми пиками вверх, сверкает бриллиантами.

На мне только корона… Больше ничего.

— Встань на колени, — раздаётся тяжёлый низкий голос за спиной.

Я не вижу, кто это говорит, но чувствую внутри леденящий страх. Меня будто парализует. Я не могу даже пошевелиться.

Изо рта выходит едва заметное облачко пара. Мне холодно, но я стою как статуя и не могу даже обхватить себя руками, чтобы хоть немного согреться.

— Мила! Милаша! — слышу голос матери откуда-то. — Дочь, там отец приехал с поля, встреть, пожалуйста, а то я как раз заливаю огурцы кипятком — не могу отойти.

Спохватываюсь и пытаюсь содрать с головы корону, но она будто приросла. Вцепилась в волосы. Пустила корни.

В комнате по-прежнему темно. И я, кажется, одна. Того мужчину, которому принадлежит пугающий голос, я больше не ощущаю.

Прикрываю глаза, чтобы успокоиться, но когда открываю, с ужасом обнаруживаю, что я стою на сцене университета за кафедрой.

По-прежнему голая и в короне.

Дикий стыд сковывает тело, и ноги будто прирастают к полу.

Дышать нечем.

Грудь сдавливает, горло сводит.

Кто-то из зала кричит странную фразу “Давление падает!”

Какое давление? У кого?

Громкое скуление оглушает и рвёт душу на части. Я затыкаю уши ладонями и оборачиваюсь в поисках раненого животного, издающего полный боли звук.

Пёс лежит на полу сзади. Питбуль. Шоколадно-белый.

Лежит и жалобно скулит, глядя на меня. Смотрит в глаза так пронзительно, будто хочет мне что-то сказать.

— Что с тобой? — спрашиваю и делаю к псу несколько шагов. — Ты болен? Или просто потерялся?

С такими собаками нужна осторожность. Я знаю, что его нужно бояться, но страха почему-то совсем не ощущаю.

Подхожу ближе и наклоняюсь, чтобы потрогать, но внезапно это оказывается совсем не пёс, а… слон.

Шокировано моргаю, наблюдая, как он растёт на глазах. Увеличивается до естественных размеров. На его голове краской начерчен странный рисунок, на спине попона с таким же.

Слон поворачивает ко мне голову, поднимает хобот и прикасается им к моему лицу.

Странно, но и его я совсем не боюсь. Лишь внимательно смотрю в его умные глаза.

— Тебе пора на свет, Мила, — вдруг говорит он.

Машу головой, прикрыв глаза. Голова начинает кружиться.

Бред. Я брежу. Слоны ведь не умеют разговаривать.

— Тебя ждут, Мила. Ты им нужна. Особенно ему.

— Кому?

— Ты поймёшь.

Мне внезапно становится очень страшно. Я никуда не хочу идти. Стою и наблюдаю, как слон медленно уходит. Его уже почти не видно в странном тёмном тумане.

— Стой! — что-то внутри толкает меня так сильно, что сердце срывается на бешеный стук. — Подожди меня! Подожди!

Я пускаюсь бегом, на ходу сдёргивая с себя чёртову корону. Она со звоном летит в сторону, а я в панике пытаюсь догнать слона, но вдруг натыкаюсь на белую стену. Она такая яркая, что её свет слепит меня, причиняя глазам боль.

— Слишком ярко! — со стоном оседаю вниз, внезапно больше не ощущая способности двигаться. Ноги отказывают, я просто падаю на пол.

— Добро пожаловать обратно, ваше величество.

Первое, что я вижу — улыбающееся лицо врача. Очень знакомое лицо, я точно его где-то видела.

— Милана, моргни, если слышишь меня.

Медленно моргаю, хочу что-то сказать, но внезапно не могу. Что-то в горле мешает. На меня накатывает паника, дышать становится нечем.

— Тише-тише, я сейчас вытащу. Не шевелись.

Врач придерживает мой подбородок, а потом аккуратно вытаскивает из моего горла длинную трубку, и я закашливаюсь.

— Всё хорошо, девочка, всё хорошо. Держи.

Он приподнимают мою голову и даёт сделать несколько глотков воды. После этого становится легче, но горло жутко саднит, оцарапанное трубкой.

— Милана, ты помнишь, что случилось?

В голове начинает вращаться карусель из звуков и картинок.

Я дёргаю ручку…

Удар…

Скрежет…

Всплеск…

— Авария, — хриплю и чувствую, как глаза застилает слезами. — Демьян… он…

— Жив и здоров, — кивает врач. — Хорошо, ты помнишь. А меня узнаеёшь?

Точно. Я его действительно знаю!

Это же друг Обласова — Матвей Кузнецов.

Снова утвердительно киваю.

— Мила, у меня для тебя несколько новостей, — он говорит серьёзно. — Но прежде чем их озвучить, мне надо кое-что проверить.

Он поправляет простыню возле моих ног, но при этом внимательно смотрит на меня.

— Понимаю, что сейчас может быть сложно, но попробуй пошевелить руками. Сожми мой палец.

Он вкладывает мне в ладонь указательный палец. Двигаться и правда тяжело, но я выполняю просьбу.

— Хорошо, — кивает удовлетворённо. — Теперь второй.

Тоже выполняю.

— Отлично. Теперь попробуй пошевелить ногами.

Я пытаюсь. Раз, второй пытаюсь. Прикладываю усилия, но…

— Я не могу, — в горле встаёт ком. — Не могу.

Губы начинают дрожать, а в голову ударяет горячая волна.

Я не чувствую ног. Я не чувствую собственных ног!

— Тише-тише, — Кузнецов смотрит на экран рядом с моей головой, который начинает часто пищать, и что-то делает с трубками, идущими к моим рукам. — Мила, выдыхай, пожалуйста, слышишь?

— Я не чувствую ноги! Я не смогу больше ходить, да? Я не смогу ходить?

По щекам начинают катиться слёзы, и я буквально давлюсь ими.

— Мила, возьми себя в руки! — говорит врач строго. — Я думаю, сможешь, потому что рефлексы есть. Ноги реагируют, но ты не чувствуешь. Нервы живы, иначе бы на пробу иглой не было реакции. Я только что проверил.

— Что это значит?

— Пока не знаю. Где-то нарушение — будем искать. Сделаем МРТ. Разберёмся, Милана. А пока не нервничай, тебе нельзя, потому что ты беременна.

— Я… что?

Мне кажется, я всё ещё по ту сторону. Ланкийский слон не вывел меня, а увёл на новый виток сумасшествия.

Я всё ещё заперта в своей голове.

— Беременна, — но голос врача такой реальный, что убеждает меня в том, что я уже в действительности. В кошмарной действительности. — Срок пять с половиной недель. Плод жив и не пострадал, развивается согласно сроку, в ним всё нормально.

Несмотря на трубки и иглы в моей кисти, несмотря на слабость, я передвигаю ладонь на живот и сжимаю ткань больничной сорочки.

Внутри меня бьётся жизнь в то время, когда я сама почти мертва.

“Тебя ждут, Мила. Ты им нужна. Особенно ему”

Особенно ему.

Ребёнку.

Я нужна моему ребёнку.

— Он выживет, если я не смогу ходить? Беременность можно сохранить?

— Мила… не факт, что ты не будешь ходить.

— Ответьте на вопрос, Матвей.

Доктор делает паузу, трёт бровь указательным пальцем, словно тянет время и думает, как мне преподнести тяжёлую новость.

— Только тебе решать, Мила, — говорит нехотя. — Если прервать беременность, то восстановление пойдёт быстрее и легче. Первый триместр беременности всегда рискованный, даже когда женщина здорова. Возможно, мы где-то пропустили маленький осколок кости, который давит на нерв, и потребуется операция, но с беременностью…

— А после родов её можно будет сделать?

— Можно, но…

— Я не стану прерывать беременность.

— Мила, у тебя ещё есть время подумать.

— Я подумала.

Я не могу выбрать себя, убив ребёнка. Не стану осуждать тех, кто на моём месте бы сделал так, это их право и их жизнь, но я не могу.

— Хорошо, Мила, я тебя услышал, — кивает Кузнецов. — Сегодня ты отдыхаешь, а завтра мы сделаем МРТ и посмотрим внимательно, что там. И не переживай, при беременности МРТ можно делать, ребёнку оно вреда не принесёт. А пока… там в коридоре Демьян. Я могу его впустить к тебе?