Что ж, одно, по крайней мере, все еще шло по канону: испытания и порядок, в котором участницы из них выбывали. И по сюжету книги той девушкой, которая покинула соревнование после гонки на драконах, в самом деле стала Кетрин. А до момента, когда по книге должна была произойти моя каноническая смерть, оставалось два испытания.
Конечно, сюжет поменялся уже достаточно, чтобы уменьшить количество предпосылок к оной именно в том виде, в котором она была описана в «Сумеречном отборе». Вот только я все еще могла погибнуть в тот период, просто иначе!
Например — благодаря «союзничкам», которые уже, возможно, меня раскусили, или, по крайней мере, близки к тому. И если сделают то самое критичное, для чего моя жизнь им была нужна — вероятно, сразу после этого уберут, и жалости от папеньки мне ждать наверняка не стоит.
Хотя даже без них я все еще имела шансы почти канонично умереть от руки короля, только при иных обстоятельствах. Скажем, за то, что являюсь участницей всего этого заговора, открыла Дверь Хаоса, как-то-почему-то-зачем-то-типа-избранная Королем Теней, и все такое. Увы и ах, я не питала лишних иллюзий и, прочитав тонну любовного фэнтези всех мастей, прекрасно понимала одну простую истину: если мужчина хотел с тобой переспать и был бы не против уложить в свою постель, это еще не значит, будто он не станет тебя убивать.
Так что моя задача номер один — не быть убитой к концу отбора — все еще оставалась ой какой актуальной.
Однако всю глубину этой актуальности я поняла, когда сегодня вечером вернулась в свои покои после занятий в тренировочном зале… и обнаружила на столике письмо. Что, безусловно, вызвало у меня крайне нехорошее ощущение дежавю, и, как оказалось, не зря! Потому что, вскрыв его, я сразу, даже не вчитываясь, узнала этот почерк.
Почерк, которым были написаны и все остальные письма от заговорщиков.
Но… как такое может быть? Неужели все те письма действительно писал не Бартимус? Ведь иначе… одно письмо, гипотетически написанное заранее, еще можно было бы так объяснить. Однако второе, присланное значительно позже, уже труднее.
И когда я вчиталась в это письмо, последние сомнения отпали: нет, оно точно не было написано заранее. До того дня, как Грегор Бартимус, он же Гюстав Зенкланд, был найден без сознания и вскоре скончался, так в него и не приходя.
Потому что на шуршащей бумаге оказались написаны даже не инструкции касательно следующего испытания (для которых, к слову, было еще рановато — обычно письма приходили не раньше, чем за два-три дня до соревнования).
Здесь был план покушения на Лию прямо в стенах дворца. План, в котором я должна была принять самое непосредственное участие. Завтра после обеда, когда она будет в одиночном тренировочном зале, мне приказывали зайти к ней следом за носителем Греха. Помочь атаковать ее, если девушка сумеет не только держать оборону, но еще и снова интуитивно активирует Божественный свет, и набрать заветной крови из ее разрезанного горла. А потом, пока тело не обнаружат — быстро покинуть дворец, добраться до заброшенной часовни на краю города, в подвале которой я когда-то открыла Дверь Хаоса, и не медля воспользоваться кровью Лии, чтобы расширить ее.
Но это… вообще никак не вязалось с изначальным сюжетом!
Интересно, это мне семейка соврала, давая цель с победой на отборе, и всем тем прочим, что обо мне и «моем плане» в книге узнавала Лия?
А ведь правда, как я раньше об этом не подумала! Ведь… Ведь если бы для реализации того плана обязательным условием была моя победа на отборе и первая брачная ночь с Робертом, во время которой я должна была принести его в жертву, то, собственно, с моей смертью в книге можно было смело ставить точку… ну разве что еще дописать эпилог со свадебкой главных героев.
Вот только после гибели «злобной стервозы Вайлет» книга не просто не заканчивалась. Я четко помню, что когда в прошлой жизни меня сбил тот чертов джип, моя правая рука сжимала еще где-то так шестьдесят-семьдесят недочитанных страниц. Следовательно, даже после смерти моей книжной версии интриги, заговоры и ритуалы продолжились, а скрытые злодеи (в лице моей семейки, Бартимуса, Грехов и прочих товарищей) все еще не оставляли надежду реализовать свой темный план. А значит, либо вся та скормленная мне история про победу на отборе и жертвоприношение в первую брачную ночь являлась в чистом виде лапшой быстрого приготовления, либо во всех тех темных ритуалах это было как минимум не единственным вариантом для осуществления злобных планов.
Но в любом случае… не знаю, почему именно моим «союзничкам» так важно было начать всю эту историю именно под отбор. Однако после срыва/отмены покушения на Лию во время прошлого испытания они приняли решение бросить меня на амбразуры и добыть заветную ритуальную кровь. Вероятно, имели план того, как в дальнейшем завершить свою затею без моего участия… потому что личность совершившего такое дерзкое убийство участницы средь бела дня установят в мгновение ока. Следовательно, либо меня отсюда заберут и спрячут «союзнички», либо, что более вероятно, отдадут в руки королевской службы безопасности и не будут им мешать меня казнить. А то и вовсе сами же прикончат, чтоб не ляпнула лишнего и не выдала каких-нибудь ненужных секретов раньше времени.
Итак, дела плохи. И главный вопрос, наверное, очевиден: что мне теперь делать?
* * *
«У нас все еще есть шанс на то, что тебя пока не раскусили, так что попробуем изобразить, будто ты не виновата в срыве планов», — в конце концов вздохнул Роберт, закончив выслушивать мой внезапный доклад поздней ночью. И хоть по выражению его лица я явственно читала: «Черт возьми, как ты вообще пробираешься в мою спальню незамеченной, а потом исчезаешь отсюда?», но вслух он этот вопрос пока не задавал, что было мне только на руку.
В итоге мы решили для начала поломать саму концепцию плана заговорщиков: Лия просто не пошла сегодня в одиночный тренировочный зал, хотя обычно каждый будний день занималась там в одно и то же время. А поводом стало предложение всех оставшихся участниц (кроме меня, естественно) прогуляться по саду и обсудить кое-что важное.
Таким образом, Лии не только не будет в запланированном для атаки месте. Она еще и не останется одна. Да и королевский сад, хоть не проходной двор, но уж точно не какая-нибудь закрытая комната, куда никто не заглянет. Так что, скорее всего, как минимум сегодня покушение не состоится, и мы выиграем немного времени, чтобы разработать более существенный план.
Ну а чтобы изобразить для заговорщиков хоть немного правдоподобия, я ошивалась неподалеку от Лии с компанией. Мол, «Ой, все идет не по плану! Но я все равно буду рядом на случай, если вы, изменив план, таки решите попробовать атаковать ее». Как-никак, но попытка изобразить энтузиазм могла мне жизнь если не спасти, то хоть немного продлить.
— Ох, простите, леди! — налетев на меня, добродушно улыбнулся бодренький пухляшок, судя по богатой одежде, из придворных. В котором я, немного напрягши память, таки узнала министра сельского хозяйства, хотя по имени его так и не вспомнила. Да и внешне запомнился мне он только потому, что благодаря своей запредельной полноте уж очень выделялся из толпы.
Нетрудно догадаться, что для меня столкновение с этим достопочтенным господином было сродни тому, чтоб попасть под еще один джип!
— Ничего, все в порядке, — учтиво соврала я, хотя в действительности хотелось очень даже грубо огрызнуться! Это как вообще нужно идти и по сторонам не смотреть?
Мужчина же тем временем, улыбаясь, буквально куда-то испарился. Я хотела было проследить за ним… но тут замерла как вкопанная. Потому что не могла отвести взгляд от мужчины, проходившего мимо.
Высокий шатен, средних лет. Раньше я совершенно точно не встречалась с ним лично.
Вот только то, как он хромал, было мне слишком хорошо знакомо.
Потому что именно такую хромоту, движение в движение, я видела у Гюстава Зенкланда, или как его называли сообщники — Грегора Бартимуса.
И если верить тому, что мне говорил король, то…
То ранее Гюстав Зенкланд никогда не хромал!
Но это же какое-то безумие. Только из-за того, что этот мужчина тоже хромает…
Нет, ТОЧНО ТАК ЖЕ хромает!
К тому же загадочная смерть Гюстава Зенкланда, оставляет слишком много вопросов. Как и то, что я в зеркальном измерении не смогла войти в комнату, где его нашли без сознания. При том, что Бартимус уже знал о наличии шпиона, вхожего в зеркальное измерение! И хоть сам он не владел зеркальной магией, но, возможно, ему были известны способы перекрыть доступ к определенным местам по ту сторону отражения.
А если так, то, во-первых, что-то в той комнате я в самом деле могла найти.
Во-вторых, если это все его рук дело, то получается, раньше, давным-давно, когда я тоже не могла попасть в закрытые комнаты в зеркальном измерении… неужели это тоже было его рук дело? Возможно, он не был уверен, но подозревал, что где-то неподалеку маг, вхожий в зеркальное измерение, и страховался, скрывая что-то от этого мага? Например…
Например то, что Грегор Бартимус — это НЕЧТО, способное менять оболочки. Переселяться из одного тела в другое, убивая при этом предыдущего носителя и оставляя определенного рода следы в зазеркалье, которые он же запечатывал, чтобы его вдруг не обнаружили и не вывели на чистую воду. А ведь звучит вполне вероятно, если вспомнить, что точно так же носители одержимы духами Семи Грехов. Так, выходит, Бартимус — тоже какой-нибудь мощный дух из Потусторонья?
Если да, то его фраза, которую он тогда обронил, кажется довольно логичной. О том, что носителей дара зеркальной магии не рождалось уже несколько столетий, и «даже в его времена» этот дар считался полулегендарным.
Знаю-знаю, слишком глобальные безумные теории, основываясь на одной лишь хромоте. Вот только эта хромота была СЛИШКОМ характерной. И если тот, в кого Бартимус вселяется, начинает вот так хромать, то это значит, что имеет место отнюдь не физическая травма, а неизгладимое повреждение ауры. Возможно, полученное недавно — раз ранее я натыкалась несколько раз на закрытые двери, но ни разу до этого не встречала человека, который бы именно так хромал.
Интересно, что же тогда вызвало эту хромоту? Что стало причиной таких повреждений? Неужели тот загадочный ритуал, который он, вместе с моей семейкой, начал с этим отбором?
Если все в самом деле так, если я ничего себе не придумала, то становится понятным и то, как же я получала от него письма уже после смерти Гюстава Зенкланда. Главный кукловод просто сменил оболочку и продолжил игру. Вероятно, понял, что за ним следят, и эта личность раскрыта, а значит, пора выбирать новую.
Но в таком случае… какие связи у моей семьи с этим… человеком? Темным духом? Или вообще кем? Почему он работает вместе с нами?.. А может, даже мы сами работаем под его началом?
Черт, это выглядит настолько мрачно, что мне даже захотелось, чтобы все осталось лишь моими безумными фантазиями, не более. Ведь если я правильно поняла, то проблем, чтоб его, даже еще больше, чем казалось минуту назад!
Как вдруг мои мысли оборвала шумиха, доносящаяся из огражденной кустами и деревьями уютной секции, где Лия с компанией присели отдохнуть. И подкравшись, я сразу поняла, в чем было дело: к ним завалилась София Грейслин собственной персоной! Да-да, та самая «набожная» мать Анжелы.
Но что она здесь забыла сейчас? Почему прицепилась к девушкам, среди которых даже не было ее падчерицы (непослушание которой сделало ее единственной наследницей состояния супруга)?
— …просто оставьте нас в покое! — гаркнула Агата, скрестив с женщиной взгляды.
— А кто даст покой моему дражайшему супругу?! — не унималась София, нисколько не смущенная тем, что в одиночку отгавкивается от пятерых девушек. Причем люди, гулявшие в этой части сада, при виде всего этого скандала брезгливо морщились и спешили убраться подальше от не самого приятного зрелища.— После того, как низко пала его драгоценная единственная дочь, он сам на себя не похож, почти не ест и не пьет, плохо спит, извелся…
— Вот и перестали бы промывать ему мозги — того и гляди, помирился бы с Анжелой, понял, что зря слушал свою дуреху-жену, и благословил бы брак дочери с тем, кого она любит и с кем счастлива,— прорычала Зара, скрипнув зубами.
— Побойся богов, дитя! — театрально заохала София.
— А зачем? Просто потом заявлю, что покаялась. Если с вами-то сработало, то обо мне и говорить подавно, — с насмешкой хохотнула Зара.
И, естественно, после этих слов «набожная благородная женщина» моментально побагровела, начав так истерично орать, что, кажется, еще немного, и ее визги просто посбивают листья со всех деревьев и кустарников вокруг. Захваченные этим буйством, девушки разъяренно выдыхали, из последних сил сдерживаясь, чтоб не начать затыкать уши, и явно готовились хором закричать на эту ненормальную в ответ…
Я заметила его не сразу. Наверное, в том гвалте, который подняла София, в самом деле можно было не заметить, несмотря на все габариты, уже ранее виденного мною придворного толстячка, который с совершенно невозмутимым видом проскользнул в то место, где девушки спорили с леди Грейслин. И с самым обыденным выражением лица, подойдя к Агате…
Выпустил из своей груди огромную призрачную волчью голову, которая сомкнула свою прозрачную пасть на глотке Агаты!
Она начала падать на землю без чувств. И прежде, чем кто-либо успел просто осознать произошедшее, переключиться на него со скандала с Софией… Даже прежде, чем безжизненная Агата упала на землю…
Волчья пасть клацнула зубами по шее Зары!
Закричав, я побежала вперед, на ходу атакуя толстяка боевыми заклинаниями. Вот только он, успешно отбив их, направил все еще тянущуюся из его груди волчью голову прямо на меня…
Но за миг до того, как та сомкнулась на мне, передо мной выскочил Роберт, импульсом отбивший толстяка вместе с его призрачным зверем в сторону, и…
А то, что происходило дальше, просто вывело меня из себя и довело до истерики. Потому что король всадил в толстяка какое-то заклинание, и того… буквально разорвало! Он просто взорвался, разбрызгивая во все стороны вокруг себя сплошное кровавое месиво!
Шок. Чистейший, безраздельный шок… в котором я не сразу поняла, что София набросила Лили на шею энергетическую петлю, и та моментально ее удавила! А потом сразу же, с точно такой же петлей наготове, направилась прямиком на Лию.
Вот только Роберт оказался сильнее, направляя на нее волну все того же заклинания…
София взорвалась — точно так же, как секунду назад толстячок!
И примерно в этот момент я, не выдержав всего происходящего, просто упала в обморок.
* * *
Едва придя в себя, я сразу же спохватилась и в панике вскочила с кровати. Но почти сразу почувствовала, как меня схватили за плечи и успокаивающе что-то заговорили. Лишь минуту спустя я поняла, что нахожусь в лазарете, и со мной разговаривает медсестра.
— Да, спасибо, мне, кажется, уже лучше, — наконец пробормотала я, опускаясь обратно на кровать, где меня тут же уложили головой на подушку и укрыли одеялом. После чего я осознала, что меня знобит.
— Вот, выпейте, это успокоительное, — проговорила женщина, давая мне в руки стакан с каким-то отваром, крепко пахнущим травами. — У вас был сильный стресс, но никаких травм вы не получили. Его величество вовремя вмешался.
Через несколько минут ко мне подошел доктор, который, осмотрев и магически просканировав меня, подтвердил, что я в полном порядке. Поймав себя на том, что лежу здесь в больничной сорочке, я прихватила свои лежавшие на стуле вещи и ушла за ширму, чтобы переодеться. Когда же вернулась…
То увидела Роберта, сидящего на моей койке.
— Мне доложили, что ты пришла в себя, — вздохнул он и, встав, подошел ко мне.
— Что с остальными? — сглотнула я, прекрасно понимая, что врачи бы не стали давать мне ответа на этот вопрос, так что спрашивать имело смысл лишь у короля лично.
— Лия и Виктория в порядке, — медленно проговорил Роберт… а потом, прежде чем продолжить, взял меня за руку. — Лили погибла. А Зара и Агата… физически живы, но уже никогда не придут в себя.
— Как… — только и сумела пробормотать я, кажется, только благодаря отвару сдерживаясь, чтобы снова не впасть в истерику и не потерять сознание. Голова немного закружилась.
— Пойдем, этот разговор не для сторонних ушей, так что предлагаю продолжить его в моем кабинете, — тихо сказал король. И, крепче сжав мою руку, вывел меня из лазарета.
Вскоре мы, пройдясь по дворцовым коридорам, оказались в уже хорошо знакомом мне кабинете. Мужчина, усадив меня в удобное мягкое кресло, запер дверь и наложил дополнительные заклинания против прослушки. И лишь затем подошел поближе ко мне, сел в кресло напротив и заговорил:
— Вероятно, ты догадалась, что там, в саду, вас атаковали Грехи.
В ответ я кивнула, нервно сглотнув слюну.
— Судя по характеру их атак, София Грейслин была носителем духа Алчности, сила которого — удавка жадности. Накидывая такую на шею своей жертвы, Алчность может регулировать натяжение и даже сделать ее невидимой. Чтобы в течение нескольких дней понемногу затягивать ее энергетически, таким образом, доводя человека до того, что тот удавится, сгорая от неконтролируемой и постепенно нарастающей жадности, а в процессе будет действовать относительно окружающих соответствующим образом. Но также Алчность может затянуть петлю мгновенно, и человек сразу умрет — как это и случилось с Лили.
— А… Зара с Агатой? — прошептала я, не сумев сдержать всхлип.
— Даже не знаю, чья участь страшнее: Лили, которая умерла мгновенно, или их? — покачал головой Роберт. —Они стали жертвами силы греха Обжорства. Который просто… сожрал их души.
— То есть сожрал души? — содрогнулась я.
— Такова сила этого духа, — вздохнул мужчина. — Выпуская из груди своего призрачного голодного волка, он натравливает его на выбранную жертву, и тот сжирает ее душу, оставляя от человека лишь пустую, бездушную телесную оболочку, которая пролежит остаток своей физической жизни в вечной коме, пока тело, наконец, не умрет. Пробудить таких невозможно, потому что пробуждать нечего: все, чем когда-либо была жертва — ее сознание, ее мысли, воспоминания… всего этого больше нет, оно безвозвратно уничтожено. Просто тело, внутри которого пустота. И с этим уже ничего нельзя сделать.
— Получается, Агата и Зара теперь…
— Да, — печально прошептал Роберт. — Я уже отправил посыльных к их семьям. У них, конечно, будет возможность просто… покончить со всем. Позволить телам умереть и почить с миром, дав разрешение на введение внутривенно одного зелья. Но я почти уверен, что они не сделают этого. А просто заберут девушек домой, где те продолжат беспробудно спать, пока тела не состарятся и не умрут. При этом безнадежно надеясь до самой смерти, что чудо все же случится, и однажды они придут в себя.
Не выдержав, я заплакала и, когда Роберт обнял меня, — просто молча, ничего не говоря, спрятала лицо в его рубахе, со всей силы вцепившись в нее пальцами.
— Получается, ты знал, как найти управу на Грехи, — проговорила я через несколько минут. Когда перестала плакать и успокоилась… но все еще прижималась щекой к его груди. — И к тому моменту, как я сообщила тебе о том, что Бартимус хочет повредить гримуар, уже сам прекрасно знал это и обеспечил себе копию.
— Верно, — кивнул мужчина, не выпуская меня из объятий. — Более того, также знал о копии гримуара, которая хранится в столичном особняке рода Кримсон, и незадолго до тех событий лично проник туда, чтобы выкрасть книгу.
— Так вот почему я ее там не нашла, — с горечью ухмыльнулась я. — А та копия в библиотеке…
— Была приманкой с фальшивым текстом, на которую я надеялся поймать приспешников Бартимуса после того, как их собственная копия загадочным образом исчезла.
— Вот почему я видела тебя посреди ночи, с ног до головы забрызганного кровью. Обжорство стал не первым грехом, которого ты убил.
— И даже не вторым, — признался Роберт. — Тогда мне в самом деле пришлось сражаться с одержимой духом Похоти придворной дамой, которая пыталась соблазнить меня, чтобы использовать на мне свою силу. Переспи я с ней — начал бы гнить заживо, начиная с половых органов, и умер бы в период от суток до недели — в зависимости от того, какой у нее был приказ. Но она не смогла повлиять на мое сознание, а я к тому времени уже знал о Грехах и заклинаниях из гримуара Пяти Теней, с помощью которого от них можно защититься. Увы, в отличие от Божественного света леди Эмильтон, который она все еще не может взять под контроль, заклинания из Гримуара не оставляют жизнь носителю, изгоняя из него духа, а убивают его. При этом сам Грех не исчезает, а возвращается в Потусторонье. Но, к счастью, хотя бы не может быть призван повторно. Как нам известно, выполнив ритуал призыва, Бартимус взял в свое распоряжение всю Семерку и не может возвращать их под свой контроль, притягивая из Потусторонья по одному.
— И ты также на самом деле знаешь, кто этот Бартимус такой, верно?
— Верно, — признался Роберт. — Грегор Бартимус — темный маг невиданной силы, живший несколько столетий тому назад. И ты — его прямой потомок.
— Что… Я? Как?! — поперхнулась я.
— В те времена лорд Бартимус, могущественный и влиятельный, заключил союз с родом Кримсон, относительно недавно проигравшим борьбу за престол Карверота, но все еще не терявшим надежду переиграть карты по свежим следам, пока власть рода Амстор не укрепилась. Заключая этот союз, Бартимусы и Кримсоны, в лучших традициях, подкрепили его стратегическим браком: дочь Грегора, Рианна, вышла замуж на наследника рода Кримсон… а свою первую дочь пообещала отдать в жены Королю Теней, тем самым сделав из нее Отмеченную, которая, на правах невесты, имела силы для открытия Двери Хаоса. Девушка получала пригласительную метку и должна была выступить на отборе невест для короля Карверота, в ходе которого начать ритуал, призванный впустить Короля Теней в этот мир, где он бы убил короля из рода Амсторов и, заняв его место, отобрал у него и свою невесту.
— Вот только тогда они не осуществили этого.
— Именно. План по призыву Короля Теней (после которого Бартимус планировал обмануть и забрать себе его силу) провалился: Грегор погиб, а его дух был изгнан в Потусторонье. Ну а метка невесты, обещанной родом Кримсон Королю Теней, переходила из поколения в поколение. Пока не оказалась у девочки, родившейся в то время, когда Грегор Бартимус, окрепнув духовно, нашел способ вырваться из Потусторонья в мир живых, где вселился в своего первого носителя, коих потом несколько раз менял, прежде чем оказаться в теле Гюстава Зенкланда. Тогда-то ритуал освобождения Короля Теней был заново запущен, и когда объявили следующий отбор невест, метка на девушке из рода Кримсон проявилась.
Хм… похоже, в этот момент я поняла, почему же имя Бартимуса казалось мне с самого начала таким знакомым. Если я правильно все припомнила, то… Кажется, где-то в первых главах книги Лия подслушала обрывок разговора как раз короля с уже не помню кем. И именно с его губ сорвалось имя Грегора Бартимуса. Вот только тогда это было совсем мимолетно и совершенно не задержалось в памяти, затерявшись на фоне ярких событий сюжета.
Однако теперь мне стало многое понятно касательно собственных воспоминаний, которые сейчас не были заблокированы. Однозначно, мой папочка был в курсе всей этой истории и старательно ее от меня скрывал.
Вот только это все еще не дает четкого ответа на вопрос: что было со мной до того дня, как в двенадцать лет вся моя память была стерта, и почему это со мной случилось?
— Так как Бартимус использует этих духов, Семь Грехов? — тихо спросила я, продолжая неподвижно сидеть в объятиях Роберта. Сейчас, в этот момент, меня продолжал бить озноб, а в этих объятиях было так тепло и уютно…
— Призвав их из Мира Теней после открытия Двери Хаоса, он поместил духов в Греховный Перстень — древний артефакт, который был утерян со времен его жизни. Вероятно, сам же Бартимус его спрятал, почуяв свой скорый конец. Семь Грехов — не просто темные духи, а подручные Короля Теней: те самые существа, которые своей энергетикой, переходя в наш мир через Дверь Хаоса, должны были проложить энергетический след для Короля. По этому следу он прошел бы в наш мир, сумей Бартимус осуществить задуманное, в том числе и расширить дверь кровью носителя Божественного света. Перстень служил не только сосудом для духов, еще не подсаженных в носителей, но и инструментом контроля над ними. Выйди перстень из строя — духи напали бы на него самого, причем злопамятно не дали бы ему покоя и в Потусторонье. Используя перстень, Грегор подсаживал Грехи в потенциальных носителей, которые были наиболее склонны к этим грехам: идеальные сосуды, являющиеся живыми воплощениями этих грехов. После внедрения духа в тело люди почти полностью теряли свою волю, и фактически их сознание отключалось, уступая место сознанию духа. Но при этом сохраняли все черты прошлой личности, что усложняло их выявление, потому что резкого изменения поведения человека, по которому можно было бы заподозрить неладное, просто не происходило. Обретя телесную оболочку, Грехи могли использовать древнюю темную магию, становились сильнейшими бойцами и, главное, обретали свои особые силы, свидетелем которых ты сама уже не раз становилась. Найдя идеальные сосуды, Бартимус может подселять в них духов как по одному, так и во всех сразу. Причем, судя по сегодняшнему происшествию, он решил больше не слать их поодиночке. Так что, думаю, оставшихся двоих спустит в атаку всех разом. А главное, одержимые становятся практически неуязвимы. Их можно сдерживать магией, но реальных способов противостоять им два: заклинания из гримуара Пяти Теней и сила Божественного света. Пока что горничная, очищенная силой леди Эмильтон, — единственная из выявленных одержимых, оставшаяся в живых.
— Понятно. Скажи, ты говорил, Обжорство — даже не второй Грех, носителя которого ты убил, изгоняя его. Получается, Похоть была первой… кто же тогда стал вторым?
— Гнев, — ответил Роберт. — Тогда, на плато, я сказал тебе, что посажу в засаду своих людей. Но на самом деле в засаде сидел один я. Гнев не подошел к тебе не потому, что Бартимус изменил свои планы. А потому, что еще до твоего прибытия я заметил его возле места, где он должен был встретиться с тобой, сразился и убил, чтобы обезопасить участниц от нападения. После чего прибрался как раз перед тем, как ты сама туда подлетела. Для меня это был уже второй бой с Грехом, поэтому я точно знал, как с ними бороться и каким образом лучше применять заклинания для противодействия этим существам. Так что справился быстрее, чем с Похотью… и в результате уже имел достаточно боевого опыта, чтобы, столкнувшись сразу с двумя, одержать верх и не дать им забрать хотя бы вас троих. К сожалению, этого боевого опыта мне не хватило, чтобы сегодня спасти всех.
— Ясно. То есть… все это время, с самого начала, ты был в курсе. Знал абсолютно все. Просто держал это от меня в тайне и разыгрывал спектакль, потому что я была той самой злодейкой, которой вполне логично не доверять.
— Да, — кивнул Роберт. — И поэтому сейчас к тебе все еще остается немало вопросов. Но я увидел достаточно, чтобы в одном не сомневаться: не знаю, что случилось, и почему ты решила переметнуться, но ты не притворяешься в желании остановить Бартимуса и свою семью. Ну а теперь, думаю, настала твоя очередь быть откровенной, — неожиданно прошептал он мне на ухо. — В том числе мне интересно, как ты могла видеть меня, забрызганного кровью после сражения с Похотью.