Я стройнее тебя!

Глава 12

Запись в дневнике. Сильфания

Не притворяйтесь, что знаете меня, вы не имеете ни малейшего представления о том, с кем имеете дело. Вы видите только скорлупу. И ради бога, не воображайте, что вы лучше меня, если можете, хлопая себя по плоскому животу, насмехаться надо мной, потому что я, ваш брокер, Джереми Дэвлин, не соответствую принятому в нашей стране эталону. Я не совершил ничего дурного, просто я такой, какой есть.

Я знаю, кто вы, и знаю, что у вас за душой. Я вижу, как вы пробегаете мимо витрин кондитерских, искоса бросая мимолетные взгляды. Я заметил, как вы сглатываете слюнки. Вы хотите того, что есть у меня. То есть я ошибся, вы хотите того, что у меня раньше было. Вы желаете обрести свободу есть и снова есть, ну так что же вам мешает?

Мешаю вам я. Я для вас ходячий наглядный пример.

Ну, вот теперь я за это и расплачиваюсь.

Преподобный Эрл не обманывает, когда заявляет в рекламных роликах, что успех гарантирован.

Так что, значит, можно доверять рекламе? Чушь собачья, все это просто ловушка. Вы регистрируетесь, и вас отправляют куда-то в пустыню, — думаю, что это метафорично. И все огорожено забором. Целые отряды обеспечивают безопасность. Кураторы, одетые в оранжевые комбинезоны, следят, чтобы никто не убежал. Никаких сотовых телефонов, чтобы вы не позвонили в ресторан «У Домино». Нет и выхода в Интернет, а то ты закажешь конфет «Сииз» или набор моцареллы, а мой карманный компьютер они не обнаружили только потому, что я не пытался выходить в Сеть. Но все это детский лепет по сравнению с негласной системой наказаний, строгость которых зависит от тяжести проступка.

Сфера деятельности системы безопасности, работающей на Преподобного Эрла, нигде конкретно не указана, и я так в этом и не разобрался. Понятия не имею, где это записано и записано ли вообще, но в заведении Преподобного Эрла все подчинено строгим правилам. Проблема в том, что знать их мы должны, хотя никто нам об этом и не говорит. Информация сообщается только в случае служебной необходимости, и мне известно лишь одно: ни один грех не остается безнаказанным, и никому из тех, кто проник на секретные территории, не удается выжить.

По данному вопросу я могу назвать следующие случаи: в первую неделю моего пребывания здесь кураторы, служащие у Преподобного, поймали беглеца. Похожие на ангелов-мстителей в своих оранжевых комбинезонах, они тащили на веревке рыдающего парня. Преподобный Эрл врезал ему по первое число и объяснил нам: прегрешение третьей степени. За прегрешения третьей степени тебя выгоняют из этого заведения. Теперь фургон, где он жил, пуст; он исчез из Сильфании, но никто не видел, как он ушел или уехал. И вот что ужасно. Это было дурно с моей стороны, странно и дико… когда они вели его во двор, внутри у меня что-то подпрыгивало от возбуждения: «Да, так и надо», — думал я и смеялся от радости, что сам не оказался на его месте. А потом я вместе со всеми орал, когда Преподобный Эрл зачитал ему обвинение, а кураторы сорвали с парня красный комбинезон и с позором выгнали его. И я, Джерри Дэвлин, вопил вместе со всеми остальными:

— Пусть это послужит уроком!

Потом двое помощников поймали близнецов Джеллико на мелкой краже из кухни клуба. Братьев притащили на мужскую половину территории и избили до полусмерти, но перед этим всех нас вызвали (а была полночь), чтобы мы посмотрели на это. Потом на братьев Джеллико надели колодки, и все мы по очереди должны были пройти мимо и выбранить их. Затем мы встали в строй и спокойно слушали, как помощники подробно зачитывали обвинения, а виновники сознавались. С них содрали комбинезоны и с позором прогнали. Это называется общественным порицанием и полагается за прегрешения второй степени. А что полагается за прегрешения первой степени? Непонятно.

Парню, который утащил у приятеля батончик из овсянки с изюмом, подаренный тому на День независимости, в качестве наказания официально объявили бойкот. Как я полагаю, это было прегрешение четвертой степени, но четвертую степень когда-то отменили; да, с ним никто не разговаривает, но он, по крайней мере, не пропал.

На прошлой неделе нам преподнесли самый непростой урок. Величайший негласный закон Сильфании гласит: никогда не завязывайте отношений с противоположным полом.

Дело в том, что Преподобный застукал одного из своих избранных, который таскал продукты и отдавал их женщинам в обмен на определенные услуги, и тому пришлось за это поплатиться. Его отвели на вершину горы, раздели догола и привязали к скале, и над ним кружили грифы и ястребы. Мы сидели внизу, в столовке, и даже прекратили есть, потому что нам это все транслировали: Преподобный Эрл устроил здесь внутреннее кабельное телевидение. Мне следовало прийти в ужас, испытать потрясение, но у человека постепенно развивается умение ограждать себя от стрессов. Еще месяц назад я пошел бы брать клуб штурмом, кричал бы и требовал справедливости, но жизнь в условиях суровой дисциплины усмиряет.

И я тоже сидел в столовке, стучал своей металлической чашкой по столу, как и все остальные, и выкрикивал:

— По заслугам!

Так что я определенно вписался в программу. Мне так кажется.

Так почему же меня не покидает ощущение, что я попал в ловушку? И почему я постоянно голоден? В брошюре о Сильфании говорится, что когда ешь меньше, желудок съеживается, но это тоже может оказаться неправдой. Я голоден всегда. Я просыпаюсь голодным и выхожу из столовки голодным, и, несмотря на двойную порцию специального состава из трав от Преподобного Эрла, который должен мне помогать, я каждый вечер ложусь спать, мучаясь от голода. Конечно, жирок на мне тает, как и говорилось в рекламе, но вот что меня озадачивает, заставляет ломать голову. Чем больше я худею, тем сильнее чувствуется голод.

Позднее

Если считать, что Преподобный Эрл подталкивает нас вверх, по ступеням к спасению в Послежирии, то я поднялся ровно на один шаг. После того как я провел несколько недель с одними только мужчинами в пустыне, и женщин поблизости не было и не ожидалось, Преподобный Эрл счел меня достаточно похудевшим и дал мне право работать в разнополом коллективе. Когда он сообщил мне о перераспределении, губа у него была поджата, как будто я был все еще не достоин даже презрения, но он все-таки перевел меня на новое место, хотя, возможно, тут сыграло роль то, что я подарил «Фонду развития клуба» чек на десять тысяч. Мне больше не придется ходить в ангар, где перерабатывают травы. Я взлетел высоко, теперь я работаю в упаковочном цехе, где имеются кондиционеры. Несколько таких же везучих типов, как я, трудятся здесь вместе с опытными упаковщицами, которые, как и мы, начали сбрасывать вес. Мы стоим с обеих сторон от длинных столов и упаковываем запатентованный Преподобным состав из трав, который затем рассылается в дорогие магазины всего мира.

Так что мы снова возвращаемся к вопросу о правдивости рекламных обещаний. Я работаю с женщинами, но они совсем не так хороши, как вы, возможно, подумали. Это вовсе не те сексапильные крошки, тщательно смазавшие маслом кожу, которых вы видите во всей красе в передаче Преподобного Эрла «Час могущества». Преподобный Эрл показывает вам только победителей: красоток из числа избранных, таких как Марица, Бритни и Ив, или свой хор из сексуальных эрлеток, а также множество стройных безымянных девиц в бикини, которые им подпевают, но тут я должен остановиться и спросить у вас: а задумываетесь ли вы об этом? Неужели вы действительно включаете телевизор, чтобы проверить, каких успехов достигают в Сильфании?

Мне так не кажется.

Если у Преподобного Эрла и есть секреты, то это — один из них. Ему известны ваши истинные побуждения, пусть он и не признается в этом.

Жене ты говоришь, что эта передача тебя воодушевляет, но я-то знаю: ты ждешь момента, когда покажут фотоснимки. Несколько часов подряд ты смотришь проповеди и слушаешь песнопения, но на самом-то деле ты просто дожидаешься самой интересной части передачи. Это занимает много времени, но в конце концов проповеди заканчиваются и начинается самое-самое: признания участников программы, сопровождающиеся фотоснимками. Вот и оно, ребята, — фотографии «до», на которых вы видите этих огромных униженных женщин с массивными бедрами и дрожащим жиром на розовых руках, покрасневших перед камерой, одетых в купальники, которые настолько им малы, что впиваются в складки жира. Откуда мне все известно? Долго, очень долго я наблюдал за вами всеми: за посетителями, незнакомцами, за женщинами, которые мне нравились. Да-да, я столько времени наблюдал ваши привычки и изучал ваш образ жизни, что знаю о вас всю правду. Я открыл вашу грязную тайну.

Вы просто жить не можете без порнушки, показывающей еду и обжорство. Признайтесь, вас тоже не оставляют равнодушными те невероятные блюда, которые показывают по «Фуд ченнел», вы истекаете слюной, глядя на обжаренные в сливочном масле бананы с сахаром и ликером, на трюфели «Соски Венеры» и гигантский рождественский пудинг. Девушки вам достаются легко, но вот толстухи — это недозволенное удовольствие, как и десерты, которых вы страстно желаете, но не можете отведать.

А здесь вы просто свихнулись бы.

Ну да, женщины, с которыми я работаю на фабрике, это просто ходячие фотографии «до», все без исключения! Как бы ни старались девушки, которых ты здесь видишь, им никогда не попасть в Послежирие. Тяжело ступают они по цеху, одетые в розовые комбинезоны, которые висят складками, как кожа на моем усыхающем брюшке. Некоторые и хорошенькие, но я на них почти не смотрю. Когда помираешь от голода, все мысли сосредоточены на вещах более важных.

Правдивы ли рекламные заявления? Все зависит от вашей точки зрения.

Что есть реклама, как не пустые обещания? Я должен вам сказать, что Преподобный Эрл водит вас за нос. Я попался на удочку под названием Сильфания, и я, конечно, делаю все, что предусмотрено программой, но где-то в глубине моей души зарождаются подозрения, что все это лишь внешнее прикрытие, а что же за ним прячется? Чтобы в этом разобраться, мне нужно сесть и подумать, и при этом я не должен работать или выслушивать проповеди и воодушевляющие речи, но, несмотря на все дурные предчувствия, я все так же прохожу программу здесь в Сильфании, ведь кому же не хочется похудеть и стать таким ослепительным красавчиком, каким здесь открыт путь к вершинам? Недостаток программы в том, что у пациентов совсем нет времени на размышления.

Так вот, про наш завод. Здесь у нас жарко и шумно. В мои обязанности входит приклеивать этикетки на пакеты со сбором трав, которые двигаются по конвейеру. Глядя на ценники, я не верю своим глазам. Нельзя сказать, что происходит наглый обман, но то, что рекламирует Преподобный Эрл, не совсем соответствует тому, что в действительности получает покупатель. Вы, простофили, постоянно ходите в дорогие магазины товаров для здоровья, и в крупных городах, и в далеких сельских районах, выкладываете огромные бабки за товар, качество которого, как я выяснил, не так уж высоко. Можете мне поверить, концентрация препарата, который Преподобный отправляет на продажу, намного ниже, чем у того состава, который нам дают здесь, в Сильфании. Я тайком его попробовал, и эффект был бесконечно далек от того кайфа, который я ловлю от каждой дозы, выдаваемой мне кураторами.

Так что здесь мы еще раз убеждаемся в том, что не стоит верить рекламе, и я начинаю думать, что в ней вообще нет никакой правды. А есть и другие проблемы, надо сказать. Иногда из мужского лагеря внезапно пропадают люди. Однажды я, несмотря на снотворное, проснулся перед рассветом, так что на восходе стоял на пороге своего фургона и смотрел, что творится снаружи. На горизонте виднелась цепочка фигур, похожая на узор по краешку блюдца. Там, вдалеке, по пустыне двигалась небольшая процессия: люди шли пешком, мне было их никак не узнать. Их сопровождали — а может, охраняли? — два джипа, на каких ездят здесь, в Сильфании.

Я сказал об этом Найджелу Питерсу, который уже дослужился до желтого комбинезона и был поставлен во главе нашего завода. Он ответил:

— Остынь, Дэвлин, и какое тебе дело до того, как здесь ведутся дела, если нам удается добиться результатов?

— С каких это пор ты попал в число тех, кто заправляет делами?

С видом самодовольного третьеклассника проклятый Найджел улыбается.

— Я уже все знаю, а тебе это еще предстоит.

— Это и называется правдивой рекламой?

— Ты должен быть просто благодарен за то, что в Сильфании за свои деньги ты получаешь что-то стоящее.

— Это как?

— Ну, хотя бы высококлассные препараты, а не ту дрянь, которую мы продаем рядовым потребителям.

— Об этом я тоже хотел поговорить!

— Заткнись. — Он дал мне конвертик из пергамина. — Вот тебе привет от Преподобного. Это состав высокой очистки. Дождись, когда кругом никого не будет, и вотри немножко в десны.

От кайфа, который я испытал, я отходил два дня. Но Найджел практически признал, что Преподобный Эрл надувает вас, население. А могу ли я быть уверен в том, что он не надувает и меня?

Я пишу, чтобы рассказать вам, что дело обстоит вовсе не так, как вам представляется.

Запись в дневнике, вторник

Пока я сегодня отмечал время своего прибытия на работу, смутно знакомая женщина торопилась задвинуть на место свою тележку, чтобы успеть до гудка, и нечаянно на меня налетела. Она ахнула тихим и приятным голоском и отвернулась, так что я не успел разглядеть ее лица. Я уже видел ее раньше, но спартанское существование в этой пустыне настолько нас всех изменило, что ее было не узнать. Я окликнул ее, но она, как мне показалось, не услышала. Мы просто столкнулись, отлетели друг от друга и пошли в разные стороны, на свои места у конвейера. Позже я поднял взгляд, чтобы понять, кто это был, и, могу поклясться, я заметил, как одна из женщин, запаивающих пакетики, тайком посматривает на меня из-под копны вьющихся рыжих волос…

Запись в дневнике, какой-то понедельник

Сегодня утром я заметил, что к одному из пакетов, подъезжающих ко мне по конвейеру, липкой лентой прикреплена шоколадная конфета. Я поднял взгляд. От кого это? В самом начале конвейера, где стояли в ряд обращенные в веру Эрла девушки, запаивавшие пакеты и бросавшие их обратно на ленту, я увидел роскошную пышную рыжеволосую женщину, — мне она показалась знакомой, но ведь столько всего случилось. Та ли она, о ком я думаю? Знает ли она меня? Знаком ли я с ней? Вспомним ли мы друг друга, даже если и так? И тут эта рыженькая перехватила мой взгляд. Кем бы она ни была в прошлом, я, кажется, ей нравлюсь; когда я посмотрел на нее, она подняла голову и улыбнулась.

Запись в дневнике, четверг

Все изменилось.

Она пришла ко мне ночью. Что-то огромное ткнулось в стену моего фургона, и земля содрогнулась. Когда она прислонилась к моему ржавому трейлеру, он покачнулся. Я был потрясен. На моем пороге возникла сила, с которой нельзя было не считаться. В темноте ко мне явилось нечто грандиозное. Мой мир перевернулся, так, по крайней мере, мне показалось; может быть, я в тот момент спал. Я проснулся, и от волнения у меня потекли слюнки. Я высунул голову.

— Кто здесь?

В дверном проеме показалась большая расплывчатая тень.

— Это я.

Было так темно, что я ничего не мог разглядеть.

— Чего ты хочешь?

— Того же, что и ты. — Голос у нее был замечательный: низкий, грудной, мягкий, как тягучая ириска.

— Ты хочешь сказать…

— И у меня это есть.

— У тебя действительно…

— Да.

— Где ты это достала?

— Поверь, этого тебе лучше не знать. Впусти меня, и я тебе покажу.

От волнения я почувствовал слабость и весь задрожал. Отупел от предвкушения. Как давно это было со мной в последний раз! Я сглотнул.

— Правда?

— Я же только что сказала. — Смех у нее тоже был низкий, грудной. — Ну что, ты меня впустишь?

— Я не могу, это небезопасно.

— Да расслабься. Мы же в Сильфании. Здесь все небезопасно.

— А рискуешь ты из-за того, что…

Голос ее прозвучал совсем мягко.

— Ради тебя.

Я наклонил голову набок.

— А почему?

— Я встречаю тебя в цехе, — объяснила она. — Лицо у тебя симпатичное.

— Кто ты? — Возможно, это ловушка.

— Ты меня знаешь, — ответила она. — Помнишь шоколадную конфету?

— Шоколадную конфету? — Я до сих пор ощущал во рту ее вкус. — У тебя рыжие волосы.

— Значит, ты вспомнил меня.

— Да.

— Так ты собираешься меня впустить?

Я стал обдумывать ситуацию: трейлер мой отлично просматривается снаружи, кругом патрулируют территорию помощники Преподобного. Я вспомнил обо всех этих степенях прегрешений. Кураторы типа Найджела всегда начеку, они рвутся заработать очки, которые помогут им подняться по служебной лестнице и оказаться среди певчих.

— Даже не знаю.

— Разве тебе этого не хочется?

— Конечно же хочется, — сказал я так тихо, чтобы слышала только она. — Но здесь нам этого делать нельзя.

— Тогда где же? — Ее голос разливался сливками в темноте. Не представляю, куда делась луна. — Быстрее, милый, я не могу больше ждать.

Она назвала меня милым! Сердце мое переполнилось, и я не мог больше сдерживаться.

— Я тоже.

— Что же мы будем делать?

— Я знаю одно место. Пойдем.

Я вышел и тихо прикрыл дверь трейлера, оставив позади недели одиночества, попрощавшись с мучительной пустотой в сердце. Она качнула мой трейлер и потрясла меня до глубины души, и теперь я был похож на рачка-отшельника, которого вытащили из раковины. Двумя огромными тенями возвышались мы с ней в темноте. Я захлебывался от предвкушения. Я глотал слюну.

Наша встреча была предопределена судьбой. Мы шли, как одно существо. Тень пышной рыжей женщины накладывалась на мою, как будто мы вместе совершали измену, а ведь так оно и было. В руке она несла холодильное ведерко с треснувшей крышкой, и оттуда поднимался пьянящий запах; я от него чуть не умер. Я прошептал:

— Это рискованно.

— В опасности тоже есть своя прелесть.

Конечно. Я все же сказал:

— Нам же нельзя…

— Знаю, — ответила она и добавила: — Все будет великолепно.

— Понятно.

Вдвоем, крадучись по полуночной пустыне, мы добрались до заброшенной парилки, легендарного заведения, действовавшего в самые первые годы существования Сильфании. Когда все только начиналось, Преподобный Эрл славился своим жестким, агрессивным отношением к потеющим толстякам, набивавшимся как сельдь в бочку, в парилку. Но все прекратилось после того, как один его последователь умер от перегрева, а семья подала на Эрла в суд и чуть было не выиграла дело. Теперь парилка хранится, как реликвия, смотреть на которую тошно, но снести рука не поднимается, потому что это святыня. Вход был заколочен, поэтому нам пришлось разрезать скрипучие бычьи шкуры, закрывавшие дверную коробку из гнутой древесины. Со свистом промчались мимо нас духи тысяч страдальцев. Моя спутница порывисто выдохнула, и я ощутил ее ароматное дыхание на своем лице.

— Пора?

Она трепетала от предвкушения. Я чувствовал, как она приплясывает на одном месте, ощущал, как об мой комбинезон трется ее комбинезон, под которым угадывалось ее тело. Во мне все пылало. Я снова сказал, что находиться здесь опасно.

— Меня это не пугает.

Я задумался.

— Меня тоже.

Мы оба дрожали. Она прошептала:

— Теперь можно?

— Пока нет. Подожди вот здесь.

Я обошел парилку, поискал, нет ли где запасных входов, сигнализации или каких-нибудь ловушек, не выдаст ли что-либо нашего присутствия, потому что в такой жестко отрегулированной организации, как королевство Преподобного, кто-нибудь мог заметить, как мы крадемся в ночи, и мы сильно рисковали. Я боялся, что меня поймают, но еще больше меня пугало то, что нас остановят. Я умер бы, если бы нам помешали. Я слишком долго обходился без этого, и моя милая, как я догадывался по ее неровному дыханию, тоже.

Я вернулся.

— Пока все в порядке.

— Я так рада.

Я повернул ее лицо к свету.

— Дай на тебя посмотреть.

Мне казалось, что я один за другим вижу снимки, сделанные в разное время. Я видел ее такой, какой она выглядела в день нашего заезда, — величественная поза, парчовое одеяние, серьги до плеч из чеканного золота, высоко поднятая голова: я толстая и горжусь собой. Она была великолепна. И я видел ее такой, какой она стала теперь, когда прошло несколько недель и было сброшено столько фунтов. Она похудела. Она не казалась величественной. Я прошептал:

— Тебе пришлось нелегко.

Она была со мной откровенна:

— Да и тебе тоже.

На цыпочках прошли мы туда, где было помягче, и встали, трепеща, прислушиваясь, не идут ли недруги. Возбужденные и взволнованные, мы до безумия желали довести начатое до конца.

Меня будоражил ее приглушенный голос.

— Все нормально?

— Да, — наконец сказал я, и мы, скрытые от взоров шкурами, вместе упали на одеяла.

Моя милая показала мне все, что у нее было.

Задыхаясь и трепеща, мы приступили.

Прости меня, Господи, она принесла целый шварцвальдский торт, со сливками и вишней.