Я стройнее тебя!

Глава 28

Запись в дневнике. Сильфания

Господи, как нам было непросто. Целую вечность дожидались мы с Зои, пока работницы ночного наряда приготовят пир для кого-то, ожидающего в хлеву. Этой ночью для хлева предназначалась жареная свинина, кексы «Пища дьявола» и еще французская штучка под названием кроканбуш — это такая пирамидка из хрупких круглых пирожных со сливочным кремом внутри, которые склеены друг с другом карамелью. Еще были кусочки телятины, фаршированные паштетом, и жареные цветы тыквы. Чего здесь только не было! Лежа на койках в каморке возле кухни, мы с Зои дожидались, пока они закончат. Мы были очень напряжены и терзались от… мне точно и не сказать, отчего. Был ли это голод, желание или страх? Когда находишься в таком бедственном положении, как мы, в своих чувствах уже не разобраться. Трудно понять даже свои собственные желания. Представьте, что вас лишили всего, что было вам дорого. Вам этого не дают, и вы знаете, что оно рядом, но вне досягаемости. И вы постоянно об этом думаете. Вот что мы тогда испытывали.

Наконец ночные поварихи погрузили накрытые крышками блюда на тележку, выкатили ее по пандусу, расположенному рядом со ступеньками черного хода, и направились вниз, в хлев. Выждав достаточно времени, мы двинулись вслед за ними. Присев за кустами, мы наблюдали, как они вошли, и, когда мы уже почти умерли от долгого ожидания, они вышли. Я уже был готов встать и наброситься на дверь, но Зои взяла меня за руку и потянула обратно вниз.

— Потерпи еще немного.

Прошло много-много времени, и она поднялась. И я тоже. Прячась, как злоумышленники, мы отправились вниз, к подножию холма.

Когда с тобой обращаются, как с преступником, ты начинаешь себя чувствовать таковым. Мы действовали украдкой, как будто совершали что-то недостойное. Мы сомневались в себе. На цыпочках мы вышли из кустов и уже были готовы войти в хлев. Зои жестом попросила меня постоять в сторонке и приложила ухо к двери. Но, когда она уже решила, что можно заходить, кто-то откашлялся. Дверь хлева откатилась в сторону, и мы отлетели подальше, как опавшие листья от струи воздуха из уборочной машиной. Зои спряталась за фургоном. Я еле успел залезть под трактор.

В дверном проеме, обрамленный лучами света, стоял Преподобный Эрл. Золотоволосый, освещенный сзади, он напоминал ангела с картины Вильяма Блейка. Он вытирал ладони о брюки.

— Боже мой, — сказала Зои, когда он уже не мог нас услышать. — Я и не представляла, что Преподобный Эрл… — и она потрясенно замолчала.

— Так что Преподобный Эрл?

— Прости, это так ужасно.

— Что именно, Зои?

— Бедная моя подруга. — Бедная моя Зои! Голос ее дрожал. — Я не хочу об этом говорить, пока не буду совершенно во всем уверена.

— Ты что-то от меня скрываешь…

— Ш-ш-ш. Дай мне разобраться. Пожалуйста.

Я и не ожидал, что ее кредитная карточка сработает в замке вместо ключа, но все получилось. Как по волшебству дверь отъехала в сторону, и мы вошли. Пахло там чудесно. Даже лучше, чем в кухне, когда готовились эти блюда. За какие-то секунды я вновь пережил все те великолепные тайные пирушки, которые мы с Зои устраивали в парилке, вспомнил, как с испачканными жиром лицами, наслаждаясь собственной невинностью, мы роняли на свое ложе из шкур крошки и пачкали его шоколадом.

— Так вот откуда ты брала…

— Иди за мной.

Я последовал бы за ней куда угодно. Пахло едой, и эти запахи влекли нас к себе, как феромоны. Хлев был стерильно чистый, ярко освещенный, как лаборатория биотехнологий или как образцовая молочная ферма, но никакой скотины я не видел. Зато вдоль стен коридора и в стойлах стояли целые ящики особого состава из трав от Преподобного, готовые к отправке. Мне показалось, что я услышал, как кто-то поет тихим, но красивым сопрано, высоким и чистым.

— Зои, осторожнее! Здесь кто-то есть.

Зои обернулась. Ну да, понятно. Она здесь уже бывала.

— Да. Здесь кто-то есть. И она… Ах, Джерри, это так ужасно.

— Так ты здесь брала все…

— Да. Не мог бы ты не шуметь?

— …замечательные блюда, которые мы ели!

— Ш-ш-ш.

Но поздно. Певица услышала меня, и пение оборвалось. В конце главного коридора мы могли повернуть направо или налево, так как постройка имела Т-образную форму. Куда же повернуть? Зои повернула направо, и я последовал за ней; мы дошли до конца коридора и оказались у последнего отсека. «Пусто», — подумал я. Здесь не стоит штабелей из ящиков, не ржет, выпрашивая сахар, лошадка, не глазеет на нас коровушка с белой звездочкой на морде. Казалось, что в стойле пусто. Но Зои все же сказала:

— Бетти, я привела друга.

Я услышал дыхание.

Кто-то ответил:

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел, какая я теперь.

Зои добродушно проговорила:

— Не говори о себе так, Бетти, у тебя такое милое лицо.

— Ты ведь знаешь, детка. Я… Ох. Я немножко поправилась.

Я хотел заглянуть через деревянную оградку, но Зои покачала головой.

— Не переживай, — обратилась она к женщине, которая была там, внутри, — ты все равно очень красивая. Так вот, Бетти, это мой… — она не договорила, потому что не смогла найти подходящего слова, чтобы определить наши отношения. Пока не смогла.

Я одними губами прошептал:

— Любимый.

Как здорово, ведь Зои кивнула! Потом она откашлялась и сказала:

— Бетти, это Джереми Дэвлин. Джерри, это моя подруга Бетти Констабл. Мы поступили в один и тот же класс.

— Вместе поступили?

— Она вначале была такой же обращенной, как и мы.

Невидимая Бетти вздохнула, и это было похоже на пар, вырывающийся из трубы, на порыв ветра.

— Но я не похудела, я только стала еще толще.

Моя Зои вздохнула так же, как Бетти.

— Это правда.

— Не понимаю…

— Когда становишься слишком толстой, тебя отправляют в… Не будем об этом. Тебя держат там, пока не поставят на весы и не признают ГОТОВОЙ. И тогда они тебя возвращают сюда.

— Раньше ты об этом ничего не рассказывала, — сказала Зои. — Бетти, что они с тобой делают?

— Лучше не спрашивай.

Зои повернулась.

— Она не говорит мне, что с ней делают. Она даже не рассказывает, что она сама здесь делает.

Бетти ответила:

— Поверь, тебе о моих проблемах лучше не знать.

Зои отвела меня в сторону.

— Нам надо поговорить.

Я слышал дыхание Бетти, но не видел ее. Даже стоя в коридоре, я ощущал, как к запаху еды примешивался аромат ее духов, туалетного мыла и шампуня. Рядом была еда, и это меня отвлекало и вызывало мое любопытство. Я думал о моей Зои, а Зои — о чем она думала? По-видимому, моя любимая чем-то терзается. Теперь, когда все мое внимание было приковано к ней, она колебалась. Что-то хотела мне сообщить, но не знала как. Мы неподвижно стояли в коридоре хлева возле загона для коров, в котором находилась еда и еще эта невидимая женщина, и все это было связано между собой, но никто ничего не объяснял. Я тихо спросил:

— Зои, зачем мы сюда пришли?

— Мне казалось, что вдвоем мы сможем ее отсюда вытащить, — ответила Зои. — Я думала, что мы вместе спасем ее и убежим, но теперь…

Из стойла раздался нежный голосок Бетти:

— И как? Я же слишком огромная, и меня никуда не спрятать?

— Мы справимся! — Я понимал, что мне не догадаться, из-за чего расстроилась Зои. — Но теперь… — Она беспомощно повернулась ко мне. — Теперь, когда ты и Преподобный Эрл…

— Я его ненавижу. — Я неожиданно понял, что это так.

Бетти сказала:

— Ладно, раз уж ты нравишься Зои, смотри.

Я заглянул через шершавую стену из досок два на четыре, которой было огорожено стойло. Она была там, внизу, утопала в озере розового шелка. Если можно сравнить хлев с отелем, где есть одноместные и двухместные номера, то подруге Зои по имени Бетти достались апартаменты. На стенах из необработанных досок висели розовые бархатные покрывала, а вместо пола был булькающий матрас с атласной простыней. На нем лежала женщина, заполнявшая собой почти весь загон, та, чье пение мы слышали, та, которая подарила нам все великолепные кушанья для наших ночных оргий в пустыне. Зои была права: личико у нее было очень симпатичное. А сама женщина была огромной.

Мне было безумно трудно подобрать уместную фразу. «Как. Хм». Нельзя же сказать этой женщине: «Как поживаешь?» или «К… Хм. Как ты здесь оказалась?»

— Чего только не случается. — Даже вздох ее был огромен.

Но Зои была рассеянна и огорчена. Она кусала себя за костяшки пальцев, как это с ней бывает, придавала лицу разные выражения, готовясь заглянуть за край загона. Наконец она произнесла:

— Бетти, что здесь делал Преподобный Эрл?

Голос Бетти был громок и прекрасен. Это говорило ее разбитое сердце.

— Ах, Зои, я думала, ты знаешь!

— Хочешь сказать, вы с ним?..

— Он говорит, что любит меня!

— Бетти, почему ты мне ничего не говорила?

— Прости, Зо. Я боялась услышать твое мнение.

Как я понимаю, эта огромная женщина — пленница Преподобного Эрла, хотя, может быть, она его любовница; никогда я не видел более тучных женщин, чем Бетти, подруга моей милой Зои.

Зои застонала.

— Ах, Бетти.

— Прости.

— Ах, Бетти, только не Преподобный! — Зои тоже была убита горем. Как будто кто-то предал ее лично. — Как ты могла?

Я стиснул зубы.

— Как он мог?

Есть вещи, которые женщины понимают без слов.

— Дело не в сексе, — сказала Бетти.

Она была по-своему прекрасна, колышущаяся в своем розовом наряде из шелка, любезно предлагавшая нам жареную утку, свинину и торт «Английский трюфель», который она приберегла на случай прихода гостей, но при всем обаянии Бетти, при ее отличных манерах, мне было неловко и страшно.

— Все это. Все это! — Я размахивал руками и не мог остановиться. Я не знал, о чем хочу ее спросить. — Зачем он это делает?

Она щелчком отбросила какую-то бумажку.

— Ты это насчет Сильфании? По трем причинам.

— Нет. Я вот про это. Вся эта еда, и ты здесь, в хлеву. — Я посмотрел на эту огромную красивую женщину, лежащую в коровнике. Она-то и была непристойной тайной Преподобного Эрла, и по этой причине он ее и любил, — я же знал, что этот проповедник наверняка скрывает какой-то гнусный секрет, и вот каким он оказался. — Что он здесь делает?

— А чего он пытается добиться, создав этот культ? — спросила Зои. — И что это за особый состав? И почему мы так много тратим сил, соблюдаем все правила, и все равно набираем вес?

— Я как раз пытаюсь об этом рассказать! — резко оборвала нас Бетти.

— Зачем? В чем тут дело? — Мы с Зои одновременно задавали вопросы.

— Я же сказала, есть три причины. — Бетти вздохнула, и огромная кровать колыхнулась. — Деньги, само собой. А важнее денег власть.

Зои сказала:

— Ты же знаешь, ты можешь здесь не оставаться.

— Как же я убегу, если не могу даже ходить?

Я с болью проговорил:

— Мы спасем тебя!

Зои сказала:

— Мы пригоним сюда погрузчик, если потребуется. Во что бы то ни стало. Просто посиди здесь, и мы…

Но Бетти покачала головой. Ее следующая фраза ударила меня в самое нутро, как коса костлявой старухи-смерти:

— А почему вы решили, что я хочу отсюда выбраться?

— Бетти, но ты же живешь в стойле!

— А он меня любит, — сказала Бетти. — Он сделал меня своей королевой.

Зои взвыла.

— Ты сама не понимаешь, что делаешь. Пойдем с нами.

— Мы тебя отсюда вытащим! — Самое ужасное, что я чуть не сказал: «Мы поможем тебе похудеть».

Беспомощная от любви, Бетти покачала головой и решительно улыбнулась.

— Спасибо, не надо, у меня все в порядке.

Но Зои все еще не сдавалась.

— Бетти, он же чудовище.

— А я его люблю. Там, снаружи, я ничтожество. Здесь я королева.

— А как же остальное? Ты же не все рассказала.

— Остальное?

— Ты говорила, что Преподобный Эрл желает трех вещей. Во-первых, денег.

— И власти, — добавила Зои.

— Это две вещи.

— А какая третья?

Качаясь из стороны в сторону, Бетти что-то обдумывала. Потом она подняла на нас свои прекрасные голубые глаза и улыбнулась.

— Он обожает смотреть, как я ем.

Зои глянула на меня, на Бетти и снова на меня. Что-то будто щелкнуло. Наши взгляды встретились. Что-то стало понятно. Но мне все же нужно уточнить:

— И ты делилась с нами едой, потому что?..

— Когда твоя лучшая подруга влюбляется, ты хочешь помочь ей, — ответила Бетти. Улыбаясь, как девочка. — А кроме того… — Все так же улыбаясь, она покраснела, — я стараюсь есть поменьше.

— Ах, Бетти. — Я сочувствовал ей всем сердцем. Не того ли хотим и мы все?

Мы могли бы оставить Бетти там, где она была, и отправиться обличать Преподобного, если, конечно, нам удалось бы выбраться отсюда. Мы могли бы украсть видеокамеру и заснять то, что произошло дальше, а потом найти способ показать это в вечерних новостях по телевидению. Мы легко могли выйти из хлева незамеченными, но откуда нам было знать? Зои уже плакала, не всхлипывала, нет, слезы градом катились по ее лицу от одной мысли о том, что творилось с ее подругой. Бетти тоже начала плакать из сочувствия, как люди содрогаются от хохота потому, что смеется другой человек. Я пытался выработать план, в котором участвовали бы они обе, и из-за всего этого мы задержались слишком долго. Послышался грохот. Это откатилась в сторону дверь в дальнем конце хлева. Мы услышали шаги в большом коридоре. А потом кто-то повернул в наше крыло. И пошел в нашу сторону.

— Это он! — Лицо Бетти засияло, как солнце. — Он возвращается! Быстрее. Сюда!

Я помог Зои перебраться через перегородку и прыгнул вслед за ней. Мы опустились на огромную кровать с наполненным водой матрасом; Бетти поразительным образом перетекала туда-сюда. Когда матрас вздымался волной, она колыхалась вместе с ним. Подпрыгивали и падали обратно разные мелочи: расчески и зеркальца, гигантские пеньюары, похожие на пену на штормовом море. Журналы, целлофановые пакетики от конфет, коробочки из-под еды плавали на атласных волнах, будто вынесенные приливом доски. Он заговорил. Зои схватила меня за руку. Это Преподобный.

— Бетти, я вернулся.

— Ах, Эрл. Ты вернулся!

Он каким-то странным тоном произнес:

— Мне тяжело оставаться вдалеке от тебя.

Мы нырнули за край матраса и спрятались под стеганым бархатным одеялом, висевшим на стене. Гигантский матрас накренился, когда Бетти приподнялась, приветствуя его; а потом она заговорила, и в ее голосе звучала новая, нежная нотка, и говорила она с такой любовью, что я задрожал:

— Ты и правда меня любишь. Ты пришел.

— Сладенькая моя, — обратился к ней Преподобный Эрл; никогда раньше я не слышал, чтобы он разговаривал таким тоном. Бархатным, но и неровным, как будто похоть взъерошила бархат против ворса. — Я принес тебе молочного поросенка.

— Ах, дорогой, это ты зря, — сказала Бетти со смешанным чувством.

— Для моей королевы все только самое лучшее, — ответил он. А потом добавил: — Я должен тебе кое-что сказать. Но вначале это.

Она не слышала его. Она тянулась к еде и при этом пыталась остановить себя.

— Я так много уже съела!

— Этого всегда мало для моей нежной королевы, — проговорил Преподобный вкрадчиво и мягко. — Таким девочкам, как ты, ничего не бывает вдоволь.

— Я стараюсь, я так стараюсь!

— Конечно, моя красавица. Скушай вот это.

— Ты же знаешь, я стараюсь есть поменьше.

— М-м-м, любимая, ты же знаешь, что я обожаю тебя такой, какая ты есть.

— Ax нет, это уже лишнее, пожалуйста, забери это, — просила Бетти, и я услышал в ее голосе отчаяние — бедная девочка держалась изо всех сил, но не могла признаться в этом своему возлюбленному, своему мучителю, извращенцу, наблюдавшему за ней и совершавшему чудовищное преступление. Хорошенькая, огромная, грустная Бетти оказалась в ситуации, так хорошо знакомой всем нам, толстякам, и тем худым, которые в глубине души тоже толстяки. Она, истекая слюной, умоляла дать ей еще, пусть и просила при этом, чтобы ее оставили в покое. Мы все слабы, слабы.

Вот на чем, как мне представляется, держится религия, созданная Преподобным Эрлом. Я прошептал Зои:

— Это ужасно.

Зои кивнула.

— Один маленький кусочек тебе не повредит, это же дар любви.

Бетти печально ответила своему возлюбленному, тому, кто заточил ее в неволю:

— Ты же знаешь, я пытаюсь похудеть.

И он не дал ей шансов.

— Конечно, ты стараешься, и я тебе в этом помогаю. Эту хрюшку нафаршировали не хлебом, а грибами в масле.

Бетти слабым голосом произнесла:

— Ах нет!

— Не переживай, можешь не есть, если не хочешь. — Ублюдок, что за ублюдок! — Я не обижусь.

— Я ни за что на свете не стала бы тебя обижать.

Я ощутил сейсмический толчок — Бетти схватила поднос.

А потом Преподобный солгал ей. И именно тогда я решил, что должен с ним разделаться.

— Да, дорогая, я тоже никогда не сделаю тебе больно.

Прячась за бархатным одеялом, мы с Зои слышали, как с глухим звуком ей на колени опустился поднос, как она ест и плачет, и все равно продолжает есть, но лучше всего мы слышали слова Преподобного Эрла, и правда постепенно всплывала на поверхность, а я клялся, что обязательно найду способ остановить его. Преподобный Эрл Шарпнек, устроитель жертвоприношений, лицемерный распорядитель Послежирия, ворковал:

— Посмотри на себя, ты же великолепна, ты такая пышная, такая красивая, — а потом небрежно бросил: — Господи, ты же омерзительна.

Бетти была так поглощена едой, что не заметила, но мы с Зои все слышали.

— Ах, пожалуйста, останови же меня, я так объелась! — простонала Бетти, будто изнемогая от любви, а Преподобный Эрл ответил, как и полагается любящему мужчине: он забросал ее, словно цветами, шоколадными трюфелями.

Я осторожно приподнял край стеганного одеяла, чтобы лучше видеть происходящее.

Всхлипывая, Бетти сидела среди скрытых атласом складок собственного жира и ела. Присев на краю загона, как римлянин в первом ряду Колизея, Преподобный Эрл уговаривал ее:

— Еще кусочек, милая, всего один маленький кусочек, ради меня, — и все это время он пыхтел, как извращенец на стриптизе, пока бедная Бетти рыдала и обжиралась, обжиралась и рыдала, и вот от молочного поросенка ничего не осталось, а Преподобный насытился этим зрелищем, опустился рядом с ней на матрас и уснул, как ребенок, положив голову на ее громадный бок. В это время мы с Зои дрожали под одеялом, думая о том, уйдет ли он когда-нибудь, а если нет, то что с нами будет дальше.

Но у него, слава богу, сработал будильник в наручных часах. Должно быть, он поставил время еще до того, как пришел в хлев.

— Ой, — произнес он, погладив ее по колышущейся ляжке. — Любимая, мне пора бежать.

— Только не сейчас, — попросила она, все еще всхлипывая.

— Я должен. Есть одно большое дело.

Она подняла голову.

— Ты меня так и не поцеловал.

Я видел, какой взгляд он бросил на нее: «Фу-у-у».

— Прости, я спешу. Но в следующий раз обещаю тебе, детка. Мне ни за что не насытиться тобой вдоволь.

— Поцелуй меня хотя бы один раз, — попросила Бетти со смешанным чувством стыда и вожделения, — пожалуйста, не оставляй меня просто так.

— Прости, я должен идти. Есть дело. Огромное. Важное.

Она горестно содрогнулась всем телом.

— Что, больше меня?

— Не волнуйся, милая, любви Эрла хватит вам обеим.

— Обеим!

— Ш-ш-ш, она тебе очень понравится. А теперь ложись и выспись как следует.

Воздух содрогнулся от возмущенного вопля Бетти:

— Обеим!

— Ш-ш-ш, дорогая, ты все так же красива, но помни… — Он положил руки на загородку, ловко поднялся на нее и с минуту так и сидел, как на жердочке. Потом Преподобный Эрл Шарпнек помолчал, разглядывая несчастную миловидную женщину, которую он держал в своей власти, и тогда на лице у него появилась безобразная ненасытная ухмылка. — Понимаешь, милая, мужчине… — он немного задумался и улыбнулся еще шире. — Такому мужчине, как я, никогда ничего не бывает достаточно.

Бетти рыдала.

— Ты говорил мне, что меня тебе достаточно…

— Знаю, знаю, но иногда все меняется, как раз тогда, когда совершенно этого не ожидаешь.

— Эрл!

Наступила тишина. А потом в его голосе прозвучало что-то из глубины души, жалкое и похотливое; он повторил, как будто она не поняла его с первого раза:

— Ничего не бывает достаточно.

Мы услышали стук: он перебросил ноги через загородку и спрыгнул на пол. Мы слышали, как поскрипывал пол, когда он шагал прочь. Через минуту металлическая дверь хлева открылась, и он ушел. Мы ждали. Мы вылезли только после того, как услышали лязг двери и щелчок замка, — он вышел и закрыл дверь.

Бетти плакала беззвучно, но ее пышные плечи сотрясались с такой силой, что дрожал матрас и одеяла. Мы с Зои не знали, что ей сказать, и ждали, когда она успокоится.

А снаружи на площадку перед хлевом подъезжал какой-то транспорт. Мы слышали крики: тракторы и сельскохозяйственные машины отъезжали от входа. Бетти начала приходить в себя и подняла свою большущую голову. Звук легко передавался по металлическим стенам постройки, так что мы слышали, как скрипит гравий, хлопают двери. Потом раздался нарастающий грохот, как будто приехала тяжелая техника. Заблеял гудок дизеля: это прибыл четырехосный тягач.

У меня сперло дыхание.

— Что происходит?

Бетти сокрушенно ответила, с трудом выговаривая слова:

— Он собирается привезти сюда новенькую.

— Ах, Бетти, — воскликнула Зои.

Бетти не вдавалась в подробности:

— Ну и все, что в таких случаях бывает.

Зои погладила ее по руке.

— Это так ужасно.

Она кивнула.

— Знаю. Потом приедет передвижная телевизионная станция…

— И он так ужасно с тобой обращается.

— …для прямой трансляции.

Она указала на телевизор с плоским экраном, висевший в позолоченной раме в стиле барокко.

— Что это значит: для прямой трансляции?

Лицо Бетти превратилось в трагическую маску; о таком случается слышать, но видеть это самому мне не приходилось.

— Я здесь не первая королева, — произнесла она.

Зои с силой дернула ее за руку.

— Встань и брось этого сукиного сына.

— Не могу.

— Не говори ерунды. Тебе нельзя оставаться здесь и позволять ему… — Мы с Зои попытались поднять Бетти. Но ее удалось только усадить. — Решайся. Мы тебя вытащим.

— Для меня все уже кончено. — Она со вздохом опустилась обратно. — Спасайтесь сами.

— Не смей так говорить, Бетти!

— Не надо. Со мной все будет хорошо. Просто уходите.

— Тебе нельзя здесь оставаться!

Мы боролись, старались убедить ее. На какое-то недолгое время Бетти собрала все силы, но тщетно, и тогда она обмякла и покачала головой. Мы пихали, подталкивали ее все настойчивее, потому что, хотя сейчас снаружи воцарилась тишина, мы знали, что большой фургон со своим грузом уже был здесь. Если Бетти права, то вот-вот сюда заедет передвижная телевизионная станция, чтобы заснять этот момент, войдет Преподобный Эрл, и тогда… А что тогда? Я не знал. Мы спорили с ней. Умоляли. У нас было мало времени.

В конце концов она сказала:

— Ничего страшного, мне не так много осталось жить, так что незачем переживать. Когда становишься такой толстой, рано или поздно тебя придавливает собственный живот, и ты… — Она не договорила. — Если подумать, смерть — это далеко не самое страшное.

— Не смей так говорить!

Она горестно указала на выключенный экран телевизора.

— Все лучше вот этого.

Я ударил ее по руке.

— Нет, свобода лучше.

— Только не для тех, кто мучается от голода, — мрачно произнесла Бетти. От гнева она преображалась, становилась другим человеком. — Вот увидите.

Зои не согласилась с ней:

— Мы позовем на помощь! Мы приведем… хм… вызовем гвардейцев или еще кого-нибудь и освободим тебя.

— Я все равно буду постоянно голодная.

— Но ты ведь не знаешь! — Однако что-то в ее тоне заставило меня обратить внимание на эти слова. Я осторожно спросил: — Или как?

— Черт возьми, да, я знаю. Я буду все время голодная, — ответила Бетти. И потом она открыла нам все. — Кого ты хочешь обмануть, мой упитанный друг? С тобой будет то же самое!

Зои схватила меня за запястье. Моя любимая громко спросила, как будто учительница начальных классов, вытягивающая из учеников правильный ответ:

— Так мы будем?..

— Чувствовать голод. Признайтесь, ведь вы оба сейчас голодны?

Ответили мы не сразу. Ужасно. Ведь она права.

— Откуда… — теперь, когда все раскрылось, мне было непросто продолжать разговор. — Откуда ты знаешь?

— Эрл мне рассказал. Еще тогда, когда мне казалось, что он любит меня, он мне все рассказал. Он, бывало, начинал хвастаться, я хвалила его, мы лежали, обняв друг друга, и он все говорил и говорил… И вот у него случайно это вырвалось. Он рассказал мне правду о своем великом открытии, своей великой тайне, понимаете?

— Его тайне?

— Тайне, на которой все это держится. Догадались? Все дело в особом составе. Ну, вы понимаете. — И в следующий миг рассерженная Бетти, преданная Преподобным, ответила на все преследовавшие меня вопросы. Одной фразой она разоблачила человека, который перечеркнул всю ее жизнь; она проворчала: — Голод, который сам себя разжигает.

Все вдруг встало на свои места. Голод, который сам себя разжигает.

— Голод, который сам себя разжигает!

Бетти услышала, как я тихо замычал, осознав все это.

— Понятно теперь? Это заложено в особом составе.

— В том самом составе! — Зои заговорила медленно, как первоклассница, осторожно подбирающая слова. — В составе, который мы принимали каждый день.

— А как еще ему удается, по-вашему, поддерживать всю эту систему в действии? Отчего, по-вашему, он так разбогател?

Голод, который сам себя разжигает. Мой желудок скрутился от спазмов. Как все оказалось просто. Я рявкнул:

— Тогда мы уничтожим особый состав.

— Слишком поздно, — возразила Бетти. — Мы все к нему уже пристрастились.

Зои подняла голову и посмотрела непривычным, загнанным взглядом.

— Как и все эти бедные беспомощные люди!

Я подвел итоги.

— Мы зависим от состава! Наша пышная подруга кивнула.

— Поняли, да? До того как сюда попасть, вы думали, что бываете голодны, и вот вас заставили принимать этот состав. Да вы раньше и не знали, что такое голод. А узнали после первой же дозы, признайтесь. Вот что с нами случилось, ребята. Мы голодны на всю жизнь. И все из-за этих трав.

Теперь уже рассвирепев, Бетти подняла руку к глазам и напомнила мне памятник герою войны, который вглядывается вдаль в поисках врага. Вот так она все разрушила. Нас самих, наши убеждения и наши иллюзии. И я больше не останусь в этом месте. Эрл Шарпнек, я с тобой разделаюсь.