Яблочные дни. Часть I

Глава 16

Эскарлота

Айруэла

Единорог норовил соскочить с десертной ложки. Хенрика так и не испачкала расписной прибор эскарлотскими сластями. Фрукты испоганили сахарным сиропом. Сдобные колечки, после того, как их обжарили в масле, сами по себе стали несусветной дрянью, а их ещё полагалось макать в топлёный шоколад. В омерзительной скорлупе из карамели, мёда и кунжута изнывал в общем-то приличный миндаль, не подберёшься. Леденцы из яблочного сока и корицы смотрелись пристойней всего прочего, но младшая Яльте уродилась стервой и не любила сладкого. От одного вида кондитерского уродства язык прилипал к нёбу, зубы ныли. Более того, ныла душа.

Хенрика обвела глазами присутствующих. Горло вновь сдавило. Семейный обед, раздери такую семейку Отверженный. Во главе небольшого стола мраморного дерева[1] восседал хряк с вороньим клювом — между прочим, эскарлотский король и попутно зять. На изящного кавалера он не тянул и двадцать лет назад, но отдать замуж за того принцессу Яльте было не стыдно. Судьба сделала из зятя чудище, а из сестры — покойницу. По левую руку его величество усадил сына. Хорошенький мальчик. Жаль только, нос кривой и происхождение внебрачное. Рядом с братцем рядком сидели девочки. Старшенькая — Альмудена, у неё на щёчках ямочки и на затылке повязка, переходящая в узкую ленту для косы. Младшенькая — Бруна, у неё веснушки по всему носику и в волосах соцветие шафранных ленточек.

По правую руку его величества восседала рыжая остроносая особа с обманчиво мирными глазами и роскошными косами, обёрнутыми вокруг головы и перевитыми аквамариновыми капельками на серебряной нити. Породительница приблудной троицы. Её платье было выше всяких похвал. По смарагдово-синему алтабасу юбок и узких рукавов вились золототканые лозы. Над укороченным по вольпефоррской моде лифом морскою пеной вздымалась оборка сорочки. Графиня Морено обладала вкусом, а король Франциско — деньгами. Сочетаясь, чувство прекрасного и золото творили несказанную красоту. При первом же взгляде на неё бывшая королева Блицарда впала в грех зависти.

Неуместным в наряде Хенрики Яльте оказалось всё. Под эскарлотским солнцем бархат заиграл переливами переспелой вишни и придал некогда снеговой коже бледность ядовитых грибов из лесочков Тикты. Треугольный вырез сорочки из-за золотой тесьмы смотрелся рогами оленя, лёгшими над грудью. Сборчатые буфы до локтя будто раздулись до размеров голов, тиктийцы делали себе из них украшения, похваляясь числом убитых. Трубчатые складки юбки выглядели столь острыми и грубыми, что сошли бы за скалистые берега фьордов. Волосы Хенрика завила крупными волнами и оставила распущенными, но вместо свободы от доли замужней дамы их вид отсылал к дикой моде тиктийских женщин, о которой блеял противный Тек.

Всё свое царствование Хенрика Яльте стремилась воплощать собой Блицард, а в его льдах отражать себя, но по отречении она опустилась до положения одичавшей Тикты. Этот повод для печали был смехотворен, но он уводил боль от смерти сестры на некоторое расстояние. Совсем небольшое.

К слову сказать, напротив побочных отпрысков короля, между ним и Хенрикой, в курульном кресле сидел законный ребёнок. Младший сынишка Дианы. Маркиз Дория. Он исподлобья глядел прямо перед собой, на витраж с чудесными похождениями Блозианской Девы. Сестра писала, что для ревностных люцеан это важнейшая, самая дорогая женщина, к чьим стопам они припадают чаще, чем обнимают мать, целуют сестёр, любят жён. Сочетание в одной фигуре трёх главных женских образов отдавало для «дикарки» Яльте чем-то кровосмесительным, но, бесспорно, забавным и по-своему миленьким. Ей-то в силу исповедания и страсти к «несчастненьким» был ближе святой Прюмме. Толстячок в монашеской заплатанной рясе, авантюрист, раскольщик Единой Святой Блозианской церкви, он наверняка любил угоститься дармовой выпивкой и прибрать к рукам имущество упокоившегося брата-монаха, ну разве он не прелесть?

Только Хенрика с нежностью коснулась серебряной луны у себя на груди, как маркиз Дория повернул к ней голову и тут же отвернулся. Хенрика находила косые глазки племянника совершенно очаровательными. На лицо малыш напустил кудряшки. Сквозь чёрные пряди нет-нет да проглядывал яльтийский глаз. Как у Дианы… О Королеве Вечных Снегов поговаривали, что сквозь голубой лед её глаз светят лучики солнца. У сестры же синели озёра, с которых по весне сошёл лёд. Впрочем, в этом обществе никто тех озёр не хватился бы.

Показное благополучие семейства Рекенья отбило бы аппетит, когда б у госпожи Яльте он остался. Венценосный хряк, меченая огнём лисица с выводком лисят, забытый мальчик. Двадцать лет назад в столичном дворце королевские отпрыски трапезничали отдельно от взрослых. Хенрика не забыла своей обиды, когда её не пустили завтракать с молодожёнами. Пусть общество благородного и голодного герцога Лаванья скрасило принцессе Яльте трапезу, потрясение в памяти не изгладилось. Оскорбление усопших начинается с пренебрежения траурным платьем. Заканчивается оно, видимо, обедом, куда пущены любовница и бастарды.

Сия картина показывала: «Мы — Рекенья, мы— счастливы. А вы, госпожа Яльте, с вашей скорбью и северными ветрами совершенно не к месту на торжестве эскарлотского королевского дома». И в картине этой не было ни одного лживого мазка: их величие было сообразно величию Эскарлоты. Во-первых, Франциско унаследовал от своего отца прочные торговые связи. И правда, чего бы не продолжить сбывать Блицарду, Вольпефорре, Монжуа, Равюннской империи и даже замкнутому Рокусу богатство, которое дают плодородные почвы, фруктовые сады, виноградные и оливковые рощи и налаженные выработки в Амплиольских горах. Во-вторых, Франциско занялся завоеваниями и к короне Эскарлоты прибавил ещё одну. И в самом деле, как же ему, любимцу Святочтимого и Стражу Веры, не очистить Эскарлоту от последних имбиров и не пойти на Апаресиду — королевство хоть и люцеанское, но вмещавшее слишком уж, на его вкус, много имбиров-язычников. В-третьих, Франциско на полном серьёзе счёл себя в ответе перед Богом и Пречистой Девой за спасение душ своих подданных. И действительно, чего бы ему было не возложить на себя такое бремя, когда обустройство паломнических путей и подаяния паломников, охрана монастырей на территории боевых действий в войне с Блаутуром, право отбирать кандидатов на церковные должности и часть доходов эскарлотских церквей приносило завидную прибыль в его жирные, благоухающие ладаном руки?

Словом, солнце светило ему и его стране так сильно, боженька улыбался так лучезарно, что коронованный хряк розовел и лоснился от довольства и благодати и был готов милостиво вытерпеть присутствие сестры его покойной неугодной жены и дать полюбоваться собой, своей семьей и величием.

Хенрика решила вернуться на родину как можно скорее. Какая разница, что путь на чужбину был устлан отнюдь не розами. Её странствия начались с неприятного открытия: зима бывает зимой только в Блицарде. Чем ближе к западу ехала госпожа Яльте, тем стремительнее отдалялась зима, а вместе с ней и сносные дороги. Хенрика не на шутку опасалась увязнуть в противном месиве. Примерно до лета. Мариус скрашивал дорожные тяготы как мог. Если их вообще можно было скрасить, ему удалось. Но граф форн Непперг не имел власти над дурными мыслями и дождём. Последний лил, будто оплакивая королеву Эскарлоты, а вместе с той её бедную сестру. Письмо добиралось слишком, слишком долго. Что-то уже случилось. Предчувствие непоправимого отбирало у Хенрики сон, крепло день ото дня, заворачивало душу в сырой туманный саван. Мариус читал ей стихи. С севера, с юга… Она, вот же неблагодарная, не слушала.

Пожалуй, ей повезло только в том, что не пришлось проделывать крюк до столицы — Рекенья обосновались у границ, явно дразня своим присутствием врага по ту сторону Амплиольских гор. Диана же давно отбыла в свой последний путь в усыпальницу столичного собора св. Асофры. Ледяная фигурка, зайчонок со снежной шёрсткой, краса Блицарда, она упокоилась средь эскарлотских правителей… Тех самых, что были огромны, громки и испачканы солнцем. Дурная компания для Яльте, крови от крови льда.

Горе вонзилось в сердце с ненасытностью льдяноклыков, тоже тех самых, нашедших щель поудобнее.

За мыслями о своих скитаниях Хенрика не заметила, когда засмотрелась перед собой. А взгляд её, как назло, пришелся на щеку Розамунды Морено, похожую на расправившийся сыр.

— Некоторые мужья исключительно ранимы, — с подкупающим доверием сообщила любовница короля. Она не сердилась, а может, хорошо притворялась. — Таков граф ви Морено. Графа уязвило, что собственный замок встретил его поднятым мостом и арбалетчиками на стенах.

Госпожа Яльте честно округлила глаза. Чем отваживать льдяноклыков, куда приятнее послушать, что эскарлотская роза была взращена не в оранжерее, а на диком поле сражений. Учить эскарлот вместе с Дианой было не по годам мудрым решением, но приноровиться к быстрому эскарлотской темпу речи сейчас было непросто.

— Более того, — Розамунда, оттопырив кривоватый мизинец, изящно резала засахаренную грушу, — вид одетой в кирасу супруги тоже не привёл Орестеса в восторг. С высоты крепостной стены эта дурнейшая из жён потребовала развода.

— О, — только и вымолвила Хенрика.

Гарсиласо, маркиз Дория, закатил глаза и сполз в курульном кресле. Оживились и по ту сторону обеденного стола. Лоренсо стиснул в руке двузубую вилку, близко посаженные глаза сузились. Альмудена закусила губку. Бруна с перекошенным личиком слезла на мраморный пол и, подобрав юбчонки, кинулась к матери.

— Донна Розамунда, — интересно, на долю несчастной Дианы хоть раз выпало столько нежности? — Вы уверены, что стоит тревожить былое? Упоминание о негодяе не способствует пищеварению, знаете ли.

— Я лично принесу извинения желудку вашего величества, — заверила графиня Морено, подхватывая на колени младшенькую. Бруна раздумала плакать, материнские руки закрыли ей уши. — Моя история… поучительна, — теперь Розамунда обращалась к гостье и только к гостье. — Недовольство его сиятельства графа началось с давнего дела ушедших лет — женитьбы. Новоявленный алькальд был весьма раздосадован, когда его величество Тадео повелел ему взять в жёны обесчещенную девицу. Честолюбие не позволяло графу ви Морено упустить столь высокую должность, и он подчинился.

Хенрика покачала головой. История была не нова, но она выставляла Розамунду Морено в ином свете. Соперница Дианы не рождалась хищницей. Зубки и хвост заставила отрастить жизнь.

— Детки, — Розамунда поцеловала дочку в лоб и ссадила с колен, — вы заскучали. Самое время поиграть, хорошо?

Деткам так не казалось, но древнейшее правило повиновения то ли матери, то ли королеве они исполнили неукоснительно. Маленький маркиз Дория бровью не повёл, он играл в свою игру.

— Должна признаться, и обесчещенная девица не светилась счастьем. — Графиня Морено взглянула на так называемого пасынка. Хитрец, увлекшись сдобным колечком, размазывал шоколад по блюдцу. — Если бы я знала, что его величество Тадео, отец нашего вселюцеаннейшего короля, повелит подлецу загладить вину женитьбой, я бы не просила королевского правосудия. — Тонкие красивые пальцы сжали десертный нож, вознамерившийся стать стилетом.

Хенрика едва смирила вздох. Розамунда могла быть ей доброй приятельницей, может, даже подругой. Если бы много лет назад не заняла место Дианы, разумеется.

— Я была юна и наивна. — Графиня провела мизинцем по подчернённой нахмурившейся брови. — Хотела спастись от брака с бывшим женихом старшей сестры и бросилась в ноги алькальду. Он и помог. По-своему.

— Старшие сёстры не выносят замужества. До него или после они умирают, — рассудила Хенрика, скосив глаз на зятя. Франциско последовал примеру сына и что-то выискивал у себя в тарелке. Образцовый вдовец. — Что за несчастье постигло вашу сестру?

Графиня Морено с сожалением посмотрела на недоеденную, исходящую сиропной жижей грушу, отложила десертный прибор. С таким видом, дорогуша, не сердце приоткрывают, а одолжение делают. Хенрика простила. Узурпировавшая чужое место лисица ей нравилась. Но госпожа Яльте скорее бы ещё раз сдружилась с врагом отечества, чем с ней.

— Мой добрый братец прочил сестрицу замуж за одного графа, приходящегося Орестесу ви Морено другом. Но Ирис случилось влюбиться в знатного столичного юношу. Срок свадьбы близился, недопустимая любовь не прекращалась. Девицы Приморской Сепрео, да пропустит всеблозианнейший король сие мимо слуха, издревле балуются морской ворожбой. Она безобидна, но действенна. Скажу больше, дорогая: просто незаменима в девичьих делах. Ирис занималась этим с детства, и к сроку замужества у неё был десятилетний опыт. Волны нашептали ей, что её любовь погубит знатного столичного юношу. Сестра не допускала неточности. Следующим вечером она дождалась прилива и бросилась в море. Возлюбленный оросил берег слезами и уехал. Братец не растерялся. Серхио всегда отличался здравым смыслом. Его больше заботило, че́м топить зимами родовой замок, к тому же приданое он уже собрал. Вместо помешавшейся самоубийцы жениху была предложена вторая сестра. И, знаете, дорогая, жених не отказался. У него были деньги, но титул ему пожаловали недавно, и цвет аристократии им несколько пренебрегал. Моя же семья веками носила гордое имя герцогов Риньяно. Во мне взыграл фамильный гонор. Я не стала дожидаться рокового дня свадьбы. Я верила, что алькальд поддастся моим уговорам и велит другу отменить женитьбу на девице Риньяно. Алькальд удачно давал приём в честь своего назначения. Мне едва стукнуло шестнадцать. Я ещё не знала, что с виду мерзавцы ничем не отличаются от благородных людей. До тех пор, пока не попадутся на какой-нибудь гнусности.

Графиня Морено зло посмотрела куда-то сквозь Хенрику Яльте. Глаза сощурились, нос заострился, ожог вспыхнул. Её не было здесь. Розамунда Риньяно перенеслась на тот приём.

— Вами можно лишь восторгаться, — с чувством произнесла Хенрика. Она почти не лукавила, малыш Гарсиласо — тем более. Забыл о шоколаде и выслушал не предназначенную для детских ушей историю, замерев. Искусству притворства ему учиться и учиться. Интересно, а как с этим у старшенького? Сестра писала, растёт истый Яльте. — Но теперь, когда вы вознеслись на такие высоты, мерзавца настигла кара? Умоляю, скажите, что он ответил за содеянное сполна. — Лживое лицо выказало то, чего не почувствовало сердце. В семье Рекенья зрел заговор. Королевская любовница неспроста восседала здесь на правах хозяйки. Орестес ви Морено был не только мерзавцем, но и неудачником. Жену он явно проигрывал. Или уже проиграл?

— Он ответит, — выкатил кабанью челюсть король. — Мы воздадим ему по его гнусным делам, как только Святочтимый расторгнет этот постыдный брак.

— Щепетильность вашего величества достойна уважения, — распахнула глаза Хенрика. — Иные государи заполучали желаемое, заставляя дурных вассалов отречься от обетов другим способом — смертью.

Розамунда без малейших признаков кровожадности ткнула в уцелевший бок грушу:

— Минувшей весной граф ви Морено напомнил о себе довольно дерзким образом. Его величество остался им весьма недоволен и велел возводить плаху. Я приготовилась вдовствовать, но не сбылось.

— Негодяй нашёл защиту у Святочтимого, — буркнул Франциско. Подумать только! Страж Веры и Святочтимый не сошлись во мнениях по поводу судьбы блудной провинциальной лисички. Если у короля не истинная любовь, то госпожа Яльте — гордая мать пятерых детей.

— Но какие силы бросили нечестивца к стопам Святочтимого? — Казалось бы резонный вопрос вмиг превратил Хенрику из терпимого гостя в неудобного.

Король засопел и упрятал взгляд куда-то между блюдами с леденцами и миндалём. Его сын затолкнул в рот обваленную в шоколаде пакость, принялся усиленно жевать. Розамунда раздвинула губы в улыбке.

— Арест дурного вассала был поручен его высочеству принцу. У его величества весьма жизнерадостный взгляд на способности сына к военному делу.

— Донна Розамунда… — воззвал было Франциско.

— Принц Рекенья штурмом взял замок Морено. — Будь у лисицы хвост, она бы махнула им на короля. — Это было блестяще. Но по дороге в столицу пленник бежал. Принц Рекенья не выставил достаточно караула и упустил пленного, понимаете, дорогая? Это было постыдно. И я расстроилась. Ужасно расстроилась.

— Его высочество опечалил и меня, — не уступила первенства госпожа Яльте. Взял замок и упустил пленника? Не смешите. Если племянник захватил графа ви Морено, бедолаге оставалось только молиться. Или племянник — не Яльте. — Я видела его только на портретах, а он даже не соизволил поприветствовать свою единственную тётушку! Провинность куда меньшая, но и она огорчает. Где же наследный принц?

Краем глаза Хенрика отметила, как малыш Гарсиласо выпрямился, ручонка стиснула подлокотник. Что это значит? Розамунда промокнула салфеткой улыбнувшиеся губы. И Франциско улыбнулся свояченице, как дурочке, спросившей об очевидном. Но как тогда прикажете понимать поведение младшенького? У выложенного чёрным мрамором камина восторженно взвизгнули. Лоренсо то прятался за спинкой кресла в оранжевой ткани, то выпрыгивал к сестричкам. Девчушки с ногами забрались в одно кресло и держали оборону. Над одной чёрной и двумя рыжими головками виднелся барельеф холодного камина, изображающий трёх воронов Рекенья. Первый клонил голову набок, второй расстилал крылья, третий в немом карканье разевал клюв. Мы всё видим. Мы парим над врагами. Мы огласим правду. Что-что, а оглашать правду здесь явно не собирались.

— Райнеро не вытерпел смерти матери. — От титулов Розамунда отказалась, а ото лжи? — Он со скандалом отбыл в Валентинунья, у него там дворец. С мальчиком уже случалось подобное. Он тяжело переносит утрату близких.

— Бедное дитя! — ввернула Хенрика. Скандал — это интересно, она сегодня же разузнает подробности. Рекенья не скажут. Между отцом и сыном прошмыгнула не то, что ящерица — ящеричный выводок.

— Ничего интересного, — качнула продолговатым лицом графиня Морено. — Возвращаться принц не желает, от гонцов предпочитает отстреливаться. Но вы даже не притронулись к сладостям! Попробуйте, дорогая, это очень вкусно.

— О да! — малыш Гарсиласо впервые за обед подал голос. — Донья Энрика, позвольте я о вас позабочусь.

К ужасу «доньи» племянник ухватил с общего подноса засахаренный апельсин, макнул в шоколад и начал подносить к тарелке тётушки. Оранжево-чёрное страшилище надвигалось неотвратимой бедой, так и случилось. Уродик выскользнул из ручонки Гарсиласо. Счастливо миновав край стола, разбойный апельсин совершил набег на фриханский бархат. Хенрика чуть не взвыла. При всей своей неуместности, это платье вытерпело толпы несчастненьких, эльтюдских резидентов, не оставлявшего брачных устремлений кузена Лари, а теперь, теперь… Злодейская сласть под натиском маркиза Дория низверглась. На плиты. Госпожа Яльте отодвинулась вместе со стулом, туфли были почти в безопасности.

— Как я неловок, — винился растяпа.

Рокотал король, цокала языком фаворитка.

Хенрика нагнулась, осматривая подол. Надежды нет. Засранец наклонился вместе с ней, хотелось оттянуть его за ухо.

— Они всё врут, — родной блицард резанул от неожиданности слух. — Они убьют его.

Хенрика моргнула, забыв разогнуться. Слова, что шепнул маленький притворщик, сбивали с толку. Племянничек уже громко трещал на эскарлот:

— Позвольте я провожу вас в уборную, донья Энрика, я в неизбывной вине перед вами, донья Энрика, обопритесь о мою руку, донья Энрика.

Госпожа Яльте не смогла отказать.

Племянничек притворил дверь, развернулся к тётушке и потёр лоб. В косых глазах читалось выжидание. Хенрика не знала, что сказать, и поэтому огляделась. Милая такая уборная, стены и пол выложены мозаикой, среди трофеев от кузена Лауритса, помнится, такая тоже была. Хенрика не оценила, а вот эскарлотцы позволили своеобразная красоте имбирского стиля одержать верх и над застарелой ненавистью к неверным, и над любовью к граниту и мрамору.

— Вам, что, ничуть неинтересно? — Гарсиласо изъяснялся на блицард грамматически верно, но произношение было довольно странным — деревяннее, жёстче. Он фыркнул, подошёл к умывальнику и с шумом пустил воду.

Хенрика покорно набрала в ладони прохладу. Племянник ждал ответа с нетерпением. Кончики пальцев стучали по пряжке ремня, темнеющего под короткой синей курточкой в золотых завитках. Конечно, ей интересно. Но мысли путались, как цепочки в шкатулке с драгоценностями. Чем злее она тянула, тем туже спутывался сверкающий клубок. Госпожа Яльте не выдержала — умылась. А пятно подождёт.

— Ты — маленький интриган. — Она промокнула лицо протянутым полотенцем.

— Я — Рекенья, — с недетской усмешкой объявил забытый взрослыми мальчик.

— Объясни мне, — потребовала Хенрика. Руки стиснули измокший лён. — И твоя Пресвятая очень расстроится, если то, что ты сказал, всего лишь догадки или шутка.

Рекеныш нахмурился. Подставив под воду ладошку, плеснул тётке на платье.

— Я не лгу. И я точно знаю, что́ они скрывают. Треклятая троица.

Хенрика с раздражением вперилась в кучерявый затылок. Эскарлотский принц, опустившись на одно колено, тёр бывшей королеве подол. Святой Прюмме, Диана растила кавалера или слугу?

— Первое. Мой брат — не Рекенья. Он только Яльте. Госпожа Диана сказала об этом на исповеди. — Вишнёвый бархат захлестнула новая волна. — Второе. Отцу это ужасно не понравилось. Он выгнал Райнеро из страны. Но почти сразу послал за ним убийц, потому что испугался за Эскарлоту… и мою безопасность. Простите, но ваше платье не спасти. — Слишком взрослый мальчик поднялся.

Хенрика, напротив, уселась на подвернувшийся табурет, стегнула полотенцем о раковину, да там и оставила. В висках барабанило. Диана молчала! Год за годом, письмо за письмом… Смолчала даже при встрече чуть больше десяти лет назад, когда привезла в гости свою дочку Рамону. Сестре не было равных в иносказании, она могла бы.… Нет! Тебе ли не знать, бездетная бестолочь, что ещё остались на свете тайны, которые никому не отдать?

— Если не Рекенья, то кто? — Значит, на юного гневоглазого бога, наследника трона к тому же, напустили убийц. Что не так с этой Эскарлотой? Диана писала, здесь помешаны на кровных клятвах. Стало быть, ещё и на чистоте. Полоумные! А этот жучок тоже хорош. Знает же, она отреклась от престола, что она может? Но как жизнь не научает желать смерти, так отречение не отучает от интриг. Ты ещё пожалеешь, госпожа Яльте. Сильно пожалеешь.

— Вы слишком многого хотите от меня, тётушка, — Гарсиласо улыбнулся, чему? Глаза смотрели вполне миролюбиво, но больше не очаровывали. — Это тайна и другой семьи тоже, вам её знать не столь необходимо.

Опомнившись, Хенрика дотянулась до умывальника, снова пустила воду.

— И где твой брат сейчас, конечно же, никто не знает.

Маркиз Дория кивнул:

— Райнеро покинул Эскарлоту через Апельсинные ворота. Взял их штурмом. В одиночку, не считая коня.

— Тогда что угрожает тебе? — Нет, материнская любовь не застила Диане глаза, старшенький стал тем, кем должен был.

— Тётушка, вы же Яльте! — племянничек выглядел разочарованным. — Если бы у вас отобрали престол и посадили на него ненавистную младшую сестру, неужели вы бы благословили её и отбыли с миром?

Хенрика моргнула. Двадцать три года назад. Не Рекенья. Святой Прюмме, без короны она вконец поглупела. Герцог Рамиро ви Куэрво! Диана приняла кучерявого красавчика за короля, и тот подыграл. Заблуждение развеялось к вечеру. Сестра обиделась до слёз. Устыженный кавалер явился в шатёр невесты с извинениями. Хенни, прислушавшись к женскому чутью, встала на страже… Дорога и новый друг. Вот, какого друга для сестры она напророчила рунами. Лучше предсказания и быть не может?

— Откуда ты всё это знаешь? — Хенрика наклонилась к племянничку и прищурилась. Некоторых её прищур доводил до смятения.

— Скажу, если пообещаете держать это в тайне, — Гарсиласо и не подумал занервничать, того интереснее — поглядел испытующе. — Ото всех. Даже от канцлера.

— По рукам. — Королева, пусть и бывшая, а ведёт себя, как торгаш. Дожила. Впрочем, племяннику это явно нравилось.

— Я подслушал, — пожал плечами малыш, — из надёжного места.

— Покажешь?

— Может быть.

— Ты умный мальчик. Но слишком доверчивый. Что, если я сейчас выйду отсюда и тотчас расспрошу обо всём твоего отца?

— Вы так не сделаете, — изрёк поганец.

— Почему? — спросила госпожа Яльте самым нелепым образом.

— Вы ненавидите короля Франциско. И вы Яльте.

Король с ленцой поворачивается в кресле. А где-то его сын, подхваченный бешеной скачкой, оглядывается на преследователей и прижимается к шее лошади, уклоняясь от свищущих в спину пуль.

Король вкушает апельсин. Где-то бастард искусал губы в кровь.

Король отирает с усов капли вина. Где-то не понимающий, за что, мальчишка пытается зажать рану.

Король берёт за руку любовницу. Где-то хватается за жизнь Яльте.

Всё пропахло кровью, всё ею сочится.

— Ну же, дорогая, который фрукт на вас смотрит?

— Вон тот персик, донна Розамунда. Тётушка, позвольте о вас позаботиться.

Персики… Младший брат выбирает тот, что румянее. Будто и не было того разговора в уборной. Протягивает тётке. Руки послушно берут десертный ножичек и вилочку, расписанную мерзкими козломужами. По блюдцу струится сок. Он не красный, но липкий, и он сочится, как кровь несчастного мальчика. Бастарда. Хенрика отвела глаза. Взгляд помимо её воли потянулся к зятю. Венчанный на царство хряк, давая волю словам, разевал пасть. Быть может, губы его сына сомкнулись уже навсегда. В чёрной щетине колыхались обильные щёки. Лохматые брови подались вверх, открывая заплывшие глаза, один другого краше. Протез буравил в Хенрике дыру, пасть снова раскрылась. Отверженный забери урода, даже Розамунда Морено достойна бо́льшего!

— … вы полагаете? Донья Энрика?

— Прошу прощения, — госпожа Яльте выжала безмятежную улыбку, — я отвлеклась. Ваше величество не соблаговолит повторить вопрос?

Его величество соблаговолил:

— Мы предлагаем вам поразмыслить о том, чтобы составить в Эскарлоте партию.

Хенрика не рассчитала силы, персик пульнул липкой жижей.

— Простите, что?

— Ибо сказано в Писании, — воздел сдавленный кольцом перст муж чужой жены, — несчастлива женщина без супруга.

— Вы предлагаете мне… — Хенрика с детства славилась тем, что умела вывернуть наизнанку самую непреложную истину, — заменить Диану? Одна сестра за другую? Яльте не пара перчаток.

— Дорогая, вы неверно поняли. — Графиня Морено была само примирение. — Король, осознавая свою ответственность перед вами, подразумевал цвет эскарлотской аристократии…

— Вы слишком высокого мнения о своей породе, Яльте. — Рекенья воткнул вилку в апельсинную дольку, да там и оставил. — Зарвавшаяся семейка тиктийских выходцев! Умерьте гонор! — Королевский кулак грохнул по столу. Гаденьким звоном отдались блюдца и бокалы. Гарсиласо подпрыгнул на месте, Хенрика нащупала руку племянника. — Король Эскарлоты совсем не желает видеть рядом с собой ещё одну из вашего рода.

— Я скорее удавлюсь, чем… — не сдержала смешка Хенрика.

— Ни слова более! Я намерен объявить важнейшую новость.

— Мой государь… — Розамунда Морено нервозно потирала бровь.

Хряк не без усилий высвободил из кресельных теснин зад и сцапал за локоток лисицу, принуждая подняться. Розамунда ссутулилась, ожог расцвёл пурпуром.

— Представляю семейству Рекенья и донье Яльте её светлость Розамунду Амадо Фульвию Каталину Инес, урождённую герцогиню Риньяно, мою невесту.

Невесту? В висках билась кровь, грудь сдавил даже не страх — гнев. От него вспыхнули щёки и зашлось в неистовом стуке сердце. Отпустив руку Гарсиласо, Хенрика медленно поднялась. Взгляд пристыл к расплывшейся в самодовольстве подлой роже.

— Траур по моей сестре ещё не истёк, — отчеканила недавняя королева. — Диана — Яльте, с нами так не поступают.

— Мой король торопится… — пикнула лисица. Умна, излишне умна. Бьётся на два фронта, но сердце к королевскому откровению у неё не лежит. Разумеется. Королям не подобает делать таких заявлений, не имея на руках свидетельства о расторжении брака. Или же трупа соперника.

— Нисколько. — Франциско крепче прижал к груди невестин локоть. — Скоро Эскарлота увидит истинную королеву.

— Ты не посмеешь… — угроза? Надо полагать! Хряк нарвался на гарпию. Краем глаза Хенрика уловила, как вскочил племянник. Он бешено вертел головой и часто дышал. Глупыш чрезмерно припадал к кубку с вином…

— Отец, посмотри, я буду как ты! — прозвенел внезапный оклик.

Лоренсо успел стянуть ложку и яблоко и застыл у камина, являя недозрелое величие. Девчушки, повизгивая, окружили брата. Альмудена сворачивала в кольцо золотую цепь. Бруна забралась на кресло, ладошки сомкнулись в молитвенном жесте. Хенрика не сразу сообразила, что младшенькая подражает священнослужителю, старшенькая заносит над головой братца корону, ложка в руках юного венценосца обратилась скипетром, яблоко — древним знаком власти.

Слева грохнуло. Малыш Гарсиласо, опрокинув курульное кресло, прыгнул вперёд озлившейся лаской. Хенрика моргнула. Лоренсо вышибло из-под короны. Альмудена замерла с поднятыми руками. Бруна завизжала. Старшая вздрогнула, выронила цепь и начала звать маму. Рекеныши сцепились около кресла. Гарсиласо повалил братца на спину и сел на него верхом.

— Я старше, — из тоненького горла рвалось нечто, похоже на рык, — не смей даже думать о короне Эскарлоты! Ты бастард ви Морено! Ты не Рекенья и никогда им не станешь!

Зверёнок кулаками лупил жертву по лицу, плечам и груди. Лоренсо лишь брыкался и выл, пытаясь закрыть руками мордашку. Королевские сынки были одинаково сложены, но в том, что верх одержит законный, Хенрика не сомневалась. Сорвалась с места Розамунда, но Франциско перехватил её за руку. Ужас! Хряк наблюдал за дракой почти с азартом!

— Разнимите их! — крикнула Хенрика. У дверей беспомощно топтались два стражника в натёртых панцирях, дундуки несчастные!

Кулаки Гарсиласо окрасились кровью. Кажется, он разбил бедняжке губу. Лоренсо ухитрился вывернуться, старший брат не пустил. Ударил в бок и снова опрокинул на спину.

— Пусти меня! — Лоренсо давился слезами и кровью из рассечённой губы. — Ты сумасшедший!

Хенрика подалась вперёд, хотела схватить Гарсиласо за шкирку. Что за дьяволёнок!

— Не смей к ним прикасаться! — каркнул Франциско.

— Вы не имеете права прикасаться к детям короля, нужен герцог… — Розамунда смотрела на неё с мольбой. И болью.

Хенрику чуть не сбили наземь. Ком из королевских детишек ударил по ноге.

— Герцога сюда, ближайшего! Немедленно! — Яльте чувствовала себя единственным здравомыслящим человеком среди присутствующих. Тексис эскарлотцев погубит их!

Лоренсо схватил принца за воротник колета, пытаясь столкнуть, но тот оскалился и ударил брата в нос. Хрустнуло. Лоренсо оглушительно завыл, девочки зашлись визгом.

— Что здесь произошло? — Должно быть, ближайший герцог. Чёрный носатый вихрь через комнату пронёсся к драчунам. — Гарсио, прекрати!

— Франциско! — Розамунда сорвалась на крик.

Король с видимым сожалением разжал пальцы.

[1]Мраморное дерево получило своё название за цвет древесины, переходящий от молочно-белого к темно-серому, почти чёрному; ценится за красоту и необычайную прочность древесины.