Блицард
Хильма
Музыканты на дощатом возвышении заиграли аллеманде. Первым закричал тромбон, за ним вполз гобой и подоспел тамбурин. Гости короля Лауритса выстроились в две колонны, поделившись на кавалеров и дам. В почтительной молчаливости они ожидали хозяина бала. Со службы по Диане Яльте минуло несколько дней, но придворная мода уже претерпевала изменения: мужчины выдернули из волос украшения, а женщины углубили вырезы на платьях. И при этом их наряды сияли, как самоцветы в горсти горных карлов. Райнеро Рекенья-и-Яльте на секунду почувствовал себя не к месту, с ног до головы одетый в излюбленное чёрное, пусть даже это чёрное было блицардской модой. К тому же он промедлил и остался без пары, но по здравом размышлении особой печали в том не увидел. Его Ангел всё равно не могла бы станцевать с ним сейчас.
Взяв у слуги кубок с «гарпиевой» чеканкой, Райнеро покрутился близ одиноких девиц, которых бы в Эскарлоте непременно стерегли драконоподобные дуэньи. Бледнолицые, с выпирающими ключицами и жижицей белесых волос, девы казались и в половину не так хороши собой, как попрыгунья из «Козлячьей горы». Напоминали чахоточных. Поднеси к губам платок — и на нём останется багровая капелька. Райнеро передёрнуло. Он торопливо пригубил из кубка, гася призрачную соль крови красным вином с привкусом кахивы, яблока и имбиря. Кроме как чахоточным, партнёров не досталось престарелым кокеткам. Они игрались с вуалями поверх своих морщинистых рожиц, абсолютно не желая брать пример с матушки короля, княгини Я́норе и И́зенборг. Эта особа чинно сидела в походившем на трон кресле. Цвета ядовитой зелени эннин на её голове почти подцеплял балдахин кончиками рогов. Райнеро не застал ни одну из своих бабушек, это была первой и, оказывается, он видел её раньше. В книжках с картинками, изображавших дам западного Полукруга. Предположительно, блаутурок или монжуа начала 15 века. Изредка она поворачивала плоское, на удивление гладкое лицо с ниточками бровей к дверям, распахнутым в ожидании Лауритса Яльте, и, казалось, собиралась погрозить пальцем. Вокруг неё выстроилась небольшая свита. Свитские рядились в одежду поновее и поярче, но держались так же отстранённо, с превосходством, поглядывая на двери вслед за бабушкой. Опоздание короля — это в некотором роде скандал, говорили они своим видом. Сколько бы Райнеро ни высматривал, молоденьких красоток среди свитских не обнаружил, и поклонился издали лично княгине. Та с благосклонностью моргнула ему блёклыми ресницами. Честное слово, Райнеро бы из проказливости добился танца с ней, немедля, в обход её опаздывающего отпрыска. Но в углу, у стола с закусками, раздался взрыв хохота, тут же заглушённый стыдливым покашливанием. Тридцать, почти сорок «барсят», офицерский состав, что вместе с королём прошёл Мирокану! Парой дней ранее Райнеро с огромным интересом следил за солдатами на галерее барбакана, выпить сейчас с офицерами бы вовсе почёл за честь. Однако опоздал, замер на полпути, опалённый досадой.
Музыка зазвучала пронзительней, «барсята» как по команде развернулись к дверям и коснулись рукоятей сабель, а затем груди. Райнеро же склонился как можно ниже. Войдя в зал под руку с Ангелом, король тотчас повёл её в величавом танце по широкому проходу между колонной кавалеров и колонной дам. Лауритс Яльте и Юлиана форн Боон открывали этот бал королём и королевой. У Райнеро свело челюсти. Гнев начал пожирать его изнутри. В груди даже немного засаднило от озлобленных, жадных укусов.
Не помня, как избавился от кубка, он последовал за «королевской парой», ступая по узкой дощечке соснового пола — между белой стеной и спинами тех, кто не танцевал, но приобщался к этому действу комментариями. О ноябре и мае. О барсе и лани. О мужестве и нежности. Сегодня король выглядел по-светски. Насколько это вообще возможно при здешних расхлябанных фасонах и серой с синим замше, которая затрётся и потускнеет, если придворные полезут к нему с объятиями и хлопками по широким плечам. Юлиана же… Оказывается, можно слепнуть, глядя на розу. На багряную розу.
Райнеро запустил руку в кошель у пояса, поплутав, впрочем, в складках непривычно широких штанов. В кошеле он хранил милостыню от Ангела и бумажный прямоугольник — приглашение на имя Рагнара Агне, подписанное её рукой. Во что бы то ни стало следовало добавить к ним лепесток розы с краёв юбок Ангела.
Юлиана вообще чудилась духом позднего лета, который облюбовал себе царство серебряных колокольцев и зимней хвои.
Резные балки под потолком были украшены волнами хвойных лап вперемешку с гирляндами из колокольчиков и ярких лент. Всё это новогоднее великолепие отвлекало взгляд от трёх свечных люстр, отлитых в форме крылатого, свивающегося в десятки колец змея. Мама рассказывала, как наследный принц Блаутура умыкнул невесту у Лауритса, в ту пору — только князя Изенборг и Яноре. Ну что за насмешка. Племянник и дядюшка совсем не знакомы, но так похожи, что выбрали одну и ту же женщину. И на сей раз победителем, змеем вышел Лауритс. Племяннику же, видимо, надлежало сходить в Пески, подчинить себе оставшиеся земли и возвратиться, чтобы гордо примкнуть к стае «барсят». Они наблюдали за танцем своего короля, а женщины из «танцевальной» колонны наблюдали за ними.
Веселей прежнего запели гобой и тромбон, участился стук тамбурина. Лауритс Яльте довёл Юлиану форн Боон до круглого витражного окна, куда непрошенным гостем стучался снег, и изнуряюще долго, почти вечность они делали шаги вперёд, в стороны, назад, смыкали и — с неохотой — размыкали руки. Он улыбался почему-то в усы, она не поднимала глаз, словно удерживаемых долу тяжёлыми, густыми ресницами. Райнеро стиснул складки на штанах. Закусил губу. Пустил взгляд как можно дальше от них, затаённо счастливых. Влюблённых. Его бы отвлекло внимание дам, ожидавших минуты, когда можно будет вступить в танец. Но ни одна на него не взглянула. Это было странно. Неправильно. Раньше он никогда не оставался без заигрывающего девичьего взгляда, нечаянного прикосновения, томного вздоха у шеи. Рагнар Агне, провинциальчик, «несчастненький», он не представлял интереса. Ни для женщин — похоже, блицардская мода скрывала его достоинства. Ни для «барсят» — его военный опыт так жалок, что они не учуют в нём даже сносного собеседника. Ни даже для посланников и послов — принц Рекенья или мёртв, или сидит под замком где-нибудь в башне св. Эухении.
Сглотнув комок — сожаления ли? гнева? — Райнеро двинулся назад. Король и Ангел проделали поворот на месте и продолжили танец в обратном направлении. Близилась минута, в которую племянник будет представлен дядюшке. Юлиана форн Боон, конечно, ангел, а среди теоретиков дипломатии нынче бытует мнение, что именно ангелы и были первыми дипломатами, посланниками между землёй и небесами. Но его посланник, его Ангел видит принца Рекенья-и-Яльте провинциальчиком, Рагнаром Агне. Странная пустота поглотила его сердце. Сейчас не назвать его огненным. Почует ли один Яльте другого Яльте? Поверит ли один Яльте другому Яльте?
Райнеро покосился на дядюшку. Мама заговаривала о нём нечасто. Тренировал певчих птиц, выращивал цветы и овощи, пропадал на фермах у арендаторов. А потом вдруг принял из рук королевы Хенрики меч Рагнара и ушёл в Святой поход по землям Восточной петли, где заболел войной. Так вот, в чём зацепка?… Пустота ушла из груди. Занялось огнём сердце.
Райнеро поощрил себя довольной улыбкой, которая тут же исчезла. Лауритс Яльте игриво оскалился прямо в личико Юлианы форн Боон и обеими руками схватил её за зад. Райнеро ожгло внутри гневом, гнев забился даже в кончиках пальцев. Танец оборвался. Райнеро сдавил рукоять змеистого кинжала в ножнах, тот скучает в них слишком уж долго. Юлиана осталась к нему спиной, но как не понять её испуга — по жилке, затрепетавшей на обнажённой шее. Всё ещё скалясь, одичавший Яльте продолжал свое грязное дело, и лепестки юбок не были ему помехой. Не будь он королём, родичем, не будь он так нужен, Райнеро бы бросился на него. Изрезал бы руки, посягнувшие на святость Ангела. Изрезал бы так, чтобы кровь заливала лепестки юбок. Всё равно её не различить на багрянце!
Танец возобновился. Дядюшка вернул свои руки на место, то есть взял в них руки Ангела, на лице же изобразил удивление пополам с раскаянием. Пара сделала поворот: Юлиана, побледневшая, держала глаза опущенными, но у неё нервно подрагивал уголок губ. Райнеро выпустил рукоять. Углядел краем глаза, как, оскорблённая, выплывает из зала старая княгиня, и две придворные дамы несут подол её ядовито-зелёного платья. Придворные проявили к королю больше снисхождения, чем родная матушка, и притворились, что ничего не случилось. Ну, шалит его милость, чуток одичал там в Песках…
Музыка смолкла. Король глубоко поклонился, Ангел сложила юбки в реверансе, и они разошлись по разным колоннам. Райнеро из середины поспешил к началу дамского «построения», рассчитывая выкрасть Юлиану хотя бы из танца. Музыканты заиграли нечто незнакомое, весёлое и дикое. Колонны расстроились. Танцующие сбились в парочки и закружились по залу, не соблюдая в плясе никакого рисунка. Райнеро ощутил себя ещё большим чужаком и увальнем, чем тогда, в «Козлячьей горе». Его встряхнуло от испуга. Вдруг он не найдёт своей розы в горстях самоцветов, ведь он уже упустил её из виду!
— А, вот вы где, «несчастненький»! — Юлиана непостижимым образом выпорхнула у Райнеро из-за спины. Подняв его руку, положила в неё свою и увлекла его в танец.
— А вы сегодня роза. — Сердце затрепыхалось, дыхание стало прерывистым, тепло прилило к щекам.
Танец не поддавался ему, но это и не имело значения. Его Ангел была здесь, с ним. На её губах дрожала нервная улыбка, голос звенел от волнения, но её рука лежала в его руке спокойно, доверчиво. Да, той ночью в охотничьем домике он не предал её благодати.
— Ангелы… Розы… Для андрийца вы слишком часто используете образы из Святого Писания.
— Я очень странный андриец, а отец мой славится своим благочестием.
Юлиана замерла, вытянув в сторону ножку в туфле, покрытой мелкими живыми розами. Что было толку добывать ей зимой цветы, если потом ты прилюдно унизил её, а, дядюшка? Вздохом побором гнев, Райнеро подсмотрел за соседом-«барсом» и неуверенно перекрестил ноги. Судя по всему, требовалось описать вокруг партнёрши пять быстрых кругов, держа ноги перекрещенными и ударяя одной об другую…
— Он был в Сегне, ваш папенька, — обронила Юлиана, и Райнеро едва не запнулся о собственный сапог. — Буквально на днях. Наверное, попал в число счастливцев, которым наш сенешаль показывает избранные местечки. За умеренную плату, конечно же.
Ага! Папочка, как бы сына ни проучивал, всё же замолвил о нём словечко. Теперь только и остаётся, что подкрепить его слова делом. Агне-младший спит и видит, как стать своим в стае «барсят» Яноре, а уж коль скоро его милость соизволит, Агне-младший откроет свой маленький секрет… А там, как знать, не захочет ли дядюшка лично побаловаться набором армии, что вернёт трон его дорогому племяннику? Яльте, сражающиеся спина к спине. Было в этом что-то исключительно верное.
— Вы просто ужасный андриец, — припечатала Юлиана, как только он завершил свои пять кругов позора. — Именно андрийцы первыми переняли этот танец от молоденьких Яльте — Рагнара и Раварты, если вы и это запамятовали. У вас, что, в довесок ко всему прочему началось отречение от рагнарова наследства? Вы, верно, слыхом не слыхивали, как Яльте справляли Новый год до того, как стихия изгнала их на Полукруг.
— Слыхом не слыхивал, — покивал Райнеро.
Дальше танец потребовал от них отойти друг от друга на вытянутую руку, полуприсесть, направляя колени в разные стороны, выпрямиться и наконец шагнуть навстречу, соединяя ладони. Ну, хоть что-то знакомое.
— На Тикте Новый год наступал 21 декабря, да и месяц этот там звался иначе. — С полуприкрытыми глазками и вскинутым носиком, хранительница обычаев и тайн Яльте из Юлианы выходила столь же прелестная, сколь патронесса «несчастненьких». И Райнеро снова позволил Юлиане повести его как бычка, за кольцо в носу, видеть в нём провинциальчика, едва ли не дурочка. Сын принцессы Яльте, скучающей по своей стране, он с малолетства знал обо всех обрядах Тикты и слушал мамины рассказы каждый раз как первый. Лишь бы видеть её улыбку, как сейчас — Юлианы. Собравшись семьями в доме главы рода, тиктийцы лили в серебряную чашу жертвенную кровь волка, по очереди старшинства окунали в неё руки и оставляли алые следы на снегу. Ветер заметал их, и считалось, снег накормлен, бог зимы Фрозрик весь грядущий год будет милостив к ним.
— Да будет вам известно, «несчастненький», что Фрозрик приходится старшим братом Изоргу, столь почитаемому его милостью. А метели разражаются от того, что Фрозрик дерётся с Изоргом.
— И как же узнавали, кто одержал в схватке верх?
Ну, Хранительница, что ты сочинишь для «несчастненького», раз уж боги не дали людям на этот вопрос ответа?
— Узнавали легко, да слишком поздно. — Юлиана вздохнула, отчего пришли в волнение полукружья грудей над неподобающим ангелам вырезам. Наверное, впервые в жизни Райнеро, судорожно вздохнув, отвёл взгляд. После выходки одичавшего Лауритса её оскорбит, спугнёт такое внимание. — При победе Фрозрика война, если она велась, заканчивалась в начале года, а новая не начиналась. При победе Изорга война продолжалась ещё более кровавая, чем в ушедшем году, или же начиналась в считанные недели года наступившего.
— Тогда, — усмехаясь, Райнеро поклонился снегопаду в окне за спиной Юлианы, — поддержим Фрозрика молитвами поледянее.
— После танцев, до трапезы, мы все выйдем на балкон и плеснём в снег красного вина из серебряных кубков. — Юлиана взглянула исподлобья, взглянула наставником, недовольным глупостью подопечного. — А слуги поведут борьбу против господского расточительства, подставив тазы и вёдра под льющееся винцо.
Между тем танец приготовил лжеандрийцу новое испытание. Все положили руки друг другу на плечи, позволяя лбам почти сталкиваться, и начали делать галопирующие шаги: вправо, вперед, влево, назад.
Райнеро коснулся крыльев ангела, хрупких и трепетных, и крылья эти словно обняли их обоих. Во рту пересохло. Он боялся дышать глубоко, никуда не годилось, чтобы Юлиана чувствовала его дыхание. И всё равно слышал своё взволнованное — ну чем не бычье — сопение. Это бесило до комков в глотке, до жжения в груди. Она подумает, он безудержное животное… Кто поверит, что Райнеро Рекенья-и-Яльте разволновался так, словно впервые дотронулся до женщины.
Краем глаза он уловил медовый, нет, золотой блеск. Так и не дерзнув тюкнуться своим дурным лбом в ясный лоб Юлианы, понадеявшись выгадать немного времени и разобраться с волнением, Райнеро обернулся на соседнюю пару. Его милость Лауритс Яльте вёл в танце блондинку в золотистом платье. Улыбаясь, он слегка наклонял к ней голову, и дело было не в трепете — женщина едва доставала ему до плеча и умилительно тянула вверх руки. Должно быть, и лицо у неё очень милое, иначе чего этот дикарь глядится в него с такой теплотой?
— Рррагнар Агне! — Пахнущие розами пальцы схватили его за подбородок и, надавливая на ямочку, повернули обратно. Из глаз Юлианы смотрела бездна, опасно близкая, непроглядная, ведь солнце угасло на дне. — Это золото принадлежит графу Оссори, медведю с дыханием линдворма. Король в эту минуту тоже выбрал золото. А ты? Ты, «несчастненький»? Чужое золото или всеми обиженная, забытая роза?
Это было исключительное мгновение для поцелуя. Но дикарская выходка дядюшки сделала его невозможным. Уняв досаду быстрым вздохом, Райнеро отнял от подбородка пальчики Юлианы и поцеловал ноготки. Из глубин бездны взошло солнце.
— Кому нужен металл, когда рядом цветёт роза? — Райнеро не желал отпускать её, делить даже с мужем, мокрым местом, которого здесь и нет.
Райнеро взял Юлиану за талию. Ангел стал женщиной, такой земной, такой желанной.
Высоко поднял Юлиану, и удерживать её оказалось невероятно легко. Но он не может так просто заполучить её. А главное, не хочет так просто. Только если добьётся ответной любви. Проворно и резко повернул Юлиану в воздухе и опустил наземь, не выпуская из рук талии. Она ахнула, а потом засмеялась, нет, загоготала. Этот гогот сочли бы непристойным во всех дворцах мира. Ну и тупицы.
— Юлиана. Никто и никогда не обидит розу, веришь? — Эта женщина не та, которую можно зажать в уголке или учить супружеским обязанностям. Эта женщина много большее. И она взглянет на него по-другому уже сегодня, сейчас, как только он получит поддержку дяди и станет на шаг ближе к своему трону. — Ты увидишь, я не «несчастненький». Ты увидишь, я принц.
В последний раз Оссори танцевал с женой на дне рождения королевы Филис, больше года назад. С тех пор Альда не являлась ко двору, предпочитая сидеть среди своих книжек безвылазно. Мог ли Берни подумать, что кружа её в танце сейчас, на новогоднем празднике в Сегне, пожалеет об упущенном времени? В золотистом платье, с такой редкой улыбкой на губах, Альда его восхищала. Берни осторожно держал её за ручку, касался талии, любовался узором из лент и прядей на златокудрой головке, совсем не замечая, в каком танце ведёт её. Ноги помнили, куда шагать, руки помнили, когда дотронуться до ладони жены. Альда вскинула на него глаза, казалось, они смеялись, в синеве мерцали огни свечей.
— Я боялась, что забыла все танцы, — едва слышно призналась она, уморительно приподнявшись на цыпочках к уху Берни и всё равно не достав. Он наклонился к ней сам, кажется, уловил аромат сирени.
— Неужели Юлиана показала тебе только пистолеты, забыв о платьях и танцах? — Берни легко закружил Альду, она восторженно вздохнула. Когда она, взволнованная, разбудила задремавшего после королевской пьянки мужа, он предполагал что угодно, но не это. Пистолеты. Пистолеты для Айрона-Кэдогана, которые Альда, испуганно моргая, протягивала Берни на вытянутых руках. Красавцы дракончики, кэдианцы, как он нарёк чудо оружейного мастерства, тотчас были начищены и накормлены пулями, жаль, пострелять пока не довелось! Рассмотреть каждую буковку на гравировке, каждый изгиб Берни намерился после бала. Тогда же и пальнёт в воздух, всё равно король задумал «озарить небо огненными цветами пороха», как какое-то светопреставление называли песочники.
— Не только, — повинуясь правилам танца, Альда коснулась ладонью руки Берни. Как маленькая девочка, она успевала вертеть головой, рассматривая зал и других танцующих. Когда Лауритс открывал бал танцем с Юлианой форн Боон, Альда проглядела вольность короля по отношению к фаворитке, чему Берни порадовался. Хотя подозревал, что в ту минуту руки Лауритса его не слушались, подчиняясь своеобразному юмору мессира фокусника, Людвика Орнёре. — Были ещё вещи… но это не для твоих ушей.
Берни с трудом сдержал смех. Альда уморительно сдвинула бровки и твёрдо добавила:
— Мне обещали показать… мощь древненьких. То есть, мужскую. — Альда гордо вскинула подбородок. Берни едва не выпустил её руки, сбился с ритма, чуть не налетел на соседнюю пару танцующих.
— Что? — вышло громче, чем хотелось бы. Берни наклонился к заигравшейся супруге: — Что тебе обещали показать? Кто?!
— Никто, — Альда смерила его взглядом. Дурочка, похоже, гордилась своей выходкой, и только обманутый муж гадал, положено ли ему сейчас топать ногами и орать в забывшую стыд мордашку. — И я не об этом, а о том, что есть статуи древних…
— Я тебя спрашиваю, кто?! — Он сжал её руку, резко дёрнул на себя. Альда ойкнула, неловко ткнулась другой рукой ему в грудь.
— Это не важно! — Она попыталась отнять руку, не вышло. Белые щёки вспыхнули огнём. Где же наш лёд, позабыла? — В библиотеке…
— Ах, ну конечно, где же ещё! Библиотека. — Берни резко развернулся в танце, Альда куклой повиновалась каждому его движению. Библиотека, её любимое место, а он и не предполагал, что там его затворница не только читает книжки… — Так вот, где следовало делать тебя женой? — Берни сорвался на рык, потащил её за собой сквозь танцующих. — Снова залопочешь, что рогов нет? А если люстру зацеплю?!
— Что за вздор ты несёшь! — почти прошипела Альда, беспокойно оглядываясь по сторонам. Боится огласки позора?
Музыка визжала, танцующие пары мелькали перед глазами цветными пятнами. Берни видел только её, пойманную за руку, с полными злобы глазами. Лёд не таял, лишь до поры обманно блестел на солнце. Библиотека. Альда. Королевская псина. Хотелось взвыть громче этой музыки, оттолкнуть ледышку прочь, но Берни грубо перехватил её за запястье, заставляя держаться рядом.
— Ты сама это сказала! — Выдохнул он на ухо жене. Жене ли? — Мессир Чь, твой Ричччард, псина Рейнольт взял тебя в библиотеке, и ты так просто говоришь мне это!
Альда молчала, не глядя на него, только тупо упиралась руками ему в грудь. Встряхнуть бы, выбить дурь, пусть скажет правду, горькую, постыдную, но правду! За эти недели с ней Берни понял одно: хуже удара в спину нет ничего. Особенно удара от неё, той, что должна было ждать с войны, тревожиться, встречать на пороге… Стало горько, до тошноты. Девица Уайлс умела мстить, и как…
— Ну и как мощь, м, девица Уайлс? — Берни зло хохотнул у её уха. Альда вздрогнула, впилась в него ледяными глазищами. Губы плотно сжаты, щёки горят румянцем. Берни поспешил исправиться, никак девичество нам оскорбительно! — Ах, простите, графиня Рейнольт!
— Ты омерзителен, — она сдержала пощёчину. Ударила словом, поступком. Вырвалась из его рук и исчезла среди меняющихся партнёрами пар. Должно быть, и мужа на псину-любовника она сменила с такой же лёгкостью.
Увернувшись от лапок чьей-то наверняка лучшей жены, Берни шатнулся к столам с закусками. Если бы было позволено, он бы медведем рычал, громил и топтал, но граф Оссори лишь с силой сжал ножку кубка. Выпитое обогрело глотку. Он даже не понял, что выпил. Да и разве запьёшь такое?! Перед глазами так и стояла его Альда, маленькая, хрупкая, глупая Альда, с бесстыдством подпускающая к себе мессира Чь. Куда псине до приличий, ухаживаний, наверняка грубо задрал ей юбки прямо на столе. А дурёха решила, что так и надо, откуда ей узнать иное обращение! От нового глотка Берни закашлялся. Это, что, ежевичница? Из какого кувшина? Её надо повторить… А как псина пил его жену? Так же жадно, захлёбываясь? А она обнимала его ножками, жалась к нему, звала Ричччард, позабыв имя мужа… Где они это делали? Стол? Кресло? То странное «осадное» орудие в форме колеса?
Неведомо зачем Берни окинул взглядом зал. Празднество, огни, дракон обвил люстру как великое сокровище. Знал бы Кэди, что их дракону в этом дворце оставили стеречь лишь охапку огней под потолком. Цветной вихрь танцующих, где уж отличить блеск порочного золота. Ещё и кубок из-под руки куда-то исчез. Развестись с ней, развестись, супружеская измена — веский довод, и возьмёт он её на себя, а Альда пусть будет счастлива. Он всё равно не жилец… Странно, граф Оссори всегда считал, что девица Уайлс достойна войти в его семью. Стать графиней Оссори. Выходит, ошибался, и той смешной золотоволосой девочке из детства куда милее пёс в ногах, чем медведь-защитник? На языке противно закислило. Берни с удивлением уставился на кубок. И что он успел сюда плеснуть?
— Кхм.
Оссори бестолково завертел головой. Кислятина в последний раз лизнула нёбо. Найти бы опять ежевичницу…
— Кха-кхм, — на этот раз источник звука сам себя обнаружил: на Оссори уставился один из «барсов» Яноре, такой же хорошо сложенный и белобрысый. Придворный наряд из серых и чёрных тканей не особо-то придал ему светскости и оживил, на его месте с тем же успехом могло стоять изваяние, выдолбленное из камня. Однако он пошевелился: вперился в Оссори довольно большими, глубоко посаженными глазами и скрестил на груди руки. Выждав паузу, Берни пожал плечами, наполнил кубок, отсалютовал им хмыкающему камню и залпом осушил. Пиво загорчило, пена щекотнула нос. Не иначе, каменюка напакостил.
Взвизгнули дудки, затренькали лютни. Новый танец. Оссори без особой надежды обернулся к танцующим. Альда проплыла мимо в нахальной хватке разодетого в голубое дворянчика. Берни не запустил в него кубком только потому, что на этот раз по запаху чуял — ежевичница.
— Доброго вечера, граф.
— Доброго, — Оссори не глядя отсалютовал кому-то там кубком. Отпил. Альда кружилась в танце, и по правилам уже перешла к третьему кавалеру. С какой охотой её увлекали в новый круг по залу! Графиню Оссори! Она вела себя как радостная бордельная девка! Уйти бы отсюда, скрыться, уехать, сейчас!
— Как вам бал, Оссори? В нашу последнюю беседу вы обмолвились, что будете совсем не против… Но вы не танцуете.
— Медведь с утра ноги оттопт… — Берни прикусил язык. Рядом стоял Лауритс Яноре. За его правым плечом вырос хмыкающий камень. Так каменюка, что, к королю просил подойти? «Барсам» при поступлении на службу языки отрезают? — Ваше величество. — Берни отвесил поклон. Ежевичница опасно плеснулась, чтобы не пролилась, он отпил.
— Я не был до конца откровенен с тобой, Оссори.
— Да, ваша милость? — Дьявольщина, да сколько можно?! Альда смеялась усатому «барсу»! Она, что, только мужа награждала льдом вместо улыбок? А как она хихикала над шуточками Рейнольта, конечно хихикала, ведь они были о рогатом муженьке!
— Обилие ковки на мосту — не единственная моя неприятность.
— Вооот как, ваша милость… — Ежевичница всё равно выплеснулась за края кубка. Развод. Да, Развод. Так будет лучше. Для всех лучше. Брак не удался, но полк еще можно воссоздать. А потом он встретится с Кэди. Не так и плохо звучит…
— Да что это я, в самом деле, слизень погиб в песках… В Андрийской провинции мятеж, и мне нужен твой талант полководца.
Конечно, талант полководца… Так талантливо губит полки только он… Стоп.
— Ваша милость? Что-о вы сказали?! — от ежевичницы запершило в горле, Оссори закашлялся. — Меня? Вы верно помните мой последний бой — в Лавесноре? Он вышел несколько…
— Разгромным. Но это не отменяет твоих прошлых полководческих успехов. — Король заговорщицки улыбался в усы, такой улыбки Оссори у него ещё не видел. Должно быть, именно так он улыбался перед тем, как взять очередной песочный город.
Берни выпрямил спину, не глядя сунул кубок каменюке. Тот с готовностью взял. Так вот, почему в его кубке оказалась кислятина, а камень пристал с хмыканьем… Берни тряхнул головой. Пьяные пары просочились в разум ужасно не вовремя.
— Видишь ли… — Лауритс нервно дёрнул уголком губ. — Есть один город, который скалит зубы на каждого нового Яльте на престоле. Он как испытание, не укротив его…
— Нельзя назваться королём? — Берни кивнул. Наполним скорбно пустующий кубок его величества чем повеселее. Он прекрасно помнил жалобы Хенрики на какую-то северную область Блицарда. Кэдоган даже ездил в город-капризун, но вернулся без заверений в покорности, зато с решимостью перекопать землю под Птичьим замком.
— Всё верно, главнокомандующий Оссори. — Показалось, или Лауритс подмигнул? Он поднял кубок, отпил, будто чествуя новое звание Берни. Назначение стоило поддержать, Берни отнял у каменюки кубок, и в глотке пыхнул пламенем ежевичный дракон. Главнокомандующий. Неужели он оживает? — Это столица, сердце мятежной Андрии. Я бы и сам отечески пожурил родных северян вместо «песочных» язычников, но, в отличие от меня, андрийцы могли и собрали армию…
Лауритс оглянулся на своего каменюку, будто ища в нём десяток-другой таких же верных камней. В столице осел его личный отряд, скорей всего, в пару-тройку сотен. Берни не сомневался, «барсы» прыгнули ли бы за королём и в пески, и во льды Тикты, но армии им собой, конечно, было не заменить.
— Армия, с которой я ходил в пески, жалована мне церковью, ею же и припрятана назад. Усмирение зарвавшейся провинции не назвать Святым походом, не так ли? — Лауритс широко улыбнулся и тем оголил ряд тусклых, но хищных зубов. Берни сунул кубок на хранение каменюке и не удержался от ответного оскала. Он уже понимал, к чему клонит король, от нетерпения колотилось сердце. — У меня есть мысль, как мы можем помочь друг другу. Ты возродишь свой полк, а я получу в верные подданные Андрию.
— Мой талант полководца и моя шпага в вашем распоряжении, — положив правую руку на сердце, Рональд Оссори поклонился Лауритсу Яноре, затем отсалютовал двумя пальцами от виска. Ему не приходилось давать более странной присяги: под топот и гомон пляшущих, перекрикивая дикую музыку.
Король остался доволен, ответил тем же жестом, обернулся к каменюке. Не за одобрением, скорее за дружеским кивком. Если, конечно, с этим камнем можно завести дружбу, потому что пока он лишь хмыкал да иногда моргал.
— Ты соберёшь армию из гарнизонов городов, которые после Девятнадцатилетней остались за Блаутуром. Да, я предлагаю тебе без дозволения вашего короля снять блаутурцев и повести их вглубь Блицарда, на осаду мятежного города. Ты волен отказаться, но… вот твой шанс: после успешной осады всю снятую с гарнизонов армию ты можешь забрать себе. Хочешь, формируй из неё драгунский полк, хочешь, иди с ней за прощением своего короля. Я сделаю вид, что ничего не заметил.
Вскружило ли голову от вина или восторга, Оссори не понял, и почудилось, дракон на люстре воинственно расправил крылья, превращая огоньки охраняемых свечей в единый язык пламени. Снять блаутурские гарнизоны без ведома Лотти? А что терять мертвецу?! Лауритс не сводил с Берни глаз, но его новоявленный командующий и не скрывал восторга! Чего ему будет стоить небольшая прогулка до мятежного городишки? Если не злоупотреблять штурмами, брать измором, потери в его армии будут незначительны! Оссори бы отправился следующим же утром, только дайте подделать приказ Лотти помочь «брату его Лауритсу Яноре» с укрощением мятежа!
— Ваше величество, разрешите представить вам моего родича. Мальчик прибыл к нам из провинции, он рвётся к своему королю.
Перед ними возникла Юлиана форн Боон. Берни проглядел, когда она подпорхнула, но девушка успела окутать его ароматом роз, а Лауритса — любовными чарами. Король смотрел на неё из-под полуприкрытых век, с мягкой, лёгкой улыбкой. Вздумай Юльхе сейчас почесать его за ушком, он бы замурлыкал ручным барсом.
— Мой родич и славный юный воин Рагнар. — Юлиана присела в реверансе и тут же отступила в сторону, являя миру «юного воина».
— Ваша милость. — Названный Рагнаром почтительно склонил чернокудрую голову. Не намного младше Берни, если вообще не одного с ним возраста, этот Рагнар ничем не выдавал в себе провинциала. Юлиана исправно пасла драконят, конечно, она и здесь показала себя умелым наставником по части дворцовых манер.
— Чем же хочет быть полезен юный воин своей стране? — сложив руки на груди, Лауритс дружелюбно улыбался провинциальчику. Берни не сомневался, после того, как король на глазах придворных облапал юбки Юлианы, он хоть сейчас назначит «юного воина» офицером дворцовой стражи.
Провинциальчик закусил губы, как улыбку прятал. Берни вгляделся в этого разодетого в чёрное Рагнара, что-то неприятно тюкнуло в темечке, напоминая, подсказывая, но мысль никак не удавалось поймать.
— По правде говоря, это вы были бы полезны мне. Но уверяю, через некоторое время уже я смогу помочь вам, и во многом. — Наглец поднял на короля глаза цвета оледеневшей, северной зелени, так что же не давало покоя? — Вы не могли бы отослать посторонних, ваша милость? Этот разговор касается только нашей семьи.
— Как-как? Нашей… семьи? — Брови Лауритса поползли вверх. Берни хотел положить руку на эфес, забыв, что не прихватил на бал шпаги. — Вы имеете в виду Блицард? Мои подданные дороги мне как родные, но…
— Семьи Яльте, дядюшка. Так можем мы поговорить наедине? — Спятивший провинциал смотрел королю в глаза не отрываясь.
К чести Лауритса, он не поднял убогого на смех, только снисходительно улыбнулся в усы и покачал головой. Неужели Юлиана не заметила безумия родича? Берни оглянулся на то место, куда отошла статс-дама, но той и след простыл.
— Ну что вы, племянник, говорите прямо здесь и не таясь, у меня нет тайн от этих людей. — Лауритс по очереди кивнул на Берни и на каменюку, что не только выступил вперёд, но и открыто взялся за рукоять сабли. — Что за дело?
— Дело Яльте к Яльте, — уверенно произнёс несчастный, заложив руки за спину.
— Кто же тут Яльте? — Король больше не улыбался, в его голосе звенела угроза.
— Я Рагнар Рекенья-и-Яльте, ваш племянник, сын королевы Эскарлоты Дианы Яльте. — понизил голос новоявленный принц. Эскарлотец, ну конечно! Берни едва не хлопнул себя по лбу, он перевидал столько вороньих «морд», как же после такого можно не отличить приличного человека от «воронёнка»? Хотя бы и с примесью северной крови, только что-то не особо она сейчас выручает, а? — За проступок, в котором нет моей вины, мне пришлось бежать от немилости короля Эскарлоты сюда, на родину моей матери. Я буду благодарен, если мой родной дядюшка не откажет мне в личном разговоре. Я не хочу омрачать ваш праздник, но дело не может ждать. — Принц ли, безумец ли, он покаянно опустил глаза и ждал королевского решения.
Берни ожидал чего угодно — смеха, оклика стражи, ругани — но не вялых хлопков в ладоши. Лауритс аплодировал, не спуская глаз с «племянника».
— Прекрасное представление, прекрасное. Но я вынужден вас огорчить. Время «несчастненьких» здесь закончилось вместе с правлением королевы Хенрики. Она бы, бесспорно, пришла в восторг. Но я вижу перед собой изгоя, которого погонят пинками, если он не попросит прощения и сам не выйдет вон.
У «несчастненького» оказались довольно большие глаза, по крайней мере округлил он их очень старательно. Опасности несчастный не представлял никакой. Берни почти жалел его, даже каменюка перестал ласкать саблю и просто нахмурил белесые брови.
— Вы мне не верите? Я наследный принц Эскарлоты, и, если говорить открыто, то мне нужна ваша помощь только с тем, чтобы набрать армию. Матушка писала королеве Хенрике, она присылала мои портреты, найдите же их, чтобы удостовериться в том, кто перед вами. Неужели Яльте не узнает Яльте? У нас огненные сердца, пока мы вместе, для нас нет страха, ну же, дядюшка! — Не «несчастненький», самоубийца, от возбуждения сжал руки в кулаки, приблизился к королю, всем видом умоляя всмотреться ему в лицо.
Лауритс Яноре подошёл к нему вплотную. Он оказался ниже самозванца буквально на пару ний, но именно самозванец едва заметно вздрогнул и потерял в бравости, когда голос короля зазвучал барсьим предупреждающим рыком:
— Вы бастард или самозванец, уже вам решать, что хуже. Самозванца я выгоню вон, бастарда сдам прямо в руки его земляку, который давеча предупредил меня о нашествиях принцев из Эскарлоты. Так кто же вы?
Назвавшийся Рагнаром сопел так, что раздувались ноздри, шея и щёки краснели, но не от стыда — от гнева.
— Я Яльте! — наконец рыкнул он.
— Ты самозванец, выдающий себя за бастарда. Положение незавидное. Убирайся.
— Ты Яльте, ты не можешь так поступить! Родная кровь да отзовётся, Яльте всегда услышат её!
Лауритс зачем-то схватил себя за предплечье, сожмурился, резко отдёрнул руку.
— Вон, я сказал!
Развернувшись, самозванец за несколько шагов оказался у дверей и пропал за ними чёрной тенью. Берни тряхнул головой, снова услышал музыку и гомон танцующих. Пока этот Рагнар торчал здесь, их всех будто колпаком накрыло. Был ли он эскарлотцем? Эскарлотцем, который говорит на блицард как на родном? Берни уже не в чём не мог быть уверен.
Лауритс открыл глаза, потёр переносицу и повернулся к Берни и каменюке.
— Зачем я его отпустил? — спросил он явно самого себя. — Стража! Догнать и схватить того юношу! Не хватало только бунтующих самозванцев. А ты-то куда! — Король за рукав поймал рванувшего к дверям каменюку. — Ты сегодня отдыхаешь, Раппольтейн, этот приказ не обсуждается. Да, Оссори, это Грегеш Раппольтейн, мой друг и капитан блицардского состава твоей осадной армии. Познакомьтесь, вам ещё стены андрийской столицы вместе штурмовать. А я пойду… пойду. Веселиться, Раппольтейн! Ещё увидимся, главнокомандующий Оссори.
Кажется, то, что отразилось на лице камня по имени Грегеш Раппольтейн, можно было счесть удивлением. Он проводил глазами своего короля, вышедшего в другие двери, и уставился на Берни. От его внимания делалось тоскливо. Берни взял у каменюки свой кубок и с донышка вылакал ежевичницу. Поверх кубка Берни пробежался взглядом по рядам танцующих, но порочного золота не увидел.