Йарахонг. Город и тьма

Глава 20. Сполохи в темноте

Если чувство времени не подводило Игнасия, уже должно было рассвести. В любой другой день восточный край неба посветлел бы, расширился полосой, окрашивая купол в синий, бирюзовый, голубой, а затем залился бы розовым и золотым, щедро рассыпая солнечные зайчики по витражам, флюгерам и мягким подбрюшьям облаков. Или же утро могло обнять город пуховым одеялом тумана. Тогда свет проникал бы на улицы, мягко преломляясь во множестве крохотных капель. Но не сегодня.

Сегодня город заполняла мгла. Бескрайняя, беспросветная. Ни луны, ни единого проблеска. Ни-че-го. Игнасию начало казаться, будто так было и будет всегда, а благословенного Йарахонга, каким он его знал, никогда не существовало. Приснился, пригрезился. Настоящим был только он сам да фонарь в руке, да скупое пятнышко реальности вокруг. Все остальное сожрала тьма.

Жрица Ахиррата ушла, Игнасий не был вправе ее удерживать. Удастся ли ей задуманное? Кто знает. По крайней мере, решимости ей не занимать. И умения, скорее всего, тоже. Игнасию вспомнились рукоятки ножей на ее поясе и неосознанное движение руки. Когда он упомянул про человека в коконе, ее пальцы будто сами собой потянулись к оружию. Игнасий нахмурился. Вероятно ли, что главу храма Искажений убила именно эта рука? Девушка так стояла и двигалась, что это казалось возможным. Выходило, что в храме пророков долгое время воспитывали воинов, а не жрецов. Вопреки всем договоренностям.

Игнасий скривился от этой мысли, будто она причиняла ему боль. Сейчас он все равно не мог ничего с этим поделать. Временно они оказались на одной стороне. Оставалось только надеяться, что ей удастся задуманное, и она если и не убьет посвященного Тьмы, то хотя бы отвлечет его внимание. А значит, и Игнасию не следовало медлить. Все остальное — позже. Когда наступит утро. Если наступит.

А он для наступления утра мог сделать лишь одно — найти алтарь, связывающий бога тьмы с вышним миром.

Огненный шар лопнул, рассыпавшись ослепительными брызгами. Юржин успел зажмуриться, но все равно целый долгий миг ничего не видел, под веками плыли цветные пятна. Он яростно растер глаза и проморгался сквозь слезы. Увиденное ужасало. На Юржина неслось чудовище. Грузное тело покачивалось, длинные суставчатые ноги скребли по мостовой. Юржин сдавленно пискнул и через силу дернулся в сторону. Неловко и слишком медленно.

Ржавый, стоявший с краю, поднял руки ладонями вверх. Остальные жрецы сомкнулись упрямой цепью и подхватили движение. В пальцах одного из них опять мелькнула круглая плетеная штука, которую Юржин видел раньше. Полы одежд хлопнули. Начал закручиваться вихрь. Юржин уже слышал голос разгневанного ветра, но все разом прекратилось.

Чудовище врезалось в жрецов Инаша, как брошенный камень в стебли сухой травы. Тот, кто стоял в центре, первым попал под удар. Чудовище цепануло его поперек туловища и мотнулось всем телом, швырнув в стену. Женщину, в ужасе застывшую рядом, сбило с ног и схватило другой, боковой пастью. Крутанулось, сшибло еще кого-то. Хрустнуло, хрумкнуло. Никто не сопротивлялся, будто у всех разом закончились силы. Чудовище плюнуло обмякшее тело, и, не останавливаясь, промчалось дальше, к огненным. Юржина вскользь задело боком, и он покатился кубарем, обдирая локти и колени.

Юржин отполз к стене. Прислонился спиной, съежился в комок, поджав ноги, зажмурился. Он маленький и незаметный. Разве он может хоть как-нибудь, хоть кому-нибудь помочь? Все, кто был гораздо сильнее него, теперь мертвы. Огненные жрецы тоже, кажется, обречены. Чудовище уверенно теснило их, позволяя отвечать лишь короткими вспышками. Красный сполох — тьма. Сполох — тьма. И с каждым разом промежутки тьмы нарастали.

Внезапно вверху, на краю зрения, мелькнуло легкое сияние. Неужели выглянула луна? Юржин задрал голову, не беспокоясь, что его могут заметить. Небо оставалось непроглядным, и из этой черноты Юржину прямо в руки планировал круг, сотканный из переплетенных нитей и перьев. Сквозь запах дыма и горящего воска пробился аромат цветущих в предгорьях трав и йодистый привкус моря.

Юржин сжал находку, вскочил и побежал. Ветер подгонял его в спину, а ноги несли прочь. Куда? Он не знал и сам.

— Смотри, дитя. Не отворачивайся.

Бесплотный голос обволакивал Рани с головы до ног, тупой иглой вворачивался в череп.

— Наш триумф близится, дитя. Смотри! Те, кто осмелились выступить против — где они теперь? Бессильны против Тьмы. Так будет со всеми, кто не признает наше владычество.

Слезы текли по щекам Рани, затуманивали взгляд — хоть моргай, хоть не моргай. В носу хлюпало. Пусть Тьма думает, что это слезы радости. Пусть считает, что хочет. Рани уже было все равно. Он тоже бессилен внутри кокона. Ни двинуться, ни подать голос. Ему дозволили только смотреть.

Безымянное чудовище, собранное из ошметков баргестов, теснило людей. Те только пятились да разбегались, лишь изредка огрызаясь пламенем. Многие лежали неподвижно.

— Смотри внимательно, дитя. Это ждет всех. Каждого, кто дерзнет противиться, — шипело у Рани в ушах.

И он смотрел сквозь слезы. Что еще ему оставалось делать?

Неожиданно из узкого проулка выскочили двое. Вот дураки! Вместо того, чтобы спасаться, побежали в самое пекло. Рани хотел бы прогнать их, но не мог, и вместо этого невольно засмотрелся. Слишком быстрые для обычных людей, они передвигались гигантскими прыжками. Не пригибались, не прятались, а бесстрашно сиганули прямо на монстра и полезли по выпуклому боку. Чудовище попыталось сбросить наглецов, растоптать их, но один из людей хлопнул по верткому щупальцу, и оно осыпалось пылью. Монстр, казавшийся неуязвимым, дрогнул и отступил.

— Искаж-ш-шение, — прошипел голос чуть ниже затылка Рани.

Ему показалось, или в нем прозвучала брезгливость и злоба?

— Они должны были исчезнуть еще тогда. Следом за остальными. Как им удалось остаться?

Ноги чудовища подломились. Оно завалилось набок, и в него тут же ударила струя пламени. Рани смотрел, затаив дыхание. Сердце колотилось от восторга. Неужели тьма не всесильна? Он закусил губу и загадал: если они смогут победить чудовище насовсем, если оно больше не встанет, тогда он, Рани, тоже сумеет вырваться и стать свободным.

— Пора заканчивать этот фарс, — шуршащий голос зазвучал со всех сторон.

Рани потянуло вперед. Воздух загудел от ярости и напряжения. Из жесткой оболочки кокона выпростались нити. Внезапно над головой хрустнуло, как будто разбилась глиняная миска. Порыв воздуха скользнул по макушке. И сразу же хрустнуло снова, уже с другой стороны.

Тьма содрогнулась. Рани ощутил, как стремительно, с легким шелестом, кокон наращивает слои. Произошло что-то настолько опасное, что тьма испугалась. Рани и не думал, что божество вообще возможно напугать. Мальчик изо всех сил вывернул шею, пытаясь разглядеть упавший предмет. Новое теневое зрение не подвело. На мостовой лежал нож. Узкий, маленький, с короткой металлической рукояткой и острым даже с виду лезвием. Рани передернуло. В него пытались попасть вот этим? Будь он хоть немного выше ростом, клинок угодил бы ему в лицо. Он завертел головой, чтобы найти врага, но не увидел никого, кроме поверженного чудовища и сгрудившихся рядом с ним жрецов огня. Даже те двое странных куда-то подевались.

— Призови баргестов.

Рани замотал головой. Капля сорвалась с кончика носа. Концы нестриженных волос прилипли к мокрым щекам и ресницам.

— Призови сейчас же. Глупое бесполезное дитя! — разъяренное шипение сдавило грудь и виски. Послышался короткий тихий щелчок, язык и горло получили свободу.

— Выходите, — покорно шепнул Рани. Давление ослабло.

— Выбирайтесь оттуда, — повторил он и зажмурился.

Слишком маленький, слишком слабый, чтобы бороться. Стоит надавить — и он опять пугается и делает все, что скажут. Трус. Трус, сопля и слабак. Скоро город погибнет, и виноват в этом будет только он. «Разве не этого ты хотел? — шевельнулось в памяти. — Как горячо ты мечтал, чтобы они все сгинули! Разве не это было главным из твоих желаний, дитя?» Рани зажал бы уши, скорчился бы в комок, но кокон держал крепко.

Глаза Рани все еще были зажмурены, поэтому он не видел, как окаменевшая шкура большого монстра хрупнула, будто скорлупа, и развалилась. Тьма клубами повалила наружу. Ее частицы разделялись и стремительно меняли форму, отращивая лапы, пасти, игольчатые клыки.

Рани не видел баргестов, но чувствовал их всем телом, как будто твари-из-тьмы были его частью, излишне самостоятельной и зубастой. «Я не хотел. Я никогда не хотел такого», — билось в голове.

Игнасий шагал по темной улице. Пятнышко света от фонаря было большим риском. Глупостью со всех сторон, как ни погляди. Но сейчас он не смел от него отказаться. Куда он сможет прийти, если станет натыкаться на стены, как слепой? Заплутав, будет невозможно никого спасти. Игнасию оставалось надеяться, что он сумеет проскочить мимо тварей тьмы или что они бродят где-то в других кварталах. Не затаились, не поджидают в ближайшем переулке. Об этих, затаившихся, думать малодушно не хотелось. Но если они рядом, то учуют его все равно. Хоть с фонарем, хоть без.

Куда именно ему нужно прийти? Игнасию всегда лучше всего думалось на ходу, но на этот раз трюк не срабатывал. Темнота давила, мешая сосредоточиться. Мысли упрямо топтались на месте. Где может находиться алтарь бога тьмы? Где бы Игнасий сам стал его прятать, если был бы жрецом изгнанного в небытие божества, которое пытается вернуться? В укромном местечке где-нибудь на окраине? Или, напротив, на самом видном месте? Там, где никто и не подумает искать?

Игнасий потер переносицу и остановился. Йарахонг слишком велик, ему ни за что не успеть обойти его весь. Если бы он мог обратится к Всебесцветному и всеведущему Яэ-Истине! Но бог по-прежнему молчал, и Игнасию приходилось обходиться собственными силами.

Что он знал о личности и характере бога Тьмы, о его привычках и пристрастиях? Непозволительно мало. Даже имя не сохранилось. Он и прежде, до войны, похоже, держал его в тайне, открывая только избранным жрецам. А уж теперь-то… Бог тьмы был одним из тех, кого восемьдесят лет назад изгнали из мира. Всех служителей истребили, алтарь сломали и истолкли в мелкую крошку, чтобы никто не сумел его восстановить. Так поступили со всеми божествами, побежденными в той войне, и множество лет все было спокойно. Но он все-таки вернулся.

Что Игнасий мог сказать про бога Тьмы сейчас? Он хитер и неглуп. Непросто пробиться из небытия. Еще сложней подгадать момент, когда пророки перестанут следить за вероятным будущим, будут заняты только собой и своим идиотским заговором. Еще он явно действовал напрямик. Не прятался, а нападал в открытую и не чурался мести. Если Игнасий верно вспомнил написанное в исторических книгах, именно пророки были теми, кто восемьдесят лет назад сыграл решающую роль в войне. Вернувшаяся тьма сокрушила их первыми из чувства мести, или из-за того, что они удачно подвернулись на пути?

И еще одна деталь не давала Игнасию покоя. Он отчетливо почувствовал момент, когда пророки перехватили хранительство над городом, но когда он подошел к площади, свечения от узора в моноптере видно не было. И к нападению темных тварей жрецы Ахиррата оказались не готовы, хотя обычно они видят вероятности на шаг вперед. Их застали врасплох. Это могло означать, что к тому моменту уже пострадал алтарь пророков, и жрецов отрезало от божественных сил. Игнасий представил, как человек, готовившийся призвать в этот мир Тьму, хитростью проник в опустевший храм Ахиррата и перепосвятил старый и мощный, напитанный силой, алтарь своему божеству. В этом случае все сходилось. И сила только что возрожденной Тьмы, и неожиданная беспомощность пророков. Возможно, Игнасий ошибался, но все равно решил первым проверить именно это место.

Оставался последний вопрос: что Игнасий станет делать, если алтарь тьмы действительно окажется там? Единственное его оружие — ум и слова. Вряд ли они будут полезны против тварей, сотворенных тьмой. Фонарь в его руках тоже не назвать подходящим оружием. Крохотная частица пламени внутри него больше светит, чем жжет. Конечно, Игнасий мог бы сходить в храм Фаршаха и позвать с собой кого-нибудь из его служителей или попросить на время огненный талисман. Вряд ли ему откажут. Но это все время, которое и без того уже истекало. Игнасий в который раз пожалел, что способность жрецов ветра передавать друг другу слова на расстоянии доступна только им самим. Но тут ничего не поделаешь.

А ведь этой ночью он уже видел то, что могло сработать! Игнасий остановился и хлопнул себя по лбу. Как он умудрился не понять и не придать значения этой встрече! Мог бы и догадаться! Шкатулка Искр! Поддельная она или настоящая, Игнасий не мог определить, но плоды ее силы даже в темноте видел отлично.

Глава храма Росы держал коробочку с опаской, как ядовитого скорпиона. Когда Игнасий отказался ее забрать, он выбросил ее так небрежно, будто она была не драгоценной святыней, а простой безделушкой. Возможно, она все еще лежала там, на земле. Как он мог не подумать, не обратить внимания, упустить! Игнасий повел фонарем из стороны в сторону, освещая стены строений, а потом нырнул в нужный переулок и ускорил шаг.

Игнасий отлично знал центр города, но отыскать нужное место оказалось непростой задачей. Свет фонаря почти не разгонял тьму. Мерцающий теплый круг высвечивал мостовую под ногами да неясные изменчивые контуры храмов, сливающиеся в одну сплошную стену. Где именно Игнасий разговаривал с жрецами Росы? Он зажмурился и постарался вспомнить. Какой из храмов прятался за спиной обожженного толстяка? Отличали ли его витражи и колонны? Или обтесанный криволинейный камень стен? Ничего. В памяти осталась одна темнота. В тот момент Игнасий смотрел не на здания, а на лица и думал лишь о том, как поскорей добраться до центральной площади. Вот глупец!

Хотя нет. Одна примета все же сохранилась в памяти. Как раз перед досадной встречей его фонарь ненадолго осветил расписанную разноцветными красками стену. Это был храм богинь искусств, посвященный сразу трем из них. И еще: когда шкатулка упала, Игнасий услышал хруст и мягкий удар, как будто коробка сломала стебель растения и приземлилась на взрыхленный клочок земли. Что ж. За это уже можно было зацепиться.

Вот и нужное место. Через одно здание от расписанной стены, если смотреть в сторону центральной площади. Игнасий обошел кругом, чтобы сориентироваться. Непроглядная темнота уже не так пугала его. Страх вывернулся наизнанку и стал азартом. Значит, так. Во время разговора он стоял лицом к центру, а глава Росы напротив. Когда тот размахнулся и выбросил шкатулку, она улетела к противоположной стороне улицы. Да, так вероятней всего.

Стену здания на другой стороне улицы заплели вьюнки. Бутоны закрылись на ночь, но все равно пахли сладко и свежо. Растения казались сплошной переплетенной оградой. Даже если одно из них сломалось, это не было заметно. Игнасий поставил фонарь на каменный бортик, отделяющий мостовую от засыпанного землей участка, но светлей от этого не стало. Жесткие стебли и широкие гладкие листья отбрасывали густые тени. Игнасий шарил вслепую. Ничего.

В животе сжался холодный ком. Неужели глава Росы передумал и забрал шкатулку обратно? Или кто-то другой нашел ее раньше? Или Игнасий и вовсе перепутал, и надо искать в другом месте? На стенах Йарахонга немало ярких росписей. Что если он так и не отыщет ее? План с применением шкатулки слаб, но другого у него нет.

Он сжал челюсти и резче двинул рукой, обшаривая лозу. Надломленный стебель хрустнул и сдвинулся, его верхняя часть осела под собственной тяжестью. В это же мгновение пальцы Игнасия наткнулись на острый угол шкатулки. Он крепко ухватил ее двумя руками и вытянул наружу. Внутри что-то еле слышно шуршало и потрескивало. Игнасий переборол первый порыв отбросить ее прочь, и взамен этого крепко прижал к груди. В ней спасение для всего Йарахонга. Если Игнасию удастся правильно ею воспользоваться.