Яростный поход. Танковый ад 1941 года

ГЛАВА 4 Das erste Kampf — das erste Enttäuschung[15]

И снова Дитрих Шталльманн воюет в составе своей прославленной 11-й танковой дивизии. После форсирования под водой пограничной реки Буг прошло три дня. За это время Шталльманну, да и всем остальным танкистам и пехотинцам довелось испытать на себе ярость русских. Стремительный марш «кампфгруппы» в составе батальона танков, приданной пехоты и артиллерийского противотанкового дивизиона был остановлен горсткой храбрецов.

Какая-то русская часть выбиралась из окружения к своим, и случайно выскочила на дорогу, по которой двигались «ролики», как называли на своем специфическом жаргоне танки генералы Панцерваффе.

Вопреки ожиданиям, три десятка оборванных и израненных красноармейцев не разбежались по лесу, а открыли ураганный огонь. Несколько грузовиков и бронетранспортеров сразу же загорелись. Некоторым из советских солдат даже удалось приблизиться к немецким танкам на бросок гранаты. И «панцеры» запылали. Конечно, смельчаков скосили очереди пулеметов. Однако, на дороге образовался затор, гитлеровская мотопехота понесла потери, чуть было не началась паника. И только суровая прусская муштра позволила солдатам Вермахта обуздать свой страх.

Оказавшись в гуще боя, оберлейтенант Шталльманн сразу же скомандовал открыть огонь. И сам начал бить по «Иванам» длинными очередями из спаренного с пушкой пулемета.

— Осколочно-фугасным, по пехоте, — огонь!

— Achtung! Feuer!

Танк содрогнулся всем своим стальным телом от выстрела пушки. Взрыв разметал красноармейцев, а пулеметные очереди довершили дело. Кроме Дитриха Шталльманна и другие танкисты вели огонь по «иванам». Вскоре бой закончился, установилась глухая, ватная тишина, какая бывает только после канонады.

— Jetzt ist alles aus. — Теперь все кончено, — прокомментировал оберлейтенант Дитрих, откидывая крышку люка на командирской башенке и осматривая поле боя.

Все же русские нанесли определенный урон: один из легких танков, прямо перед машиной Шталльманна, сгорел дотла. Еще несколько «панцеров» были серьезно повреждены, сгорело несколько грузовиков и повозок. Но главное — были сорваны сроки выхода подразделения в район сосредоточения.

Утро следующего дня немецкие танкисты встретили в небольшом украинском селе.

Экипаж Дитриха разместился в одном из небольших домов с соломенной крышей и белеными стенами, потеснив живущую там семью. Но крестьяне были совсем не против, даже наоборот — было видно, что такое соседство льстило им.

На территорию Карпатской Украины немецкие части входили как освободители: местные жители осыпали танки цветами, выносили крынки с молоком, сыр, караваи душистого хлеба. На площади возле сельсовета, где теперь находился штаб танкового батальона, немецкие танкисты угощали шоколадом из пайков босоногих детишек. Идиллия! Картинки прямо с агитационного плаката о «Великой цивилизационной миссии арийских солдат». Впечатление портили только раскачивающиеся на грубо сколоченной виселице тела нескольких русских солдат. Никто не разбирался, были ли они коммунистами, просто повесили четверых окруженцев, чтобы окончательно утвердить господство на этом клочке отвоеванной у «Советов» территории.

Всякий раз Дитрих Шталльманн брезгливо морщился, глядя на босые тела в исподнем, над которыми на солнцепеке жужжали жирные мухи. Но за внешней брезгливостью представителя «высшей расы» всякий раз мелькал страх. Обычный животный ужас перед смертью. Ведь эти повешенные солдаты были его ровесниками — им еще и двадцати не исполнилось… Кто знает, может, на необъятных просторах Советской России вот точно так однажды повиснет и сын берлинского врача, искавший славы на поле боя?..

В связи с этим Дитриху вспомнился еще один эпизод с начала победоносного похода на Восток.

…Это случилось, когда оберлейтенант уже вернулся в 11-ю танковую дивизию «Призраков». Они вышли к окраинам небольшого городка неподалеку от Львова, почти не встречая сопротивления частей Красной Армии. И вдруг откуда-то из близлежащего леса выскочило с полсотни красноармейцев при поддержке трех легких танков Т-26 и одного броневика.

Русские часто атаковали разрозненными группами и дрались с отчаянием обреченных. Правда, их боевые действия были чаще всего беспорядочными.

Так случилось и здесь. На беду, у русских вдобавок оказались и минометы. Танковый взвод оберлейтенанта Шталльманна был практически застигнут врасплох. Сами по себе мины были не так уж и опасны для экипажа, однако их осколки запросто могли повредить «панцеры».

— Кнаге, жми к вон тому дому, там укроемся!

— Яволь!

«Тот дом» — капитальное кирпичное строение в один этаж располагался на холме, с которого открывался хороший обзор во все стороны. А вытянутый дом с двумя параллельными пристройками и флигелем во дворе мог защитить танки Дитриха от огня противника.

В панораму прицела Шталльманн разглядел какое-то сумасшедшее движение во дворе, однако не придал этому значения. Вокруг взрывались русские мины, их танки и пехота стреляли вовсю — не до того было.

На полном газу три широких приземистых танка с крестами на башнях ворвались во двор здания. Следом побежали прикрывающие танки мотострелки. Огонь русских стих, как по волшебству, и Шталльманн не сразу понял, в чем дело.

Это была больница.

Ее не успели эвакуировать, и теперь врачи пытались спасти своих пациентов. Очень скоро эвакуация превратилась в панику, а когда во двор ворвались немецкие танки, люди и вовсе стали напоминать стадо обезумевших животных. Лишь несколько врачей во главе с высокой статной женщиной пытались навести хоть какое-то подобие порядка.

Оберлейтенант Шталльманн со злостью ударил кулаком по броне: чего стоила хорошая позиция, если в прицеле мелькают эти untermenschen? Да к тому же хаотично перемещающиеся фигуры закрывали обзор механикам-водителям, которые и так мало что могли разглядеть в свои триплексы и смотровые щели.

— Зибер, успокой их из пулемета! Мешают работать…

— Слушаюсь, герр оберлейтенант!

Вальтер понимал чувства командира: эти красные обезьяны бестолково мельтешили вокруг танков, мешая целиться. «Аржмайстер» уже переехал нескольких, перемолов их стальными траками гусениц. Но это лишь усилило панику.

— Проклятые «иваны»! — Вальтер Зибер приник к пулемету. — Мешают воевать…

Длинные пулеметные очереди сбивали людей с ног, белые халаты испятнало алой кровью, как и серые больничные пижамы. Спаренный с пушкой пулемет MG-34 трещал зло и отрывисто. А Вальтер Зибер для острастки добавил еще и осколочно-фугасным из пушки. Взвились фонтаны взрывов, разбрасывая ошметки человеческой плоти, оторванные руки и ноги, выпотрошенные внутренности.

Оба танка взвода Дитриха Шталльманна тоже открыли огонь по больным и врачам. Через несколько секунд все было кончено. Во дворе больницы лежали груды окровавленных тел, а «панцеры» Дитриха Шталльманна наконец-то получили свободу маневра. Больше никто не загораживал им прицелы и не мешал механикам-водителям.

— «Тор», разворачиваемся в боевой порядок, — стальные звенья гусениц захрустели человеческими костями, вгрызлись, терзая, в уже мертвую плоть.

Русские атаковали яростно, но оберлейтенант Шталльманн вызвал два звена бипланов-штурмовиков. «Хейнкели-51» разнесли боевые порядки русских бомбами, да еще и три танка Дитриха ударили изо всех стволов.

Остатки русских отошли к лесу, из которого и появились.

Когда все закончилось, немецкие танкисты выбрались наружу.

— Черт, ну и воняет здесь!.. — тяжелый запах крови и копоти витал над больничным двором, превращенным в побоище.

— Эти русские получили наглядный урок.

— Эй, тут еще кто-то шевелится, — Вальтер Зибер достал свой артиллерийский «парабеллум».

Грохнул выстрел.

— Зачем ты стрелял, Вальтер?! — напустился Дитрих Шталльманн.

— Виноват, герр оберлейтенант! Тот русский был тяжело ранен. Я лишь оказал ему услугу.

Что ж, на войне как на войне. В воздухе кружились штурмовики с крестами на крыльях. Танки с крестами на башнях попирали землю. Немецкая пехота добивала раненых.

Другой эпизод, к счастью, произошел не с ними. Просто командир другого танкового полка из соседней дивизии обозлился на жестокое сопротивление русских возле одной деревеньки и решил ее сжечь. Для этого гауптман использовал огнеметные танки.

Лично Дитрих Шталльманн недолюбливал огнеметные машины: он больше привык полагаться на верный глазомер и твердую руку своего panzer-oberschutze Вальтера Зибера, чем на стихийную, а потому и неуправляемую силу огня.

А вот тот гауптман не побрезговал использовать машины, приданные из состава 101-го огнеметного танкового полка 19-й танковой дивизии. Этот полк дислоцировался в 1940–1941 годах в Германии, а затем воевал на Восточном фронте и находился там до конца 1941 года.

Сам по себе этот танк изначально задумывался как карательная машина. Имея слабую броню, он мог эффективно использоваться только в акциях устрашения.

22 февраля 1939 года верховное германское командование заказало разработку «Flammpanzer» — «огнеметный танк». Оба изготовителя танков «Panzer-II» — MAN и Daimler-Benz, получили заказ на его разработку. Вскоре прототип на шасси «Panzer-II» был готов. Он был вооружен огнеметами с каждой стороны, над защитными кожухами гусениц.

Огнеметы были установлены в башнеподобных надстройках — «Spitzkopfe», которые позволяли иметь сектор обстрела в сто восемьдесят градусов. Каждый огнемет имел собственный бак с горючим составом, объемом 160 литров. Этого количества хватало для восьмидесяти выстрелов на максимальную дистанцию двадцать пять метров.

Баки содержали смесь из масла и бензина, которая выстреливалась с помощью сжатого азота, размещенного в шести герметичных баллонах. Воспламенение смеси происходило с помощью ацетиленовых горелок.

Дополнительным вооружением был 7,92-миллиметровый пулемет MG-34 с боезапасом 1800 выстрелов. Он устанавливался в маленькой вращающейся башне — «Kugelblende».

Экипаж состоял из трех человек: механика-водителя, радиста и командира. Он же был и стрелком-огнеметчиком.

С апреля по сентябрь 1939 года MAN построил срок шесть шасси, которые в начале 1940 года были вооружены компанией «Wegmann & Со». Дополнительно, в апреле 1940 года, из 7-й и 8-й танковых дивизий были взяты три десятка Pz.Kpfw.II Ausf.D/Е, и были также переоборудованы в Pz.Kpfw.II(F). Общее число выпущенных огнеметных танков «Flamingo» не превысило двухсот машин.

По селу эти механические каратели прошлись настоящим огненным валом, сжигая местных жителей вместе с их хатами, сараями и даже домашней живностью. Тех же, кто пытался убежать, расстреливали из пулеметов. Уничтожили всех: женщин, стариков, детей. Плач и стенания перекрывали порой даже дикий рев пламени. За какой-то час небольшая деревенька превратилась в пылающий ад. Всю ночь догорали дома. А наутро остались только ряды закопченных печных труб…

За серой крупповской броней своего танка оберлейтенант Дитрих Шталльманн чувствовал себя неуязвимым тевтонским рыцарем. Новым, механизированным крестоносцем, призванным остановить орды «красных азиатов». Но «азиатов», о которых постоянно вторило министерство пропаганды во главе с Йозефом Геббельсом, никто пока не встречал. Зато в приграничной полосе под стальные гусеницы «панцеров» без счета легло разных людей: таких как те врачи, их пациенты, молодые мальчишки.

Пока легкость массового уничтожения затмевала голос разума, однако долго ли продлится эйфория массового уничтожения?..

Как оказалось — недолго.

У безымянной высоты, обозначенной только на штабных картах, панцербатальон развернулся в боевые порядки. Дальше, в небольшой лощине недалеко от Ситно, находился хутор, который занял отряд большевиков. Командир батальона майор Максимилиан фон Варчовски сформировал «кампфгруппу» — боевую группу для захвата села. В нее вошли две роты мотопехоты на полугусеничных бронетранспортерах «Ханомаг», дивизион 3,7-сантиметровых противотанковых пушек Pak-37 и взвод из трех танков Pz.III под командованием оберлейтенанта Шталльманна и два взвода трофейных чешских танков «Прага» «LT vz.38». В панцерваффе эти танки получили обозначение Pz.Kpfw.38(t) Ausf.A. В принципе это был весьма неплохой танк, существенно превосходящий германские легкие машины Pz.I и Pz.II. Но Дитрих Шталльманн невольно потянулся рукой к багровому шраму на правой стороне лица… Не любил он этот танк…

Тем не менее в самом начале войны до шестидесяти процентов легких танков в Вермахте были представлены чешскими трофеями.

Вскоре «кампфгруппа» начала выдвижение к хутору. Позади них на высотке развернулись в боевой порядок 15-сантиметровые гаубицы KwK-18, готовясь поддержать огнем наступающую пехоту и танки.

Пылили по выжженной равнине танки и броневики черными крестами на серой броне, шла пехота с закатанными по локоть рукавами серых кителей. Пулеметчики — со своими MG-34 и трофейными чешскими «зброевками», обычные пехотинцы — с карабинами «Маузер-98К». Только лишь у командиров отделений были пистолеты-пулеметы МР-38, да и то не у всех. И тем не менее постоянная муштра, гибкое взаимодействие с другими родами войск Вермахта и боевой опыт делали их грозной силой. Силой, которая за считаные месяцы прошла по Европе беспощадным крупповским катком.

На подступах к хутору встретились первые русские подразделения. Разрозненные части пытались организовать здесь хоть какую-то оборону. Измотанные боями, израненные, они тем не менее решили дорого продать свои жизни.

Несколько танков, похожие на польские 7ТР, только с красными звездами, и один бессильно-пулеметный броневичок составляли все из тяжелые силы. Против танков у них больше ничего не было, кроме гранат и бутылок с зажигательной жидкостью. Бронебойных противотанковых ружей у русских не было и в помине, в то время как у гитлеровской пехоты уже состояли на вооружении маузеровские «панцерблитцы» и чешские «зброевки».[16] Но немецкие танки не дали русским воспользоваться гранатами.

Серые, приземистые «панцеры» шли уступом влево. Впереди командирский танк оберлейтенанта, возглавлявшего атаку. На флангах — трофейные «чехи». Дитрих Шталльманн засек цель — один из танков с круглой башней и 45-миллиметровой пушкой.

— Der Panzer in Ziel! — Танк в прицеле! — скомандовал оберлейтенант Шталльманн.

— Яволь! — тут же отозвался заряжающий, panzer-oberschutze Вальтер Зибер. — Feuer bereit! — Готов к открытию огня!

— Feuer!

Грохнула 50-миллиметровая пушка KwK-39L/42, от отдачи «тройка» содрогнулась всем своим стальным телом.

В цейссовскую панораму Дитрих увидел, как из советского танка повалил густой черный дым. Пламя разгоралось все сильнее и сильнее — виной тому был двигатель на летучем и пожароопасном авиационном бензине.

— Zer gut! Der panzer treffen! — Очень хорошо! Танк подбит! — оберлейтенант Шталльманн приказал радисту: — Передай — всем танкам — беглый огонь!

— Яволь, герр оберлейтенант!

И тут же все девять машин с черными крестами на башнях открыли огонь. Из них только Pz.Kpfw.III Ausf.G оберлейтенанта Шталльманна был вооружен орудием с калибром в полсотню миллиметров. На остальных двух «Панцерах-3», несмотря на планы перевооружения, стояли немецкие 37-миллиметровые орудия. А на трофейных чешских танках были установлены 37-миллиметровые полуавтоматические пушки «Шкода» А-7, названная в Вермахте KwK 38(t).

Эти орудия уступали русским «сорокапяткам», но в данном случае все решала плотность огня и качество прицелов. А в этом немцам не было равных. Восемь стволов калибра 37 миллиметров и один 50 миллиметров обрушили на практически неподготовленные позиции русских настоящий шквал огня. Да к тому же Дитрих Шталльманн по рации из своего танка скорректировал огонь 15-сантиметровых гаубиц KwK-18. Взаимодействие на поле боя тоже было сильной стороной немецких войск, что и было продемонстрировано с потрясающей эффективностью.

Шквал огня и металла буквально выметал израненную русскую пехоту из неглубоких окопов и стрелковых ячеек.

Оберлейтенант Шталльманн торжествовал: танковая атака под его началом шла как по учебнику тактики.

— Радист, передай: артиллерия, werfer stopfen! — прекратить огонь! Infanetra vorwärts! — Пехота — вперед!

— Яволь, герр оберлейтенант!

— Справа — броневик противника.

— Feuer bereit! — К стрельбе готов! — тут же четко отрапортовал наводчик орудия Вальтер Зибер.

Дитрих и не сомневался, что броневик «Иванов» будет поражен. Несчастный «гроб на колесах» предназначался для разведки, но никак не для противостояния безжалостным серым «панцерам» — механизированным тевтонским рыцарям эпохи «войны моторов».

Танковые экипажи панцерваффе тренировались до полного автоматизма, и при этом каждый в экипаже до мелочей знал не только свои функции, но и мог заменить товарища. Прошедшая «молниеносную войну» в Европе, гитлеровская армия брала качеством, а не количеством. И это было решающим фактором победы.

Вскоре хутор близ Ситно был захвачен полностью. Русские дрались отчаянно, предпочтя плену смерть, но даже эта их отчаянная жертва смогла лишь несколько отодвинуть закономерный финал.

Скрежеща гусеницами, Pz.Kpfw.III Ausf.G с белой эмблемой в виде летящего призрака с мечом проехался по хутору, остановившись за полуразрушенной хатой из саманного кирпича. Стена дома обвалилась, соломенная крыша обрушилась вниз и тлела потихоньку. Белая штукатурка была покрыта полосами копоти.

На башне откинулся люк, и показалась голова танкиста в черной, сшитой на заказ танковой пилотке с наушниками и витым проводом, уходившим куда-то внутрь серой лобастой коробки. Дитрих Шталльманн закашлялся от гари, освободился от наушников и вылез на броню. Из бокового люка башни показалась закопченная интеллигентская физиономия Вальтера Зибера.

— Экипажу — замаскировать машину и отдыхать! — командир спрыгнул с надгусеничной полки танка в пыль и поспешил к командно-штабному бронетранспортеру Sd.Kfz 251/3. Там находился мобильный штаб «кампфгруппы» под началом пехотного капитана.

— Яволь, герр оберлейтенант.

Из переднего люка выбрался хмурый «Аржмайстер». Механик-водитель, как всегда, был недоволен.

— Шайзе! Не могли остановиться у более целого дома — тут же и пограбить нечего!

Вальтер Зибер смерил его презрительным взглядом.

— А тебе лишь бы мародерствовать!

— Это право сильного.

Эти двое постоянно собачились, а все потому, что эрудированный Вальтер Зибер уязвил простоватого Кнаге, процитировав слова танкового генерала Гейнца Гудериана о том, что танк для него — это повозка с пушкой.

— Ладно, хватит вам… — прекратил перебранку интеллигентный радист. — Пойдемте лучше посмотрим на «иванов».

Даже внешне Вальтер Зибер и Кнаге отличались один от другого.

Вальтер был франтом и трепетно относился к своей черной униформе танковых войск Третьего рейха. Возможно потому, что он сменил белый пехотный кант на погонах и воротнике на розовый — цвет танкистов.

С 17 ноября 1934 года для немецких танкистов была введена новая униформа, предназначавшаяся для работы на бронетехнике. В разработке новой униформы лично принимал участие «быстроходный Гейнц» — генерал-фельдмаршал Гудериан, создатель немецких танковых войск и стратегии блицкрига.

Новая униформа была черного цвета и предназначалась исключительно для работы на бронетехнике. А во всех остальных случаях танкистам предписывалось носить обычную униформу Вермахта, которая отличалась от формы других родов войск только розовым войсковым цветом и шифровками на погонах.

Но поистине ошеломляющие успехи немецких бронетанковых войск в первые годы Второй мировой привели к тому, что черную униформу стали носить все, кто имел хоть малейшее отношение к танковым войскам, а сами танкисты, которые как черти стали гордиться своей элегантной черной формой, стали надевать ее при любом удобном случае, даже в качестве выходной и парадной.

Хотя изначально она все же проектировалась для людей, которым приходилось забираться, работать и воевать, а иногда и быстро покидать тесный танк с массой выступающих деталей, масляными пятнами и прочим. Именно поэтому цветом униформы был выбран черный, чтобы сделать ее удобной и практичной.

Куртка была короткой, с большим отложным воротником и широкими лацканами. Левый борт широко запахивался за правый, кроме того, кромка левого борта шла наискосок, по направлению к средней линии тела, таким образом куртка хорошо защищала от сквозняков, царивших в танке. Куртка застегивалась на три или четыре большие пластмассовые пуговицы, нашитые на правый борт. Дополнительно на край правого борта пришивалось еще две пуговки, которые пристегивались к петлям в подкладке и удерживали борт от выползания вверх или вниз, когда куртка была застегнута.

По уставу полагалось носить еще три небольших черных пуговки над лацканами: над и под нагрудным орлом и под правым воротником, следовательно, для этих пуговок существовали петли на левом борту куртки; полностью куртка застегивалась очень редко и только в холодную погоду, тогда она уже застегивалась и на крючок на воротнике. Многие танкисты для придания куртке большей элегантности спарывали верхние пуговки и никогда не застегивали ее полностью. Аналогично поступали военнослужащие, которые шили униформу частным порядком, в таком случае они даже не нашивали верхних пуговиц и не проделывали петель на левом лацкане.

Так же поступал и Вальтер Зибер, в отличие от простоватого Кнаге. Тому было привычнее просто следовать полевому уставу.

Брюки Вальтер Зибер всегда носил поверх стандартных маршевых сапог и никогда не заправлял брюки в сапоги, как это делали пехотинцы Вермахта.

И он никогда не надевал стандартный черный берет панцерваффе. И не только он не любил этот головной убор: ведь с беретом нельзя было надеть стандартные танковые наушники. Большинство танкистов предпочитали носить в качестве головного убора обычные пилотки цвета фельдграу с розовым уголком цвета танкистов.

Еще во время польской кампании появились пилотки черного цвета, которые делались танкистами частным порядком и по покрою были аналогичны стандартным пилоткам Вермахта. Приказом от 27 марта 1940 года отменялось ношение берета и в качестве единственного головного убора для униформы черного цвета официально вводилась пилотка черного цвета. Как уже говорилось, такая пилотка по покрою была аналогична общевойсковой, но изготовлялась из ткани черного цвета, имперский орел и трехцветная кокарда вышивались на подкладках черного цвета, на пилотке, над трехцветной кокардой носился цветной уголок войскового цвета. На офицерских пилотках по обводу донца и вырезу отворота нашивался серебристый жгутик. Новая пилотка получила широкое распространение среди танкистов и к 1941 году практически вытеснила непопулярный берет.

Также за все время существования немецких танковых войск не было введено специального головного убора для ношения в танке, танкисты обходились пилотками, кепи, фуражками, которые мало защищали голову. Использовали и обычные каски, но и они не пользовались популярностью, так как под них нельзя было надеть стандартные танковые наушники.

Знаки различия для черной униформы были довольно уникальным явлением, и ничего подобного до этого в немецкой армии не было.

На правой стороне груди Вальтер Зибер, как и все военнослужащие, вне зависимости от звания, носил имперского орла, вышитого на подкладке черного цвета. Для рядовых и унтер-офицеров орел вышивался белой нитью, офицерский же орел в большинстве случаев вышивался толстой алюминиевой нитью. Край воротника черной куртки всех военнослужащих, от рядового до генерала, обшивался розовым кантом войскового цвета.

На углах воротника носились черные прямоугольные петлицы, которые окантовывались войсковым цветом, посреди петлиц крепилась посеребренная металлическая эмблема танковых войск — «мертвая голова».

Кроме собственно танкистов, черную униформу получили экипажи бронеавтомобилей, бронетранспортеров и бронепоездов. Их униформа отличалась от униформы танкистов тем, что вместо розового цвета края воротника, петлиц, погон, цветной уголок на пилотке, канты на фуражке отделывались войсковым цветом соответствующего подразделения.

Бронеразведывательные части, сформированные до сентября 1939 года на базе кавалерийских частей, получили в качестве войскового золотисто-желтый цвет, в то время как все вновь формирующиеся разведывательные части получали медно-желтый войсковой цвет, военнослужащие всех разведывательных частей носили на погонах шифровку — букву «А». Экипажи бронеавтомобилей связи имели традиционный, лимонно-желтый войсковой цвет.

Личный состав бронепоездов также получил розовый войсковой цвет с буквой «Е» на погонах.

Но вот расхлябанного разгильдяя Алекса «Аржмайстера» Кнаге все эти перипетии с формой волновали мало. Он вечно ходил в засаленной куртке и такого же вида брюках, справедливо полагая, что главное — исправность ходовой части вверенного ему танка. А вот для обеспечения этого Кнаге и ползал по уши в машинном масле. Он считал, что доблесть воина должна проявляться на поле брани или же в беспрекословном подчинении Уставу Германской армии, а не блестящей, вылизанной форме.

И франтоватого Вальтера Зибера недолюбливал и за это тоже. Но сейчас мысли, что бывало редко, совпали у обоих.

Предложение всем понравилось, и они, оставив заряжающего Макса Вогеля дежурить возле танка, направились к разгромленным русским позициям.

Один из русских танков так и не смог стрелять — видимо, заклинило пушку. Другой попал под прямое попадание 15-сантиметровой гаубицы и превратился в развороченную консервную банку.

Свою первую жертву panzer-oberschutze Вальтер Зибер нашел сразу. Советский танк стоял, неестественно задав ствол орудия, словно салютуя победителям. Он был весь черный от копоти. Пробоина обнаружилась чуть сбоку под башней — в самом уязвимом для боевой машины месте. Воняло горелым порохом, металлом и сладковато тянуло жареным человечьим мясом. Впрочем, вони хватало, но воюющие уже три года танкисты успели насмотреться подобного в Польше и во Франции. Картина погрома их не слишком-то и впечатлила.

Вальтер удовлетворенно хмыкнул — он взял точный прицел и подбил этого русского с первого же выстрела. Das ist gut treffen! — Хорошее попадание.

— Черт возьми, Зибер! А ты его насадил на свой «вертел»! — прокомментировал по своему обыкновению Алекс Кнаге, — сейчас он со всей присущей прямолинейностью выражал радость за товарища.

Макс Вогель молча указал на распластанные вокруг танка тела экипажа в черных обугленных комбинезонах.

— Неизбежная плата за победу, — бесстрастно констатировал бывший когда-то студентом Вальтер Зибер. — Vae victus![17]

Страдания врага больше не трогали его душу. А показной «книжный» героизм выбил из него удар польского палаша. С тех пор panzer-oberschutze больше доверял своему артиллерийскому длинноствольному «Парабеллуму», с которым никогда не расставался. Как говорит старая немецкая пословица, «Versuch macht klug». — «Опыт делает умным». На войне это грустный опыт, но он помогает распроститься с пустыми переживаниями.

— Эй, сосунки, пошли пожрем чего-нибудь. А то полевую кухню опустошат без нас! — вернул их к действительности прагматичный Алекс Кнаге.

— С удовольствием! — откликнулся panzer-oberschutze.

— Точно, — довольно оскалился Кнаге, «подкалывая» франтоватого Вальтера: — Goldne Tressen nichts zu fressen! — Галуны золотые, а жрать нечего!

— Пасть заткни, — беззлобно ответил Вальтер.

Им навстречу шли пехотинцы, которые спешили занять оборонительные позиции. На околице хутора уже рыли окопы и стрелковые пулеметные ячейки, укрепляли оконные проемы уцелевших хат. Солдаты были навьючены, словно мулы: они тащили пулеметы и противотанковые ружья, патронные ленты и ящики с минометными минами. Изредка попадались автоматчики в черных кожаных перчатках. Среди пехоты было много молодежи этого года призыва. Многие из них еще не растеряли, как Вальтер Зибер военного романтизма и геройства. Попадались и заслуженные ветераны со значками за пехотную атаку, крестами на кителях, нашивками за ранения или подбитый танк.

Многие солдаты Вермахта были вооружены русскими автоматами с массивными круглыми магазинами и дырчатыми кожухами стволов. Это оружие, называемое самими русскими «Papascha», отличалось высокой скорострельностью, емкостью магазина, простотой и надежностью. Созданное в качестве массового оружия пехоты, оно было эффективнее постоянно перегревающихся при стрельбе пистолетов-пулеметов МР-40.

Пехота… Танкисты традиционно относились презрительно к тем, кто «топал на своих двоих». Нынешняя Мировая война была «соревнованием моторов», и Германия прочно держала лидерство в этой гонке со стрельбой по руинам Европы. И пехота для «роликов»[18] Гейнца Гудериана, Эрвина Роммеля, Эриха фон Манштейна, Фридриха Паулюса и других генералов «новой генерации» превращалась чуть ли не в обузу. В частности, «быстроходный Гейнц» до сих сетовал, что приказ Гитлера остановил его «ролики» перед Дюнкирхеном и не дал возможности по полной проучить этих наглых томми. А все потому, что тогда его танки в стремительном рейде оторвались от пехоты и линий снабжения настолько, что это стало опасным для самого «быстроходного Гейнца». Впрочем, это понимали в ОКВ и ОКХ,[19] однако не могли уразуметь престарелые французские маршалы и заносчивые английские генералы. За что последние и поплатились.

Но вот с вступлением на территорию советской России отношение к пехоте постепенно стало меняться. Вермахт еще только начинал vorwärts nach Osten, однако расстояния, особенности местности и отсутствие дорог в европейском смысле этого слова уже начинали давать о себе знать. И хоть пехота в Вермахте была моторизованной, но зачастую только лишь формально. Бронетранспортеров не хватало, грузовики часто ломались, так что главной проблемой транспорта сейчас, в 1941 году, была такая же, как и в польскую кампанию: нехватка подков для лошадей.

В бою же всесокрушающей ярости и решимости русских можно было противопоставить знаменитую прусскую стойкость потомственных гренадеров.

Так что пехота снова прочно отвоевывала свои позиции в иерархии гитлеровской армии. Именно на нее в конечном итоге и ляжет непомерное бремя самой разрушительной Мировой войны.

На обед танкисты получили на полевой кухне горячий гороховый суп со свининой, черный хлеб, кофе и шоколад. Солдаты быстро расправились со своими порциями и с добавкой. Алекс Кнаге облизал ложку и сыто рыгнул.

— Сейчас бы завалиться и поспать!

— Не помешало бы, — согласился на этот раз его вечный оппонент Вальтер Зибер.

Но поспать часок-другой прямо возле своего надежного танка у экипажа не получилось. Прибежал оберлейтенант Шталльманн со срочным приказом к развертыванию обороны. Авиаразведка люфтваффе обнаружила крупные силы русских, сосредотачивающихся для удара по хутору близ Ситно.

— Трофейные чешские танки я размещу на флангах, а наш взвод станет мобильным резервом, — распорядился Дитрих. — Передислоцируйте танки за околицу хутора и хорошенько замаскируйте их. Пусть для «Иванов» наша мощь станет неожиданностью!

— Яволь, герр оберлейтенант!

Вальтер Зибер выразился более фаталистично:

— Jeder Tag hat seine Plag‘ — Каждый день имеет свои бедствия.

Эта немецкая поговорка имела и свой русский аналог: «Бог — день, черт — работу!» Сейчас как раз и началась та самая «чертова работа» по уничтожению людей в чужих мундирах, которой так славится война.