Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)

Глава IX
У НАС ЕСТЬ КРАСНОАРМЕЕЦ

Утром, чуть свет, к нам в окно забарабанил Васька.

Я наскоро умылся, схватил краюху хлеба и выскочил на крыльцо.

— Гришка, я теперь ни черта не боюсь, — сказал Васька гордо. — Ловко мы с тобой вчера кирпичом в окно запустили. Мы им еще не такое покажем! Я теперь каждый день буду в их квартирах стекла бить. Давай вместе бить. А?

— Подожди, — остановил я его, — как бы нам вперед по шеям не надавали. А ты дома не сказал, что это мы с тобой вчера тарараму наделали?

— Не сказал. А что? — спросил Васька.

— Ты смотри не говори, а то нам с тобой не поздоровится.

— Ладно, не скажу. А только мы еще не так стукнем в окно начальнику. А Сычу я камнем глаза выбью. Теперь мы и на фронт можем уйти. И в отряд я теперь первый запишусь. И оружие сам пойду собирать.

— Ну как же мы с тобой оружие собирать будем? Много ли мы двое наберем? Сеньки нету. Андрей уже, наверно, в Курсавке давно. Что же это у нас за отряд? — ты да я, да мы с тобой.

Васька задумался:

— Да, это ты верно говоришь. А пойдем, брат, к Ивану Васильевичу, позовем его.

— Да что к Ивану Васильевичу? Что он понимает? Трус первой марки. Мы давно из погребов вылезли, а он до сих пор носа на улицу не показывает.

— Вот и пойдем, — сказал Васька, — посмотрим, что он дома делает. У его отца, знаешь, бердана есть, в коридоре висит, ее спереть ничего не стоит.

— Ну, бердана — другое дело, — весело сказал я. — Пойдем.

Ванька, или, как мы его в шутку называли, Иван Васильевич, жил не на казенной квартире, как мы, а в поселке у богача Малашенко.

В Ванькиной семье было десять душ. Жили они все в двух комнатушках. Потолки низкие, рукой достанешь. А окна крохотные и всегда запотелые. В семье Ванькиной почти все девки были, а ребят двое — Ванька да младший ею брат Петька. Отец Ваньки работал в депо слесарем. И Ванька тоже собирался идти по слесарной части.

Мы подошли к дому Малашенко и заглянули в окошко.

Ванька, согнувшись, сидел на красном деревянном сундуке и разряжал винтовочный патрон. Он высыпал на бумагу черный порох и положил рядом с бумагой вынутую из гильзы остроконечную пулю. Тут он глянул в окно и увидел нас.

— Валяй сюда, ребята! — крикнул Иван Васильевич и махнул нам рукой.

Мы вошли в низкий коридор.

Я оглядел сырые стены, на которых были развешаны старые шапки, штаны и цепочки лука. Берданки нигде не было.

— Где же она? — спросил я Ваську.

— Чего?

— Да берданка! Васька смутился:

— Они, наверно, ее в землю закопали. Трусы они все.

— Да я же тебе говорил, что трусы, а ты спорил. Ну да лдно, идем к Ваньке. Не ворочаться же теперь, если пришли.

Мы толкнули дверь в комнату.

— Здорово, Иван Васильевич! — сказал Васька и снял шапку. — Ты что тут делаешь?

— Гранату, — сказал Иван Васильевич и усмехнулся. — Пороху соберу да большую гранату сделаю.

— Ну, — протянул Васька и понюхал порох на бумажке. — А вонючий какой! Не выйдет из этого пороха граната.

— Давай поспорим. Вот я разряжу десять штук патронов и всажу весь порох в эту деревяшку…

Иван Васильевич показал на четырехугольный деревянный обрубок, посреди которого была выдолблена глубокая дыра.

— Видали? — спросил он. — Вот ежели хотите, можете со мной вместе разряжать.

И он сунул мне с Васькой по два патрона.

Мы принялись за работу — высыпали порох из новеньких патронов на бумагу, а с бумаги пересыпали в деревянный обрубок. Когда дыра наполнилась, мы плотно забили ее бумагой.

Потом Иван Васильевич взял буравчик и просверлил сбоку в обрубке маленькую дырочку.

— Ну, пошли, — сказал Ванька. Он взял свою самодельную гранату, коробок спичек, и мы выбежали во двор.

Иван Васильевич заложил гранату в ямку около плетня, сунул в дырочку белый шнурок и поджег конец шнурка спичкой.

— Отходи подальше! — скомандовал он.

Мы отскочили в сторону. Белый шнурок вспыхнул, задымил, завоняло горелой тряпкой.

— Как долбанет сейчас! — шепотом сказал Иван Васильевич и боязливо посмотрел в ямку, где лежала его граната. Оттуда вырвалось маленькое облачко белого дыма.

— Ложись! — крикнул Ванька.

Мы отбежали подальше от плетня и легли. Васька прямо в землю носом уткнулся.

— Когда же она бахнет? — спросил он, пролежав минуты две.

— Скоро, — буркнул в землю Иван Васильевич.

Но бомба не бахала. Мы долго лежали на земле и все ждали взрыва.

— Вставай, там, наверно, шнур потух, — сказал наконец Иван Васильевич.

Он поднялся и подошел к плетню, я — за ним.

А Васька все еще лежал не двигаясь — то ли гранаты боялся, то ли заснул.

Мы с Ванькой осторожно подкрались к гранате. Она мирно лежала в ямке.

— Видишь, говорил я тебе — шнур затух, — сказал Ванька, — а то бы она рванула… Весь бы плетень к черту снесло! Ну да ладно! Посиди здесь, покарауль гранату, а я пойду керосину принесу.

Ванька пошел за керосином, а я тем временем опять поджег шнур.

Шнур сразу загорелся. Огонь быстро побежал к деревяшке.

Я отбежал в сторону.

— Пригинайся, разорвется сейчас! — закричал я Ваське и сам лег, уткнувшись лицом в землю, рядом с ним.

Васька еще плотнее прилип к земле.

Что-то треснуло, будто автомобильная шина. Я приподнял голову и увидел над плетнем целый столб огня. На нас с Васькой дождем посыпалась земля.

В это время сзади хлопнула дверь. Из дома выбежал Иван Васильевич. В руках он держал большую бутыль с керосином. Огня уже не было, только дым расстилался над плетнем.

— Зачем гранату подожгли? — крикнул Ванька, подбегая ко мне.

— Она сама стрельнула, бомба твоя сумасшедшая, — сказал я. — Чуть меня не убила! Нам с Васькой все глаза засыпало. Ну и сила в ней!

Иван Васильевич обрадовался:

— Засыпала?

— Конечно, засыпала. Видишь, ни черта не вижу, — сказал Васька, протирая глаза кулаками.

— А здоровый огонь был? — спросил Иван Васильевич.

— До самого неба, — отвечал Васька. — Как пшикнет, так я думал — плетень сгорит.

Иван Васильевич даже засмеялся от удовольствия.

— Видишь, а ты не верил, что у меня настоящая граната выйдет. Я, брат, слесарь!

— Вот такую бы штуку начальнику в окно запустить, — сказал Васька. — Что было бы! Весь стол бы перевернуло, офицеру рыжему усы обсмолило бы! Или вот что — под бронепоезд, под самый паровоз заложить… Эх!

— Я могу и такую сделать, что бронепоезд разорвет, — сказал Иван Васильевич. — Только чурку надо побольше найти да патронов штук двести или триста.

Иван Васильевич так разошелся, что его и остановить нельзя было.

— Постой, — сказал я. — Твоими гранатами, конечно, рыбу глушить можно. А бронепоезд ею не взорвешь. Все-таки она не настоящая граната, а деревянная.

— Я могу и железную сделать. Вон я в прошлом году какую хорошую пушку сделал из дымогарных труб. Помнишь?

— Как же, помню, — сказал я, — хорошая была пушка, только не стреляла.

— Ну, гранату легче сделать. Отрежу кусок трубы, запаяю с двух концов. Сбоку дырочку просверлю. Пороху насыплю. Вот тебе и граната.

— Все равно будет не настоящая, — сказал я. — Так же пшикнет, как и деревянная. У настоящей бомбы и ударник есть и капсюль. А в капсюле — пистон, гремучая ртуть, динамит. Из дымогарной трубы такую не сделаешь.

— Ну что ж, — сказал Иван Васильевич, — я и настоящую могу сделать. Мне бы только посмотреть на нее, как она приготовлена. Да где же ее найдешь?

— Пойдем в тупик, — предложил я. — Там много чего валяется. Может, и гранату найдем.

В старый вагонный тупик упираются четыре железнодорожные линии. С северной стороны тупик открыт для входа, с южной, восточной и западной обнесен высокой цементной оградой.

Во время гражданской войны здесь было целое кладбище негодных вагонов. Они валялись, опрокинутые набок, и глядели окнами в небо.

У южной стены тупика находились три деревянные кладовые. Стены кладовых были пробиты пулями. На всех дверях висели замки с лошадиную подкову.

Вряд ли кто, кроме нас, в эти дни заглядывал в старый тупик. Кладовщик и тот уже давно не заходил сюда. Это было видно по замкам. Они обросли мохнатым, густым слоем грязи.

Глухо было в тупике. Молчаливо стояли кладовые, только ветер забирался в них сквозь пробитые стены и раскачивал из стороны в сторону ржавое железо крыш.

Иван Васильевич шел между вагонами и, качая головой, говорил:

— Лежит вот все без толку. А ведь тут винтиков сколько, гаечек, шурупчиков!

— Э-э, ребята, смотри-ка — кожаный пояс! — крикнул Васька и полез было под вагон.

— Ну его, что у нас своих поясов нет, что ли? Ты оружие ищи, а не пояса.

Долго мы бродили по тупику и ничего не находили.

Вдруг совсем близко кто-то застучал палкой по колесам.

— Осмотрщик, верно, — сказал Васька, — колеса выстукивает.

Мы осторожно заглянули под вагон.

— Андрей! — закричал Васька.

У вагона, притаившись, стоял Андрей. Он, видимо, услышал наши голоса и тоже насторожился.

Мы кинулись к нему.

— Где же ты пропадал, Андрей? Ты разве не в Курсавке?

Я даже обозлился на него:

— Что же ты на фронт не ушел? Только хвастал, да?

— Ну и чудной ты, Гришка! Куда же я один пойду?

— А чего же к нам не приходил?

— Рассердился на тебя, вот и не приходил. Вдвоем мы бы уже давно на фронте были.

Андрей порылся в кармане и вынул четыре патрона.

— Вот здесь нашел, — сказал он.

Ванька осмотрел их и сказал деловито:

— Ну если патроны нашел, так и граната тут может быть.

— Ясно, может, — сказал Андрей. — Надо только поискать как следует. Без толку болтаться нечего, главное — смотри под вагонами.

— Я и хотел лезть, — сказал Васька и, недолго думая, нырнул под вагон.

Мы тоже полезли на животах под вагоны.

— Ай, ай! — закричал вдруг Васька, словно его кто резал.

Мы все поползли к нему на помощь. А Васька все орал и показывал пальцем под соседний вагон.

— Ай, ай! Человек!

Мы схватили Ваську за руку.

— Какой человек?

— Живой.

Из-под багажного вагона, опираясь на толстую палку, вылез человек в грязной шинели.

— Тише, — хриплым голосом сказал он. — Тише. Лезьте сюда.

Мы выбрались из-под колес и робко подошли к человеку.

— Вы только не кричите, ребята милые, — торопливо сказал он, запинаясь. — Вы чьи?

— Мы поселковые.

— Кто ваши отцы?

— А тебе на что? — крикнул Иван Васильевич.

Мне стало жалко этою обтрепанного, грязного человека. «И чего он залез сюда? Прячется, верно, от кого», — подумал я.

— Чьи же вы? — еще раз спросил человек.

— Деповские, — сказал я. — А ты кто такой?

— Я красноармеец.

Мы так и уставились на него во все глаза. Лицо у него было совсем серое от грязи. Скулы туго обтянуты кожей.

— Товарищ красноармеец, закури, — сказал Андрей и протянул ему пачку махорки.

Я вытащил из-за пазухи хлеб, прихваченный из дому. Иван Васильевич достал из кармана спички.

Красноармеец прежде всего потянулся к Андрейкиному табаку. Руки у него дрожали.

Вместе с ним закурили и мы. Желтоватый дым закружился над нами легким облачком.

— А что ты здесь делаешь? — спросил красноармейца Андрей.

— Отстал я… Ранен… — и красноармеец отвернул правую штанину. Под штаниной мы увидели наскоро сделанный из рубахи почерневший бинт, на котором густым коричневым пятном засохла кровь. — Не мог со своей частью уйти. Потому и болтаюсь здесь.

— А где ночуешь? — спросил Васька.

— На чердаке. Вон на том, что с пробитой крышей. — И красноармеец показал на среднюю кладовую, у которой снарядом была разворочена крыша.

— Ребята, смотрите только не проболтайтесь. Если узнают, что я здесь, повесят, гады.

— Ты, товарищ, не беспокойся. Мы не проболтаемся. Не такие, — сказал Андрей.

— Ну, идите отсюда, — сказал красноармеец, — а то еще заметят нас.

И, опираясь на палку, он медленно побрел к своей кладовой.

Мы долго смотрели, как он, тяжело волоча простреленную ногу, неуклюже карабкался по шаткой лестнице на чердак.

Когда он скрылся, мы побежали в поселок.

— Андрей, что же теперь нам делать? — спрашиваю я на бегу.

— Что? Молчать. Никому об этом. Помрем — не скажем.

— А есть-то ему надо? — говорю я. — Ведь моего хлеба ему надолго не хватит.

— Носить будем, — отвечает Андрей. — А потом я его к себе возьму. Братья у меня ничего, ругаться не будут.

— К себе, — протянул Васька. — Ты все себе… А может, мой отец тоже бы его пустил. У нас и комната больше…

— Там видно будет, не спорь, — сказал Андрей.

Васька замолчал.

За водопроводной будкой Андрей остановил нас и, нагнув голову, тихо сказал:

— Ребята, смотрите! Ни матери, ни отцу — ни одного слова. Слышите?

— Слышим. Ни слова.

Мы попрощались и разошлись по домам.

Я бежал по улице и думал: «Какой сегодня удачный день! У нас есть красноармеец».