Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)

Глава XIII
ДЕПОВСКИЕ ОРГАНИЗУЮТСЯ

— Где ты вчера пропадал? — спросил меня Васька, когда на другой день к вечеру мы встретились во дворе.

— Дело было, — сказал я.

— Какие же у вас дела без меня? — обиделся Васька. — Я ведь первый в отряд записался, а вы меня обходите.

— Брось, Васька, не скули. Что же мы — целым табуном всякий раз ходить будем? Этак мы весь отряд скоро провалим.

— А с кем ты ходил? С Андреем небось?

— Нет, с Гавриком.

— А что же вы с ним делали?

Я нагнулся к Ваське и сказал тихо:

— Еще троих в отряд записали: Шурку Кузнецова…

— Этот годится, — сказал Васька.

— Пашку Бочкаря…

— И этот сойдет. А еще кого?

— Ваньку Махневича.

— Лапша, — сказал Васька. — Ну куда его, к черту, в отряд? Он с винтовкой заснет где-нибудь.

— Ничего, мы его живо разбудим.

— У вас, видать, другого дела нет, как Ваньку Махневича будить. Ну, я пошел. У меня тоже дело есть, поважнее вашего.

И Васька, заложив руки за спину, быстро зашагал к воротам.

— Эй, Васька! — крикнул я.

— Чего тебе?

— Куда ты шагаешь?

— Что же — я тебе кричать на весь двор буду? Ты подойди сюда — тогда и скажу.

Видно было, что ему самому очень хотелось поскорей рассказать мне свои дела.

Я подошел.

Васька огляделся кругом и сказал шепотом:

— В тупик иду, к Порфирию…

— Зачем? — спросил я, тоже шепотом.

— Отец велел привести его к нам. Поговорить хочет…

— А ты ему все рассказал?

— Все, только про наш отряд не говорил. Чуть было не сказал, да подумал — ругать будет.

— Ну, а он что?

— Пойдем, по дороге расскажу.

До самого стрелочного поста мы шли с Васькой молча.

Как только я принимался говорить, Васька махал кулаком:

— Молчи!

И только пройдя будку, Васька стал рассказывать. Илья Федорович не сразу поверил Ваське насчет красноармейца. Думал, Васька либо во сне это видел, либо просто заливает.

А Васька не отстает:

— Скажи, что красноармейцу передать? Соберешь ты деповских или не соберешь?

Ну, Илья Федорович, чтобы отвязаться от него, говорит:

— Хорошо, соберу. Только дай мне после работы руки вымыть, видишь, в мазуте все.

Васька подождал, пока отец помоется, и опять за свое:

— Когда же красноармейца звать?

Илья Федорович видит, что Васька не зря болтает, и говорит:

— Да зови хоть сейчас. Только подальше от станции держись да порознь идите, а то и сам влопаешься и его выдашь. А сперва, говорит, сбегай за Леонтием Лаврентьевичем и за Репко, а за Ильей Ивановичем (это моего отца так зовут) я сам зайду.

— А ты уже бегал? — спросил я Ваську.

— У каждого по три раза побывал, все никак дома застать не мог. Насилу добился.

Мы подошли к тупику.

В сумерках товарные вагоны были похожи на черные дома без дверей и окон.

Мы шли по путям, спотыкаясь о каждую шпалу.

Ощупью отыскали лестницу, которая вела на чердак. Васька задрал голову, посмотрел в темнею дыру чердачной двери и сказал:

— Лезь ты, я покараулю.

Я полез по лестнице, держась за перила, уцелевшие только с одной стороны. С площадки заглянул в дверь — на чердаке никого не было видно.

Я позвал шепотом:

— Порфирий…

Никто не откликался из темноты.

— Порфирий! — сказал я громче.

— Чего кричишь? — спросил снизу Васька.

— Его здесь нету, — сказал я, перегибаясь через перила площадки.

— Да ты на чердак войди. Он прячется, наверно, — прошептал Васька.

Я протянул руку вперед и шагнул на чердак. Доски подо мной заскрипели. Я остановился. Постоял немного и шагнул еще раз. Ноги у меня запутались в чем-то колючем, шершавом, — должно быть, в соломе, — я споткнулся и упал лицом вниз. Сам не знаю, как закричал не своим голосом:

— Васька!

Никто не ответил снизу. Только кто-то быстро-быстро зашлепал по шпалам.

Я кое-как добрался до двери и скатился вниз по лестнице.

Васьки не было. Струсил, удрал!

Долго искал я его по всему тупику, бродя от платформы к платформе. Вдруг вижу — над самой дальней засветился огонек. То вспыхнет, то пропадет. То маленький, как точка, то побольше, как глазок фонаря.

Я прислушался — кто-то разговаривает. Голоса будто знакомые. Один хриплый, другой тоненький. Кто же это может быть? Васька! Его голос! А с кем это он разговаривает?

Подхожу ближе — на платформе сидит Порфирий; он свесил ноги и курит. А перед ним на шпалах стоит Васька.

— А ты чего это на чердаке крик поднял? Струсил, что ли? — спросил Васька, когда увидел меня.

— А ты чего лататы задал? От храбрости, что ли?

— Со всяким это бывает, — сказал красноармеец. -И не так еще испугаешься, когда темнота кругом этакая.

— Ну, что же? Пойдешь, Порфирий? — спросил Васька у красноармейца.

— Надо пойти.

Порфирий тяжело спрыгнул с платформы и закряхтел.

— Ну-ка, ребята, подайте мою палку, — сказал он. — На трех ногах скорее доберусь.

И он заковылял за нами по шпалам и рельсам тупика.

На площади перед вокзалом топтался у фонаря верховой. Он был в черной лохматой бурке, из-за плеча торчало дуло винтовки.

Порфирий остановил нас на углу:

— Надо нам врозь идти, а то попадете со мной к чертям в зубы.

— Да ты же дороги не знаешь, — сказал Васька.

— А я вас не упущу. Только если остановит меня патруль, вы уходите.

— Нет, — сказал Васька, — мы тебя не бросим.

— А если вас казаки сгребут заодно со мной, знаете, что за это будет?

— Не маленькие, знаем, — сказал Васька.

— Ну, ладно, сыпьте. А я за вами следом. Только не оглядывайтесь.

Мы с Васькой пошли через площадь. Шагаем и прислушиваемся, идет ли за нами Порфирий.

За спиной у нас залязгала копытами лошадь.

— У, чертова худоба! — крикнул казак и свистнул плеткой.

Неужели заметил Порфирия?

Лошадь затанцевала по булыжнику и притихла.

Нет, не заметил. Все в порядке. Красноармеец, прихрамывая, идет за нами.

У ворот нашего дома мы остановились. Порфирий не разглядел нас в темноте и прошел мимо. Я догнал его и дернул за рукав:

— Сюда!

Васька тихо открыл калитку и заглянул во двор. Во дворе не было ни души.

— Чудаки вы, ребята, — сказал красноармеец, когда калитка захлопнулась за нами. — Темноты испугались, а виселица вам нипочем — с красноармейцем по улице гуляете.

Скрипнула дверь. На крыльцо вышел Илья Федорович.

— Привел, — сказал Васька.

Илья Федорович наклонился к самому лицу Порфирия.

— Красноармеец? — спросил он. — Какого отряда?

— Балахоновского.

— А как же ты отстал?

— В ногу ранили…

— Ивана Капурина в отряде знал?

— Ивана Захарыча? — спросил Порфирий. — Ну, конечно, знал.

Илья Федорович подумал немного и сказал:

— Постой. Кто еще из наших железнодорожников у Балахонова был?… Шурку Олейникова знаешь?

— Как же не знать! Его на Крутой убили.

— Ну, заходи, — сказал Илья Федорович и пошел к двери.

Мы с Васькой хотели было шагнуть за красноармейцем, но Илья Федорович остановил нас:

— Погоди, ребята. Мы там поговорим немножко, а вы покараульте. Если кто чужой, в дверь стукните.

Мы попробовали спорить, но Илья Федорович только показал нам на крыльцо рукой:

— Тут сиди!

Потом Илья Федорович открыл дверь и пропустил красноармейца.

Мы успели заглянуть в комнату.

Там у стола сидел на табуретке мой отец и перебирал колоду карт. Напротив него сидел Репко, молодой рабочий, слесарь из железнодорожного депо. У окна стоял, поглядывая на двор, Андрей Игнатьевич Чиканов.

— Что они — в карты собрались играть, что ли? — спросил я Ваську, когда мы остались одни.

— А кто их знает, может, и в карты. Тоже умные. Послать послали, а пустить не пускают.

В это время кто-то открыл калитку. Васька пулей метнулся к двери.

— Стой, Васька, — сказал я. — Не стучи. Это Леонтий Лаврентьевич.

Васька перевел дух.

— Фу ты черт, а я думал — офицер какой или казак.

По двору грузно шагал дорожный мастер.

— Здравствуйте, Леонтий Лаврентьевич, — выскочил к нему навстречу Васька. — Мы уже привели красноармейца. У нас сидит.

— А вы что тут в темноте болтаетесь? — спросил Леонтий Лаврентьевич.

— Сторожим, — сказал Васька. — Как бы какой офицер не забрел.

— Ну-ну, смотри в оба.

Леонтий Лаврентьевич похлопал Ваську по спине и пошел в комнату. В комнате громко заговорили, — видно, обрадовались гостю. Потом все опять стало тихо.

Мы с Васькой сидели на крыльце и разглядывали небо: слева — темные тучки, справа — звезды. Было очень скучно. Васька сопел и ерзал на ступеньке.

— Знаешь, Васька, — сказал я, — ты немного покарауль, а я слушать буду. Нечего вдвоем тут сидеть.

— Нет, ты лучше посиди, а я послушаю, — сказал Васька.

— Нет, это неправильно, — сказал я. — Квартира ваша, ты и должен ее караулить…

Ваське нечего было ответить. Он остался на крыльце, а я присел на корточках перед дверью и прилип к замочной скважине.

Говорил Леонтий Лаврентьевич:

— Тебя никто вешать не собирается, Андрей Игнатьевич. Ты дорогу большевикам не чинил. А меня вот каждый день к коменданту тянут: как да чего, да кто с красными ушел? И в депо тоже покоя нет. Над каждым рабочим казак с плеткой стоит. Разве это жизнь? Ну, доведись им отступать, я им всю дорогу перековыряю.

— Перековыряешь! — жалобно говорил Чиканов. — Они тебя живьем из рук не выпустят. Ты и не пикнешь. Видал вон, говорят, в станице качели какие поставлены?…

— Не пугай, — оборвал его Илья Федорович. — Не все такие пугливые, как ты. Вот смотри, перед тобой человек сидит. Большевик, от красноармейской части отстал. Его за каждым углом смерть поджидает. А он ничего — в гости даже ходит, чай пьет.

Все засмеялись.

— Вот что, товарищи, — сказал Порфирий. — Чаю бы неплохо попить, а только время терять нечего. Надо за работу браться. Всех дорожных на ноги поднять — и деповских и путейских. Станицу расшевелить. Чуть подберутся красные ближе, вы и отрежете путь белым. А пока организоваться надо. Верно, товарищ дорожный мастер? Наталью Никифоровну не встречал?

— Нет, не встречал, а разве она здесь?

— Здесь, нужно встретить.

— Постараюсь.

Тут подошел ко мне Васька и потянул меня за рукав.

— Чего тебе?

— Довольно слушать, иди карауль.

— Не мешай.

Васька разозлился и стал силой отталкивать меня от двери. Я так саданул его, что он отлетел в угол сеней и наскочил на ведра. Пустое ведро затарахтело и покатилось по ступенькам вниз.

— Кто там? — крикнул Илья Федорович, открывая дверь.

— Это мы, — сказал я.

— Вы чего тут дом вверх дном переворачиваете, как маленькие? А еще караулить взялись! Кто же тут в коридоре караулит? Пошли на двор! Если еще раз с места сойдете, я вам головы пооткручу.

Мы с Васькой выскочили на крыльцо.

— Вот видишь, сам не послушал и мне не дал, — сказал я, опять усаживаясь на ступеньки. — А теперь у нас в отряде и знать не будут, что делают деповские.

Васька только тяжело вздохнул.

Скоро гости стали расходиться.

Первым ушел Чиканов, последним — Порфирий.

Илья Федорович хотел идти провожать Профирия, но тот остановил его у ворот:

— Я сам дойду. Дорога теперь знакомая.