Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)

Глава XXIII
СТРЕЛЯНЫЙ ЖАВОРОНОК

Дня три после тюрьмы просидели мы дома. Матери и за порог нас не пускали, плакали. Зато кормили нас вовсю. Лепешки всякие пекли нам, чуреки из кукурузы, молоком нас поили. Да я этих дней и не помню: проспал я их. Только после узнал, что Андрей ко мне два раза заходил, но моя мать его и в коридор не пустила.

А потом отъелся я, отоспался и сам пошел к Андрею за новостями.

Весна уже на полном ходу. Пыль туманом стоит, деревья над заборами шелестят крупными, жирными листьями.

Ребятишки по всей нашей улице носятся, подбирают сбитые альчики, ищут в пыли свинцовый биток. Я и сам в прошлом году такими же делами занимался, — у нас лет до семнадцати парни в альчики играют, — ну, а нынче мне не до того.

Шел я к Андрею и думал: не свернуть ли сперва в плавники, на Кубань, окунуться разок или лучше уж потом с ребятами всем хороводом отправиться?

Да нет, раньше сбегаю к Андрею.

Расспросить его надо, как тут без нас ребята жили, где Порфирий, что про Красную Армию слышно. Да и мне самому есть что рассказать: про тюрьму, про атамана, про конюшню. Не всякий ведь из-под расстрела жив выходит.

Толкаю калитку, а она закрыта. С чего это Андрейка днем запираться стал? Может, и его куда увели? Или, чего доброго, он на фронт махнул и бросил нас?

Стукнул я кулаком раза три, поворочал железное кольцо. Наконец слышу — дверь хлопнула, шаги.

— Кто там? — спрашивает Андрей.

— Свои, — говорю. — Чего запираешься?

— Гришка! — кричит Андрей и выбивает изо всех сил железный засов.

Калитка распахнулась настежь. Выскочил ко мне Андрей, втащил меня во двор, хлопает меня по плечу, по спине, руку мне трясет.

А потом вдруг оглянулся на калитку и давай скорей засов задвигать.

— Да что ты все запираешься? — спрашиваю.

— Потише, — говорит Андрей, — у меня там Порфирий…

— У тебя? Что же он делает?

— Живет у меня. Третий день уже.

— А почему с тупика ушел?

— Там народу много стало болтаться. С разбитых вагонов тормоза снимают, рессоры снимают, муфты. Чинить вагоны будут. Видать, в далекую собираются…

— Что, отступают уже?

— Да нет, еще не отступают, а как будто приготовляются. Красные ведь уже к Ростову подходят. Деповские все настороже, чуть что — и готово… Одни мы зеваем. С тех пор как вас засадили с Васькой, Порфирий как на вожжах нас держит, никуда не пускает.

— Что же, вы так ничего и не сделали без нас?

— Кое-что сделали. С Иван Васильевичем да с Гавриком винтовки обрезали. И Сенька помогал, и Мишка Архоник.

— А зачем обрезали?

— Да как зачем? С длинной винтовкой никуда показаться нельзя. А обрез под полой носить можно. Я тебе потом свой покажу.

Мы поднялись на крылечко и постучали в дверь. Открыл нам сам Порфирий. Он был теперь в синей ситцевой рубахе, побритый, молодой, прямо не старше Андрея. Он вышел в коридор, шлепая по дощатому полу босыми ногами.

Мы с ним обнялись и поцеловались.

— Ну, как, — спрашивает, — теперь ты уже стреляный жаворонок? Мне Илья Федорович все рассказал. Прямо герои-парни, вы с Васькой.

Мне и рассказывать Порфирию ничего не осталось. Все уж он знал и про старого Полежая, и про атамана, и даже про соломенных коней.

Мы посидели часок на сундуке в Андрейкиной комнате. Про фронт поговорили. Красная Армия уже близко, на Ростов нажимает, у Белой Глины прорыв готовит. Об этом деповские рассказывают да путейские передают — от будки до будки. А третьего дня Гаврик на станции болтался и видел, как из поезда вылезли четыре обтрепанных офицера. Они вынесли из вагона знамя, завернутое в черную клеенку.

«Вот, — сказали они офицерам-станичникам, — все что от нашей части осталось. Черт его знает, — говорят, — как оно получилось. Еле знамя из огня вынесли.»

— Значит, бьют их? — спрашиваю я Порфирия. — Значит, скоро у нас красные будут?

— Будут-то будут, а кто их знает, скоро ли? От Ростова до нас еще триста шестьдесят верст и каждую версту красным с бою брать придется. А нам здесь дело подвигать надо. Когда подойдет момент, мы дорогу поковыряем, поезда остановим, в затылок ударим. Как в мышеловку, беляков поймаем, не дадим уйти.

Я соскочил с сундука и закричал:

— Вот теперь и наш отряд начнет орудовать! Знаешь, Андрей, давай на стрелках накладки поснимаем, крушений понаделаем.

Андрей посмотрел на Порфирия.

— Брось это, — сказал Порфирий строго. — Ты хоть и герой, а раньше времени не суйся. Без меня ни шагу. Вы |и так уж много тут делов наделали, еле выпутались, а если и теперь без спросу выскочите — все загубите.

Я опять сел на сундук и замолчал. Порфирий посмотрел на меня искоса, улыбнулся хитро и сказал:

— Не расстраивайся, Гриша, на все время бывает. Брал же я вас с собой на семнадцатую да на Киян, еще куда-нибудь возьму.

Когда я уже собрался домой, Андрей тронул меня в коридоре за плечо и шепнул:

— Пойдем, штуку покажу.

Мы вышли с ним из дверей и направились налево к плетеному сарайчику.

На двери висел замок. Андрей отомкнул его без ключа и ввел меня в темный сарай.

В углу Андрей встал на какой-то ящик, засунул руку под стреху и вытащил из-под крыши короткую винтовку с обрезанным стволом и спиленным прикладом. Вся винтовка была не длиннее ножки от стула.

— Видишь, какая ловкая, — сказал Андрей и засунул обрез под штаны. Потом вытащил из-под штанов и сунул под рубаху — под самое плечо. Если бы не при мне он прятал, я бы никогда не догадался, что там у него винтовка.

— Вот бы и мне такой? — сказал я.

— Давно приготовлено, — ответил Андрей. — У Гаврика под черепицей. Там и для тебя и для Васьки есть. Мы в первую же ночь после вашего ареста из Васькиного сарая все винтовки унесли и по разным местам рассовали. Работы было? Теперь если одну найдут, так, по крайней мере, другие останутся.

— Дай-ка поглядеть, — попросил я. Я повертел обрез в руках. Посмотрел в дуло. — Обрез ничего. Только мушка маловата — как горошина.

— А мороки-то сколько с этой горошиной было! — сказал Андрей. — Сперва пилили, потом обтачивали, потом паяли, а она все набок сползает. Два дня мучились, пока ко всем обрезам мушки припаяли. Теперь зато пристрелку можно устроить.

— Пристрелку? Вот это здорово! Только где же это мы пристреляем их?

— В балках. Оттуда ничего слышно не будет. А пойдем мы туда по двое, по трое, будто так, на прогулку вышли. Время теперь весеннее, никто ничего и не подумает на нас. А винтовочки у нас такие, что и в голенище носить можно.

Андрей перевернул свой обрез стволом вниз и сунул в сапог. Голенище так и оттопырилось с одной стороны.

— Нет, уж лучше под штанами носить, — сказал я, — а то ноги получаются разные.

— Ладно, — сказал Андрей и опять запрятал свой обрез под крышу.