Юнкер

Глава 11

— Еще один день… — тоскливо проговорил я. — Еще одна норма картошки.

— Улыбайтесь, Горчаков, завтра будет хуже.

Богдан ловко швырнул в гигантскую — чуть ли не мне по пояс высотой — кастрюлю аккуратный кружочек. Ровный, белый — без единого глазка. На мгновение я даже позавидовал: у меня получались, конечно, тоже вполне пригодные в пищу — но больше похожие на кубики или пирамидки: я срезал слишком много кожуры.

А вот Богдан чистил картошку идеально — видимо, сказывалась богатая практика в кадетские годы. Обращаться с коротким кухонным ножом он умел не хуже, чем со шваброй.

Последствия драки нас все-таки миновали… почти. Его сиятельство князь Куракин и вовсе вышел сухим из воды — видимо, прикрыл кто-то из начальственных покровителей. А вот все остальные — от первого до третьего курса включительно — угодили под самый настоящий дождь из нарядов. Ни ротный, ни уж тем более оберы даже не упоминали про потасовку на лестнице… но все ее участники таинственным образом раз за разом лишались выходных и попадали на хозяйственные работы. Иногда по одному, иногда всей кучей сразу.

А иногда втроем — как мы сейчас.

— Знать бы, какая из них попадет в суп Куракину, — мечтательно проговорил Богдан, выуживая из мешка очередную картофелину.

— И что бы ты сделал? — Я бросил свою в кастрюлю и тоже потянулся за следующей. — Вырезал бы на ней матерное слово?

— Да хотя бы. Или одесское проклятие. Страшная сила!

Богдан вдруг затрясся, закатил глаза — и принялся что-то бормотать вполголоса. Похоже, то самое смертельное заклинание, в котором примерно поровну перемежались английские слова, немецкие, русский мат и что-то совершенно непереводимое. Тощие загорелые пальцы будто жили своей жизнью: нож плясал в них, покрывая ни в чем не повинный корнеплод неведомой рунной вязью.

Выглядело жутковато — я даже на мгновение поверил.

— Прекрати! — буркнул Артем.

— Умо-о-олкни, Краснокожий… — не своим голосом провыл Богдан, продолжая терзать картофелину. — Не мешай твориться темному ритуалу. Одесский колдун сослужит князю Горчакову верную службу. Враги его сиятельства падут, их дома будут сожжены, а пепел — развеян по ветру…

Кличка «Краснокожий» — а также Индеец, Вождь апачей, Чингачкук и тому подобное — приклеилась к Артему намертво, сменив обидное прозвище «Красный». Не то, чтобы у юнкера, выбравшего жить по уставу, сильно прибавилось друзей, но после драки его уж точно зауважали. Я бы сказал, что однокашники даже начали с ним общаться — но увы: похоже, ни в чем подобном парень попросту не нуждался.

Артем даже пробовал не отзываться на новую кличку — но через неделю сдался. Видимо, смирился, что его настоящее имя было раз и навсегда предано забвению. Впрочем, и это мало на что повлияло: он все так же говорил редко, мало, исключительно по делу и порой даже не отвечал, когда к нему обращались.

Поэтому я даже удивился, когда он произнес целых две подряд — причем без особой необходимости.

— Так ты князь? — Артем вдруг пристально посмотрел мне прямо в глаза. — Настоящий титулованный князь?

— А бывают ненастоящие? — усмехнулся я.

— И как же ты здесь оказался?

Артем как-то особенно выделил голосом «здесь». Будто дал понять — в гробу он видел и это самое третьесортное пехотное училище, и всех ого обитателей. От первокурсника до начальника с генеральским чином. Для простолюдина гонор у паренька был какой-то запредельный.

И какая ему вообще разница, что у меня за титул — и как я сюда попал?

— Как оказался — так оказался. — Я не стал отвечать. — Ты лучше сам скажи, откуда будешь. Из кадетов или…

— Не из кадетов.

Артем сказал, как отрезал — и тут же снова принялся ковырять острием ножа картофелину. Будто давая понять, что разговор окончен, не начавшись. Он склонил голову, и вместо лица перед моими глазами появилась макушка с жиденькими волосами. Светлыми… но почему-то темными у корней, будто Артем недавно зачем-то перекрасил шевелюру — и она только теперь чуть отросла.

Вот уж не думал, что среди юнкеров вдруг возьмется такой модник. Или его просто окунули головой в пергидроль — за дерзкое поведение? Впрочем, такая ерунда волновала меня мало. Я бы вообще оставил парня в покое… если бы меня не терзала одна смутная мысль.

Точнее, целый ворох мыслей. То, о чем говорил Багратион в своем кабинете на Фонтанке, слова Ивана, угроза Куракина — «все под нами будете» — драка, в которую зачем-то влезли даже несколько «благородных подпоручиков» с третьего курса… Все это понемногу складывалось в голове в одну целую картину. На которой, впрочем, оставалось еще слишком много белых пятен, чтобы я начал понимать хоть что-то.

— Слушай, Чингачкук… — осторожно начал я. — А чего от тебя те хмыри хотели? Ну, в первый день?

— А тебе какое дело? — Артем не удостоил меня даже взглядом. — Хотели и хотели… Перехотели.

— Ну, ты же спросил, как я здесь оказался. — Я пожал плечами. — Вот и я интересуюсь. Не просто же так цукнуть решили?

— А если и просто так? — проворчал Артем. — Я с этими ряжеными никаких дел не имел и не собираюсь.

Если не подразумевать под «делом» пару увесистых ударов прикладом «трехлинейки» по ребрам. Дрался Артем не слишком толково — но с заметным удовольствием.

— Зато они с тобой, похоже, собираются, — вздохнул я. — И с остальными. Видел, как наших прижали? Не дернешься.

— Свои порядки наводят. — Богдан сердито ткнул картофелину ножом, вырезая «глазок». — У нас в кадетском тоже такие были. Но им старшие быстро рога обломали.

— А этим так сразу не обломаешь. — Я снова вспомнил мрачную, как туча, физиономию Ивана. — А как нынешние «подпоручики» в полк выпустятся — вообще жизни не дадут.

— И что предлагаешь? — поинтересовался Богдан. — Бунт? Переворот с захватом оружейной и заключением врагов под замок в казематы?

— Да даже и так, если придется! — Я понемногу начинал заводиться. — Вот что тебе скажу: не знаю, как оберы со старшими, а я это терпеть не собираюсь. А ты — со мной?

— Не надо меня уговаривать, — ответил Богдан — и тут же с хитрющей улыбкой прибавил: — Я и так соглашусь.

Уже неплохо.

— А ты чего скажешь, Чингачкук?

— Скажу — вам заняться нечем, — проворчал Артем. — Пусть с ними ротный разбирается.

— Одно слово — Краснокожий. — Богдан махнул рукой и развернулся ко мне. — Только давай в ближайший месяц без мордобоя, ладно? А то нас всех тут до Нового года намертво замуруют. И тогда — прощай, клуб «Кристалл».

— «Кристалл»? — Я навострил уши. — А это тут при чем?

— У-у-у… Ты разве не слышал? — Богдан отложил нож. — Графиня Гижицкая устраивает мероприятие для юнкеров Владимирского. Музыка, напитки… все дела.

Однако… Похоже, все дороги ведут в «Кристалл» — так или иначе. А я как раз раздумывал, как бы вырваться из бесконечных трудовых повинностей, чтобы все-таки выполнить дедову волю и отправиться на поиски незаконнорожденной дочери Колычева. И судьба тут же подкинула шанс.

— Неплохо бы, да, — отозвался я.

— Может, даже сама графиня покажется… — Богдан мечтательно задрал глаза. — Видел тут ее фотографию в журнале. Знал бы вы, господа юнкера, какая у нее… тазобедренная композиция.

Артем недовольно фыркнул, а я… я просто промолчал — но тут же почувствовал, как где-то внизу живота тоскливо заныло. Журнал как-то проскочил мимо меня, но тазобедренную композицию ее сиятельства графини я представлял весьма неплохо, хоть и видел Гижицкую живьем всего пару раз.

А во снах она меня больше не беспокоила — с нашей последней встречи. И я так до конца не понял, радует меня это, или все-таки печалит. При всех своих сомнительных выкрутасах, Гижицкая умела… залезть в голову и без всякого Дара — и остаться там если не навсегда, то надолго — уж точно.

Роковая женщина… мать ее за ногу.

— Значит — без мордобоев. — Я уселся поудобнее и снова взялся за картошку. — Навестим графиню… А ты как, Чингачкук — пойдешь?

Артем не ответил. Видимо, посчитал какую-то там знатную красотку ниже своего достоинства. А заодно и нас с Богданом.

Ну да, ну да. В самом-то деле — кто мы такие?

Винтовка кольнула, как полагается — мощно, уверенно, чуть подныривая вниз — и тут же вверх, обходя возможную защиту. В штыковом бою приемов не так уж много — зато все до одного убойные. В отличие от ножа, сабли или того же кортика, четырехгранный игольчатый штык плохо годился для хоть какого-то фехтования, но вполне компенсировал простоту и отсутствие режущей кромки длиной, превращая «трехлинейку» в самое настоящее копье.

Но и с ним мне не повезло. Снова. Винтовка вдруг ушла в сторону, вывернулась — так, что хрустнули запястья — и рванулась из пальцев. Приклад, уже нацеленный мне в челюсть, в самый последний момент сменился крепким плечом.

Но и оно врезало так, что мало не показалось.

— Живой? — поинтересовался Иван, склоняясь надо мной.

— Да вроде. — Я кое-как отлип от дощатого пола. — Кости целы.

— Смотри у меня. А то скажут — покалечил князя.

Иван не сразу узнал, что взял в «племянники» самого настоящего сиятельного князя. Сам я афишировать не собирался, а из остальных во всем Владимирском доподлинно о моем происхождении было известно только высшему начальству, ротному, паре обер-офицеров и, собственно, Богдану. Он и проболтался как-то раз во время вечернего чая.

Конечно, Иван и не думал от меня отказываться… но все-таки между нами появился некоторый холодок. Да и как иначе: слишком уж велика пропасть между титулованным дворянином, вторым наследником рода — и уже немолодым унтером, для которого пределом мечтаний были штабс-капитанские погоны и перевод в гвардейский полк. В каком-то смысле мне даже пришлось доказывать, что я все тот же сугубец Сашка, которого дозволяется гонять, как положен — без особых последствий. Иван и раньше никогда не позволял себе лишнего, а теперь и вовсе принялся… нет, не сторониться меня — но все-таки осторожничать.

А еще — иногда будто сам себе напоминал, что стал «дядькой» не самого просто юнкера в роте первого курса.

— Князь не сломается. — Я поднялся на ноги и бесцеремонно отобрал у Ивана собственную винтовку. — И желает реванша.

Занимались мы чуть ли не каждый день — с тех самых пор, как мы с однокашниками отлупили Куракина и его прихлебателей. Иван некоторое время пространно рассуждал о моральном облике юнкера, недопустимом поведении и о том, как я своими поступками бросаю тень на «дядькины седины». Но в конце с хитрющей улыбкой заявил, что если уж я собираюсь заниматься рукоприкладством — то непременно должен делать это с присущей пехотному офицеру сноровкой.

Наверное, он просто хотел занять «племянника» чем-то вместо бестолкового цука, который с приближением присяги принимал поистине вселенские масштабы. А заодно и защитить меня от Куракина.

Или Куракина — от меня.

— Реванш так реванш, — усмехнулся Иван, отступая на шаг. — Нападай.

Я чуть отошел, будто собираясь взять разбег — и снова напал на безоружного «дядьку», начиная простой атакующий прием: в живот, заводя чуть снизу. Как и учил сам Иван — сильно, но осторожно, прицельно, чтобы не сломать тонкую иглу штыка об ребра или не попасть в некстати подставленную руку.

Но в последний момент дернулся назад. И вместо того, чтобы снова нарваться на выверенную защиту и остаться без винтовки, просто убрал ее в сторону. Потом сам сместился чуть влево и залепил Ивану ботинком сбоку под переднюю ногу. Такого он явно не ожидал — и тут же взмахнул руками, теряя равновесия. Свалить здоровяка одним ударом сил все-таки не хватило — но вторым я уверенно отправил его на пол.

Доски хрустнули так, что услышали все три курса — и это при том, что в такой час мы с Иваном в зале для спортивных занятий остались только вдвоем.

— Дядька повержен, — констатировал я. — Племянник торжествует.

— Да ну тебя… — Иван смахнул в сторону нацеленный ему в горло тупой тренировочный штык. — Паскудство какое… Кто тебя такому научил?

— Да так… — уклончиво ответил я. — Еще — или мыться пойдем?

— Мыться. — Иван с кряхтением уселся. — Всю спину старому отбил.

— Ну… зато при деле. — Я пожал плечами. — Может, все-таки расскажешь, от чего меня прячешь? Уже третью неделю, между прочим.

Иван промолчал — но по его взгляду я сразу понял, что попал в цель: «дядька» действительно узурпировал мое свободное время. Все, до последней минуты — и неизменно оказывался подле моей персоны всякий раз, как только я покидал класс или место, где отбывал наряд.

Совпадение? Не думаю.

— Служба такая, — сердито огрызнулся Иван. — У тебя — своя, а у меня — вот такая. Воспитывать тебя, сугу…

— Дядька Ваня, ты меня за дурака-то не держи. — Я протянул ему руку, помогая подняться. — Как курица с яйцом носишься. Или тебе мой дедушка втихаря приплачивает, чтобы ты мне заместо охраны был?

Такая мысль у меня и правда проскакивала — но не задержалась надолго: если уж дед брался за какой-то вопрос, то всегда решал основательно. И наверняка предпочел кого-то понадежнее, чем не наделенного Даром унтера из полка.

— Обижаешь. — Иван отряхнулся. — Просто приглядываю за тобой, сугубым, чтобы не влез, куда не надо.

— А ты откуда знаешь, куда мне надо — а куда нет? — буркнул я. — Да и какая разница? Тебе все равно по весне в полк подпоручиком возвращаться, а я тут останусь. И Куракин тоже.

— Ну и что? — Иван поморщился — будто от зубной боли. — Разберешься как-нибудь.

— Я-то разберусь, — отозвался я. — Только как — пока непонятно. И пока ты не расскажешь — понятнее не станет.

Иван явно знал куда больше, чем говорил, и я собирался понемногу выдавить из него все до капли. И не только оттого, что это наверняка заинтересовало бы Багратиона — а потому, что я и сам собирался навести порядок на всех трех курсах… если уж с этим не справились ни старшие, ни даже начальство.

— А тебе оно надо — понимать? — Голос Ивана вдруг зазвучал почти злобно. — Тебя все равно не тронут, побоятся. Оттарабанишь свои три курса — и в Академию пойдешь. Или в гвардейский полк подпоручиком… Или вообще в запас уволишься! Кто вас, князей, разберет?‥

— Ты чего кипятишься? — поинтересовался я. — Раз спрашиваю — значит, надо. Все равно ж узнаю… только как бы поздно не оказалось.

— И то верно. — Иван огляделся по сторонам и почему-то заговорил тише, хоть в зале больше никого и не было. — Понимаешь, они же и ко мне подходили, и к Гришке Подольскому… и к другим.

— Кто — они? — уточнил я. — И чего хотели?

— Да хоть Куракин этот твой. — Иван махнул рукой. — Хотя и до него бывали. Но простые, не княжеского рода. Раньше-то то мы их быстро к ногтю прижимали — пикнуть не успевали. А хотели… да черт их разберет, чего хотели.

— Что, даже не спросил? — усмехнулся я.

— Да больно надо. — Иван сдвинул брови. — Падаль всякую слушать. Я всякую тварь нутром чую. Они уже тогда молодых гоняли. И не по традициям, а совсем берега потеряли. А когда в полки повыходили — вообще беда… Всякого я наслушался.

— Это какого?

— Да так. — Иван еще больше понизил голос. — Говорят, с командиром полка в Киеве они крепко закусились. Так оно и вышло — насмерть. Убили его в том году на учениях. Случайно.

— Случайно?!

— А это ты уж сам думай, — вздохнул Иван. — Мое дело тут маленькое. В полк бы только вернулся… И хорошо бы там все по-старому было.

— А если нет? — Я неторопливо зашагал к двери. — Если не по-старому?

— Не знаю! — взорвался Иван. — Чего ты ко мне вообще пристал? Как банный лист прям.

— Соображаю. — Я на мгновение задумался. — Тебе ведь не обязательно возвращаться в полк. Ты можешь служить… моей семье.

Я едва не сказал «мне» — но такое уж точно было бы несколько… некорректно. Хотя сама идея казалась неплохой — наверняка Иван и Андрей Георгиевич бы поладили.

— Охранять родовое гнездо, заводы и пароходы? — Иван криво ухмыльнулся. — В будке штаны протирать и деревенских гонять, чтобы не воровали? Спасибо, конечно, ваше сиятельство, но не про мою честь. Настоящая армейская служба нужна — мне без нее никак.

— Ну… Заставлять не буду. Но ты все-таки подумай при случае, — вздохнул я. — Что-то мне кажется — служба выйдет похлеще армейской.