Юнкер

Глава 21

— Господа офицеры и благородные подпоручики… попрошу минутку вашего внимания.

Подольский — дядька Богдана — говорил чуть менее разборчиво, чем обычно. И выбирался из-за стола не так уж ловко. По моим расчетам он должен был свалиться где часа полтора назад — но так и не свалился. Для человека, который влил в себя астрономическое количество спиртного, господин благородный подпоручик держался на удивление бодро. Видимо, сказывался богатейший опыт подобных мероприятий.

А вот некоторые его товарищи за соседними столиками уже давно клевали носами, а один и вовсе плюхнулся на диван в углу и захрапел так, что слышно было даже сквозь музыку.

— Сегодня наступил особенный день, — продолжил Подольский. — День, который ознаменовал окончание бытия бестолковых сугубцев, лишь по недоразумению считавшихся военными на службе ее императорского величества.

Это мы. Рота первокурсников. Сто юнкеров… точнее, уже восемьдесят четыре. Одиннадцать человек вылетели за неуспеваемость, и еще пятеро сбежали сами, не выдержав муштры и цука, который к присяге стал совсем уж лютым. Настолько, что даже Иван пару раз озадачил меня чем-то несложным, но совершенно бессмысленным — видимо, чтобы совсем уж не нарушать местных традиций.

— Но также сегодняшний день ознаменовал рождение целой роты отчетливых юнкеров. — Подольский чуть качнулся — но тут же снова поймал равновесие. — Достойных будущих офицеров…

— И одного краснокожего индейца, — встрял Богдан.

— Имейте совесть, молодой! — Подольский строго погрозил пальцем. — Не перебивайте, когда говорит благородный подпоручик.

Иван едва слышно усмехнулся в прокуренные усы, но ничего не сказал. В отличие от остальных, мой дядька пил водку, а не шампанское или вино. Видимо, привык еще со времен полка. Или не хотел размениваться на легкие напитки. А может, просто экономил — в отличие от меня, ему все-таки приходилось жить на крохотное казенное жалование.

Иван принял уже прилично — но был ни в одном глазу. Он то ли считал себя обязанным приглядывать на всей компанией, то ли просто слишком хорошо знал о последствиях… подобных гулянок. Еще до выхода он ворчал, что скорее остался бы остался в дортуаре поспать, чем вот это все. Но традиции следовало блюсти, и увольнительная после присяги подразумевала знатную попойку, в которой участвовали все три курса.

Кроме Чингачгука. «Красный» юнкер благополучно лишился права на отлучку в город. Строго в соответствии с уставом, который он сам выбрал в первый же свой день в училище. Впрочем, особого расстройства это у него не вызвало. Чингачгук помахал нам на прощание и устроился в курилке с книгой.

А все остальные вырвались на свободу и уже часа через две рассосались по кабакам в округе. Кто-то добрался даже до центра города. Подольский еще с прошлого года заприметил заведение, в котором мы и уселись отмечать величайший — разумеется, после выпуска из училища — юнкерский праздник. Не «Кристалл», конечно, но тоже неплохо расположенное, уютное и не слишком дорогое — а что еще нужно будущему пехотному офицеру?

— Сегодняшний день ознаменовал рождение роты отчетливых юнкеров и одного краснокожего индейца, именуемого Чингачгуком, да хранят его предки духов… то есть, духи предков, — поправился Подольский. — И я безмерно рад, что теперь могу называть вас не сугубцами, а товарищами. Так выпьем же за наш союз… Ура!

— Ура! — отозвался Богдан, едва не расплескав шампанское из бокала. — До дна!

— Ура!

Я залпом осушил очередной стакан «кока-колы» — пятый или шестой по счету. Однокашники то и дело пытались втихаря подлить мне чего покрепче, но я держался. И не только потому, что семнадцать мне исполнится только в январе — не стоило забывать и о машине. Честно украденная из мастерской Настасьина красавица ждала у входа на улице, и я не собирался садиться за руль под градусом.

В конце концов, кто-то же должен довезти всю эту ораву до училища… Хотя бы к утру.

Впрочем, напиваться и не хотелось. То ли то ли от общего благостного настроя, то ли от ядреного выхлопа господ юнкеров — я и так ощущал себя если не пьяным, то уж точно изрядно навеселе.

Интриги заговорщиков, угрожавшие моей семье и даже самой Империи, никуда не делись. Точно так же, как и другие проблемы — вроде тайны собственной личности, странных снов о выжженных небесным огнем городах, непонятного — и поэтому опасного — внимания древних Одаренных… истинного происхождения, в конце конце концов.

Но сегодня, здесь и сейчас, всему этому не осталось места. И я впервые за несколько месяцев почувствовал себя обычным. Простым юнкером — таким же, как все остальные. Сугубцем, только-только принявшим военную присягу, для которого нет ничего страшнее гнева ротного или пары-тройки нарядов вне очереди. Дед так больше со мной и не связывался, Багратион пропал с горизонта и даже Куракин со своей свитой в последние две недели притихли, видимо, решив отдать все силы беспощадному цуку перед присягой. Во всяком случае, шума и неприятностей от них стало заметно…

— Во блин… Пожаловали, козлы. — Богдан протяжно вздохнул. — Сейчас начнется…

Даже не оборачиваясь, я понял, кто именно пожаловал. Как говорится, вспомнишь… вот и оно самое.

Всеобщее юнкерское веселье не обошло и Куракина. Его сиятельство был пьян — не то, чтобы сильно, но походка и взгляд выдавали человека, для которого это заведение за сегодняшний вечер явно стало уже не первым.

И, пожалуй, даже не вторым.

И какой черт притащил его именно сюда? Неужели из всех мест в центре города, где можно продолжить банкет, нельзя было выбрать другое?

— Горчаков! Доброй ночи, любезнейший, доброй ночи…

Куракин сразу же заметил меня. А может, где-то успел то ли заметить, то ли услышать, что мы всей компанией направляемся сюда. И тут же двинулся следом — не иначе, чтобы в очередной раз напрашиваться на неприятности. В каком-то смысле история повторялась: он привел свою компанию, а я был со своей. Не столь многочисленной — зато преданной и отважной.

Только на этот раз стены училища и воля ротных командиров, беспощадно каравшая нарушителей внутреннего устава, оказались далеко.

— Сиди тихо, — процедил сквозь зубы Иван. — Не нарываемся, господа офицеры…

— Милостивый государь не изволит поздороваться?

Куракин навис над нами, опираясь обеими руками на спинку моего стула. Первой мыслью было без лишних разговоров пробить ему в челюсть, но я сдержался: все-таки за драку в увольнительной наверняка достанется всем. И если меня хоть как-то прикроет фамилия и происхождение, Иван, Богдан и остальные могут и вовсе вылететь из училища.

— Доброй ночи, князь, — сухо проговорил я.

— Ну, спасибо, хоть признал. — Куракин легонько хлопнул меня по спине. — Это твое ведро с болтами на улице?

Показушная любезность облетела с его сиятельства, как пожухлая листва с дерева.

— Сам ты ведро с болтами. — Богдан развернулся на месте. — Отличная тачка!

— Ну да, слышал, конечно же. Отечественный двигатель, сделано в Петербурге, — усмехнулся Куракин. — Еще и девка-конструктор. Ты бы хоть врал поубедительнее, Горчаков.

— Осторожнее, князь. А то могу рассердиться.

Я поднялся со стула. Неторопливо, вальяжно — чтобы никому не взбрело в голову, что я собираюсь броситься в драку. Но Куракинская шайка тут же подобралась. Несколько человек отступили на пару шагов, а остальные подняли руки, готовясь в случае чего прикрыться Щитами.

Похоже, я уже успел заработать авторитет опаснейшего мордобойца. Да и мои магические способности вряд ли оставались секретом хоть для кого-то в училище.

Но Куракина не испугало ни то, ни другое.

— Ну рассердишься, — отозвался он. — И что? Потребуешь сатисфакции?

— Нет. — Я пожал плечами. — Просто выкину отсюда. Сначала тебя, а потом всех твоих хмырей.

— У-у-у-у… — протянул за моей спиной Богдан. — Сурово, княже.

Я понемногу тоже начинал заводиться. Голос рассудка убеждал, что Куракин не стоит и трети неприятностей, которые я непременно доставлю всем своим товарищам. Но теперь к нему примешивалось настойчивое желание поставить зарвавшегося князька на место.

Раз уж пока не могу добраться до его легендарного родственника.

— Твое корыто хоть едет? — Куракин склонил голову набок. — Или вокруг него народ пасется только потому, что ты девку красивую тогда привел?

Я тут же вспомнил вечеринку в «Кристалле». Определенно, тогда Настасьиному творению уделили достаточно внимания. Но куда больше досталось самой деве-конструктору. Столичный молодняк оценил занятную новинку — но скорее как что-то экзотическое и занятное, чем серьезного конкурента американским железным монстрам или хотя бы «Волгам» с «АМО». Видимо, с продвижением идеи в массы я все-таки промахнулся.

Идея созрела мгновенно.

— Едет. — Я посмотрел Куракину в глаза. — Еще как едет. А ты что же? Пешком пришел?

— Не пешком.

Его сиятельство хищно оскалился. Видимо, он уже смекнул, к чему я клоню — и не имел никаких возражений.

— Ну так чего языком трепать? — Я сложил руки на груди. — Давай до Дворцовой и обратно. Сам узнаешь, что у меня за корыто.

— Принято! — ухмыльнулся Куракин. — Ящик шампанского на то, что я вернусь раньше.

— Два ящика. — Я огляделся по сторонам. — Его сиятельство сегодня угощает.

— Гонка! — радостно завопил Богдан, вскакивая со стула. — Пять рублей на князя… В смысле — который Горчаков!

— Да хрен тебе, чучело, — отозвался кто-то из Куракинской свиты. — Двадцать на нашего!

Дело стремительно принимало серьезный оборот. Полтора десятка голосов орали наперебой, взвинчивая ставки до каких-то совершенно неприличных сумм. Высшие силы никак не могли не вмешаться в такое безобразие.

И вмешались.

— Господа юнкера, я попрошу вас! Не позорьте гордое звание пехотного офицера. Прекратите бардак! — громыхнул Подольский — и, сделав театральную паузу продолжил: — Все ставки сообщайте мне лично… И Бога ради, делайте это тихо — мы все-таки в приличном заведении!

Увещевание подействовало — молодые, унтеры и благородные подпоручики тут же убавили громкость, а хозяин оккупированного нами кабака скрылся обратно за стойку. Пару минут назад он наверняка уже прикидывал, когда именно вызывать городовых: до того, как мы с Куракиным примемся бить друг другу лица — или все-таки после. Но внезапное пари сулило его заведению немалую прибыль.

Правда, оплачивать все это счастье придется мне… если проиграю.

— Сашка, не дури, — проворчал Иван мне в ухо. — Если узнают…

То кое-кто вылетит из императорской армии без выходного пособия. А остальные загремят в наряд до третьего курса включительно. Значит, нужно просто обставить Куракина, пролететь по ночному городу до Зимнего, развернуться — и вернуться обратно, не попавшись городовым. И, желательно, еще проделать все это так, чтобы не узнал дед.

Всего-то навсего.

— Княже, не подведи! — прошипел Богдан, хватая меня за локоть. — Я на тебя двадцать рублей поставил!

— Спокойствие, юнкер Бецкий. — Я неторопливо направился к выходу. — Твои капиталы в надежных руках.

Куракин был не из тех, кто скромничает и скрывает семейное богатство. И я уже не раз видел его машину — «Форд Мустанг». Прошлогодняя модель, вышедшая из ателье знаменитого Кэролла Шелби с пометкой «Гран Туризмо». Алый стальной кузов, три двери и вытянутый капот — как и положено породистому зверю из Штатов. Одна летящая галопом лошадь на хромированной ребристой решетке радиатора и еще почти три сотни — под капотом, в восьмицилиндровом двигателе объемом в двести восемьдесят девять американских дюймов. Опасная игрушка.

Но не опаснее моей.

Когда я вышел на улицу, Куракин уже успел завести «Мустанга» и вовсю разогревал двигатель. Видимо, несмотря на все нелестные эпитеты — вроде ведра с болтами — он все-таки побаивался, что Настасьина бричка окажется не по зубам даже «американцу».

Я неспешно дошел до машины и тоже запустил мотор. Семилитровый монстр отозвался мерным рычанием. Могучим, но уже совсем не таким громким, как раньше — Настасья, наконец, поставила глушитель.

— Ну что, красавица? — Я провел ладонью по ребристому колесу руля. — Покатаемся?

Народ вокруг уже вовсю предвкушал редкое даже для Петербурга зрелище — гонку двух мощных автомобилей. То ли с тех пор, как я едва не убился об столб, столичные городовые как следует закрутили гайки, то ли мой пример вправил мозги местным мажорам — с лета я почти не слышал ни о чем подобном… И вот теперь мне предстояло вновь нарушать и спокойствие, и правила дорожного движения.

— Разойдись! — рявкнул на всю улицу Подольский, узурпировавший должность распорядителя всего непотребства. — Господа юнкера — прошу на старт!

Мы с Куракиным осторожно тронулись, вырулили на дорогу и выстроились по линии, наскоро нацарапанной на асфальте куском кирпича. Маршрут уже успели обсудить внутри: нам предстояло выбраться на набережную, проехать у Петропавловской крепости, свернуть на мост, оттуда на Миллионную, промчаться вдоль Зимнего через площадь, по Васильевскому острову мимо стрелки, потом на Биржевой — и вернуться обратно. Километров пять, не больше — почтенная публика вряд ли успеет заскучать. Но все же достаточно, чтобы показать, у кого здесь мощнее движок… и руки растут из нужного места.

— Думаю, не нужно объяснять будущим благородным подпоручикам, что вам обоим следует соблюдать правила приличия, — снова загорланил Подольский. — И тот, кто посмеет нарушить… Что за?‥

Последние слова относились к чему угодно — но уж точно не к нашей четырехколесной дуэли. Судя по тому, как господин благородный подпоручик вытянул шею и уставился куда-то, самое интересное происходило у меня за багажником.

Я не успел даже обернуться. Круглые фары мелькнули в зеркале справа, и через мгновение серебристая машина аккуратно, но резво встала рядом со мной. Ровно, прямо по линии.

Бампер в бампер.

То ли у нее были слегка затемнены стекла, то ли не хватило света фонарей — я так и не смог разглядеть, кто внутри. И не я один: столпившиеся вокруг господа юнкера изо всех сил таращились, но, похоже, видели не больше моего.

Впрочем, у невесть откуда взявшегося ночного гостя явно не было в планах томить нас в неведении: не успел я как следует рассмотреть саму машину, как дверь со стороны водителя приоткрылась.

И на асфальт ступила изящная ножка в красной туфельке.