За гранью времени. Курская дуга

Глава 12. Стратегические данные

Размышлять времени не было. Везденецкий быстро просчитал все возможные варианты исхода: броситься за броневиком и умереть под обстрелом, отступить, но потерять языка, или вспомнить, что Вагнер навсегда оказался под словесным контролем и теперь лишь ждал, когда ему отдадут голосовую команду.

"Точно! — вспомнил Везденецкий. — Я ведь заразил его вирусом Баумана!"

Но в данном случае Вагнер ничего бы не услышал. Вирус в теле Вагнера мог реагировать исключительно на речь Везденецкого, потому требовалось срочно остановить бронетранспортер с минимальным ущербом для кузова.

Этот выстрел точно можно назвать выстрелом на удачу. Броневик двигался стремительно, но пуля в любом случае быстрее. Прицелиться как следует не получилось, пришлось стрелять, что называется, чуть ли не от бедра.

Везденецкий нажал на спуск, громыхнула пронзительная автоматная очередь, и ветер унес от ствола облачко порохового газа. Одна пуля коснулась брони по касательной траектории, а вот три других вонзились в колеса. Шины оглушительно лопнули, затрепетав на колесных дисках подобно рваным тряпкам. Броневик занесло, протащило по снегу и впечатало в стену левым бортом.

"Есть!" — обрадовался Везденецкий, не сдержав улыбку. Теперь-то Вагнеру некуда было деваться, разве что пешком уходить, а в таких условиях, по льду и снегу, далеко не уползти. Тем более с ребенком.

Но вряд ли напуганный Вагнер понимал это. Оставалось только воспользоваться ситуацией.

Везденецкий стрельнул по фрицам, загнав их в укрытие, а сам скатился по склону и со всех ног рванул к ближайшему переулку. Оставалось надеяться на трусость Вагнера. Он же не дурак бежать туда, где во всю колошматили из автоматов.

Или дурак?

Если дурак, то плохо, и действовать придется по плану более сложному.

Однако, в этот раз, удача оказалась благосклонной. В проеме переулка Везденецкий увидел улицу, трупы фрицев, прикрытые тенью, и Вагнера, который споткнулся на телах вместе с сыном из-за ужасной видимости.

Тут-то Везденецкий его и подловил. Выскочил наперерез, как чертик из табакерки, схватил за грудки и утянул в переулок.

— Папа! — закричал Герман, вцепившись отцу в ногу. — Стойте! Куда вы его тащите?!

— Ты сейчас прикажешь своим прекратить огонь, — мрачно произнес Везденецкий в лицо Вагнеру. — И мы с тобой мило побеседуем.

— Х-хорошо, — стушевался Вагнер.

— Молодец.

Везденецкий ткнул Вагнера автоматом в спину, и они зашагали прочь из переулка, оказавшись на улице. Тут же стрелок броневика повернул башенку на Везденецкого, но, завидев командира, стрелять не стал.

— Всем прекратить огонь! Мы будем вести переговоры!

А тут и немцы подоспели с автоматами наперевес, но единственное, что им оставалось, так это бросать на Везденецкого взгляды полные ненависти.

— Не стрелять, — Вагнер выставил перед собой ладони, успокаивая людей.

— Но господин Вагнер…. Он перебил кучу наших людей. Неужели вы дадите ему уйти? — воскликнул немецкий Лейтенант. — Он убил Генриха, убил Альруса и Арна! Он убил наших друзей!

Если заварушка продолжится — отбиваться будет нечем. Везденецкий еще за газиком расстрелял последний магазин.

— Да мне плевать! — рявкнул Вагнер. — Я сказал — прекратить огонь!

— Яволь, — помрачнел Лейтенант, но приказ Вагнера ему точно не понравился. Показалось даже, что он вскинет автомат и пристрелит собственного коменданта, но этого не произошло.

— Мы уходим, — велел Везденецкий. — Нас не преследовать. Или я уничтожу герра Вагнера вместе с сыном.

Лейтенант только блеснул гневливым взглядом, шумно и злобно выдохнув через нос.

Они скрылись в переулке, и Везденецкий спросил:

— Где живет твоя прислуга? Знаешь?

Вагнер кивнул.

— Идем туда, — сказал Везденецкий.

Только сейчас Везденецкий заметил, что Герман сжимал в ладонях деревянную лошадку Кати. Они остановились в тусклом свете уличного фонаря, и Герман удивленно глядел на руку, протянутую русским диверсантом.

— Отдай, пацан. Это не твое. Это то, что твой папаша забрал у ребенка, которого потом отправил умирать в концлагерь.

— Хорошо, — печально ответил Герман, и отдал игрушку. Везденецкий сунул ее в подсумок.

— Ты же говорил, что тебя раздражают глупые детские фантазии, — с усмешкой спросил Везденецкий. — Зачем твоему сыну игрушки?

— Это…. - замялся Вагнер. — Это мой сын. У него должно быть детство.

— А русские дети чем хуже? — провоцировал Везденецкий. — Молчишь? Немецкую политповесточку боишься озвучивать? Ссышь, когда страшно?

— Герр, прошу вас….

— Идем, — Везденецкий грубо потянул Вагнера за воротник.

— Пожалуйста, не обижайте его! — слезно попросил Герман, и поплелся следом.

Они прошли по короткой аллее, преодолели несколько дворов и оказались на месте.

Прислугу Вагнера поселили на краю города, в скромном частном домике. Свет керосиновой лампы слабо трепетал в небольшом оконце, из трубы поднимался едва заметный черный дым, во дворе залаяла собака, почуяв незнакомцев. Ничего удивительного в жилище не было, кроме одного. У невысокого каменного заборчика был припаркован немецкий армейский внедорожник, а на проржавевшей зеленой калитке висела табличка с немецкой надписью: "Я здорова!".

Двор был под навесом, так что не получалось разглядеть, что там внутри. Слышался только лай собаки, но затем хлопнула входная дверь и кто-то грохнулся на землю. Встал, отряхиваясь и изрыгая забористую немецкую ругань.

— Открывай! — разозленный немец ломился в дверь, стучал по ней кулаками. Пьян он был в усмерть. — Я убью тебя, тварь! Я заплатил тебе деньги! Заплатил!

— Уходите! — это Мишка кричал, в доме. Так громко, что даже через стены было слышно. — Пожалуйста, не трогайте маму!

У Везденецкого дыхание перехватило. Он понял, что это за табличка, и понял, чем занималась хозяйка дома. Он знал, какой страх за себя и ребенка ощущала беззащитная женщина. Знал, что Мишка боялся за жизнь матери. Знал, каково ребенку чувствовать удушающее бессилие перед злобой разъяренного пьяницы, и не собирался отпускать немца просто так.

Калитка легко поддалась, замок без проблем сорвался. Напротив, пришлось прилагать усилия, чтобы не вырвать ее с петлями. Во дворе не было ничего, кроме полуразобранного мотоцикла да ящика, на котором стояли банки с закваской и консервами. Разгоряченный немец на грохот и металлический скрежет не отвлекся, а упорно пинал дверь, изрыгал проклятия, брызгая слюной. Пинками из ветхой облицовки двери выбивало щепки, дверная ручка едва не вываливалась из замка, со стены, около дверной рамы, откалывалась штукатурка.

— Эй, шакал, — хмуро изрек Везденецкий, глядя на немца.

Тот расширил от удивления глаза, гневно засопел ноздрями, и медленно обратил на Везденецкого взгляд.

— Да как ты смеешь…. - он трясущимися руками пытался расстегнуть кобуру с пистолетом. — Расстрел на месте!

Но не успел он и за рукоятку взяться, как Везденецкий схватил с коробки консервную банку и с такой силой швырнул ее в морду немцу, что тот взвизгнул и повалиться навзничь. Он схватился за лицо, ворочался из стороны сторону, жутко стонал от боли.

Герман не мог на это смотреть. Он отвернулся, зажмурился и зажал уши ладонями, поскуливая от страха.

— Пистолет, — Везденецкий протянул руку Вагнеру.

Тот послушно отдал ему офицерский люггер.

Чтобы фриц не брыкался, Везденецкий поставил стопу ему на грудь. Конечно, существовала масса занимательных способов добить врага. Раздавить голову, свернуть шею, вырвать глотку. Но в данном случае, в присутствии детей, хотелось быстрой и гуманной расправы. Он щелкнул затвором и прострелил фрицу голову, от грохота выстрела стекла в окнах задребезжали. Везденецкому не хотелось так поступать, но это было необходимо.

— Зачем вы так, герр…. Зачем вы так при ребенке? — осторожно недоумевал Вагнер, боязливо глядя в землю.

— Пусть твой сын увидит, что такое смерть. Он ведь только по рассказам знает, да? Ты ведь хотел, чтобы он вырос животным, вроде тебя. Способным обречь человека на мучительную смерть в газовой камере.

— Д-да, — заикнулся Вагнер. — Он знает только то, что я цитировал ему из "Моей борьбы" и учебников.

— Задай ему три вопроса, — Везденецкий бросил пистолет на крыльцо. — Согласен ли он с Гитлером теперь? Считает ли он, что хороший русский — мертвый русский? И хочет ли он снова утопить мальчика в проруби?

— Т-ты слышал герра Везденецкого, Герман? — Вагнер обратился к сыну. — Что ответишь?

— Нет, — Герман энергично покачал головой, утирая кулаком слезы. — Я не хочу, чтобы кому-то было больно. Не хочу. Папа, мне страшно. Давай уйдем отсюда.

— Через пулю доходит лучше, чем через голову, — мрачно сказал Везденецкий. — Теперь у мальчика есть шансы стать нормальным человеком. И у тебя они тоже есть. Ты подчиняешься мне. Ты — убежденный коммунист, и ты не принимаешь фашизма, но, разумеется, никому не говоришь об этом.

Конечно, Вагнер оказывал ментальное сопротивление. Но по лицу было видно, что противиться он не мог. Каждое слово Везденецкого отпечатывалось на его подсознании и сознании будто раскаленным клеймом.

— Вы не представляете, кого убили…. - вздохнул Вагнер. — Теперь для русских всё станет только хуже.

— Нет, не станет. И ты поможешь мне бороться с последствиями. Открывайте, — Везденецкий постучал в дверь. — Свои.

Дверь приоткрылась, совсем немного. Через щель на Везденецкого испуганно глядела заплаканная женщина. Она вообразить себе не могла, что ее спасет немец, а тут воочию увидела рослого фрица, со вполне арийскими чертами лица, рядом с телом убитого обидчика.

— Кто вы? — поинтересовалась она дрожащим голосом.

— Друг, — односложно отозвался Везденецкий. — Откройте, пожалуйста. Тут холодно.

Женщина послушно открыла. Казалось, с момента оккупации Каменска прошло немного времени, но она выглядела бледно. Тощие руки, платьице не по размеру, и лицо, в котором навсегда останутся испуг и отчаяние.

В крохотной прихожей было тесно, и заходили по очереди. Потолки низкие, облезлые, места оказалось настолько мало, что Мишку и Германа пришлось загнать на кухню. В гостиной стоял старый обеденный столик с тремя стульями, в углу потрескивала раскаленными углями печка буржуйка, за окном выла поднявшаяся метель.

— Барышня, будьте добры, накормите детей, — попросил Везденецкий. — Не бойтесь. Вас никто не тронет. Нам с герром Вагнером нужно обсудить важные деловые вопросы.

— Но….

— Еда за его счет, — Везденецкий кивнул на Вагнера. — Я видел во дворе ящик с закваской и консервами. Дань для оккупантов?

Женщина кивнула.

— Этот ящик принадлежит вам. Герр Вагнер оплатит. Берите, ешьте досыта. Это ваша еда.

— Спасибо, — на глаза женщины навернулись слезы. Она засеменила на улицу, и больше Везденецкий не обращал на нее внимания.

— Итак, — Везденецкий снял каску, положил на пол в подле себя. — Мне от тебя нужно немного. Во-первых, точные сведения о том, какими маршрутами в Каменск поставляют вооружение, где находятся склады и как они охраняются. Во-вторых, мне нужны лекарства вот из этого списка, — Везденецкий достал из кармана листочек, на котором Леха записал нужные Ане медикаменты, положил на стол. — Да и вообще, медикаменты нам не помешают. В-третьих, где сейчас находится Веббер?

Вагнер продрог всем телом и передернул плечами. Ответил он не сразу. Хоть вопросов мало, Везденецкий знал о стрессовом состоянии немца, и не торопил его.

Сложно соображать, когда страшно.

— Всё на вокзале, — ответил Вагнер после небольшой паузы. — Вооружение поставляется на бывшую линию фронта грузовиками и самолетами, затем поездом развозится по оккупированным городам.

— В Москву тоже возите? — прищурился Везденецкий.

— Да, — кивнул Вагнер. — Мы взяли ее несколько дней назад. Но СССР капитулировать отказывается.

— Ну, это вы в конце войны капитулировали, потому что обделались. Нам же есть за что сражаться.

— Простите? — сконфузился Вагнер.

— Неважно, — отмахнулся Везденецкий. — Охрана?

— У склада постоянно дежурит две мотострелковых роты, и небольшой танковый взвод. Две пантеры, один тигр. Вы ведь были там перед отправкой. Видели. Пулеметные вышки тоже есть, высоковольтная ограда с колючей проволокой по периметру.

— Вот как…. - задумался Везденецкий. — Курить дай.

Вагнер послушно протянул сигарету, Везденецкий прикурил спичкой и выдохнул облачко дыма.

— С охраной понятно. Медикаменты где храните?

— Там же. Всё в одной пачке, чтобы было удобнее развозить по батальонам.

— Хорошо, — Везденецкий разложил на столе карту, бросил на нее карандаш и велел. — Отмечай всё. В мельчайших подробностях. И не вздумай обмануть меня.

Везденецкий знал, что Вагнер, по крайней мере сейчас, был физиологически не способен на обман. Он послушно взял карандаш, принявшись отмечать ключевые позиции на местности.

— Где Веббер? — продолжил он, Вагнер от этого вопроса дрогнул.

— Я…. Боюсь, не могу сказать, где герр Веббер. Он сообщал мне о планах по визиту в Москву, но не уверен, что его получится найти там.

— Я сам не уверен, — вздохнул Везденецкий. — Ты всё отметил?

— Да, — кивнул Вагнер, положив карандаш на стол. — Посмотрите.

Везденецкий взял карту и вгляделся в неё, не выпуская сигарету изо рта. Фрицы осели в Каменске не так плотно, как казалось. В общей сложности пять тысяч бойцов, включая экипажи бронетехники. По границам города раскидали основные силы, правда направили их в сторону Москвы, чтобы отбиться в случае советского контрнаступления. Три мотострелковых батальона укомплектованные снайперскими и пехотными ротами. Два танковых батальона, и минометный дивизион. Самоходные установки и артиллерийские пушки в наличии, вместе с минометами.

Часть от всех вражеских сил, сосредоточенных на Каменской границе, выделили для охраны внутреннего порядка. То есть, из пяти тысяч бойцов в общей сложности примерно тысяча, включая танковые экипажи, находились непосредственно в городе. После наступления немцев, судя по историческим данным, живых каменчан осталось около тринадцати тысяч и лишь пятьсот из них военнопленные.

Цифру, конечно, следовало уточнить.

— Жорик, — Везденецкий обратился в ХКМ, но тот, почему-то, молчал. Случиться с ним могло что угодно. Дисплей вроде бы работал, механизм возврата тоже, но межпространственная связь — нет. — Черт.

Оставалось полагаться только на себя. Пятьсот человек на тысячу — вполне себе ничего. Тринадцать тысяч человек на пять тысяч — тоже неплохо. К тому же, у русских есть преимущество в виде самого Везденецкого. Нужно только организовать пленников в вооруженное ополчение, но для этого требовалось оружие.

— Хорошо, — вздохнул Везденецкий, отложив карту. — Пока ты свободен. И приберись за мной на крыльце. Шум не поднимай. Скажи, что убитый мной офицер спас тебя ценой собственной жизни, а я застрелен.

— Яволь, — покорно согласился Вагнер.

Прежде чем уйти, Везденецкий остановился перед дверным проемом кухни. Мишка и Герман сидели за столом, молча уплетали закваску с консервами, и выглядели как обычные дети, ужинавшие после напряженного дня. Мама Мишки стояла у стены, скрестив руки.

— Миша, — Герман вдруг оторвался от еды, и взглянул на Мишку. — Прости меня. Я был дурак. Давай…. - он замялся, и теперь в его глазах появилось искреннее сожаление о чем-то. Наблюдение смерти воочию поставило мозги на место. Отойти от шока ему удалось быстро. Видимо, особенность психики. — Давай дружить? У меня дома много сладостей. Я поделюсь с тобой.

Мишка сконфузился. Из сказанного он понял только свое имя.

— Прощения просит, — перевел Везденецкий. — И дружбу предлагает, с конфетами.

— Ну…. Давай, — ответил Мишка.

— Думаете, им можно? — забеспокоилась женщина.

— Можно. Я что Герману, что его папаше голову вправил как следует. Теперь они фрицев будут ненавидеть так же, как и мы.

— А разве не все немцы — фрицы? — не поняла женщина.

— Фриц это не национальность, не этнос. Фриц — это склад ума. Поверьте, не каждый немец на планете безусловно желает вашей смерти. В Германии было много противников Гитлеровского режима, пока их не запугали репрессиями, — ответил Везденецкий. — Кстати, как ваше имя? Фамилия?

— А, я? — удивилась она. — Марина. Марина Везденецкая.

Мороз по коже пробежался.

— Как, ещё раз?