За гранью времени. Курская дуга

Глава 7. НВГ

Ветер гнал редкие медузообразные облака по ночному небу, а бисеринки далеких созвездий светились около полумесяца луны. Гусеничная лента немецкого броневика сминала снег, иногда дробила промерзшую землю, если попадался участок дороги, перечеркнутый следами танков и вычищенный от сугробов перебросками военной техники. В заснеженном поле, по левому борту броневика, дымились и догорали остовы советских боевых машин: тридцатьчетверок, САУ «Зверобой» и СУ-122.

Убитых почти не было видно. Лишь изредка, около подбитой техники, можно было увидеть присыпанные снегом тела русских солдат. Мертвых немцев тоже было немало, но, к сожалению, их погибло гораздо меньше, что вполне заметно для невооруженного глаза.

"Вот тебе и десять советских солдат на одного убитого немца. Интересно, как там Митька? Зачем его в другой машине повезли?" — подумал Везденецкий, пожелав стиснуть зубы. Но у него не получилось. Удавалось лишь мыслить и коситься по сторонам. Нервнопаралитический яд, введенный Веббером, полностью обездвижил.

Веббер, к слову, покачивался рядом с Везденецким на неудобной железной лавке в десантном отсеке броневика и наслаждался, видя, как в глазах Везденецкого зарождался огонек гнева. Видать, каждый боец СС испытывал особое эстетическое наслаждение от чужих страданий, чужого отчаяния.

— Это прекрасно, — Веббер с удовольствием прикрыл глаза, а затем прищурился на Везденецкого. — Слышишь? Больше не визжат от боли русские свиньи, а снаряды взрываются у-у-у, — он театрально взмахнул рукой, в сторону огненных вспышек в небе — далеко. Стальной немецкий кулак проломил ваш фронт, и теперь взятие Москвы — вопрос времени. Представляешь себе фюрера, который выступает перед толпой пленных на красной площади? Обещает человеческое обращение, хорошее будущее в светлой Германии…. Но я тебе по секрету скажу, что он соврет. Русские свиньи, — он произнес это с особым презрением, — не будут пить баварское пиво. Мы отстроим Новую Великую Германию на ваших костях, пропитаем ее вашей кровью, и обтянем кости кожей, содранной с ваших черепов. Но ты…. У тебя…. Странно, — Веббер взял Везденецкого за челюсть, наклонил голову влево, потом вправо. — Арийские черты лица. Боги…. Неужели ты немец?

Немец ли, русский ли — какая разница? Везденецкий не слушал Веббера, а хотел свернуть ему шею, сбросив тело в зловонную яму к трупам остальных фрицев. Но теперь, увы, проблема не заканчивалась на одном только Веббере. Теперь проблема обрела громадный масштаб в виде НВГ — Новой Великой Германии, которую фюрер так назовет по личной рекомендации Веббера, о чем Веббер уже успел похвастаться.

— Но глаза у тебя…. Глаза у тебя русской свиньи, — Веббер плюнул Везденецкому в лицо. — Знаешь, когда я буду насиловать русских женщин, возможно, мне попадется твоя пробабка. И, кто знает, быть может, я твой далекий предок, а? А ты мой потомок. Потому и лик твой прекрасен, как у арийца.

— З… За… К-р…

— Ну-ну-ну, — с издевкой протараторил Веббер, поднеся ухо ко рту Везденецкого. — Говори.

— За-к-р-ой п-пасть, па-с-куда, — Везденецкий настолько разозлился, что смог временно пересилить действие яда.

Веббер расхохотался, сильно хлопнув Везденецкого по плечу.

— Я-то может и закрою, а вот ты будешь ходить с отвешенной челюстью, потому что тебе предстоит много удивительного. А еще…. Он же в тебе есть, да? Как и во мне, — Веббер положил ладонь на грудь Везденецкого. — Я знаю, что есть. Ведь не только современная Германия ставит эксперименты над солдатами, правда? Но ты не волнуйся. Не факт, что тебе хватит времени достать меня, даже если Вирус Баумана овладеет твоим телом. Как он там сокращенно называется? «ВБ-1»? Такое бесчеловечное изобретение. На целый месяц наделить человека нечеловеческой силой, а потом забрать у него жизнь. В любом случае, этого времени тебе не хватит, чтобы добраться до Москвы, где я как раз и буду.

— Я доберусь до тебя, — зло проговорил Везденецкий и покосился на Веббера. — Доберусь, и сломаю тебе шею.

— Как заговорил, — улыбнулся Веббер. — А знаешь, вызов принят. Мне без разницы, где тебя прикончить. Мы уже победили, а я не хочу скучать. Так что…. Спи спокойно.

Яд переставал действовать, потому Веббер достал из кармашка брони черный инъектор и уколол Везденецкого в плечо, после чего Везденецкий потерял сознание.

Очнулся он в тесноте, скованный кандалами, дернулся, но цепи, крепко-накрепко прибитые к внутренней части стен бронированного вагона, со звоном удержали его. Фрицы сковали Везденецкого по рукам и ногам, прочно сомкнутые оковы пережимали ему запястья и щиколотки. Солнце, видное в узкой бойнице, больно резало глаза.

В вагоне, около Везденецкого, стояло два фрица. Один с лицом юного херувима, в белом врачебном халате и злобным выражением взгляда как у Йозефа Менгеля. Второй постарше, с седой проплешиной на голове и одетый в офицерскую форму СС. Менгель, так Везденецкий про себя окрестил врача, держал в руках журнал, а из кармана халата выглядывала головка небольшого гониометра.

Офицер держал за металлическое изголовье короткую деревянную трость черного цвета и оценивал Везденецкого изучающим взглядом.

— Жалко, — ухмыльнулся Менгель, сделав в журнале какую-то пометку. — Веббер был прав. Форма твоего черепа идеальна, мой друг, но, увы, — Менгель покосился на Везденецкого, — арийских привилегий тебе не светит.

— Выделять бронированный вагон одному русскому? — офицер СС выразил недовольство. — У них там в рейх канцелярии совсем потекли мозги? Сюда можно засунуть пятьдесят человек. А это? — он коснулся кончиком трости звена толстой цепи. — Зачем вам это?

— Распоряжение самого фюрера, — пожал плечами Менгель. — Этот русский должен быть накрепко скован и изолирован от остальных. Надеюсь, господин Вагнер, с этим не возникнет проблем?

— Строить под одного человека отдельный блок? — так Вагнер разозлился, что его иссушенные ладони в черных перчатках задрожали. — Сковывать его локомотивными цепями? Проводить по лагерю отдельную железнодорожную ветку, чтобы не гнать его пешком? Да что же он, сам дьявол?

— Распоряжение фюрера, господин Вагнер, — снова пожал плечами Менгель. — Или вам больше не нравится должность коменданта лагеря «Тихий дон»? С каких пор вы оспариваете решения Гитлера?

— Вы неправильно меня поняли, — оскалил зубы Вагнер. — Нет для меня большего счастья, чем служить одному рейху и одному фюреру! Но подобные меры в отношении всего лишь одного солдата, пусть и диверсанта, кажутся мне странными. Кажутся неуместными.

— Что бы вам ни показалось, я рекомендую молча делать то, что велят. А теперь позвольте…. Я должен присутствовать на процедуре сегрегации.

Менгель спустился по деревянному трапу на платформу, и потом за ним последовал Вагнер, одарив Везденецкого злобным взглядом на прощание. Прочную металлическую дверь закрыли, Везденецкий остался в темноте, и лишь в бойнице был виден двор и часть здания железнодорожного вокзала «Поныри».

Здание было изуродовано. Оконные рамы скалились битыми стеклами, а в некоторых оконных проемах вовсе не было оконных рам. Избитые осколками стены покосились, но на них все равно развесили длинные красные флаги с нацистской свастикой. Во время войны фрицы несколько раз захватывали и несколько раз теряли Поныри, но теперь, похоже, им окончательно удалось отбить поселение.

У входа во двор вокзала успели поставить пару «Пантер» и пулеметные вышки, а вокзальную территорию обнесли невысоким забором с колючей проволокой. В громкоговорителе, под воинственную германскую музыку, вещал голос нацистского «политработника», обещавшего военнопленным светлое будущее в Новой Великой Германии и безбедную жизнь.

Рядом с железнодорожным составом немцы поставили пару столов, перед которыми выстроилась очередь из военнопленных, подлежащих, как Менгель выразился, сегрегации. В чем заключалась сегрегация, Везденецкий понял почти сразу. К столам пленники подходили по одному, а врачи СС неспешно, даже вальяжно, измеряли черепа пленников компактными гониометрами.

Тех, кто больше был похож на арийцев, они отгоняли в правую сторону — тогда секретарь за правым столом подзывал к себе пленника и делал в журнале какие-то пометки. Тех, кто на арийцев вообще не походил, отгоняли в левую сторону, и секретарь за левым столом так же что-то записывал.

— Германия вам не враг! — Везденецкий вслушался в голос «политработника». — Германия освободила вас от коммунистического гнёта, и теперь вы сможете вместе с нами построить светлое будущее, за что фюрер и Третий рейх непременно вас вознаградят! Все вы будете разосланы по территории бывшего СССР на восстановительные работы, где потом сможете получить жилье и работу! Фюрер желает, чтобы вы стали славными германцами и не видели в рейхе врага!

Мягко стелил «политработник», и, более того, Везденецкий увидел в очереди людей с блаженными выражениями на лицах. Они, идиоты, были рады повестить на сладострастные речи пропагандистов. Евреи, знаете ли, то же считали себя германцами, пока их не обривали под ноль и не убивали «Циклоном» в газовых камерах. Пока из не замучивали до смерти каторжными работами.

Истребление трудом — вот как фрицы это называли.

Русские, безусловно, действительно примут участие в восстановительных работах. Ни один гордый ариец не обременит себя работой на земле побежденных. Должен ведь кто-то устранить устроенный немцами беспорядок. И устранять будут до тех пор, пока работников не убьют нечеловеческий труд и голод.

На измерении форм черепа сегрегация не заканчивалась. Затем левосторонних и правосторонних пленников отводили в сторонку, к Вагнеру, и тот, зажимая трость в подмышке, воодушевленно выкрикивал: «Seig Heil!», затем ожидая реакции заключенного.

В этом не было необходимости. Обычно сторонников фрицы выделяли быстро, на общих построениях, но похоже Вагнеру хотелось насладиться лизоблюдством тех, кто был сломлен поражением.

С омерзением Везденецкий наблюдал, как некоторые пленники с искренним энтузиазмом кидали ответную «зигу». С искренним энтузиазмом, без преувеличений. Наверняка они, прежде чем сдаться в плен, упорно отрабатывали умение правильно «салютовать» перед зеркалом, чтобы впечатлить немцев.

«Именно это черти станут «капо» в немецких концлагерях» — подумал Везденецкий, тщательно запоминая лица будущих предателей.

Тех, кто был предан СССР и Сталину, наверняка либо сразу убили, либо без суда и следствия отправили в концлагеря, чтобы уничтожить «неисправимых уголовников» в бараках смерти.

Вдруг Везденецкий увидел в очереди Митю, который насупился и сжимал кулаки, видимо готовясь вырубить охранника с винтовкой и сбежать. Нет.

Так дело не пойдет.

В таких условиях вырваться нереально.

Митя может и пробежит пару метров, но его сразу либо разорвут очередью из курсового пулемета «пантеры», либо снимут стрелки на пулеметных вышках. Действия требовались более грамотные.

— Митя! — крикнул Везденецкий, надеясь, что он услышит. — Митя, твою налево!

— Саня? — Митя весь превратился в слух, стал озираться. — Ты где, Саня?!

— Здесь! В вагоне! Быстро сюда!

Митя заметил, что фриц-охранник заболтался с милой белокурой девицей из очереди, которая строила немцам глазки с того самого момента, как попала на распределение. То ли жить хотела сильно, и была готова реально стать предателем, то ли хитрила. И гансы ведь с превеликим удовольствием покупались на ее чары. Ну, как тут было устоять? Длинноволосая блондинка, яркие голубые глаза и фигура как у спортсменки. Лет двадцать ей на вид было. Не больше.

Митя схватился за ручку, подтянулся и поднес лицо к бойнице.

— Шпагин, ты крикнешь «Зиг Хайль!» и сделаешь салют, когда Вагнер будет проверять тебя, понял?! — приказал Везденецкий, пристально посмотрев на Митю.

— Ч-и-и-во? — Митя скривился от омерзения. — Да я лучше щас фрицу в морду дам и сдохну от немецкой пули, чем буду по-ихнему балакать!

— Не будь дураком! — прорычал Везденецкий сквозь зубы. — Ты должен стать капо в лагере! Тогда ты сможешь получить ко мне доступ, а там мы уже сговоримся, как бежать! Если ты сейчас хоть на шаг в сторону рыпнешься — тебя расстреляют! Этого нельзя допустить. Ты нужен мне, чтобы освободить Москву!

— И як ты собираешься гансов с Москвы выбивать? — сощурился Митя. — Один? Они скоро там будут, Саша. Мы проиграли.

— Ты хочешь узнать, какие девки в будущем будут? Хочешь, чтобы наши девки вообще были в будущем? Хочешь родине помочь? Тогда делай, что я тебе говорю. Поверь на слово. Я потом тебе всё объясню. А пока…. Пока сделай всё возможное, чтобы стать капо. В жопу немцев целуй, в дёсна целуй, но стань надзирателем барака!

— Да тьфу на тебя! — отчаянно согласился Митя. — Будь по-твоему.

— Ты, дерьмо! — послышался крик охранника. — Быстро вернись в очередь!

Митя послушно отпустил поручень и соскочил на щебенку, покорно вскинул руки вверх, вернулся в очередь. Везденецкий терпеливо наблюдал за Митей, волнуясь, что тот выкинет нечто непотребное, но благо, Митя привык прислушиваться к другу. Доверие к Везденецкому пару раз спасало Мите жизнь, так что он не сомневался в необходимости салютовать.

Правда, неясно было, к какой категории немцы отнесут Митю. Морда-то у него была славянская, округлая. Вагнер проверял только правых. Левых сразу заводили в вагоны без «теста на салют».

Митя подошел к врачу, тот поднес ему гониометр к скуле и глазнице, указал влево, но вдруг Митя пристально так на него посмотрел, пробормотал что-то. Пару слов всего. Врач сначала закатил глаза, пожал плечами, и указал в правую сторону.

Слава Богу!

Непонятно было, что шельмец Митька сказал, но это убедило фрица в частичной принадлежности Мити к арийской расе. Затем Митю подозвал Вагнер, они обменялись салютами, и Вагнер даже улыбнулся удовлетворенно.

Когда сегрегация закончилась, вагоны были полностью забиты военнопленными. Послышался паровозный гудок, состав снялся с тормоза и плавно тронулся, раскачиваясь, стуча колесами по рельсам.

Зазвенели цепи, сдерживавшие Везденецкого, и со стороны он казалася чудовищем, закованным в металлический саркофаг. Еще и вагон бронированный выделили. Видать, Веббер сполна поведал фюреру, на что способен русский носитель вируса «ВБ-1», и это было плохо. Именно потому и нужен был капо, чтобы как-то прервать цепочку инъекций, мешавших активации патогена.

Только вирус не давал Везденецкому умереть от холода.

Невзирая на речи вокзального «политработника», издеваться над русскими стали еще с момента прибытия к Каменску-Шахтинскому, когда состав остановился рядом с платформой и скрипнул тормозами. Все вагоны с левыми пленниками, включая вагон Везденецкого, залили ледяной водой из пожарного шланга, и это в десятиградусный мороз. Струя воды ударила через бойницу Везденецкому прямо в лицо, залилась в нос и рот, защипала в носу, обожгла легкие. Он закашлялся, съежился от холода, но выдержал. Вирус в его теле перевел митохондрии клеток в режим усиленной выработки энергии, так что какое-то время мороз можно было терпеть даже будучи полностью голым.

Вот только не всем повезло быть носителями «ВБ-1». В левую колонну пленных попадали, как правило, немощные старики, немощные мужчины, не слишком красивые женщины и иногда дети. Сразу после холодного душа немцы выгнали на мороз сотни военнопленных, заставив разуться.

Перед строем пленников расхаживал какой-то фриц, державший ладонь на кобуре с «Люггером». Он прошагал из одного конца строя в другой, сурово оглядывая нахохлившихся от холода мужчин с женщинами, а затем гаркнул по-немецки:

— Раздевайтесь, мерзкие свиньи!

— Раздевайтесь, мерзкие свиньи! — повторил переводчик, одетый в черную лагерную униформу с белой повязкой «капо» на плече.

Ну, всё. Кончилась пропаганда добра и нежности, началась нацистская диктатура.