За секунду до взрыва

Глава пятая

Энтони Корта аж скрутило всего, как только он дотронулся зубной щеткой до открытой раны в нижней десне. Вид, конечно, тот еще: челюсть и щека с этой стороны так распухли, что пришлось подложить комок из салфеток под другую щеку. Как будто у него просто такое пухлое лицо. Вот ведь красавчик, подумал он, разглядывая себя в зеркало. С другой стороны, это даже к лучшему: он теперь совсем не похож на себя, это как раз то, что надо.

Дорога его совсем вымотала. В поезде он почти не спал — предыдущие события, начиная с незапланированного убийства Роджера Варда, совершенно выбили его из колеи. И вообще, последние несколько дней были слишком бурными. К тому же он никогда не любил Лос-Анджелеса.

Он еще раз взглянул на часы проверить число. Да, сегодня 27 августа. Ровно две недели после взрыва, от которого погиб Бернард. Будем надеяться, это не конец. Бернард, можно сказать, обессмертил себя своими смертоносными изделиями.

Ровно в девять тридцать у двери номера появилась Моник Чейсон. Корт разглядывал ее в «глазок». Они не виделись почти два года, и тем не менее он сразу узнал это лицо, даже искаженное дверным «глазком». Он открыл дверь. Вместе с ней в номер ворвался тонкий аромат духов и шелест шелка. В руке у нее был черный портфель.

Корт повесил снаружи на дверь табличку «Просьба не беспокоить». И решительно запер дверь на засов.

Моник театрально повернулась к нему всем телом — так обычно поворачивается к залу знаменитая манекенщица, перед тем как исчезнуть за шторой. Моник всегда держалась, как на сцене. Легкие блестящие черные волосы изящной волной спадали ей на плечи, концы были элегантно подвернуты. На лоб почти до самых глаз спускалась челка, так что все ее лицо было как в рамке шелковистых темных волос. На лице, казалось, были одни глаза — темно-карие, они без преувеличения были в пол-лица. Еще на этом лице выделялись скулы и полные красные губы. А выражение у нее всегда было такое, как будто она сейчас заснет или только что пробудилась от сна. От нее даже на расстоянии веяло такой самоуверенностью, которая граничила, пожалуй, с высокомерием. У нее были довольно широкие плечи, пышная грудь и тончайшая талия. Ему казалось, что при желании он сможет обхватить ее ладонями.

Он мечтал о ней уже месяц.

— Какие проблемы? — спросил он.

— Все здесь, — показала она на портфель.

Странно, раньше ему казалось, что у нее более сильный акцент. А теперь она, пожалуй, и за американку сойдет. В голосе ее он почувствовал легкую нотку разочарования.

— Что-нибудь не так? — спросил он и сам почувствовал сильнейшее разочарование.

А он-то воображал, как она будет его соблазнять. Он мечтал о повторении того, что произошло между ними во Франкфурте.

Первое воспоминание о встрече с ней было таким отчетливым. Он тогда весь закоченел от холода. Из носа текло, он, наверное, весь посинел. Ее лицо было скрыто морозными узорами на стекле «мерседеса». Машина была, конечно же, краденая, номерной знак — тоже. Паспорт у него был поддельный, с чужим именем. Вообще, все в нем было поддельным. Дверь машины примерзла, и он никак не мог ее открыть. Она перегнулась на сиденье и открыла ему дверь. В первый раз он увидел ее через замерзшее стекло, но уже тогда разглядел, какое у нее решительное выражение лица. Ярко-румяные от мороза щеки, шелковый шарф на шее. До этого они ни разу не встречались, как и принято было в их организации. И как это Майклу удается таким образом все организовать? Вокруг него постоянно крутится не меньше десяти человек, и никто из них не знает друг друга.

— Чертова машина не заводится ни хрена, — со злостью произнесла она, и ему это сразу понравилось.

— Где чемодан? — спросил Корт.

— В багажнике, — коротко ответила она. Он собрался было высказать свое мнение по этому поводу, но она не дала. — Там, где ему и следует быть. В особенности этому чемодану. А ты что, хочешь, чтобы я его на сиденье положила, что ли?

Нет, она ему положительно нравилась. Не физически, хотя она настоящая красотка. Два года, как не стало его жены, и за все это время он ни разу не испытал даже намека на желание. Ни к одной женщине. Только боль от утраты, только отчаяние. Отчаяние гложет и одновременно питает его — так клещ питается кровью бродячей собаки, в шерсти которой живет. Можно даже сказать, что отчаяние дает ему цель в жизни, как бы подхлестывает его. Именно неуемное отчаяние превратило безутешного вдовца в хладнокровного убийцу. Он этого убийцу даже не знает, это совсем другой человек. Но и того, прежнего, он тоже уже не помнит — того, у которого была семья, работа, нормальная жизнь. Он ничего не помнит и ничего не хочет знать. Зато теперь у него есть цель, и этого ему вполне достаточно.

— Меня зовут Моник, — произносит женщина. — В чем дело?

Оказывается, он уже несколько секунд смотрит на нее, не отрываясь.

— Нет-нет, ничего, — наконец произносит он. — Вы француженка?

Она молчит.

— Не могу понять, почему я так нервничаю. Это ведь на самом деле не так уж сложно, то, что мы собираемся сделать?

— Чемодан подходит?

— Да, конечно. Хочу только предупредить насчет отеля: ужасное место. Толпы людей, просто толпы.

— А как с нашим расписанием?

— Все в порядке. Я еще раз проверила.

— Ну, значит, и нечего волноваться.

— А вот мои кишки не хотят этого слушать.

Автомобиль замедляет ход, по-видимому, сел аккумулятор. Корту вдруг показалось, что и он совсем выдохся.

— Погоди-ка, — говорит он. Выключает радио, вентилятор, оглядывается: что бы еще выключить. — Попробуй теперь.

Сзади кто-то громко сигналит.

— Пошел на…, — бросает она, яростно глядя в зеркало заднего вида.

— Не обращай внимания, — говорит он.

Мотор наконец снова начинает проявлять признаки жизни.

— Чертова машина! — сквозь зубы произносит она. — И этот чертов холод! Я ненавижу Франкфурт!

— Давай пристраивайся за этим автобусом, — руководит он.

— Ну, слава Богу, доехали наконец! — произносит она через некоторое время. — Господи, автобус пришел раньше времени!

— Нет, — успокаивает он, кинув взгляд на часы. — Автобус пришел как раз вовремя. Давай заезжай туда.

Она объезжает вокруг здания, а он в это время вносит чемодан в вестибюль. Там уже полно народа. И чемоданы, чемоданы, чемоданы — ногу поставить некуда. Подходит какая-то пожилая пара. Они ставят чемоданы и дорожные сумки поверх остальных и устремляются куда-то. Наверное, на последнюю экскурсию с последним бесплатным завтраком. Ни один американец никогда не пропустит бесплатный завтрак, можете не сомневаться.

Он несет чемодан через вестибюль и осматривается. Молодчина Моник, справилась со своей задачей. В этом безбрежном море сумок и чемоданов он успевает заметить с десяток точно таких же, как у него, — марки «самсонит». Он врезается в толпу и подходит туда, где стоит один из «самсонитов»-близнецов. Ставит свой чемодан рядом с ним. Повернувшись спиной к стойке регистрации — там настоящее столпотворение, — он потихоньку меняет бирки на чемоданах. На это уходит меньше десяти секунд. Теперь все. Дело сделано. Он поменял бирки, так что при регистрации перед посадкой у его чемодана точно объявится владелец. Один «самсонит» при проверке окажется лишним, так что, по существующим правилам, его не погрузят в самолет. Чемодан обыщут, а может быть, просто вернут в отель или же сотрудники отдела безопасности аэропорта его уничтожат. Другой же «самсонит» наверняка погрузят в самолет вместе с бомбой Бернарда.

Он укутывает почти все лицо шарфом, надевает перчатки. Поверх шарфа видны одни глаза, как в каком-нибудь дешевом вестерне.

«Мерседес» ждет его. Она стоит, слегка согнувшись, протирает стекло. Он смотрит на нее и впервые за много месяцев ощущает какое-то шевеление в паху — похоть. Давно забытое ощущение. Забытое настолько, что он даже не сразу понял, что это такое.

Она садится за руль, он — рядом с ней. Часа через три они добираются до небольшого отеля в баварском стиле. Здесь они должны переждать три дня. Всю дорогу она болтала, не умолкая. Но и это ему в ней понравилось. Так, наверное, слепой радуется вновь возвращенному зрению. Никогда за последние два года он ни с кем не проводил столько времени.

Выходя из машины, она оборачивается к нему.

— Есть небольшое изменение в наших планах, — произносит она. — Нам придется поселиться вместе.

— Что?!

— Так решил Майкл.

— Нет, это невозможно. Мы возьмем две комнаты.

— Но там и будут две комнаты. Это двухкомнатный номер. Мы здесь записаны как семейная пара. Что, для тебя это так оскорбительно?

— Не в этом дело.

— А в чем же тогда? — Он потерянно молчит. — Слушай, у нас в паспортах записана одинаковая фамилия, так что мы занимаем один номер. Ну, в чем дело?

— Три дня! Мы должны будем провести здесь три дня, и без всякого дела.

— Да, теперь я вижу, что он был прав.

— Прав в чем?

— В отношении тебя. Он сказал, что ты весь натянут как струна. И что тебе не мешает отдохнуть.

— Да что он понимает?

— Вполне достаточно. И потом, ты не прав по поводу трех дней.

— Как это, не прав?

— Не три дня. Три ночи. Два дня и три ночи. И можешь не беспокоиться, скучать тебе не придется. Со мной скучно не бывает.

Здесь пахнет заговором.

— Это, наверное, Майкл придумал.

— Конечно, а кто же еще? Все придумал Майкл. А теперь расслабься, пожалуйста, ты в хороших руках. — На лице ее появляется улыбка. — Ты в прекрасных руках.

Как послушный щенок, он идет за ней к конторке, расписывается в регистрационном журнале, берет ключ от номера.

— У вас только один чемодан? — удивленно спрашивает дежурный администратор. У нее лицо херувима, белесые кудряшки и огромные груди. Губная помада на зубах.

Прежде чем Корт успевает сообразить, что ответить, вмешивается Моник.

— Да, только вот этот чемодан. А нам много одежды и не понадобится, — она делает многозначительную паузу, — у нас годовщина свадьбы. — Она берет его под руку и ведет к лифту.

Щеки у него пылают. Давно уже он не испытывал такого смущения, казалось, он навсегда забыл, что может что-то чувствовать.

Не успели они войти в номер, как в дверь постучали. Вошел посыльный с бутылкой шампанского.

— Мы этого не заказывали, — запротестовал Корт. Подозрительность, как всегда, взяла верх над всем остальным.

— Поздравления с годовщиной и наилучшие пожелания от нашего администратора, сэр, — сказал посыльный. И поставил бутылку на стол.

Что-то он тут слишком долго крутится. Ах да, ждет чаевых. Корт сунул ему деньги, и тот ушел.

Моник подлетает к столу. Рядом с бокалами лежит визитная карточка.

— Ах, какой внимательный! — говорит она и передает ему карточку. А сама начинает заниматься шампанским. Вот она уже сняла серебряную фольгу и занялась пробкой. Раздается громкий хлопок, Корт инстинктивно хватается за пистолет. Она смотрит на него, качая головой, и в следующую минуту ему уже кажется, что, может быть, Майкл прав. Может, он действительно перенапрягся и пора расслабиться.

— Почитай, почитай, что там написано, — указывает она на карточку в его руке.

Он послушно читает:

— «Поздравляем с годовщиной свадьбы. Желаем приятно провести у нас время».

Она подходит к телевизору и включает программу Си-эн-эн. Пока ничего… Корт проверяет часы.

— Расслабься, — повторяет она и протягивает ему бокал. — Чего у нас предостаточно, так это времени.

Она поднимает бокал. Опять эта улыбка! Кажется, он догадывается, что у нее на уме и что ему это понравится.

Ничто не повторяется. И время вовсе не лечит раны. Скорее наоборот.

Она смотрит на него вызывающе, уперев руки в бедра.

— Ну что, опять проблемы? У нас всегда проблемы. Ничего, кроме проблем! Все кончено, как ты не можешь это понять! Его посадили. Все кончено. Господи, какое я почувствовала облегчение, когда об этом узнала.

— Облегчение?! — взорвался он. — Майкл в тюрьме, а для тебя это облегчение?! Да его могут теперь засадить до конца жизни, а ты говоришь так, как будто это праздник.

— Это и есть праздник. Мы свободны. Свободны! Да он же нас просто использовал. Меня — почти три года, тебя — не знаю, сколько… Пять лет? Сколько ты проработал на него? Может быть, ты сделал слишком много? Может, в этом все дело?

— А что будет… с нашей организацией? Что будет с «Дер Грунд»? — Что-то похожее на чувство вины промелькнуло в ее глазах. Ага, значит и ее можно перебороть. — Ты такая же, как все остальные: сдаешься, не закончив дела. — Он почти кричал. Подошел к телевизору, сделал погромче звук — он слушал программу Си-эн-эн постоянно, когда не спал.

— Да он тебя просто загипнотизировал. Тебе надо промыть мозги! Ты что, забыл, что он вовлек нас с помощью шантажа? Я вот не могу этого забыть. Никогда не забуду. Теперь он за это расплачивается. И поделом. Ну почему, почему я должна была выбросить из жизни эти два года? Назови хоть одну причину. И почему я не должна думать об этом так, как я думаю? Можешь ты мне сказать?

Да, он мог назвать ей причину, вполне понятную.

— Потому что нас все равно не оставят, если мы не закончим эту операцию. До нас все равно доберутся. — Он помолчал: пусть впитает его слова как следует. — Единственный способ освободиться, если ты действительно этого хочешь, — это довести дело до конца. Больше никаких операций не будет, Моник, потому что «Дер Грунд» больше не существует. Видишь, как все просто. Подумай как следует. Только так мы и сможем купить себе свободу.

Она расхаживала по комнате, заложив руки в карманы. Конечно, для него эта операция значила больше, чем для нее. Один из тех, кого он собирался убить, а именно теперешний президент компании «Айшер Уоркс Кемиклз» был для Корта причиной всех его несчастий: того, что сын родился с неизлечимыми дефектами; того, что жена не смогла этого вынести и покончила с собой. Того, что погибла его семья. Моник ему была нужна лишь как помощница, только потому, что проделать такое в одиночку было бы просто немыслимо.

— О какой еще операции ты говоришь? Ты что, шутишь? — Она смотрела на него с подозрением. — Да мы же ничего сейчас не можем. Мы как собака на трех лапах.

— Может, мы и на трех лапах, но укусить-то мы еще можем. — Он похлопал рукой по чемоданчику, в котором лежал детонатор. Подошел к ней. Ах, какое удивительное ощущение собственной власти он сейчас испытывал! Непонятно даже, чем оно было вызвано, это ощущение, — детонатором в портфеле или вот этой женщиной? Ему захотелось тут же овладеть ею. Прямо здесь, сейчас. К любви это не имело никакого отношения. Вообще к чувствам это не имело отношения. Только к власти. Хотелось подчинить ее себе полностью, чтобы она вся раскрылась перед ним, чтобы вся была в его власти. Во время оргазма, он это помнил, лицо ее было, как у маленькой девочки, которая не может понять, больно ей или приятно. Господи, как же он хотел ее сейчас!

— Мы собака на двух лапах, — поправила она саму себя. — Нас ведь осталось всего двое.

В бессилии она опустилась на край кровати. Он сел рядом.

— И двуногая собака еще может передвигаться. Вот если останется одна лапа, собака может только лечь и умереть. Я этого делать не собираюсь.

Она прижалась к нему всем телом.

— Что же теперь?

Он торжествовал.

— Теперь нам надо убить время. — Он перегнулся и расстегнул верхнюю пуговицу у нее на блузке. Она легонько хлопнула его по руке, но он знал, что это ничего не значит.

— Скажи мне, — проговорила она.

Он расстегнул еще одну пуговицу.

— Я собираюсь сбросить еще парочку самолетов. Один здесь и еще один в Вашингтоне. И тогда с «Айшер Уоркс» будет покончено.

— Тогда, во Франкфурте, ты говорил то же самое.

— Верно.

— И как же ты собираешься покончить с ними? Ну, убил ты Айшера, они тут же нашли ему замену.

— В лице Ганса Мознера, — прервал он. Для нее это имя ничего не означало, для него же оно означало все. Именно Мознер руководил фабрикой в Далсберге в тот период, когда жена Корта была беременна. Ядовитые выбросы отравили тогда всю местность. И нанесли непоправимый вред плоду. Теперь Мознер стал президентом компании. — Мознер будет на этой встрече в Вашингтоне. Он и есть наша главная цель.

Моник смотрела на него скептически.

— Значит, у нас будет не одна цель?

На подоконник снаружи опустился голубь. От ядовитых выбросов крылья у него были почти обесцвечены.

— Все не так просто, — проговорил он. — Ты все поймешь… со временем. Ты сама увидишь.

— Что я увижу?

Чем меньше она будет знать, тем лучше. В то же время ему не терпелось все ей рассказать. Его план был настолько идеален, что просто необходимо было с кем-нибудь поделиться. Сама сложность этого плана наполняла его чувством гордости, всемогущества, превосходства. После целого месяца, проведенного в полном одиночестве, в сложных приготовлениях, ее общество вдруг показалось ему благодатью, ниспосланной свыше.

— Думаю, тебе не нужно знать все, — сказал он. — Могу рассказать только следующее. Самолет, который мы должны взорвать сегодня, везет основные химические компоненты для производства пестицидов. В Соединенных Штатах их продать невозможно из-за американских законов. Для того чтобы обойти эти законы, американский филиал компании «Айшер Уоркс» производит эти компоненты в Штатах, затем направляет в Мексику, где на их основе производят те же самые пестициды, которые в Америке объявлены вне закона. Их используют на мексиканских полях, собранный же там урожай отправляют морем в Штаты. Вот так и замыкается этот круг. Но сегодня карусель должна остановиться. И это только начало.

— То есть?

Конечно, не стоило бы рассказывать ей все. Но он уже не мог остановиться.

— В Вашингтоне должна состояться встреча. Приглашены одни только шишки, самые-самые. Там будет Мознер, там будут Уильям Сэндхерс из фирмы «Байжинир», Мэтью Грэйди из «Химтроникс», Дуглас Фитцморис, Элизабет Сэйвил, Говард Гольденбаум. Владельцы и руководители крупнейших химических компаний. Мне надоело отрезать пальчики поштучно. Пора ампутировать голову.

Она, казалось, сильно разволновалась. Конечно же, ей были знакомы все эти громкие имена. Собственно говоря, на это он и рассчитывал.

— Ты хочешь уничтожить всех сразу?! Одним махом?! Но как? Что, они все полетят одним самолетом, или… как-нибудь еще?

— Или как-нибудь. Тебя родители разве не учили, что все можно сделать, если только подумать хорошенько. В общем, сама все увидишь. — Он расстегнул и третью пуговку. Она, кажется, даже не заметила. Действительно, нет ничего невозможного, подумал он. Потянулся и обхватил ладонями ее грудь. Она была горячая, как печка. И так же горячо стало у него в паху. — Очень неплохо убивать время таким образом, — прошептал он.

— Да ты просто смеешься надо мной! Я тебя ненавижу.

— А я вот тебя люблю. Вернее, занимаюсь с тобой любовью.

— Не будешь ты заниматься со мной любовью, пока не расскажешь, что мы собираемся сделать.

— Не могу. Я и так уже рассказал тебе слишком много.

— Нет! — Она взглянула на него из-под опущенных ресниц. По-видимому, у нее появилась новая идея. — Есть и другие способы тебя разговорить, — улыбнулась Моник.

Он провел пальцами по ее груди и почувствовал ответную реакцию.

Он так и не понял, была ли его эрекция результатом этого прикосновения к ее груди или же неведомого доселе ощущения беспредельной власти.

Он указал на экран телевизора.

— Только телевидение говорит с людьми, и только его люди слушают. Поэтому я намерен заполнить телеэкраны правдой для разнообразия. А что может быть привлекательнее для любой службы новостей, включая Си-эн-эн, чем вид пылающей взлетной полосы. Они будут нас благодарить, уверяю тебя.

Она улыбнулась. Улыбка у нее изумительная — манящая и чуть хитроватая. Женщина, полная интимных секретов. Один из этих секретов он уже хорошо знал — чтобы ее зажечь, достаточно поиграть с ее губами. Он никогда еще не встречал женщины, до такой степени заряженной сексуальной энергией и настолько любящей секс.

— Я по тебе скучал.

— Лжец!

— Ну почему же, — медленно проговорил он, проводя пальцем по ее губам. Он делал это до тех пор, пока она не поймала губами его палец и не начала сосать.

Все разговоры закончились. Он вынул мокрый палец из ее рта и повел его вниз до самой груди. Соски были твердые и напряженные Его вновь охватило чувство торжества. Все равно что ставить часовой механизм на детонатор. Он и здесь рассчитал правильно. Сорок семь секунд, вспомнил Корт.

Она взялась за его ремень. Ну нет, сегодня командовать будет он. Все еще влажным пальцем он стал производить круговые движения между ее ног, проникая все глубже и глубже, пока не довел ее до экстаза.

Вот теперь все на своих местах. Наконец-то он почувствовал, что может расслабиться, несмотря на гулко бьющееся сердце и дергающую боль на месте вырванного зуба. Все идет прекрасно. Лучше, чем он ожидал.

Через полчаса простыни на кровати были окончательно скомканы, в комнате все пропахло ее запахом. Эти лихорадочные минуты с привкусом смерти соединили их, казалось, навсегда.

— Как только ты все запомнил? — сонно спросила она. — Или все женщины так похожи?

Сказать ей, что между той встречей, два года назад, во Франкфурте и сегодняшней он всего один раз был с женщиной и что это был полный провал? Нет, не стоит давать ей почувствовать над ним власть. Сейчас он утвердил свое превосходство, пусть так и останется.

— Ты меня ни разу не поцеловал, — сказала она, коснувшись его распухшей щеки.

— Для тебя же лучше, что не поцеловал. У меня там инфекция. Надо бы найти врача, но сейчас нет времени.

— Но это, наверное, больно.

— Ничего, переживу.

— А вот этого никто не может знать, — вдруг сказала она, и они замолчали.

— Мы ведь пережили Франкфурт, — проговорил он.

— Это совсем другое.

— В чем же разница?

— Там мы чувствовали поддержку всей команды. Теперь совсем другое.

— Ну не такая уж большая разница. — Он прекрасно себя чувствовал. Благодаря ей.

— А что ты собираешься делать после этого?

— Я уже все устроил для нас обоих, если понадобится.

— Мне нравится там, где я живу, — сказала она. — Что, обязательно надо будет уезжать?

— Может быть, и нет. Там будет видно, — солгал он.

Времени на душ уже не оставалось. Он вытерся насухо полотенцем, спрыснулся дезодорантом, положил энбесол на рану в десне и весь сморщился от боли. Подождал, пока энбесол начнет действовать.

— Давай одевайся, — сказал он, взглянув на часы, — нам пора ехать.

Они оказались на окраине Лос-Анджелеса. Квартал одинаковых домов — три спальни, гараж. Трава на лужайках коричнево-бурая от долгой засухи и жары. Двое загорелых мальчишек без рубашек катались на роликовых досках. Как хорошо, что в машине есть кондиционер!

— Ты молодец, — сказал он. — Хорошую подобрала машину.

— Ты же заказал большую.

Да, он терпеть не мог маленьких машин.

— Можешь ты мне сказать, что мы собираемся делать? Я же не ясновидящая, в конце концов. Кто этот Дагерти?

— Механик из «Эм-Эйр-Экспресс». Они осуществляют грузовые перевозки и потому используют другую взлетную полосу. Для меня это важно.

— Да я же сама могла бы тебе все это организовать, Энтони. Я спокойно могу провести тебя на летное поле. Ты же сам привлек нас официально, в качестве консультантов. Зачем все это было нужно, если мы не собираемся этим воспользоваться?

— А кто сказал, что мы не собираемся этим воспользоваться?

— Тогда зачем тебе нужен этот Дагерти?

— Они ввели новые правила. Служба безопасности ввела новые правила.

— Считают по головам?

— Совершенно верно. Так что на поле ты меня можешь провести, но для того, чтобы проникнуть в «Эм-Эйр-Экспресс» со стороны поля, мне все равно понадобится пропускной значок, соответствующим образом закодированный. А через рабочий вход мне ни за что не пройти с тем, что у меня лежит в портфеле. Кроме того, служба безопасности на входе наверняка знает Дагерти в лицо. Так что, как ни крути, придется использовать вход со стороны летного поля. Там людей нет, только компьютеры. Если удастся добыть его пропуск, может, и сойду за Дагерти.

— А как мы его добудем? Просто украдем?

— Если информация, которую я получил от Грека, соответствует действительности, то этот Дагерти — настоящий пьяница. Недавно овдовел. Так что мы доведем его до нужной кондиции и позаимствуем его пропуск.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь их возможности. Там, на поле, обычно такое столпотворение. Ты никогда не выглядывал в окно самолета перед отлетом? — Она усмехнулась. — Ах да, я совсем забыла: ты же не любишь летать самолетом. — Он не ответил, и она продолжала болтать. Сейчас ее болтовня его беспокоила — было видно, что Моник нервничает. — Да, конечно, они ввели новые правила — считать по головам. Но никто не обращает на них внимания. Мы во всяком случае не обращали. И потом, полицию аэропорта больше заботят входы для пассажиров, а уж там у них с безопасностью все в порядке. Кроме того, ты разработал такой сложный план, не думаю, чтобы они были готовы к чему-нибудь подобному.

— Может быть, ты и права, но я все равно не хочу рисковать.

— А какова будет моя роль? Я имею в виду — у Дагерти.

— Ты моя ассистентка, — сообщил он. — Мужчина в компании женщины вообще вызывает меньше подозрений.

Он замолчал и стал готовить шприц. Пришлось дважды напомнить ей, чтобы следила за дорогой. Он просто не мог больше выносить ее болтовню. Наверное, слишком долго он жил в полном одиночестве.

— Что это ты собираешься ему дать? — спросила она, наблюдая, как он наполняет шприц и закрывает его пластмассовым колпачком.

— Пшеничный спирт. Стопроцентная гарантия.

— А это не слишком много?

— Если я правильно определил его вес, это как раз то что надо. Не бойся, от этого он не умрет.

— Ты так хорошо умеешь определять вес?

Он окинул ее внимательным взглядом.

— Около шестидесяти.

Она почувствовала, что краснеет.

— Будем надеяться, что ты его не убьешь.

Наконец-то она замолчала.

Группа ребятишек в купальных костюмах обливалась водой из шланга. Проезжая мимо них, Корт прикрыл лицо рукой. Совершенно инстинктивно. У Моник такие инстинкты начисто отсутствовали, и это его немного беспокоило.

Проехал грузовик и обдал их машину брызгами грязи. Откуда только взялась эта грязь в такую жару! Темная шторка свалилась на стекло. Корт поднял ее на место. Заметив цифры 11345, выведенные на обочине, он сделал Моник знак притормозить.

Дом у дороги был похож на коробку для обуви, только с окнами. И с телевизионной антенной на крыше. Лужайка перед домом была совершенно запущена.

Моник повязала белый шифоновый шарф, надела темные очки.

— Нормально, — сказал он, окинув ее взглядом. — Пошли. — Он чувствовал, как его охватывает безудержное волнение.

Они открыли дверцу машины и вышли на воздух, горячий, как в печке. В горле у него горело, глаза начали слезиться. Он физически ощущал токсичность этого воздуха. И это лишь еще больше укрепило его в том, что он собирался сделать. Люди, и политики в особенности, относятся к проблемам окружающей среды так, как будто их можно разрешить без всяких усилий. Или как будто их можно решать, не торопясь, хоть двадцать лет, хоть тридцать. Нет, ждать больше нечего, пора действовать.

Они подошли к парадному входу. На каменных ступенях крыльца лежала садовая улитка. Корт раздавил ее каблуком, теперь на том месте осталось лишь мокрое коричневое пятно. Когда Дагерти открыл им дверь, Моник все еще смотрела на это пятно.

У Дагерти были большие натруженные руки, налитые кровью глаза и вид человека, страдающего от сильнейшего похмелья. На нем была майка с рекламой пива и голубые джинсы. Он, по-видимому, сегодня еще не выходил на раскаленную улицу.

Корт обратился к нему в нетерпеливом, раздраженном тоне:

— Вы Кевин Дагерти?

— Ну да.

— Билл Рэмблер, — сказал Корт, — из международной консалтинговой фирмы по безопасности. А это Линда Мартин, мой ассистент. — Моник при этих словах выдавила из себя улыбку. — Мы к вам по делу, если позволите. Можете уделить нам несколько минут, желательно не на этой жаре?

Дагерти пожал плечами и отступил, давая им пройти. Он был явно захвачен врасплох и не знал, как поступить. Корт на это как раз и рассчитывал. Внутри, в доме, было темно и мрачно. Опущенные шторы на окнах как бы изолировали его от окружающего мира. Кроме того, в этом доме нависло отчаяние. И пахло сыростью. В столовой было полно грязной посуды. По телевизору передавали какую-то игру, в которой принимали участие бывшие знаменитости и полногрудые домашние хозяйки, размалеванные и говорившие с сильным южным акцентом.

Дагерти, по-видимому, хотелось досмотреть передачу.

— Ну, так какое у вас дело? — спросил он.

Корт достал из кармана бумажку и сделал вид, что читает.

— Если не ошибаюсь, вы работаете с самолетами «данинг» в фирме «Эм-Эйр-Экспресс»? Механиком?

— Верно, — ответил Дагерти.

— Так вот, нам стало известно, что у вас здесь проблемы с безопасностью. К нам обратились из полиции аэропорта, они предполагают, что некоторые пропуска вашего отдела могли быть подделаны. Фальшивки, одним словом. Поэтому мы сейчас собираем пропуска у всего обслуживающего персонала и будем их проверять. Вам всем на это время выдадут временные пропуска, а потом, возможно, вернут ваши старые. Вам понятно, мистер Дагерти?

— Понятно, — произнес Дагерти скрипучим голосом. — К моему пропуску никто даже не прикасался. Так что можете не терять здесь время.

— И тем не менее, мистер Дагерти, мы получили вполне определенные инструкции. — Корт нащупал в кармане шприц.

— Скажите-ка мне еще раз свое имя, вернее, имена, — поправился Дагерти, кинув взгляд на Моник. — А я тут позвоню кое-кому и тоже получу инструкции. — Он посмотрел Корту прямо в глаза.

Вмешалась Моник:

— Позвольте мне вам кое-что сказать, мистер Дагерти. Вы, конечно, можете звонить кому угодно. Но мы все равно должны сделать свое дело. Не задерживайте нас, пожалуйста: у нас еще двадцать семь человек на очереди. А на улице жара, плюс пятьдесят. — Она выступила вперед, заслонив собой Корта, который в это время нащупал в кармане шприц и держал его наготове. Надо сказать, он планировал эту операцию несколько по-иному.

Однако теперь ничего другого не оставалось — он потянулся сзади, готовясь схватить Дагерти за горло своей мертвой хваткой. Не для того, чтобы убить — тогда с Вардом это получилось непроизвольно, — просто для того, чтобы «выключить» Дагерти, заставить замолчать. Одновременно правой рукой Корт быстро вынул из кармана шприц.

Дагерти почуял неладное. Обернулся, вскочил и с громким ревом обрушился на Корта всем своим весом. Удар сшиб Корта с ног, шприц вылетел из его руки на пол. Дагерти кинулся к двери. В следующую минуту Корт вскочил, бросился за ним и нанес сокрушительный удар по почкам. Дагерти согнулся пополам. Корт что было силы прижал его к полу. Тот хватал широко раскрытым ртом воздух. Подбежала Моник и подала Корту шприц. Он изо всех сил всадил его в шею Дагерти. Тот попытался открыть рот и что-то сказать, потом глаза его остекленели, через несколько секунд он потерял сознание. Для Корта эти мгновения тянулись бесконечно.

— Господи! — проговорила Моник. Ее трясло.

Корт вздохнул с облегчением. А она молодчина!

Он приподнял голову Дагерти и снова опустил на ковер, лицом вниз.

— Без сознания, — сказал он. — Перчатки!

Он достал из кармана две пары резиновых перчаток, натянул на руки, другую пару протянул Моник. Потом кинул ей носовой платок.

— Все протри, — скомандовал он, — дверь, его одежду, шею. Не пропусти ничего.

— Шею?! — переспросила она.

— Я же схватил его за шею. А они теперь научились проявлять отпечатки пальцев на коже. И на одежде. Да практически везде. Не смахивай с него пыль, три как следует, ну как бы ты стирала белье.

— Я не стираю белье, — отрезала она.

Они сидели в грузовичке, который Моник удалось добыть в Сан-Диего. Пережидали светофор на бульваре Века.

— Ты должна их хорошенько заговорить, чтобы меня пропустили, — инструктировал Корт.

— Да не беспокойся ты об этом, Энтони. Мы проедем туда, потом я тебя высажу и вернусь обратно. Никаких проблем. Это то, что я делаю на работе практически каждый день.

— Но не здесь, а в Вашингтоне, — напомнил он.

— Да я знаю лос-анджелесский международный как свои пять пальцев. Я же постоянно к ним езжу. Теперь ты на моей территории, так что можешь расслабиться. Я знаю, что делаю.

Дальше несколько минут они ехали молча. Проехали знаки, указывавшие «Прилет» и «Отлет», проехали почти все здания аэропорта, склады и ангары, принадлежавшие самым различным компаниям, — эта территория была огорожена по всему периметру металлическим забором с колючей проволокой. Моник притормозила. Сердце у Корта бешено заколотилось. Она припарковала грузовичок среди множества других машин и выключила мотор.

— Рабочий комбинезон у тебя здесь? — спросила она, указывая на его дорожную сумку.

— Да.

— Внизу?

Он кивнул.

— Это хорошо. Если вдруг им вздумается обыскать сумку, чего на самом деле они никогда не делают, я попытаюсь объяснить, что огнетушитель нам нужен для одного из наших грузовиков. Ты не говори ничего. Молчи.

— А что, детектор проходить не надо?

— Здесь?! Конечно, нет, ты что! Я же говорила: ты преувеличиваешь роль их службы безопасности. Они следят только за тем, чтобы никто, кроме здешних сотрудников, сюда не проходил. Не могут же они обыскивать у каждого сумки с завтраками. Не забывай, это частная служба, нанятая компанией «Эм-Эйр-Экспресс». Это они работают на меня, а не я на них. В этом и состоит мое преимущество — я здесь у себя дома так же, как и в Вашингтоне.

Перед этим он внимательно повторил план, теперь же мог наблюдать, как он воплощается в реальность. Оставив грузовичок, им предстояло пешком пройти через контрольный пункт частной службы безопасности, о которой она только что говорила, и выйти на хорошо охраняемую территорию, принадлежащую компании под названием «Продукты для полета». Рядом с контрольным пунктом были небольшие ворота — от них отправлялся специальный транспорт на охраняемую территорию. Чаще всего, однако, эти ворота были закрыты, они мало использовались. Грузовики с продуктами обычно пропускались через один из трех контрольных пунктов, охраняемых полицией аэропорта. Там их очень тщательно обыскивали, но не все подряд, а на выбор. Никогда нельзя было знать заранее, на кого падет выбор. Поэтому Моник решила провести Корта на поле через выход компании «Продукты для полета».

Как и было запланировано, они прибыли как раз в тот момент, когда заканчивалась одна смена и должна была начаться другая. Поэтому на площадке было полно народа. К своему величайшему облегчению, Корт заметил, что почти у всех в руках сумки, как и говорила Моник. Сейчас она шла очень уверенно по направлению к длинной очереди у ворот. К их удивлению, очередь двигалась довольно быстро. Как она и обещала, охранники смотрели лишь за тем, чтобы у каждого был пропуск. Они, похоже, даже не трудились сличать лица с фотографиями.

Моник остановилась перед охранником и тронула пальцем значок на блузке.

— Моник Пэйн, — сказала она, — из вашингтонского отделения. У вас должен быть пропуск для моего гостя.

Охранник сверился со списком, исчез на минутку и вернулся с белой картонкой в целлофановой обложке.

— Это мистер Энтони, — проговорила Моник.

— Да-да, — нетерпеливо произнес охранник и отступил в сторону.

Моник подала Корту пропуск, он прикрепил его на карман куртки, и они прошли на поле. Оторвались от остальных и быстро пошли к самолетам.

— «Эл Аль» — это не наш, — тихонько проговорил Корт. Моник усмехнулась.

— Вон туда, — указала она на зеленый «седан» с эмблемой фирмы «Продукты для полета». — Полезай в машину, а я достану ключи. — Нехотя Корт повиновался — он не привык подчиняться чужим приказам.

Она вошла в здание неподалеку, ничем не примечательное, одноэтажное, с потемневшими замызганными окнами. Когда-то оно было бежевого цвета, но теперь краска вся выцвела и покоробилась от дождей.

К тому времени, как Моник вернулась, он был на пределе. Немало способствовали этому и толстый слой грима на лице, и парик — в такую-то жару.

— Все в полном порядке, — сказала она и уселась за руль.

— А я тут пытался припомнить твое прозвище, — произнес он в порыве сентиментальности. И сам не узнал своего голоса.

— Уник, — широко улыбнулась она. — Уникальная, неповторимая. Мне всегда нравилось это прозвище. Как ты-то мог его забыть?

— Да нет, конечно, на самом деле не забыл.

Она взялась за руль. Повела машину в обход, так, чтобы незаметно попасть на самый дальний конец территории «Эм-Эйр-Экспресс».

— Знаешь, что надо делать? — спросил он.

— Ты свяжешься со мной, когда окажешься в Вашингтоне? — спросила она вместо ответа.

Он снял с куртки гостевой пропуск и прикрепил на его место значок Дагерти. Магнитная полоска на обратной стороне даст ему возможность пройти через электронный пропускной пункт. Взял в руку дорожную сумку, в которой лежал огнетушитель. Протянул ей гостевой пропуск.

— Вернешь это на место. Не забудешь?

— Я ничего не забуду, Энтони! — Глаза ее не отрывались от его лица. Она изо всех сил желала ему удачи.

— Уник… — проговорил он. — Неповторимая. Это имя тебе подходит.