Забытые

XIV

Приспел, наконец, «час»!.. Химу «схватило». В домишке по этому случаю начался ад. Хима вопила без умолку:

— Ой, батюшки, смерть моя! Ай, батюшки, умираю!..

— Не умрешь, врешь, — злобствовал Федул Митрич, сидя вместе с Иваном Захарычем в огороде, куда их прогнали из дому, — не умрешь!..

— Ой, батюшки, смерть моя! Ой, батюшки, умираю! — несся из хаты вопль, слушая который, Иван Захарыч рад был провалиться куда-нибудь в преисподнюю.

— А-а-а! — ехидничал Федул Митрич. — Что, брат, это, видно, не мутовку облизать… Так и надо… Ну-ка еще, ну-ка еще… Эва завыла!

Около Химы работали две женщины: сваха Лукерья Минишна и старушонка повитуха, маленького роста, с горбом на спине, худая и сморщенная, как старый высохший гриб… Обе, собственно говоря, ничего не делали. Сваха толкалась зря, как ступа, всплескивала, глядя на Химу, руками с выражением испуга и сожаления, а повитуха то и дело говорила Химе:

— Потерпи, матушка, потерпи, девонька… Бог терпел и нам велел… Крута горка да забывчиста.

— Ой, батюшки, смерть моя! Ой, батюшки, умираю!.. Подайте ножик, за-а-режусь!..

— Поди, дай ей ножик-то, — язвил Федул Митрич, обращаясь к Ивану Захарычу. — Хорошее бы дело… тебе бы, по крайности, отдышка, а то, помяни ты мое слово, съест она тебя живьем, проглотит, как щука пискаря…

Роды задались трудные… Химу «не отпускало» двое суток, и эти двое суток она вопила без передышки.

На вторые сутки к вечеру, наконец-то, «бог простил»… Хима «растряслась»: родился мальчик.

— Наследничка тебе, батюшка, господь послал, — сообщила Ивану Захарычу старушка. — Эдакой-то кряжистый, чисто репина… весь в тебя, все обличье твое… надо же такое сходство…

— Хы! — засмеялся бывший при этом Федул Митрич, — корми, дурак… Погоди, взвоешь еще!

— Да что вы, тятенька, каркаете… Грех вам от господа, — возмутился Иван Захарыч. — Дочь свою кровную не щадите… срамите на всю подселенную…

— Хы, хы, хы, погоди… взвоешь!..