Загадка Лаудуотера

Глава I

Лорд Лаудуотер не обращал внимания ни на свой завтрак, ни на кота Мелхиседека. Поглощенный чтением свежего выпуска «Таймс», он снова и снова дергал себя за рыжеватую бороду, видимо, для того чтобы лучше понять смысл тяжеловесных фраз передовицы. Он неизменно выражал свое отношение к написанному, главным образом при помощи фырканья, демонстрируя этим свое отвращение. Леди Лаудуотер не обращала внимания на эти звуки; собственно, она даже ни разу не взглянула на мужа. На протяжении завтрака она пребывала в задумчивом настроении, слегка нахмурив лоб.

Она также не обращала внимания на своего любимца, Мелхиседека. Сам кот, привлеченный запахом жареной рыбы, подошел к лорду Лаудуотеру и, встав на задние лапы, положил передние поверх его брюк и слегка вцепился когтями в его бедро. Это был не более чем легкий, привлекающий внимание укол, но чувствительный лорд с коротким воплем вскочил со стула и в ярости безуспешно пнул пустое место, где секундой раньше находился кот, покачнулся и чуть было не упал.

Леди Лаудуотер не рассмеялась, но закашлялась.

Побагровев от гнева, ее муж с яростью взглянул на нее налившимися кровью глазами и выругался.

Леди Лаудуотер, с пылающим лицом и дрожащими губами, поднялась и, подобрав Мелхиседека, вышла из комнаты. Лорд Лаудуотер мрачно взглянул на закрывшуюся дверь, сел и продолжил завтрак.

Джеймс Хатчингс, дворецкий, тихо вошел в комнату и взял одно из блюдец из буфета и заварочный чайник леди Лаудуотер со стола. Также тихо он вышел из комнаты, ненадолго задержавшись у двери и смерив спину своего хозяина злобным взглядом. Леди Лаудуотер закончила завтрак в своей гостиной на втором этаже. Теперь она уже не обделяла Мелхиседека вниманием.

На время завтрака она выбросила из головы все размышления о поведении мужа. Закурив после завтрака сигарету, она уделила этому немного времени. Ей часто приходилось думать о нем. Она пришла к тому же выводу, к какому часто приходила раньше: она абсолютно ничем ему не обязана. Тут же она пришла к следующему выводу: она терпеть его не может. Леди Лаудуотер была достаточно умна, чтобы это было для нее очевидно. Сейчас она как никогда жалела о том, что вышла за него замуж. Это было огромной ошибкой, и, кажется, последствия этого продлятся всю жизнь — всю ее жизнь. Последние пять предков ее мужа прожили до восьмидесяти лет. Его отец, вне всяких сомнений, тоже дожил бы до восьмидесяти, не сломай он шею в возрасте пятидесяти четырех лет — несчастный случай на охоте. С другой стороны, никто из Куинтонов, ее собственных родственников, так и не прожил до шестидесяти. Лорду Лаудуотеру было тридцать пять лет, ей — двадцать два. Следовательно, он переживет ее, по меньшей мере, на семь лет. Ей явно придется всю свою жизнь нести на себе это тяжкое бремя.

Конечно, подобные подсчеты необычны для молодой замужней женщины; но леди Лаудуотер происходила из необычной семьи — семьи, которая породила больше легкомысленных, безответственных и вовсе недобросовестных людей, чем любая другая видная семья в Англии. Ее отец был одним из них, а она была дочерью своего отца. Кроме того, лорд Лаудуотер вызвал бы странные мысли у любой жены — он был невыносим, начиная со второй недели их медового месяца. Абсолютно лишенный самообладания, он никогда не сдерживал яростных вспышек своего ужасного характера, которые внушали отвращение. Леди Лаудуотер снова сказала себе, что с этим нужно что-то делать, но не прямо сейчас. В данный момент это казалось ей делом месяцев. Леди выбросила окурок в пепельницу, а вместе с ним и все размышления о манерах и характере лорда Лаудуотера.

Она закурила новую сигарету, и ее мысли обратились к гораздо более привлекательной теме — полковнику Энтони Грею. Она с готовностью погрузилась в мысли о нем. Уже через пару минут леди Лаудуотер представляла его лицо и совершенно ясно слышала звуки его голоса. Наконец она нетерпеливо посмотрела на часы. Была только половина одиннадцатого. Она не сможет увидеться с ним до трех-четырех часов, а может и до половины пятого. Это казалось ей целой вечностью ожидания. Впрочем, она могла продолжать думать о нем, что она и делала.

Когда она размышляла о своем раздражительном, сварливом муже, в ее глазах появлялось жесткое и почти пустое выражение. Когда же она размышляла о полковнике Грее, взгляд ее глаз становился мягким и глубоким. В первом случае ее губы плотно сжимались в тонкую линию, сейчас же они приятно расширились, будто бы готовые к поцелую.

Лорд Лаудуотер закончил завтракать, и его мрачность постепенно сменилась просто хмурым видом. Закурив сигару, он в дурном настроении прошел в курительную комнату. Преступная беспечность Мелхиседека все еще раздражала его.

Когда он вошел в комнату, сочетавшую в себе функции курительной и кабинета, мистер Герберт Мэнли, его секретарь, пожелал ему доброго утра. Лорд Лаудуотер угрюмо поприветствовал его в ответ.

Мистер Герберт Мэнли был из тех, кто хорошо начинают и плохо заканчивают. У него был прекрасный, высокий и широкий лоб, точенный, немного изогнутый нос, всегда слегка приоткрытый рот с толстыми губами, тяжелая, крупная челюсть и орлиный подбородок. Прекрасные черные волосы редели на висках, а усы были жидкими и растрепанными. Черные глаза были так же хороши, как и лоб — умные, наблюдательные и бдительные. Очевидно, будь его губы тоньше, а подбородок шире, он не стал бы секретарем лорда Лаудуотера — да и кого бы то ни было еще. У него не было бы работодателя. Впрочем, успех двух одноактных пьес, поставленных в мюзик-холле, вселял уверенную надежду на то, что однажды он и станет человеком без работодателя — в качестве успешного драматурга. Его должность оставляла ему достаточно свободного времени, для того чтобы писать пьесы. Если не считать того, что ему приходилось так часто находиться рядом с лордом Лаудуотером, это было прекрасное место — отличная еда, хорошее вино, обширная библиотека, да и слуги — за исключением Джеймса Хатчингса — любили и уважали его. Герберт Мэнли владел искусством заставить других ценить себя (или очень сильно переоценивать, как говорили его недруги), но видимость его значительности постоянно впечатляла окружающих.

Набравшись терпения, он начал обсуждать утреннюю корреспонденцию и спросил указаний. Лорд Лаудуотер, по своему обыкновению, был необычайно придирчив по поводу писем. Он еще не оправился от шока, вызванного происшествием с ничтожным котом, и дал несколько запутанные указания. Когда мистер Мэнли попытался уточнить, работодатель обозвал его идиотом. Мистер Мэнли с твердостью претерпел все оскорбления, пока, наконец, не получил внятные указания. Он привык считать яростные выпады своего хозяина досадной слабостью, которую следует терпеть, ибо это была слабость человека, предоставившего ему столь выгодную должность. Поэтому секретарь и переносил эти вспышки гнева со всей возможной стойкостью.

Пребывая в дурном настроении, лорд Лаудуотер всегда производил сильное впечатление тем, что, краснея, его лицо приобретало багровый оттенок. В ярости его голубые глаза навыкате краснели и наливались кровью, а в моменты волнения начинали светиться странным алым блеском, а его и без того багровое лицо еще больше заливалось темной краской. В такие моменты мистер Мэнли чувствовал себя так, будто находился перед взбешенным быком. Впрочем, его работодатель производил точно такое же впечатление и на других людей, но лишь немногие из них получали такое же ясное и полное представление о его ярости, как мистер Мэнли. Леди Лаудуотер, в свою очередь, постоянно ощущала себя будто перед взбешенным быком, независимо от того, был ли ее муж в ярости или в спокойствии.

Итак, они разобрались с письмами. Лорд Лаудуотер закурил еще одну сигару и задумчиво нахмурился. Мистер Мэнли изучал его мрачное лицо и лениво размышлял о том, доведется ли ему когда-либо дать прикурить кому-то, кого он будет ненавидеть так же сильно, как ненавидит своего работодателя. Он считал, что это действительно маловероятно. Но если он станет успешным драматургом, то, возможно, будет работать с импресарио, который…

Тут его размышления прервал вопрос лорда Лаудуотера:

— Ты сообщил миссис Траслоу, что после сентября ее пособие будет урезано до трехсот фунтов в год?

— Да.

— И что она на это сказала?

Мистер Мэнли заколебался и, в конце концов, уклончиво ответил:

— Кажется, она этому не обрадовалась.

— Но что она сказала? — внезапно яростно взревел лорд; глаза у него налились кровью.

Мистер Мэнли, вздрогнув, быстро ответил:

— Она сказала, что это в вашем духе.

— В моем духе? Вот как! Что она хотела этим сказать? — громко, со злобой вскричал лорд.

Мистер Мэнли выразил отсутствие у него ответа на этот вопрос озадаченным видом и пожатием плеч.

— Вот нахалка! — продолжал кричать его работодатель. — Она получала шестьсот фунтов в год больше двух лет. Что же, она думала, что это будет продолжаться вечно?

— Нет, — ответил мистер Мэнли.

— А почему же она так не думала? А? — вызывающе поинтересовался лорд Лаудуотер.

— Поскольку не было оформлено соглашение, — ответил мистер Мэнли.

— Неблагодарная гадина! Мне стоило бы вовсе прекратить ей выплаты! — продолжал неистовствовать лорд.

Мистер Мэнли ничего на это не ответил. Его лицо ничего не выражало: он будто бы и не одобрял, и не отвергал высказанное предположение.

Лорд Лаудуотер нахмурился и сказал:

— Полагаю, она сказала, что хотела бы вовсе никогда не иметь со мной никаких дел.

— Ничего подобного, — ответил мистер Мэнли.

— Готов держать пари, так она и думает! — прорычал лорд.

Секретарь никак не отозвался на эти слова. Его лицо оставалось бесстрастным.

— И что она намеревается с этим делать? — вызывающе спросил Лаудуотер.

— Она собирается увидеться с вами.

— Будь я проклят, если это произойдет! — тут же выпалил лорд, но уже куда менее уверенно.

Мистер Мэнли позволил себе слабо скептически улыбнуться.

— Чего это ты ухмыляешься? — разъярился лорд. — Если ты думаешь, что этим она чего-нибудь добьется, то знай — этого не будет!

Мистер Мэнли задумался. Хелена Траслоу была леди с сильным характером. Он подозревал, что если лорд Лаудуотер когда-либо боялся какого-то человека, то человек, которого он побаивался — Хелена Траслоу. Мистеру Мэнли подумалось, что в этот момент его работодатель уже не так бесстрашен, каким хочет показаться. Но, конечно, этого мистер Мэнли говорить не стал.

Лорд молчал, погрузившись в какие-то мрачные размышления. Мистер Мэнли невзначай взглянул на него и пришел к выводу, что не просто не переносит его, а ненавидит. Вслух же он сказал:

— Вот чек от Хэнбери и Джонсона на двенадцать тысяч сорок шесть фунтов — за акции резиновой компании, проданные вашей светлостью. Его нужно подписать.

Он передал чек лорду Лаудуотеру. Тот окунул перо в чернильницу, пронзив барахтающуюся в чернилах муху и вытащив ее.

— Какого черта ты не следишь за тем, чтобы чернила были свежими? — громогласно возмутился лорд.

— Они свежие. Муха, должно быть, только что упала в них, — невозмутимо ответил секретарь.

Лорд Лаудуотер обругал муху, вернул ее в чернильницу и, подписав чек, швырнул его через стол мистеру Мэнли.

— Кстати говоря, — несколько нерешительно сказал секретарь, — есть еще одно анонимное письмо.

— Отчего ты не сжег его? Я же велел сжигать такие письма, — злобно сказал работодатель.

— Это письмо не насчет вас, а насчет Хатчингса, — пояснил Мэнли.

— Хатчингса? И что там о Хатчингсе?

— Вам лучше прочесть самому, — Мэнли передал ему письмо. — Кажется, оно от какой-то злобной женщины.

Письмо действительно было написано женской рукой и было довольно многословным. В нем дворецкий обвинялся в получении комиссии от поставщиков вина лорда Лаудуотера — за полсотни ящиков шампанского, купленных им месяц назад. Далее утверждалось, что он получал комиссию и за многие другие подобные покупки.

Лорд Лаудуотер прочел его, хмурясь, вскочил со стула и разразился бранью, причем глаза его выкатились еще больше, чем обычно:

— Прохвост! Подлец! Я его проучу! Я его в тюрьму засажу!

Лорд рванулся к электрическому звонку над камином, нажал на кнопку и не отпускал ее.

Холлоуэй, второй лакей, явился на вызов. Слуги знали звук хозяйского звонка и всегда прибегали на зов, правда, после некоторой задержки — им нужно было обсудить, кто из них должен идти.

Холлоуэй вошел и сказал:

— Да, милорд?

— Позови этого негодяя! Хатчингса ко мне! Позови его немедленно! — кричал его хозяин.

— Да, милорд, — ответил Холлоуэй и поспешил обратно.

Он обнаружил Джеймса Хатчингса в кладовой, сказал ему, что хозяин хочет его видеть и добавил, что последний пребывает в ужасной ярости.

Хатчингс, никогда и не ожидавший, что его самоуверенный и раздражительный хозяин может пребывать в каком-то другом настроении, спокойно дочитал абзац статьи в «Дейли Телеграф», после чего надел пиджак и прошел в кабинет. Его задержка позволила гневу лорда Лаудуотера распалиться еще сильнее.

Когда дворецкий вошел, его хозяин с ревом набросился на него:

— Негодяй! Чертов прохвост! Ты обкрадывал меня! Обворовывал меня годами, мерзавец!

Джеймс Хатчингс абсолютно спокойно встретил это обвинение. Он покачал головой и мрачно ответил:

— Нет, я не делал ничего подобного, милорд.

Полное отрицание содеянного привело лорда Лаудуотера в еще большую ярость. На какое-то время он так разъярился, что не мог выдавить из себя ничего связного. Затем, взяв себя в руки, он смог вновь внятно обвинить дворецкого:

— Делал, мошенник! Ты получил комиссию, тайную комиссию за шесть сотен бутылок шампанского, что я купил в прошлом месяце! Ты делал это в течение многих лет!

Мрачное лицо Джеймса Хатчингса преобразилось. На нем проступила злоба; его выкатившиеся, покрасневшие от ярости голубые глаза злобно сверкнули, и он побагровел в точности, как его хозяин. Дворецкий сразу понял, кто предал его, и был в ярости от этого. В то же время он не был сильно обеспокоен — он никогда не получал чеков от виноторговцев — все выплаты ему производились наличными, а к хозяину он всегда относился с презрением.

— Ничего такого я не делал, а если и получал что-нибудь от торговцев, то всего лишь обычные чаевые, — хмуро ответил Хатчингс.

Мистер Мэнли в сотый раз отметил сходство между лордом Лаудуотером и его дворецким. У обоих были одинаковые, налитые кровью, яростные голубые глаза навыкате, тот же низкий и широкий лоб, те же большие уши. Правда, волосы Хатчингса были темнее, чем каштановые волосы лорда Лаудуотера, а губы — тоньше. И все же мистер Мэнли был уверен, что если бы дворецкий носил бороду вместо бакенбардов, то большинству людей было бы трудно различить его и лорда Лаудуотера.

Тем временем лорд снова вышел из себя и извергал неразборчивые фразы; затем он взревел:

— Чаевые! А как же закон о борьбе с коррупцией? Он был введен специально для таких проходимцев, как ты! Я тебе покажу чаевые! Не пройдет и месяца, как ты окажешься в тюрьме!

— Этого не будет. В том, что вы сказали, нет ни слова правды и ни единого доказательства, — упорно ответил Хатчингс.

— Доказательства? Я уж найду доказательства! — закричал его хозяин. — А если и не найду, все равно — я уволю тебя и не дам рекомендации. Так или иначе я проучу тебя, голубчик! Будешь знать, как меня обворовывать!

— Я не обворовывал вашу светлость, — ответил Хатчингс уже менее резким тоном. Угроза увольнения напугала его куда сильнее, чем перспектива уголовного преследования.

— А я говорю тебе, что ты это делал. Ты можешь выметаться. Я сейчас же телеграфирую в город, чтобы прислали другого дворецкого, честного дворецкого. Как только он прибудет, ты уберешься отсюда. Собирайся и будь готов к отъезду. И когда ты уйдешь, я дам тебе двадцать четыре часа на то, чтобы покинуть страну — после этого я сообщу полиции о твоих делишках! — выкрикнул лорд Лаудуотер.

Мистер Мэнли заметил, что несмотря на вызванную новостью ярость, лорд поступал в своем духе, не собираясь терпеть неудобств из-за увольнения дворецкого. У него действительно было сильное чувство самосохранения.

— Я не собираюсь так поступать. Вы велели мне уйти, и я уйду сразу — сегодня же. В течение двух следующих недель полиция сможет найти меня в доме моего отца, — насмешливо сказал Хатчингс. — А когда я отправлюсь в Лондон, то оставлю свой адрес.

— От твоей поездки в Лондон не будет никакого толку. Я добьюсь того, что ты не найдешь другого места во всей стране, — прорычал Лаудуотер.

Хатчингс окинул хозяина столь мстительным и злобным взглядом, что мистеру Мэнли стало не по себе, а затем развернулся и вышел из комнаты.

— Я покажу этому прохвосту, как меня обворовывать! — воскликнул лорд Лаудуотер и повернулся к мистеру Мэнли: — Сейчас же напиши запрос на нового дворецкого!

Он взял несколько кусков сахара из банки на каминной полке и вышел через открытую дверь в соседнюю комнату, библиотеку.

Там он остановился и окликнул мистера Мэнли:

— Если придет Мортон насчет лесных бревен, я буду в конюшне.

И лорд вышел из библиотеки в одно из высоких окон в сад и направился в конюшню. Когда он приблизился к ней, мрачное выражение ушло с его лица. Впрочем, оно оставалось таким же грозным и не смягчилось. Тем не менее, он приятно провел час в конюшне, ухаживая за своими лошадьми. Он любил именно лошадей, но не кошек. Лошадей он никогда не запугивал и редко ругал их так, как запугивал и ругал своих ближних и окружающих. Это было результатом полученного опыта: лорд знал, что может безнаказанно запугивать и ругать своих подчиненных. Мальчишкой он также издевался над своими лошадьми. Но когда ему было восемнадцать, его лягнула молодая лошадь, с которой он плохо обращался, и этот урок глубоко отпечатался в его памяти. Это был простой, даже элементарный вывод, вытекший в его теорию, что от людей можно получить больше уважения и услужливости, если издеваться над ними, а от лошадей — обращаясь с ними ласково. Кроме того, ему нравились лошади.

Мистер Мэнли начал отвечать на письма не сразу после ухода лорда. Сначала он некоторое время размышлял о сходстве между Хатчингсом и его хозяином. Физическое сходство его мало интересовало. В деревнях и лесах, окружавших замок, уже на протяжении нескольких поколений проживал целый клан Хатчингсов; большинство из них были егерями. Мистера Мэнли куда больше интересовало сходство характеров Хатчингса и лорда Лаудуотера. Хатчингс, вероятно, в силу обстоятельств, был куда менее зануден, но столь же задирист, как и его хозяин. Также он был умнее того, а, следовательно, опаснее. Мистер Мэнли ни за что не хотел бы, чтобы Хатчингс смотрел на него с такой злобой, с какой тот посмотрел на своего хозяина. Несомненно, самообладания у дворецкого было гораздо больше, чем у лорда Лаудуотера, но если ему когда-нибудь случится выйти из себя, то лорду придется очень и очень плохо.

Секретарю было бы интересно найти в архивах Лаудуотера общего предка, человека, от которого они оба произошли. Ему казалось, что это, должно быть, третий барон. Во всяком случае, у них обоих были такие же, как у барона, голубые глаза навыкате, хотя на его портрете эта черта определенно была сглажена естественной обходительностью модного портретиста. Стоит ли тратить свое время на то, чтобы просмотреть упоминания о третьем лорде Лаудуотере? Мистер Мэнли решил, что, если у него найдется достаточно свободного времени, он этим займется. Затем он подумал, что рад уходу Хатчингса — дворецкий был с ним не слишком учтив. Наконец секретарь начал отвечать на письма.

Закончив с письмами, он взял чек от биржевого маклера и с мрачной задумчивостью изучил его. Мистер Мэнли еще никогда не видел чека на такую большую сумму, и он его заинтересовал. Затем он написал короткую записку с инструкциями для банкиров лорда Лаудуотера. Чернила в его авторучке закончились, поэтому он поставил подпись той ручкой, которой лорд Лаудуотер ранее подписал чек. Положив чек в конверт с уже надписанным адресом, секретарь наклеил марки на все письма, отнес их к почтовому ящику, стоявшему на столе в холле, через библиотеку вышел в сад и лениво закурил. Затем он вернулся в библиотеку и продолжил составлять каталог книг, начав с места, где остановился накануне. Он часто прерывался, чтобы углубиться в очередную книгу, прежде чем занести ее в каталог. Он не был приверженцем работы на скорую руку.