Загадка Лаудуотера

Глава VIII

Тем утром Оливия отправилась на встречу с Греем в настроении, весьма отличном от ее настроения днем ​​ранее. Прежде ее походка была легка, она была в приподнятом настроении, предвкушении и даже волнении. Она не знала, что произойдет дальше, но будущее было полно возможностей; и благодаря внезапному появлению кота Мелхиседека в решающий момент она не была разочарована. Сегодня она отправлялась на встречу с мужчиной, который любил ее, в еще более приподнятом настроении, невзирая на тот факт, что она была совершенно не в состоянии горевать о своем муже. Он с такой тщательностью уничтожил ту девичью любовь, которую она испытывала к нему, когда вышла за него замуж, что теперь она не могла без лицемерия изображать скорбь о нем. Смерть ее мужа лишь убрала преграду между ней и мужчиной, которого она любила.

Но сегодня она не отправлялась на встречу с ним в более приподнятом настроении из-за того, что эта преграда рухнула. Она шла небыстро, более тяжелым, медлительным шагом. Ее глаза были опущены, а ее лоб отметила тревожная, задумчивая мрачность.

При виде полковника Грея, который ожидал ее у двери павильона, морщинки от ее лбу разгладились, и она ускорила шаг. Когда дверь закрылась за ними, он заключил ее в объятия и поцеловал. Для новоявленной вдовы было еще рано принимать поцелуи, но она не протестовала. Она не чувствовала себя вдовой; она снова чувствовала себя свободной женщиной. Стоило даже опасаться, что ее губы ответили на его поцелуй.

Энтони тоже изменился. Он был более бледен и почти изможден. Без сомнения, он был рад ее приходу, и, несомненно, радость эта была больше, чем накануне. Но на этот раз радость смешивалась с каким-то другим тревожным чувством. То и дело он смотрел на нее другими глазами — глазами, из которых вдруг исчезла радость, почти испуганными глазами, в которых отражался вопрос, который нельзя было задать. Она почти отвела взгляд от его глаз, а когда заглянула в них, то в ее глазах был тот же вопрос.

Но они были слишком влюблены друг в друга, чтобы какая-то эмоция заглушала это чувство надолго. В этот момент, от ощущения радости быть рядом, смотреть друг на друга, касаться друг друга, страхи и невысказанный вопрос покинули их.

В павильоне не было ничего грубого — ни внутри, ни снаружи. Он был выполнен из белого мрамора, привезенного из Каррары[10] для пятого барона Лаудуотера в конце восемнадцатого века; а прихоть убитого мужа Оливии заставила его заменить оригинальную, изысканную, тяжелую мебель более удобным широким диваном, двумя не менее удобными креслами с подлокотниками, красным лакированным столиком и дюжиной подушек. Он повесил на каждую стену картину с танцовщицами Дега[11]. Поскольку диванное покрытие и подушки были с китайской шелковой вышивкой, интерьер казался неким странным сочетанием восточного и французского стиля.

Энтони немного сомневался, что Оливия придет. И все же он полагал, что в час горя она непременно придет к нему, так как знал простую откровенность ее характера. Поэтому он не стал рисковать: отправился в Хай-Уиком, купил продукты в скромных продовольственных магазинчиках и собрал корзинку с ланчем.

Оливия собиралась вернуться на обед в замок, однако Грей убедил ее остаться. Ей не потребовалось долгих уговоров: она чувствовала, что каждый час драгоценен и что рискованно терять хотя бы один из этих часов; ее терзало предчувствие, что они с Энтони не смогут долго быть вместе. Судя по всему, подобное предчувствие тяготило и его. Временами они, казалось, почти лихорадочно стремились выжать до последней капли сладость из стремительно утекающих минут.

После обеда Оливии снова вспомнилось, что она должна вернуться в замок, что она может там понадобиться, что ее хватились; но это не повлияло на нее. Она не могла вырваться. Она слишком долго отказывала себе в радости, и это чувство было опьяняющим.

Пошел уже шестой час, когда Оливия покинула павильон. Она шла быстро, свойственной ей легкой, покачивающейся походкой, направляясь обратно в замок, будто во сне, ее тревоги и страхи на время были забыты. По пути в свои комнаты Оливия никого не встретила. Она быстро сняла шляпку и позвонила, чтобы ей подали чай. Элизабет Твитчер принесла чай, и от нее Оливия узнала, что только мистер Мэнли спрашивал о ней. Она поняла, что все-таки, благодаря своему умершему мужу, она была в замке совсем неприметным человеком. Никто не привык советоваться с ней по каким-либо вопросам. И она была рада этому. На данный момент всем, чего она желала, была свобода действий, свобода быть с Энтони; и тот факт, что управление замком плавно перешло в умелые руки миссис Карратерс и мистера Мэнли, предоставил ей эту свободу.

После чая она вышла в розовый сад и прогуливалась там туда-сюда, когда мистер Флексен, обдумывая информацию, которую узнал от Уильяма Ропера, увидел ее и вышел к ней. Ему показалось, что она слегка вздрогнула при виде него, но он убедил себя, что это, должно быть, лишь плод воображения; конечно, не может быть причины, по которой она должна избегать его.

— Леди Лаудуотер, мне сказали, что вы вышли прогуляться через окно библиотеки в сад примерно без четверти двенадцать прошлой ночью. Когда вы входили или выходили, то случайно не слышали, храпел ли лорд Лаудуотер? Я хочу установить последний час, когда он еще точно был жив. Вы понимаете, насколько важным это может оказаться.

Она заколебалась, наморщив лоб, взвешивая важность своего ответа. Потом она посмотрела на него с ясным взглядом и ответила:

— Да.

Он знал — шестое чувство уголовного следователя подсказало ему это, — что она солгала, и он был озадачен. С чего ей лгать? Что она знала? Что ей было скрывать?

— Вы слышали, как он храпел, когда выходили или когда входили? — уточнил он.

— И тогда, и тогда, — твердо сказала Оливия.

Мистер Флексен заколебался. Он не верил ей. Затем он спросил:

— Как долго лорд Лаудуотер обычно спал после ужина? Когда он ложился спать?

— Раз на раз не приходилось. Обычно он просыпался и ложился спать до полуночи. Но иногда это бывало ближе к часу ночи, особенно если он был взволнован.

— Спасибо, — сказал мистер Флексен, покинул Оливию и отправился обратно в замок.

Лорд Лаудуотер, безусловно, был взволнован — из-за женщины, с которой поссорился. Он мог бы проспать допоздна. Но почему леди Лаудуотер солгала о том, что лорд храпел? Что она знала? Что, бога ради, она скрывала? Кого она покрывала? Мог ли это быть полковник Грей? Был ли он быть замешан в этом убийстве? Мистер Флексен решил, что ему нужно собрать больше информации о полковнике Грее, встретиться с ним — и в ближайшее время.

И он получил информацию о Грее раньше, чем ожидал, еще не начав поисков. Инспектор Перкинс ждал его с миссис Тернбулл, хозяйкой «Телеги и лошадей». Инспектор узнал от нее, что лорд Лаудуотер был с визитом у ее постояльца накануне вечером и что они яростно ссорились. Мистер Флексен выслушал ее историю и допросил ее. Важным моментом в этой истории ему показались угрозы лорда Лаудуотера изгнать полковника Грея из армии.

Миссис Тернбулл предоставила мистеру Флексену широкое поле для размышлений. Мистер Мэнли сказал ему, что рукоятка того самого ножа, вероятно, запутает его ввиду множества отпечатков пальцев на ней. Ему казалось, что истории Уильяма Ропера, миссис Карратерс и миссис Тернбулл снабдили его массой возможных вариантов того, кто мог быть убийцей. Яснее чем когда-либо ему стало понятно, что расследование должно быть проведено с величайшей осмотрительностью и что должно быть разглашено как можно меньше касающихся его фактов. Ему также было ясно, что если рукоятка ножа не даст ему определенного ответа, у него не будет ничего, кроме косвенных доказательств, которых у него уже более чем достаточно.

Он решил, что лучшим вариантом будет сразу увидеться с полковником Греем и сформировать собственное впечатление о том, вероятна ли его причастность к этому преступлению. Он не желал верить в то, что кавалер креста Виктории мог хладнокровно убить — даже такого отвратительного задиру, каким казался лорд Лаудуотер. Но ему случалось видеть и более странные вещи. Кроме того, это зависит от того, каким человеком являлся полковник Грей — кавалеры креста Виктории тоже бывают разными.

Мистер Флексен не стал терять времени. Было почти шесть часов. Было вероятно, что полковник вернется в гостиницу после рыбной ловли. Миссис Тернбулл была уверена, что он, как обычно, отправился на рыбалку, потому что когда он уходил утром, то взял с собой удочку. Энтони Грей не был человеком, который стал бы делать это из обычной предосторожности. Таким образом, мистер Флексен приказал вызвать машину и в двадцать минут седьмого был в «Телеге и лошадях».

Он обнаружил, что полковник Грей действительно вернулся. Мистер Флексен послал свою карточку; горничная вернулась и сразу проводила его в гостиную полковника. Грей встретил его с вопросительным выражением, которое только усилилось, когда мистер Флексен сказал, что занимается расследованием смерти лорда Лаудуотера. Таким образом, мистер Флексен сразу перешел к сути дела.

— Мне рассказали о том, что лорд Лаудуотер нанес вам визит накануне вечером, и у вас с ним произошла бурная ссора, полковник Грей, — сказал он.

— Простите меня, но бурной она была исключительно благодаря лорду Лаудуотеру, — сказал полковник Грей чрезвычайно неприятным тоном. — Я скорее невольно повел себя грубо. Прибегать к насилию мне не свойственно, разве что меня просто вынудят это сделать. И я никогда не встречал человека, менее способного принудить меня к насилию, чем этот отвратительный, крикливый болван. Он был способен лишь на слова — оскорбительные слова. В нем не было боевого задора. Я дал ему все основания, которые только мог придумать, чтобы он напал на меня, потому что мне особенно хотелось поколотить его. Но его на это не хватило.

Грей говорил спокойно, не повышая голоса, но в его тоне было раздражение, которое произвело впечатление на мистера Флексена. Если человек мог создать впечатление опасности своим голосом, то на что он был способен на деле? Мистер Флексен понял, что Грей был довольно необычным кавалером креста Виктории. Он также понял, что попытавшись запугать его лорд Лаудуотер совершил самую большую ошибку в жизни. Кроме того, у мистера Флексена возникло стойкое ощущение, что если полковнику Грею казалось, что лучше убрать лорда Лаудуотера с дороги, и если для этого представилась благоприятная возможность, он, вероятно, едва ли не воспользовался бы такой возможностью. Мистер Флексен чувствовал, что невыносимый пэр был бы для него немногим больше, чем опасная собака.

Он заговорил не сразу, смотря в серые глаза полковника Грея, а те изучали его холодным и жестким взглядом. Тогда мистер Флексен сказал:

— Мне сказали, что лорд Лаудуотер пригрозил изгнать вас из армии.

— Среди прочего, — небрежно ответил Грей.

Мистер Флексен догадался, что прочим были угрозы развестись с леди Лаудуотер.

— Это было бы для вас очень серьезным ударом, — заметил он.

— Вы… совершенно правы, — сказал полковник Грей.

Мистер Флексен мог бы поклясться, что он начал говорить: «Вы заблуждаетесь», но передумал.

Некоторое время полковник, казалось, не мог найти слов; затем он продолжил:

— Это действительно было бы очень тяжелым ударом. Вы понимаете, что для человека, который в 1914 году был зачислен в стрелковый полк из числа добровольцев и дослужился до звания командира полка, ничто не может быть более болезненным. Это было бы жестоким ударом; мне потребовались бы годы, чтобы примириться с этим.

Раздражение ушло из его голоса. Он заговорил приятным, доверительным тоном, и мистер Флексен не верил ни единому его слову. Во всяком случае, он преувеличивает тот вред, который бы ему принесла необходимость оставить армию; но мистер Флексен был полностью убежден, что это почти вовсе не огорчило бы его. Он снова был поражен. Полковник Грей лгал ему так же, как солгала леди Лаудуотер. Какая у них могла быть причина для этого? Что, бога ради, они сделали?

Мистер Флексен не дал удивлению отразиться на его лице и с сочувствием произнес:

— Да, я это понимаю. Но тогда, опять же, было бы болезненно и очень неприятно осознавать, что ваш опрометчивый поступок привел леди Лаудуотер в суд по бракоразводным делам.

— О господи, нет! — быстро возразил полковник Грей. — Не было никаких шансов на бракоразводный процесс. Даже для бракоразводного процесса — во всяком случае, затеваемого мужем — должны быть какие-то основания, у него должны быть какие-то доказательства. Небылицы, рассказанной егерем, едва ли достаточно, чтобы начать бракоразводный процесс, не так ли?

— Право, я не знаю. Егерь может убедить присяжных. Вы ведь знаете, что представляют из себя присяжные. Никогда нельзя сказать, во что выльется их глупость, — сказал мистер Флексен.

— Но в случае отсутствия доказательств не было никаких шансов на бракоразводный процесс. Говорю вам, Лаудуотера на это не хватило бы, — уверенно возразил Грей. — Он грозился и бранился. Он продолжил рассказывать эти небылицы леди Лаудуотер до тех пор, пока она не его не оборвала; но на этом все и закончилось. Его дьявольский нрав никогда не проявлялся иначе, чем в громогласных заявлениях. Леди Лаудуотер нечего было бояться.

— И все-таки вы думаете, что он сделал бы все возможное, чтобы изгнать вас из армии? — спросил мистер Флексен, находя несколько непоследовательным описание лорда Лаудуотера, как безобидного, хоть и раздражительного пустослова.

— Это совсем другое дело, — быстро ответил Грей. — Это скорее значило, что он использовал бы свое влияние за моей спиной, связавшись с каким-нибудь подлым политиком. В этом деле не было бы никакой огласки, не стали бы известны его издевательства. Он бы действительно это сделал.

— Я бы подумал, что человек с таким вспыльчивым нравом, как у лорда Лаудуотера, скорее бы действовал в открытую, — настаивал мистер Флексен.

— Конечно — если бы он действительно был склонен к насилию. Но он не был таким, скажу я вам. Он был всего лишь грозящимся задирой, когда дело касалось женщин и слуг — людей, которых он мог запугивать. Говорю вам, я ясно дал понять, что его заставляло отступить прямое противостояние ему. А, черт возьми! Любой человек хоть с каплей смелости, который действительно верил в то, что я ухаживал за его женой, не смог бы выслушать сказанное мною ему без того, чтобы не напасть на меня. И так как я все еще восстанавливаюсь после раны, и он это знал, должно быть, это не должно было представляться ему значительным риском. Говорю вам, он был просто раздражительным задирой.

Мистер Флексен был полностью убежден, что обычно полковнику Грею не свойственна подобная откровенность, что он говорил все это, только чтобы что-то говорить, возможно, чтобы не дать ему задать какой-то вопрос, на который было бы трудно или опасно отвечать. Но хоть убей, мистер Флексен не мог понять, что это мог быть за вопрос.

— Что ж, полагаю, вы правы, — небрежно сказал он. — Задиры не слишком любят ссориться всерьез. Но мне рассказали, что вы были с визитом в замке прошлой ночью и ушли оттуда около четверти двенадцатого. Это правда?

Полковник Грей не выказал ни малейшего беспокойства, услышав, что о его ночном визите к Оливии стало известно. Но он не дал мистеру Флексену времени завершить фразу и прервал его, быстро ответив:

— Да, я пришел увидеться с леди Лаудуотер. Я думал, что, вероятно, она придаст глупым угрозам Лаудуотера куда больше значения, чем они того заслуживают, и может разволноваться. Это было бы вполне естественно. Я хотел обсудить это с ней и успокоить ее на этот счет. Это не заняло очень много времени, отчасти потому, что прошло много времени с тех пор, как ему действительно удавалось запугать ее. Она привыкла к его приступам гнева и издевательствам; даже эта новая игра не слишком-то ее обеспокоила. Мы оба пришли к выводу, что он просто снова сыплет пустыми угрозами и ничего не станет предпринимать. На самом деле, я не думаю, что она очень бы обеспокоилась, даже сделай он это. Она была настолько сыта жизнью с ним, что ее не волновало, расстанутся они или нет.

Мистер Флексен больше чем когда-либо был уверен в том, что полковнику Грею не свойственна подобная словоохотливость. Он говорил все это, по-видимому, с той целью, чтобы заставить его поверить в то, что и он, и леди Лаудуотер не приняли угрозу ее мужа о бракоразводном процессе всерьез. Он начал думать, что, на самом деле, это было совсем не так, во всяком случае, для одного из них.

— Да, — согласился он. — Такое всегда случается с подобными раздражительными людьми. В конце концов, никто не принимает их всерьез. Но вот что я хотел у вас спросить: когда вы проходили через библиотеку внутрь или выходили через нее, вы слышали, как храпел лорд Лаудуотер?

Полковник Грей заколебался, как колебалась леди Лаудуотер перед ответом на этот вопрос. Очевидно, он обдумывал значимость своего ответа. Затем он ответил:

— Нет.

Инстинкт мистера Флексен заверил его, что полковник Грей солгал так же, как солгала леди Лаудуотер.

— Вы уверены, что не слышали ничего похожего на храп, когда вы выходили? Вы слышали какие-то звуки, доносящиеся из библиотеки? Вы понимаете, насколько для нас это важно как можно точнее установить время смерти лорда Лаудуотера, — настаивал он.

— Нет, я ничего не слышал, — твердо сказал полковник Грей.

— Досадно! — воскликнул мистер Флексен. — Это очень важно. Что ж, возможно, я смогу узнать это от кого-то другого.

— Надеюсь на это, — вежливо ответил Грей.

Мистер Флексен достаточно сердечно пожелал ему спокойной ночи и направился обратно в замок, во многом недоумевая. И полковник Грей, и леди Лаудуотер вели себя на редкость странно, если не сказать подозрительно.

Мистер Флексен был совершенно уверен, что оба они солгали о том, храпел ли умерший. Но было ясно, что они лгали с разными целями. Леди Лаудуотер солгала, чтобы он решил, что ее муж был жив в полночь. Полковник Грей солгал, чтобы он считал, что тот был мертв в четверть двенадцатого. Но мистер Флексен был уверен, что полковник Грей слышал, а леди Лаудуотер не слышала, как храпел лорд Лаудуотер.

Что они знали? Что они сделали? Или — что сделал один из них?