Заговор Красного Волка

махнул ему рукой, приказывая выйти. Затем Роуз достал из кармана ключ и снова

сел за свой стол. Ни отводя глаз от Пазела, он отпер глубокий ящик с правой

стороны и достал оттуда что-то настолько ужасное, что Пазел с трудом подавил

крик.

Это была клетка. Очень похожая на птичью, но прочнее, с маленьким

надежным замком. Внутри клетки лежало нечто, похожее на свернутый узел из

тряпок, волос и мертвой кожи. Но потом оно пошевелилось и застонало. Пазел

внезапно почувствовал себя плохо. Это был икшель — старый, изголодавшийся и

неописуемо грязный. Его глаза были пусты, белая борода слиплась от жира; руки, защитным жестом обхватившие голову, были покрыты открытыми язвами.

Наполовину сгнивший клочок ткани на бедрах — вот и все, что у него было из

одежды. Когда Роуз поставил клетку на свой стол, старый икшель развернул свое

дрожащее тело, снова ужасно застонал и проклял их обоих во имя девяти

преисподен.

Роуз, конечно, ничего не услышал. Он выбрал ягоды кулберри и два

миндальных ореха и просунул их сквозь прутья клетки.

— Паткендл, — задумчиво произнес он. — Ты подходящего возраста, подходящего цвета. Значит, ты сын капитана Грегори?

Пазел кивнул, все еще пребывая в шоке. Икшель на четвереньках протащился

по грязи по дну своей клетки и жадно набросился на кулберри.

— Ну, ну, — сказал Роуз. — Сын предателя. Отличный моряк, Грегори, и при

этом смелый. Столкнулся с пиратами Симджи, ускользнул от военных кораблей

через рифы Талтури. Мало кто на квартердеке был умнее Грегори Паткендла. И

умно выбирал себе друзей. Разве он не был близок со стариной Чедфеллоу?

Пазел невольно вздрогнул. Роуз удовлетворенно кивнул: 119

-

120-

— Видишь? Твой отец опередил свое время, пытаясь столкнуть одну империю

с другой. Но даже он совершал ошибки. Он считал, что Мзитрин нанесет удар

раньше нас, и поэтому присоединился к ним. Кто знает? Если бы он угадал

правильно, то сегодня мог бы быть гражданином Арквала. Но не моряком. Его

Превосходительство не позволяет предателям плавать под его флагом.

— Мой отец не предатель, сэр, — сказал Пазел, сжимая кулаки за спиной.

— Парень, он безусловно чертов предатель. Твоей семье просто повезло, что

он мог предать только Ормаэл. Если бы Грегори был офицером имперского флота, все его сыновья, дочери, племянники и кузены были бы распяты.

— Его взяли в плен, — сказал Пазел, стараясь не сверкнуть глазами.

— Конечно. А потом он отплыл обратно со своими похитителями, чтобы

начать войну со своими соотечественниками.

— Не Мзитрин воевал с моей страной, сэр. Арквал.

— Неправильно, — сказал Роуз. — Империя никогда не воевала с Ормаэлом.

Она съела его за один присест, как баранью отбивную.

Пазел ничего не сказал. В этот момент он ненавидел Роуза больше, чем

Ускинса, больше, чем Свеллоуза или Джервика, и даже больше солдат, которые

ворвались в его дом. Старый икшель теперь внимательно слушал, хотя и не

переставал есть кулберри.

— Ты неплохо устроился, а? — сказал Роуз. — Большинство мальчиков-ормали погибли на серебряных рудниках Чересте, рубят тростник в Симдже или

проданы частным лицам Урнсфича. А тебя примет сам старый Исик.

— Да, сэр.

— Ты видишь, что делает мой ползун? Ты знаешь, почему я держу его у себя?

( Твоего ползуна зовут Стелдак, ты, жирный прыщ, пробормотал икшель.) Пазел изо всех сил старался не смотреть на клетку:

— Нет, сэр, не знаю.

— Яд, — сказал Роуз. — О, у меня есть враги, парень, много врагов. Ползун

пробует мою еду на вкус. Сердце ползуна бьется в шесть раз быстрее, чем у

человека, поэтому его кровь движется по телу в шесть раз быстрее. Как и любой яд, понимаешь? То, что убило бы меня за двенадцать минут, убьет его за две.

( Твое сердце перестало биться давным-давно, сказал икшель.)

— У меня нет лишнего ползуна для Его превосходительства, — продолжил

Роуз, — но есть смолбои. Старик проникся к тебе симпатией. Так что вот тебе мои

новые приказы.

Обычно он обедает во главе стола первого класса или здесь, в моей каюте, со

мной. Но, иногда, он может захотеть поесть в уединении, в своей каюте. Ты будешь

приносить ему эти блюда, Паткендл. И ты будешь пробовать каждое блюдо, прежде

чем это сделать. На камбузе, в присутствии нашего повара. Ясно?

— Да, сэр.

— За тобой будут посылать кого-нибудь при каждом удобном случае. Если его

дочь или консорт попросят на камбузе еды, ты сделаешь в точности то же самое.

120

-

121-

Его не должны убить, Паткендл. Но не тебя: я полагаю, мы можем согласиться с

тем, что я одолжил для тебя время у судьбы?

Внезапно он уставился на клетку:

— Попробуй этот миндаль, будь прокляты твои глаза! Я голоден!

Икшель поднял глаза и растянул губы в чем-то похожем на гримасу боли. Но

затем из него вырвался странный низкий голос — такой голос мог услышать любой

нормальный человек, — и Пазел догадался: это то, что Диадрелу назвала

искажением.

— Капитан, — сказал старик, — я вынужден вас сказать, что у меня ослабли

зубы. Я не могу разгрызть этот орех, сэр. Если бы вы только могли разбить его

молотком...

Капитан зарычал, но поднялся на ноги и, пошатываясь, пересек комнату. Во

второй раз за этот день Пазел понял, что настал момент, когда он должен

немедленно сделать что-то опасное, иначе будет сожалеть об этом всю оставшуюся

жизнь — и снова он это сделал. Наклонившись поближе к клетке, он прошептал:

— Я помогу тебе, Стелдак.

Роуз мгновенно напрягся.

Пазел едва успел поднять голову, прежде чем капитан развернулся. Его глаза

были дикими от подозрения, когда он пронесся обратно через комнату. Он схватил

Пазела за руку и сжал с мучительной силой. Он наклонился к лицу Пазела. От него

несло чесноком и табаком.

— Ты слышишь духов.

— Н-н-нет, сэр!

— Я знаю, что слышишь. Я видел твое лицо. Не многие из нас могут их

слышать, парень. Один только что прошел через эту комнату, заговорил с моим

ползуном на их родном языке. Ты слышал это, не так ли? Говори правду!

— Капитан, я не... Ааа!

Рука Роуза снова сжалась. Его разъяренный взгляд блуждал по стенам каюты.

— Берегись, — прошипел он очень тихо. — Мир меняется у нас под ногами, когда такие звери, как я, обретают слух, улавливают голоса, растворенные в ветре.

Животные всегда могли, а также маги, заклинатели и уроды. Сегодня то здесь, то

там поднимается такой естественный человек, как Нилус Роуз. Эта старая

непотопляемая громадина — она забита духами. В шторм они цепляются за

верхние борта, сползают на палубу, заползают нам в уши. Ты тоже их слышишь!

Только посмей это отрицать!

Роуз был сумасшедшим — но сумасшедший или нет, его удивительно сильная

хватка угрожала сломать Пазелу руку. Что сказать? Если он даст Роузу желаемый

ответ, капитан никогда не оставит Пазела в покое, ожидая отчетов о «духах», которых подслушал Пазел. И что тогда сделают с ним безбилетники-икшель, если

половина из них уже считает его шпионом?

— Капитан!

Голос исходил от мужчины-икшеля, который поклонился так низко, что его

121

-

122-

последние оставшиеся пряди волос волочились по полу клетки.

— Разрешите мне сообщить вашей чести, что он прав лишь наполовину. Я

услышал голос, желающий мне добра — голос духа, конечно! — но мальчик его не

слышал. Если он и выглядел испуганным, то только потому, что я внезапно вскочил

на ноги.

Роуз перевел взгляд с пленника на Пазела и обратно. Его глаза сузились, но

постепенно давление на руку Пазела уменьшилось, и он отпустил ее. Пазел

отступил назад, придерживая руку, и на мгновение его глаза встретились с глазами

пленника. Стелдак, который мгновение назад так искусно солгал, теперь бросил на

Пазела взгляд, полный удивления и даже — ужасной на этом изуродованном лице

— надежды.

Еще один стук. Судовой клерк стоял в дверях с новым бушлатом и фуражкой

Пазела. Роуз сунул клетку обратно в свой стол, внезапно приняв деловой вид. Он

заставил Пазела примерить бушлат, поправил его осанку, даже обучил его тому, как

обращаться к благородной семье.

— Ваше превосходительство — это все, что тебе нужно сказать послу Исику.

Для его консорт подойдет миледи или леди Сирарис. А девушку следует называть

юной госпожой — или, если она будет настаивать, леди Ташей. Когда он похвалит

тебя за то, что, по его мнению, ты сегодня сделал, поблагодари его. Ни слова

больше. Если я узнаю, что говорил слишком развязно или умничал с Его

превосходительством, ты пожалеешь, что я не оставил тебя в руках Ускинса.

Пазел почти не слушал. Таша, подумал он. Ее зовут Таша.

Роуз надел фуражку ему на голову:

— Эта одежда — подарок посла Исика. Носи их всегда. Иди и выскреби лицо, мальчик, а затем явись в его каюту.

Пазел был уже в дверях, когда его остановил холодный голос Роуза:

— Странный поворот, не так ли, Паткендл? Из всех лордов и дворян этой

империи именно тот, кто благоволит тебе, оказался завоевателем Ормаэла.

На главной палубе Элкстем приказал поднять брамсели. Разворот был

закончен, мили якорной цепи вытащили обратно в « Чатранд». Где-то в бухте

военный корабль отсалютовал пушечным выстрелом, и вся домашняя птица

Великого Корабля в ответ пронзительно закричала. Пазел должен найти Нипса.

Если он не расскажет кому-нибудь о своем утре, то просто взорвется. Но осмелится

ли он упомянуть Стелдака? Сочтет ли Диадрелу это предательством?

Он слышал, как Свеллоуз приказал Нипсу отправиться в швейный уголок, чтобы помочь починить запасные паруса. Но Нипса там не было. Пазел наклонился

рядом с Рейастом, застенчивым заикающимся мальчиком, и спросил о своем друге.

Рейаст оторвал взгляд от парусины на своих коленях и моргнул.

— П-П-П-Паз-зел. У тебя есть н-н-н-овый б-б…

— О бушлате я расскажу тебе позже, Рейаст. Куда подевался Нипс?

— Л-л-л-л-лазарет.

122

-

123-

— Лазарет! Почему? Что произошло?

Несколько минут спустя Рейасту удалось сообщить Пазелу, что Нипс сильно

ушибся. Его столкнул в люк новый смолбой, доставленный на борт только вчера.

Новичок был «з-з-з-злодеем», заявил Рейаст: старше и сильнее любого из них, за

исключением, возможно, Пейтра и Дасту, и он вел себя так, как будто являлся

командиром младших смолбоев. Он взбесился из-за Фиффенгурта, который не

присвоил ему никакого особого звания, и вымещал это на мальчиках. Когда Нипс

шел через жилую палубу, чтобы забрать свой тюрбан, новенький приказал ему

поменяться рундуками — у его собственного крышка плохо закрывалась. Нипс

рассмеялся ему в лицо. Вокруг было слишком много матросов для драки (что

Рейаст счел удачным для Нипса), но когда более крупный смолбой увидел

возможность, он толкнул Нипса сзади, отправив его через люк в отсек третьего

класса внизу, где Нипс чуть не приземлился на ребенка.

Пазел, повидавший достаточно жестокости для одного дня, пришел в ярость.

— Как зовут эту свинью? — спросил он.

Рейаст с усилием скривил лицо:

— Ди-ф-дж-дж-Джервик!

— Джервик! — в ужасе воскликнул Пазел. — Здоровенный оболтус с дыркой в

ухе? — Рейаст кивнул. Пазел больше не расспрашивал его, а побежал прямо в

лазарет. Джервик на борту! Неужели капитан Нестеф наконец поймал его на

жестокости и отправил собирать вещи? Независимо от того, как это произошло, это

была ужасная новость, и он надеялся, что Рейаст каким-то образом ошибся. Пазел

пролетел через нижнюю орудийную палубу к лазарету. Над дверью клиники он

увидел любопытную вывеску:

ЛАЗАРЕТ

ДОКТОР КЛАВДИЙ РЕЙН

Первая строчка была аккуратно нарисована красной краской. Вторая, как и

линия, зачеркнувшая имя Чедфеллоу, была грязными синими каракулями. Пазелу

пришлось опереться о дверной косяк. Чедфеллоу должен был служить на

« Чатранде». Но почему он передумал и велел Пазелу покинуть корабль? « Я

собираюсь их увидеть», — сказал он о матери и сестре Пазела. Была ли это

причина, по которой он намеревался быть на борту, или причина, по которой не

был?

В лазарете он нашел Нипса, повешенного в гамаке, с разбитой губой и

клеенчатым мешком с холодной водой под глазом. Маленький мальчик был в

ярости, скрипел зубами и клялся, что научит Джервика держаться на расстоянии.

Пазел заставил его замолчать: новый доктор, Рейн, суетился рядом, сдвинув

седые брови. Когда он проходил мимо, они услышали, как он бормочет себе под

нос:

— Ундрабаст, Нипс Ундрабаст, хе-хе, чуть не сломал шею, вы, ребята, не

123

-

124-

должны дурачиться с люками...

— Пусть он снова подойдет ко мне, — сказал Нипс, когда доктор был вне

пределов слышимости. — Джервик, я имею в виду — трусливая крыса.

— Но как он оказался на «Чатранде»? — с несчастным видом спросил Пазел.

— Сказал, что только что избавился от какого-то смолбоя, которого ненавидел

на своем старом корабле, — проворчал Нипс. — Хвастался, как он «шлепал его

около года, и этот чертов дурак никогда не отвечал». А потом он помог какому-то

толстому боцману высадить смолбоя на берег в Соррофране. Его капитан

подслушал и закатил истерику, какой никто никогда не видел, и собственными

руками выбросил Джервика на берег.

— Это был я! — воскликнул Пазел. — Тот, кого высадили!

Подбитый глаз Нипса уставился на Пазела.

— Я изобью его, — сказал он. — Я засуну этот золотой зуб ему в глотку. Я

выжму его, как свой тюрбан.

— Нипс! — сказал Пазел, схватив его за плечо. — Не дерись с ним! Роуз

бросит тебя акулам! Кроме того, Джервик — страшный и грязный боец! Он

расплющит тебя, приятель!

— Пусть только попробует!

У него получилось «попобует», из-за распухшей губы Нипса. Крошечные

кулачки сжались по бокам.

Пазел медленно поднялся и прислонился лбом к стене.

— Все на этом корабле сумасшедшие, — сказал он.

— Привет! — сказал Нипс. — Где ты взял этот бушлат?

И затем, как падение в море, это произошло. Два матроса прошли мимо двери

лазарета, непринужденно болтая о женщине, и внезапно их голоса изменились —

мутировали, раздулись — и превратились в чудовищный визг.

— Нет! — закричал Пазел, вскакивая.

— Пазааааааак? — сказал Нипс.

Доктор Рейн, обернувшись, воскликнул:

— Ква-ква-квааак?

Вот оно: давление на его череп. И наполняющий воздух запах яблока с

заварным кремом, худший запах в мире. У него начался припадок.

Оставив Нипса с широко раскрытыми глазами, Пазел выбежал из лазарета в

ужас корабля, наполненного оглушительными, хищными птичьими криками. Он не

мог придумать, где спрятаться — спрятаться на четыре часа или больше! — но он

должен спрятаться, немедленно. Если его сочтут сумасшедшим, его вышвырнут

вместе с трюмной водой или еще хуже.

Нижняя орудийная палуба была заполнена новоприбывшими, какими-то

солдатами, занятыми, смеющимися, кричащими. Они показывали на него, чего-то

желая. Он побежал. Трюм, подумал он. Надо идти в трюм. Может быть, посол еще

его не ждет. Может быть, никто его не хватится.

Он добрался до трапа № 1 и помчался вниз по лестнице. Но на жилой палубе

124

-

125-

внезапно появился Фиффенгурт, преградив ему путь. Он улыбнулся Пазелу:

— Бачафуагаааак!

Пазел сделал беспомощное лицо и снова начал карабкаться, отчего

Фиффенгурт заверещал еще громче. Пазел выскочил на следующую палубу, верхнюю орудийную палубу, и побежал вдоль длинного ряда пушек. Вокруг него

были люди, злобные и ужасно громкие. Никогда еще не было так плохо, подумал

он. А потом он увидел прямо перед собой Джервика.

Оба мальчика замерли. Глаза Джервика расширились; он сжал швабру в руках, словно она могла улететь. Пазелу внезапно пришла в голову мысль попытаться

быть дружелюбным — в конце концов, им иногда приходилось работать вместе на

«Эниэле», — но как именно он должен был это сделать? Он не мог говорить, поэтому попытался улыбнуться и слегка помахал рукой.

Джервик метнул в него швабру, как копье.

Вот тебе и дружелюбие. Пазел увернулся от швабры и попытался проскочить

мимо Джервика, но здоровенный смолбой схватил его за плечо.

— Гвамотпаткуандлемоф!

Джервик рванул новый бушлат Пазела; медные пуговицы отлетели. Ударь

меня, ты, имбецил! подумал Пазел. Тогда Фиффенгурт, наверняка, выгонит тебя.

Но Джервик просто издал шум, его хватка усилилась. И Пазел понял, что еще

мгновение — и появится Фиффенгурт и схватит их обоих. Этого не должно быть.

Они посадят меня под замок.

Он повернулся и посмотрел на Джервика.

— Отпусти! — воскликнул он, бешено жестикулируя. — Я Мукетч, грязевой

краб из Ормаэла. Я колдун и превращу твои кости в пудинг, если ты этого не

сделаешь!

Конечно, из его уст не исходило ничего, кроме птичьего лепета. Обычно

разговоры во время припадка были худшей тактикой, какую только можно

вообразить, но сегодня это его спасло. Джервик был ужасно суеверен. Он замер, широко раскрыв глаза. Пазел указал на изуродованное ухо Джервика и хихикнул:

— Когда я закончу, это будет самая красивая часть тебя! А теперь ИДИ!

В ужасе Джервик отпустил его, отшатнулся назад и поскользнулся на одной из

оторванных пуговиц Пазела. Пазел побежал, спасая свою жизнь.

Визг, гудки, мокрый участок пола. Он вреза́лся в одного члена экипажа за

другим. Взрослые мужчины отскакивали, как будто он мог их укусить. Это

закончится катастрофой, подумал он.

Затем рука, гораздо более сильная, чем у Джервика, схватила его, и Пазел

почувствовал, как его развернуло. На мгновение он увидел мужское лицо — седые

виски, яркие глаза, сужающиеся к уголкам, — а затем его буквально втолкнули в

дверной проем, в теплые запахи кофе, духов и талька.

Он мало что понял из того, что последовало за этим. В зеркале появилось лицо

посла, наполовину выбритое, с разинутым ртом. Красивая женщина ворвалась в

комнату, раскинув руки и крича демоническим голосом. Откуда-то появилась

125

-

126-

золотоволосая девушка из кареты и посмотрела на него с удивлением, но без

страха.

Затем к его губам прижали фляжку, запрокинули голову, и он потерял

сознание.

Глава 16. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МЕРТВОГО

12 вакрина 941

Единственными свидетелями того, как « Чатранд» вышел из этерхордского

залива, были люди с двух израненных в боях боевых кораблей, стоявших на якоре

дальше от берега, чем остальная часть имперского флота. На их мачтах подняли

вымпелы в знак приветствия: зеленая звезда на белом фоне, что означало

« безопасное путешествие, быстрое возвращение».

Чудо, если случится и то, и другое, подумал Сандор Отт, закрывая

иллюминатор своей каюты. Более вероятно, что их всех убьют. Скорее всего никто

не вернется — ни он сам, ни этот смертоносный капитан. Конечно, коварство

струится у Роуза из пор. Он, без сомнения, спланировал свой собственный побег

вплоть до последней лжи, удара ножом или шантажа. Но морякам, солдатам и

мальчишкам никогда нельзя будет доверять — они узнают слишком много.

Восемнадцать миллионов золотых сиклей! Четыре сундука с кровавым

камнем! Если его собственные люди не предадут его, то, наверняка, это сделают их

западные партнеры. В ту минуту, когда этот приз станет чем-то большим, чем

обычным слухом, надеждой в их мерзких сердцах, мы станем честной добычей. В

ту минуту, когда мы отдадим это им в руки, они пожелают нам смерти.

Перед высоким зеркалом он приколол к груди медали, превратившие его в

Штела Нагана, командира почетного караула посла. Какое-то мгновение он

рассматривал свои руки: грубые, твердые, как скала. Затем вышел из каюты и

поднялся на верхнюю палубу.

Прекрасный летний вечер, солнце, все еще яркое и красное, над

императорской горой. Он даже смог разглядеть замок Мааг на вершине и

собственную башню, криво помахавшую на прощание.

В хорошую погоду пассажиры первого класса могли бродить по верхней

палубе, как им заблагорассудится (никогда по квартердеку: это была территория

офицеров), и сейчас там было около дюжины человек. Час курения миновал, поэтому они жевали сапворт или сладкую сосну. Дети скакали вокруг, изображая

смолбоев. Мужчины потягивали виски из фляжек.

На палубе была только одна дама, но она была единственной женщиной, к

которой Сандор Отт проявлял хоть какой-то интерес. Кожа Сирарис Исик в

вечернем свете сияла, как полированный янтарь. Она стояла, держа за руку

Эберзама Исика, старого дурака. Сандор Отт подошел, но не слишком близко; он

был телохранителем, а не равным. Но когда Сирарис наполовину повернула голову

126

-

127-

в его сторону, в ее глазах появился блеск.

— Командор Наган? — произнес голос позади него.

Отт резко обернулся. Это был Болуту, Брат Болуту, ветеринар. Они пожали

друг другу руки, и Отт одарил чернокожего официальной улыбкой.

— У вас восхитительный друг, — сказал Болуту.

Отт не ответил, но его сердце учащенно забилось в груди.

— Я имею в виду птицу, конечно. Ваш лунный сокол. Необыкновенный.

Черт бы тебя подрал! подумал Отт, приходя в себя. Но сказал:

— А, Ниривиэль! Действительно друг. Он сможет поймать нам куропатку с

дремландских холмов, если мы пройдем достаточно близко.

Этот может оказаться помехой, подумал Отт. Но не угрозой: ни один

чернокожий не мог быть слишком могущественным в империи, управляемой

фарфорово-бледными Магадами. И все же звезда Болуту восходила. Этой самой

весной он встретил королеву-мать и вылечил ее свинью от чего-то ужасного: от

икоты, может быть. Он также был давним другом Торговой Семьи. Сама Леди

Лападолма захотела, чтобы он был на борту « Чатранда»: она питала слабость к

животным, если не сказать больше, и, без сомнения, проливала слезы при мысли о

том, что груз мистера Лацло может пострадать в пути, прежде чем его продадут за

шкуры и зелья на западе.

Отту также нужен был опытный ветеринар на борту — лучший, на самом деле.

Как получилось, что лучшим был этот исправившийся кочевник, этот слевран, родившийся в какой-нибудь норе или доме из прутьев, воспитанный монахами в

приграничном храме и впервые увидевший великий Этерхорд только взрослым

мужчиной? Почему не нашлось настоящих арквали, подходящих для этой работы?

— Он повсюду путешествует с вами? — спросил Болуту.

Отт покачал головой:

— Капитан очень балует меня, позволяя ему подняться на борт. Значит, вы уже

его видели?

— Я только что вышел из птичника. Ваша птица недовольна темнотой, но она

живет в особняке по сравнению с остальными. Она может расправить крылья, передвигаться и нюхать цыплят, если не пробовать их на вкус. Командор, разве мы

раньше не встречались?

— Действительно, сэр, — спокойно ответил Отт. — В качестве телохранителя

я имел честь обслуживать многих лучших коммерсантов империи. Вас я помню по

балу в середине зимы у лорда Суина.

— А в замке Мааг?

— Я служил и в замке. В этом нет ничего невозможного.

— Конечно, это было там. Скажите, почему мы взяли на борт так много

солдат?

— Только шесть отвечают мне, сэр.

— Вот именно, — сказал Болуту. — Остальные здесь не для того, чтобы

охранять посла, в отличие от вас. И « Чатранд» больше не военный корабль. Какой

127

-

128-

смысл перевозить сотню солдат на торговом корабле? Особенно на таком, который

выполняет миссию мира?

— Мистер Болуту, — мягко сказал Отт — он не хотел снова беспокоиться, каким бы назойливым ни был этот человек, — вы должны спросить их командира.

Но я могу выдвинуть предположение, если хотите. Пираты. Владения императора

заканчиваются в Ормаэле. Следующие шестьсот миль — сплошной хаос. Никаких

прямых войн, но и мира тоже нет. Морской бандитизм уже стал обычным явлением

и становится все более распространенным. Бескоронные Государства не желают

нашей защиты...

— Любопытно, от кого. — Болуту слегка улыбнулся.

— ...и все же не могут охранять свои собственные моря. Нет никакого порядка, сэр. Кроме дикого порядка мзитрини на далеком западе.

— Знает ли Симджа, что Его Превосходительство посылает не просто посла и

малолетнюю невесту, а судно, набитое имперскими морпехами? И какими! Рядом с

ними регулярные войска императора выглядят молокососами.

— Дорогой сэр, вы преувеличиваете, — сказал Отт. — Возможно, вы никогда

раньше не квартировали так близко к пехоте Его Превосходительства?

Болуту заколебался:

— Да. Это правда.

— В любом случае, покидать наши родные воды готовыми к худшему — это

всего лишь здравый смысл, хотя, надеюсь, мы никогда не увидим их в деле.

Отт поклонился Болуту и извинился. Двигаясь к центру — или шкафуту —

корабля, он подумал: да, определенно неприятность. Мне не нравится твой тон, свиной доктор.

Двое из людей Отта наблюдали за послом Исиком с почтительного расстояния: старика никогда не оставили бы на палубе без присмотра. Одним из них был

Зирфет, и когда он посмотрел на Отта, сама его неподвижность послала сообщение: подергивание запястья или локтя означало, что все хорошо; его люди никогда не

забывали сигналов.

Отт кивнул, давая большому бойцу разрешение приблизиться. Когда они

остались одни у поручня по левому борту, он сказал:

— Давай рассказывай, быстро.

Зирфет пытался казаться профессиональным и скучающим; на самом деле он

выглядел скорее страдающим морской болезнью.

— Мастер, — прошептал он, — Герцил Станапет на борту!

Лицо Отта застыло. Он служил трем поколениям Магадов, но никогда ему не

приходилось скрывать такое полное удивление дважды за вечер. Конечно, ему это

удалось: Зирфет даже не заподозрил, какую бурю вызвали его слова.

— Расскажи мне все, — сказал Отт.

— Он поднялся на борт со слугами, — сказал Зирфет, — но у него есть

крошечная каюта рядом с каютой посла. Я увидел его всего несколько минут назад, Мастер, и сразу же узнал, по Книге Лиц.

128

-

129-

Отт кивнул. Любой, кто представлял хоть какой-нибудь интерес для короны —

иностранцы, дворяне, подстрекатели толпы, солдаты, которые жаловались на свое

жалованье, — имел портрет в Книге Лиц. Его шпионы научились выделять их из

толпы с первого взгляда.

— Он, конечно, не знает меня — как и никого другого, — продолжал Зирфет.

— Но вас...

— Меня он знает, — сказал Отт, мрачно кивая. Герцил был его большой

неудачей: он уже был опытным бойцом, когда Отт завербовал его и присоединил к

Тайному Кулаку. Очень хорошим бойцом — признаем это: лучшим, когда его

обучение завершилось. Но у Герцила никогда не хватало духу заниматься

шпионской работой. Праздность и богатство не отравили его, как этих молодых

людей. Герцил просто не хотел убивать. Толяссцы почитают жизнь, сказал он Отту

много лет назад, возможно, в последний раз, когда они разговаривали. «Мы тоже,

— ответил Отт. — Но иногда нож в темноте — единственный способ это доказать».

Отт направился на корму, Зирфет шел рядом с ним. Теперь он был совершенно

спокоен: использовать неудачу в своих интересах было так же привычно, как

надевать ботинки.

— Скажи мне, какие шаги ты предпринял, Зирфет, — сказал он.

— Еще вчера я поставил Джасани у переговорной трубки. Они замечательны, Мастер, эти обернутые шкурой трубки: можно услышать почти все, что говорит

посол, со своего кресла для чтения, например. Прошлой ночью Джасани слышал, как Герцил сказал, что человек, чей меч редко вкладывается в ножны, однажды

споткнется и упадет на лезвие. Исик ничего не ответил на это, но заговорил другой

— судя по голосу, пожилой и иностранец. «Ты прав, друг, — сказал он. — Многие

королевства превратились в прах из-за собственных страхов, которые переходят в

безумие, когда никакая другая сила на земле не может их сломить. Пусть Арквал

остерегается Арквала».

— Кто он такой, этот иностранец? — требовательно спросил Отт.

— Другие звали его Рамачни. Мы проводим расследование, даже сейчас.

— Смотри, не забудь о нем. Каково положение Герцила на борту?

— Личный слуга посла Исика, Мастер. Его камердинер, так сказать. И еще

он... учитель танцев этой девушки.

— Учитель Таши Исик? Счастливица, она научится гораздо большему, чем

просто танцевать. Но Герцил никогда не должен видеть меня, парень.

— Да, Мастер.

— И все же мы не можем убить его — пока. Если он умрет у меня на глазах, этот корабль будет наводнен разговорами о моей некомпетентности как защитника

семьи Исик. Возможно, посол даже захочет заменить меня.

Он замолчал, чувствуя, как в его голове крутятся колесики, старые, безупречные механизмы обмана.

— Лихорадка, — сказал он наконец. — Сегодня вечером у меня начнется

небольшая лихорадка. И из заботы о других я буду оставаться в своей каюте, пока

129

-

130-

мы не пристанем в Ульсприте. Там я сойду на берег и отправлюсь на запад, чтобы

присоединиться к вам в Трессек Тарне. До этого времени ты лично избавишь нас от

Герцила. Эта задача очень важна. Могу ли я доверить ее тебе?

— Можете, — сказал Зирфет.

Слишком быстро, решил Отт: за бравадой парня скрывался страх. Он

предостерегающе поднял палец.

— Никакой крови! Подумай головой, прежде чем использовать тот нож, который я тебе дал. Учти: Герцил не числится среди слуг. Исик, должно быть, нанял его довольно поздно. Но, по указу императора, каждый матрос, слуга и

морпех должен получить мое одобрение. Технически, он нелегал-безбилетник.

— Конечно, сэр! — прошептал Зирфет. — Я прослежу, чтобы его высадили с

корабля!

— Дурак, — сказал Отт. — Ты увидишь, как он утонет.

С наступлением темноты капитан послал сообщение Элкстему, чтобы тот

повернул на юг, в Нелу Перен. Восточный ветер, который быстро доставил их в

Этерхорд, теперь заставил корабль резко отойти от города, чтобы избежать

опасного дрейфа боком к берегу. Огни рыбацкой деревни потускнели, а затем и

вовсе исчезли. Через несколько минут береговая линия превратилась в серо-черный

шов, где сходились небо и вода.

Ужин в тот вечер был грандиозным событием, капитан и посол

присоединились к богатым пассажирам в обеденном зале первого класса, где стоял

самый большой стол на борту. Баранина и жареная куропатка, перечная водка, мятные леденцы. Выпив гораздо больше, чем ей разрешалось дома, племянница

леди Лападолмы встала и зачитала одно из стихотворений своей тети: Царственный путешественник по волнам, над водяными могилами героев, Мирный дворец из старого дерева, куда плывут дети твоей страны?

Ответа он не дает, но мы слышим, как в раковине у уха

Тысяча голосов, живых, потерянных, шепчут о том единственном, кому они

доверяют:

— Над морем и под звездами судьба благородного « Чатранда» едина с

нашей!

— Чушь собачья! — вырвалось у кого-то, но восклицание заглушили хлопки и

радостные возгласы, а его самого резко толкнули локтем.

В похожей на коробку комнате на нижней палубе пассажиры третьего класса

выстроились в очередь за супом и хлебом. В супе было много соли, даже слишком; хлеб был черствым, но без червей. Они ели со спокойной сосредоточенностью и не

оставили ни крошки.

Колокола пробили полчаса, вахты сменились, крики « Так держать» и « Два

румба с подветренной стороны» рикошетом разносились от мачты к мачте. К

130

-

131-

полуночи последние джентльмены в курительном салоне ушли, бросив на ходу

свои трубки и спички — огонь был настолько опасен, что открытое пламя не

выпускалось за пределы этой комнаты, — и мало-помалу « Чатранд» заснул.

Только тогда Сандор Отт покинул свою каюту. Он бесшумно прошел вдоль

ряда офицерских (мистер Фиффенгурт храпел, как усталая корова), поднялся по

кормовому трапу и пересек главную палубу. Мгновение спустя он тихо постучал в

дверь капитана.

Дверь приоткрылась, и оттуда выглянул нервный, налитый кровью глаз.

Свеллоуз, боцман. От него несло чесноком и ромом. Отту не нравился этот человек, самый преданный подхалим Роуза, партнер в мошеннической и лживой карьере

старого негодяя. Свеллоуз (как сообщили ему шпионы) носил ожерелье из черепов

икшель: пятнадцать или двадцать маленьких косточек, продетых через глазницы на

жирной веревке. На удачу, говорили некоторые, но удача была вещью, которую Отт

презирал. Он толкнул плечом дверь.

Свеллоуз со стоном отшатнулся:

— Спокойнее, сэр, спокойнее!

В каюте Роуза было темно: черные занавески закрывали звезды. Никто не

сидел за письменным или обеденным столом; но вдоль левой стены, как можно

дальше от двери, фигуры сгрудились вокруг тусклой красной лампы на маленьком

столе. Свеллоуз поманил его, но Отт не стал дожидаться, пока его поведут: он

пересек темную каюту в четыре шага и положил руки на спинку единственного

пустого стула.

— Вы опоздали, командор Наган, — сказал Роуз, оглядывая его.

— Здесь вы можете называть меня Оттом, капитан, — сказал шпион. — Одни

люди убивали, чтобы узнать мое истинное имя, другие — чтобы помочь мне его

скрыть. Но здесь это наименьший из секретов, которые мы должны поклясться

сохранить.

— Все равно вы опоздали.

Отт улыбнулся, не предлагая никаких объяснений. Он окинул быстрым

взглядом остальных: ведьма Оггоск, ухмыляющаяся и бормочущая, как всегда.

Первый помощник Ускинс, перепуганный, обильно потеющий у локтя капитана.

Рядом с ним стоял дикого вида мужчина с маленькими жестокими глазами, его

седые волосы были заплетены в косу. Отт хорошо его знал: сержант Дрелларек,

«Горлорез», как его называли в армии, глава элитных воинов, турахов, доставленных на борт для охраны золота императора. Дрелларек кивнул ему: медленный кивок гадюки, свернувшейся для удара. Отт наслаждался этим

человеком так же, как наслаждался бы прекрасным лезвием или молотком, любым

инструментом, который используется для достижения безупречного совершенства.

Были еще двое: Эйкен и Тайн. Аккуратные маленькие человечки с нежной

детской кожей и нервными подергиваниями, как у белок. Листы бумаги на столе

перед ними, гусиные перья в руках. Агенты Торговой Семьи.

— Уберите это, — сказал Отт, указывая на перья. — Нам не нужны никакие

131

-

132-

записи.

Эйкен, более спокойный из двоих, поспешно закрыл перо и спрятал его

подальше. Тайн просто положил свое на стол рядом с чернильницей.

— Однако нам нужны ответы, мистер Отт, — сказал он. — Теперь, когда вы

соизволили присоединиться к нам, возможно, мы получим несколько. Не хотите ли

присесть?

Отт остался стоять, положив руки на спинку стула.

— Мистер Тайн, мистер Эйкен, мы не встречались, — сказал он. — Тем не

менее, я полагаю, вы знаете суть нашего плана. У мзитрини на руках восстание, и

мы собираемся извлечь из этого выгоду. Последователи Безумного короля, Шаггата

Несса, восстали на Гуришале, куда их изгнали другие короли сорок лет назад, после

того, как Шаггат погиб в море.

Я сказал последователи, но поклоняющиеся ближе к истине, потому что

Шаггат взял Старую веру Мзитрина и превратил ее в оружие. Как вы знаете, каждый из Пяти Королей Мзитрина охраняет фрагмент Черного Ларца, каменного

гроба, в котором много веков назад дьяволы из Девяти преисподен были сожжены

дотла, чтобы очистить людей от самых темных грехов. В книге Старой веры

рассказывается, как этих дьяволов заманили в Ларец, как Великий дьявол разгадал

хитрость и попытался сбежать, и как Ларец разломился на части во время его

предсмертных мук.

Короли забрали осколки Ларца в свои дворцы и установили их в высоких

башнях, чтобы не пускать оставшихся дьяволов в свои земли. Под их сенью пять

династий правили вместе в течение тысячи лет.

Но сорок лет назад кое-что изменилось. Один из королей сошел с ума — или

стал богом, если вы спросите верующих в него. Он назвал себя Шаггатом, Богом-королем, и объявил, что настал час изгнать всех дьяволов из сердец народа

мзитрини — сделать их такими же совершенными, как они были. «Я один могу это

сделать, — сказал он, — ибо в видении наткнулся на веревочную лестницу, спущенную с небес, поднялся по ней и узнал языки богов и многие секреты, в том

числе то, как можно восстановить Черный Ларец».

— Чепуха! Безумие! — прошипел Тайн.

— Конечно, сэр, — сухо сказал Отт.

Роуз откинулся на спинку стула, нахмурившись. Оггоск покрутила свои

кольца.

— И лекция по истории в придачу, — раздраженно продолжал Тайн. —

Мертвая история культа сумасшедших. Зачем? Мне трудно поверить, что мы

собрались здесь, джентльмены, для обзора языческих мифов и ссор наших врагов.

— Но мы здесь, — сказал Дрелларек, искоса взглянув на Тайна. — Дайте ему

высказаться.

Тайн посмотрел на сержанта и решил закрыть рот.

— Безумие или нет, — сказал Отт, — но Шаггат убедил десятки тысяч

присоединиться к его делу. Другие короли объявили его врагом веры, но он уже

132

-

133-

поклялся смести их. А теперь я скажу вам кое-что, чего нет в учебниках истории: Арквал обязан своим выживанием этому сумасшедшему. Вы понимаете, мистер

Тайн? Мы проигрывали Вторую морскую войну. Основная часть Нелу Перена уже

находилась под флагом мзитрини. Вся Империя могла быть завоевана в течение

года, Этерхорд сожжен, а голова Магада водружена на кол, если бы не появился

Шаггат Несс. Вскоре короли были слишком заняты борьбой с ним, чтобы выиграть

войну против нас. Вот почему Его Превосходительство правит самыми обширными

территориями на земле. Из-за одного святого безумца на западе.

Тайн фыркнул, словно не верил ни единому слову.

Роуз встал из-за стола.

— Я принесу вина, — сказал он.

— Мзитрин, — продолжал Отт, — не мог выиграть две войны сразу. Они

поступили мудро, решив победить Шаггата, но для этого им пришлось отвести все

свои силы из Внутренних земель. Мы гнали их на запад, остров за островом, корабль за кораблем. А тем временем четыре Верных короля разгромили армию

Шаггата в ужасной битве, которая опустошила Манг-Мзен и города Джомма. Но

Шаггат сбежал.

— Мы все это знаем, — сказал Эйкен, другой сотрудник Компании. — Он

сбежал из Мзитрина на быстроходном корабле — он, его сыновья и чародей

Арунис. Так называемая Ужасная Четверка. Но их бегство из Мзитрина привело их

прямо в руки нашего флота. Мы разрезали этот корабль на ленточки — « Литра», не так ли? — и он затонул со всем экипажем.

— Не всем, — сказал Сандор Отт.

Тишина: внезапно стал слышен низкий плеск волн и шипение масляной

лампы. Тайн выглядел пораженным, даже испуганным; Ускинс разинул рот, как

рыба. Эйкен, неподвижно сидевший между ними, выглядел как человек, который

только что очень трезво осознал, что он сидит среди упырей и вампиров.

На лице Дрелларека появилась ухмылка.

Тайн поднялся со стула, опираясь рукой о стол.

— О чем вы говорите? — прошептал он.

— Он не утонул, мистер Тайн, — сказал Отт. — Мы вытащили его из-под

обломков. И он ждет нас на тюремном острове Его Превосходительства, Личероге.

— Ждет нас? — внезапно воскликнул Тайн. — Шаггат Несс, это смертоносное

чудовище, это… создание, живо?

— И его сыновья.

— Но мы сказали всему миру, что они утонули!

— Тише, Тайн, — пророкотал Роуз, закрывая винный шкаф.

Тайн, казалось, не слышал его.

— Мистер Отт! Мистер Отт! — закричал он. — Шаггат был животным, зверем!

— Он им и остался, — сказал Отт. — И еще много кем. В глазах девяноста

тысяч мятежных мзитрини он бог, спустившийся на Алифрос, чтобы привести их к

133

-

134-

славе. Они никогда не верили, что он мертв. Сорок лет они сражались с другими

королями и молились о его возвращении. Точное время, когда они ожидают это

чудо, является великой тайной, и она до сих пор неизвестна королям Мзитрина.

Сказать вам, джентльмены? О да, я знаю их пророчество. Видите ли, его написал я.

Мои шпионы шептали об этом в Гуришале все эти четыре десятилетия, распространяя его, как сладкую оспу разума. Все они теперь верят, что он вернется, когда лорд Мзитрина женится на своем враге.

— Кровь Рина! — выпалил Ускинс. — Это все ваших рук дело! Дочь адмирала

и принц Сиззи. Вы все это подстроили!

— Очень хорошо, мистер Ускинс, — сказал Отт. — И теперь вы поймете, насколько важно, чтобы известие о наших планах никогда не дошло до отца леди

Таши. Ибо, когда короли Мзитрина поймут место этой юной невесты в

пророчестве, они убьют ее в мгновение ока. Конечно, к тому времени уже будет

слишком поздно. Разве это не прекрасно, джентльмены? Девяносто тысяч

повстанцев все еще поклоняются Шаггату как богу. И у нас есть шанс доказать, что

они правы. Мы воскресим его из мертвых.

— Это чудовищно! — сказал Тайн.

— Это гениально, — возразил Дрелларек. Он встал и поклонился Сандору

Отту: — Оружие, сорок лет пролежавшее в кузнице. Мои поздравления, сэр. За всю

свою жизнь никогда не видел такого тактического хода.

— За исключением того, — сказал Эйкен, — что весь Белый Флот между нами

и поклоняющимися Шаггату. Как вы собираетесь доставить его в Гуришал, на

дальнюю сторону Мзитрина?

— Подождите и увидите, — сказал Отт.

— Они посадили нового короля на трон Шаггата, не так ли? — спросил

Дрелларек.

— Сразу после войны, — кивнул Отт. — Но фанатики Гуришала совершили

так много покушений на его жизнь, что Пентархия перенесла резиденцию этого

королевства на Северный Урланкс. Оба шага только усилили ненависть нессарим к

остальным народам Мзитрина. Гуришал может быть сдержан армиями Пяти

Королей, но он готов взорваться.

— А что насчет мага Шаггата, Аруниса? — захотел узнать Тайн. — Он тоже

спасся после крушения « Литры»? Он заключен в тюрьму на Личероге?

— Уже нет, — сказал Отт. — Аруниса действительно вытащили из залива Тил

и заключили в тюрьму, но его постигла любопытная судьба. Похоже, он применил

колдовство к своим охранникам и чуть не сбежал с острова. Но один охранник

пришел в себя и пустил стрелу в руку убегающего мага. Это была всего лишь

царапина, но она кровоточила, и Аруниса выследили собаки по кровавым следам.

Его поймали и повесили. Однако охранник заплатил высокую цену за свою

доблесть. На последнем издыхании Арунис бросил в него проклятие, и через

несколько недель охранник сошел с ума — он уверен, что болтается на веревке.

Сейчас он в сумасшедшем доме на Опалте.

134

-

135-

Роуз, прихрамывая, пошел обратно. Мистер Ускинс, застывший от страха, но с

новым блеском в глазах, наклонился вперед:

— А золото, которое мы везем? Что нам делать со всем этим золотом?

— Неужели трудно догадаться? — рявкнул Отт. — Шаггат — кровный враг

оставшихся королей Мзитрина. Мы посылаем его в бой, а для сражений нужны

солдаты и лошади, катапульты, пушки и корабли. Благодаря нам они у него будут.

Мы финансируем его войну.

Но эта война будет другой. На этот раз Арквал будет невинным зрителем, а не

искалеченным войной участником. Когда мзитрини отступят, снова сражаясь сами

с собой, мы двинемся вперед, чтобы занять их место — навсегда. А почему бы и

нет? Почему люди из Бескоронных Государств должны покупать свои сапоги, уголь и оружие у дикарей, которые пьют кровь друг друга? Наши ботинки им

вполне по ноге. Наш уголь горит так же горячо. Этот бизнес, эти миллионы

прибыли, должны принадлежать Арквалу — будут принадлежать Арквалу, в свое

время. И, естественно, корабли, полные ценных товаров, должны быть защищены.

Дрелларек пристально посмотрел на него.

— Вы говорите об имперском флоте, — сказал он. — Но согласятся ли когда-нибудь Бескоронные Государства пустить наши корабли обратно в свои воды?

— Дорогой сержант! — сказал Отт. — С возвращением Шаггата и

гражданской войной на западе? Они будут умолять нас на коленях.

— Но в сражениях сиззи — настоящие дьяволы! — прошептал Свеллоуз через

плечо Отта. — Сильные, жестокие и злые — даже по отношению к себе подобным.

— Нам нужно, чтобы они были злыми, дурак, — сказал Отт. — Каждое

несчастье, которое другие короли причиняют своему народу, делает Шаггата еще

более желанным для его последователей, что заставляет королей еще более желать

его уничтожить.

— Что, если они не смогут его уничтожить? — продолжал давить Свеллоуз. —

Что, если он повернет на нас?

Молчание.

— Они его уничтожат, — наконец сказал Отт. — В этом нет никаких

сомнений. Но, джентльмены, во что это им обойдется! Они станут королями

развалин, когда это будет сделано! Через пять лет Арквал будет владеть

Спокойным морем.

— А через десять? — спросил Эйкен. — Каковы ваши дальнейшие планы, мистер Отт?

На краткую долю мгновения Отт выглядел удивленным. Затем он спокойно

сказал:

— Больше никаких. Я поклялся защитить Арквал от орды Мзитрина. Этого

достаточно.

Тайн собрал свои бумаги.

— Защищайте его другим кораблем, мастер-шпион, — сказал он. — Вы

превысили свои полномочия. Леди Лападолма никогда не санкционировала

135

-

136-

подобную миссию для « Чатранда», да и не стала бы. Мы деловые люди, а не

мясники.

Внезапно Оггоск рассмеялась. Остальные подскочили: они почти забыли о

ней.

— В чем разница? — радостно сказала она. — Ваша дорогая леди покупает

кости шести тысяч мужчин и лошадей в год на старых полях сражений Ипулии, измельчает их и продает муку восточным фермерам, чтобы обогатить их почвы.

Она покупает меха у баронов Идхе, сжигающих охотников, если те не ловят

достаточно норки. Она покупает руду, добытую рабами на Уллупридах, продает ее

кузнецам Этерхорда и отплывает обратно к Уллупридам с копьями и стрелами для

рабовладельцев.

— Это совсем другое дело, — сказал Тайн. — Это купля-продажа, торговля

между свободными людьми.

— Что ж, тогда таков и наш план, — сказал Отт. — Мы покупаем небольшое

место для Арквала и его производителей и продаем бога.

— Безумие! — повторил Тайн. — В этом не будет никакой выгоды для

Компании, только потеря ее хорошей репутации...

Оггоск снова захихикала.

— ...и этого самого корабля, ее флагмана, гордости морей. — Он посмотрел на

своего спутника, и его голос стал пронзительным. — Эйкен, почему ты просто

сидишь там? Скажи что-нибудь, парень!

— Я не могу придумать, что сказать, — отозвался Эйкен.

— Ну, а я могу, — сказал Тайн. — Проводите свои военные игры в другом

месте, Отт. Как управляющий, назначенный Компанией на это торговое

путешествие, я аннулирую вашу аренду « Чатранда». Вы все знаете, что у меня

есть такая власть в соответствии с Кодексом Мореплавания, раздел девять, статья

четыре: Грубое Искажение Миссии.

Когда Тайн закончил говорить, мастер-шпион повернулся к Дреллареку и

слегка кивнул. Тайн увидел этот взгляд и мгновенно понял его значение.

— Подождите, подождите! — закричал он, отпрыгивая назад. Но глаза уже

Дрелларека остекленели, в его руке появился нож.

И тут начал действовать Роуз. Одним рывком он схватил Эйкена за лацканы, оторвал от стула и сильно ударил по лицу. Маленький человечек упал, как мешок с

зерном, к ногам Дрелларека.

Тайн отшатнулся от стола, разинув рот. Роуз отмахнулся от Дрелларека.

— Не трогай его, — сказал капитан. — Он еще образумится. Но этот Эйкен —

опасный человек, который предал бы нас при первом удобном случае. Он сидел

тихо, пока этот дурак болтал и скулил. Но я слышал, как у него в голове крутятся

колесики.

Потеряв дар речи, остальные наблюдали, как Роуз тащит потерявшего

сознание мужчину к иллюминаторам.

— Погасите лампу, Ускинс, — сказал он.

136

-

137-

Ускинс закрыл железные шторы лампы, погрузив каюту в темноту. Мужчины

за столом услышали шелест занавесок и скрип петли. В комнату проник холодный

порыв морского ветра. Затем далеко-далеко, так слабо, что они могли бы не

поверить своим ушам, они услышали всплеск.

— Выйдите из моей каюты, вы все, — в темноте сказал Роуз. — Мы снова

поговорим в Утурфе́, если позволит погода.

Глава 17. ОСКОРБЛЕНИЕ

12 вакрина 941

Он спал он или бодрствовал? Неужели припадок оставил его где-то

посередине?

Пазел лежал на спине в ногах пухлой кружевной кровати. Все еще на борту

« Чатранда», потому что его конечности знали ее мягкое покачивание, а ножки

кровати были прибиты гвоздями к полу. Он почувствовал запах лаванды и талька и

внезапно подумал о комнате Неды дома, в Ормаэле. Под его головой (которая все

еще болела и сильно кружилась) была самая мягкая подушка, к которой он когда-либо прикасался. А на краю кровати, глядя на него сверху вниз, сидело маленькое

странное животное. Оно было скорее похоже на норку, но угольно-черного цвета, с

огромными темными глазами, пристальный взглядом которых его заморозил.

— Это что такое? — весело спросило оно. — Смолбой на полу!

— Что? — прохрипел Пазел (во рту было очень сухо).

— Они все ушли и тебя оставили — сказало существо. — И я тоже должен

уйти. Ты действительно можешь понять мои слова?

— Как ты… Я имею в виду, да! Что?

— Ты действительно понимаешь. Замечательно! Ты действительно станешь

для нее очень хорошим наставником. Скажи мне, здесь минуту назад была черная

крыса?

— Ты не крыса!

— Мой дорогой мальчик, ты болен? Не каждый, кто ищет крысу, должен ею

быть.

Существо легко спрыгнуло с кровати на трюмо. Пазел выгнул шею: там стояли

прекрасные морские часы, из тех, что богатые капитаны любят привинчивать к

своим рабочим столам. Их круглый циферблат был раскрашен так, чтобы

напоминать выпуклую луну. Что еще более странно, Пазел увидел, что циферблат

— стрелки, цифры и все остальное — был откинут и слегка приоткрыт. За ним, внутри корпуса часов, была круглая темнота: почему-то она казалась холодной и

странной.

Животное подтолкнуло циферблат носом, почти поставив его на место, затем

оглянулось через плечо на Пазела.

— Ты не прикоснешься к ним, не так ли?

137

-

138-

— Д-даже не мечтал об этом.

— А если бы я попросил тебя об одолжении, помочь мне с твоим Даром

совершить очень великое и опасное дело — фактически предотвратить войну —

как бы ты мне ответил?

— Что?

— Мы поговорим об этом в другой раз, мистер Паткендл. До свидания!

Пазел встряхнулся. Он был на том же месте, лежал на той же атласной

подушке. Маленький зверек исчез; свет в иллюминаторах померк. А прямо над

ним, свесившись с края матраса, виднелись босые ноги девушки.

Он повернул голову набок и оказался нос к носу с синим псом ужасающих

размеров. Тот лежал, положив голову на лапы, и тихо пускал слюни. Попробуй

что-нибудь учудить, умоляли его глаза. Позволь мне тебя съесть.

Лучше уж смотреть на ноги. В следующее мгновение изумленный Пазел

понял, чьи они.

— Леди Таша? — прошептал он.

Ноги дернулись назад, кровать заскрипела, и появилось лицо дочери посла. Ее

золотистые волосы падали ему почти на нос.

— Ты можешь говорить! — воскликнула Таша. — Герцил! Он может

говорить!

Она спрыгнула на пол и оттолкнула пса в сторону. Как и тогда, когда она

поднялась на борт « Чатранда», она была одета в мужские бриджи и рубашку. Его

снова поразило, до чего же она хорошенькая и чистая. Под своим новым бушлатом

и фуражкой он оставался чумазым смолбоем. До сих пор его это никогда особо не

волновало.

— Слава богам! — сказала она. — Ты издавал такие ужасные звуки! В любом

случае, что с тобой такое?

— Теперь я в порядке, госпожа, — сказал Пазел, краснея. Он сел, немного

пошатываясь, и попытался застегнуть бушлат, затем вспомнил о недостающих

пуговицах и скрестил руки на груди.

Он с трудом поднялся на ноги и едва не упал. Он положил руку на ее кровать, затем быстро отдернул, как будто коснулся чего-то хрупкого. Таша схватила его за

руку: сила ее хватки поражала.

Не пялься, подумал он. У нее была такая бледная кожа. Под рубашкой у нее

было ожерелье: океанские создания из чистого серебра, удивительно изящные. Ему

пришла в голову непрошеная мысль: одно это ожерелье могло бы погасить его долг

три или четыре раза.

— Вы были очень добры, приютив меня, — сказал он.

Они стояли там, глаза в глаза, и на мгновение ему показалось, что она

выглядит такой же неуверенной и смущенной, как и он сам. Затем она громко

рассмеялась.

— Ты говоришь не так, как любой слуга, которого я когда-либо встречала, —

сказала она ему. — У тебя даже нет акцента. Ты говоришь как мои двоюродные

138

-

139-

братья из округа Мей. Да ты мог бы сойти за арквали, если бы я закрыла глаза!

— Я никогда не смог бы этого сделать, — сразу же сказал Пазел, высвобождая

свою руку из ее. — Даже если бы я захотел. А я не хочу, леди Таша.

— Не будь таким занудой, — сказала она. — Я не говорила, что ты должен

быть арквали. И прекрати эту чушь госпожа-леди. Мне столько же лет, сколько и

тебе.

Пазел просто посмотрел на нее, теперь уже раздраженный. Возраст, конечно, не имел к этому никакого отношения. Они не были равны. Если бы она была

младенцем, а он — шестидесятилетним мужчиной, он все равно был бы обязан

называть ее леди.

— Герцил думает, что на тебе лежит проклятие, — сказала Таша. — Он прав?

Как часто это случается?

— Два или три раза в год, госпожа.

— Ты, должно быть, довольно умен, если выжил. В Лорге девушку с таким

проклятием, как у тебя, поместили бы в бочку с ледяной водой — чтобы охладить

ее злые мысли, как они говорили. Интересно, какие у тебя дурные мысли, Пазел

Паткендл?

— Это происходит не поэтому! — яростно сказал он.

— Конечно, нет. Я иронизировала. — Она улыбнулась, но Пазел снова

покраснел, потому что теперь он выглядел как мужлан, который все воспринимает

всерьез. Ему очень хотелось показать ей, что он знает, что значит ирония, но слов

не было.

Затем внезапно его разум осознал значение окружающих его предметов: кровать, груда одежды, шкаф и зеркало, письменный стол с бумагой и пером.

— Это ваша комната, — прошептал он. — Я не могу быть здесь.

— О, удар! — сказала она. — Не начинай, пожалуйста

— Вы — Договор-Невеста, — сказал Пазел. — Я должен убираться отсюда.

— Не называй меня так, — угрожающе предупредила его Таша.

Пазел наклонился, чтобы выглянуть в иллюминатор.

— Который час, м'леди? — спросил он.

— Почти время ужина. Мой отец пьет с капитаном Роузом.

— Кто еще знает, что я здесь? Кто видел, как я вошел?

Она нетерпеливо набросала недостающие часы его жизни. Его встреча с

Джервиком была громкой. Таша и ее наставник Герцил вышли из каюты, чтобы

разобраться, как раз в тот момент, когда Пазел выбежал в коридор. Таша, казалось, не удивилась тому, что Герцил мгновенно схватил его, притащил в ее личную

комнату и усыпил глотком спиртного — все за считанные секунды. Ее наставник, по словам Таши, двигается быстрее, чем кто-либо на земле.

— Я видел вашего отца, — вспомнил Пазел.

Таша кивнула.

— К счастью, он тебя не видел. Сирарис закрыла дверь в ванну, а Прахба

немного плохо слышит. Однако Сирарис тебя увидела и чуть не вышвырнула снова.

139

-

140-

— Таша изобразила на лице притворное возмущение и резким голосом спросила:

« Ты поместил этого мальчика в ее спальню, Герцил? О чем ты думаешь? Что

скажут люди? »

— Она права, — сказал Пазел. — Вы благородная. Вы не можете так

поступать.

— Чушь, — сказала она. — Я поступаю так, как хочу.

— Некоторым из нас не суждено так жить, — сказал он немного резче, чем

намеревался. — И они тоже будут сплетничать на жилой палубе, м'леди. Вы знаете, что скажут мои приятели, если узнают?

Таша улыбнулась и наклонилась вперед, заинтригованная — совсем не та

реакция, которой он желал.

— И что они скажут? — спросила она.

Он заколебался. Если она действительно хочет знать...

— Они скажут, что вам нравится играть в грязи.

Выражение энтузиазма на лице Таши погасло. Она была потрясена, но явно не

хотела, чтобы он это видел. Она выдавила из себя смешок.

— Смол-бои, — сказала она.

Пазел прикусил губу. Как будто ты что-то о нас знаешь.

— Кроме того, — продолжал он, — предполагается, что вы учитесь быть

женой мзитрини, а там женщинам ничего не разрешается делать.

— Чушь! — снова сказала Таша. — И, в любом случае, мне все равно.

Надеюсь, ты не один из тех тупых мальчишек, которые делают только то, что

должны? Но, конечно, это не так — я видел тебя с авгронгами. Где ты научился

говорить на авгронги?

— Авгронга, — поправил ее Пазел, прежде чем смог остановиться. Затем он

быстро добавил: — На самом деле я, конечно, не говорю на нем; никто этого не

делает. Но, плавая туда-сюда, ты кое-что узнаешь, кое-что слышишь. И есть такая

книга под названием Полилекс, на большинстве кораблей она есть.

— Только не из нее, — сказала Таша, странно посмотрев на него. — В ней все

перепутано и неправильно.

Пазел знал, что это была совершенная правда. Было даже вероятно, что мистер

Ускинс создал свой катастрофический авгронга из главы « Языки Всего Алифроса» в

конце книги.

— Конечно, — сказала Таша, опуская глаза, — некоторые версии лучше

других. У меня есть свой старый Полилекс. В нем говорится, что употребление

буйволиного молока делает человека умнее, но также склонным к «гневу и

паранойе». И в нем говорится, что давным-давно существовали целые флотилии

кораблей, подобных « Чатранду», и они действительно пересекали Правящее Море

и посещали странные земли, о которых мы совсем забыли. Большинство из этих

кораблей были уничтожены так давно, что мы даже не можем вспомнить их имена.

Они были построены Янтарными королями, и один из них привез краеугольный

камень для Этерхорда из Двора архангела на востоке. Но с течением веков их

140

-

141-

строили все меньше и меньше, и старые корабли начали тонуть. Три были

уничтожены во время Мирового Шторма, а один — в великом водовороте, который

называется Вихрем Неллурога.

— Да, Вихрь...

— Знаешь, мне снились сны об этом или чем-то таком. Прахба говорил о войне

и о том, как один вид разрушения приводит к другому, и с тех пор мне снился этот

сон о водовороте, и корабле, пойманном в ловушку внутри него, вращающемся, как

кусок дерева, все ниже и ниже...

— Госпожа...

— Не в тему, я знаю. Я хочу сказать, что Вихрь захватил « Жеребца» в

семьдесят втором году, « Урсторч» и « Бали Адро» так и не вернулись из миссии за

Правящим морем, и предпоследний Великий Корабль, « Маиса», был потоплен

мзитрини полвека назад. Он был одного типа с « Чатрандом»: тот же размер, тот же

такелаж. Но « Маиса» не было его настоящим именем. Это имя дали кораблю в

честь императрицы Маисы, всего за несколько лет до того, как он затонул. Мой

Полилекс говорит, что она была мачехой нашего императора.

— Да, я знал, что...

— Знал? Как странно. В моих школьных учебниках не было никакой

императрицы Маисы. Но знаешь ли ты самую странную вещь о Великих Кораблях?

Елиги — владельцы « Чатранда» — вот и вся причина, по которой мы больше не

можем их строить! Они начали казнить корабельщиков, чтобы те не могли продать

свои секреты другим Торговым Семьям. Я полагаю, они не собирались убить их

всех.

— Госпожа! — Пазел, наконец, сумел прервать бесконечный поток слов. —

Леди Сирарис знает, что я в вашей каюте!

— Ты слишком много беспокоишься, — сказала Таша. — Я могу справиться с

Сирарис. Я сказала ей, что отрежу себе волосы и выплюну сапворт на свадьбе, если

она тебя потревожит. Не то чтобы будет какая-то свадьба, но, возможно, тебе

лучше никому не говорить, что я это сказала. В любом случае, я сомневаюсь, что

она смогла бы разбудить тебя после того, как ты проглотил весь этот кепперский

джин. Ты знаешь, что ползает по этому кораблю?

— М-м-м-леди?

— Крысы! — радостно сообщила Таша. — Я видела крысу на нижней

орудийной палубе. Ты не поверишь, но я слышала, как прошлой ночью одна из них

ползла под этими самыми половицами. Должно быть, это была умная крыса, потому что она притихла, когда я успокоила своих собак. Ты боишься крыс?

— Нет.

— Они кусают смолбоев?

— Да.

— Что же тогда случилось с твоими родителями? Они мертвы?

Для Пазела было очень необычно не находить слов, и ему было очень неловко.

В своей жизни он не был наедине ни с одной девушкой, кроме своей сестры, и

141

-

142-

редко встречал кого-нибудь, кто разговаривал бы так долго и весело, как Таша. Его

также сводила с ума собственная робость перед ней. Она была красивой и важной

персоной; означало ли это, что она была умнее его? Он сглотнул. Затем он по-школьному сложил руки за спиной.

— Ваши вопросы, леди Таша, — сказал он, — нескромны.

То, что он сложил руки за спиной, оказалось ошибкой: он мог бы использовать

их, чтобы защищаться. Вместо этого он снова оказался на спине, а Таша сидела на

нем верхом, била его по щекам и изливала поток оскорблений:

— Нескромно! Он вбегает, визжа, как... играть в чертовой грязи… Я тебе

покажу, кто учится быть женой!

Вот такими и нашел их Герцил: краснолицые и перепутанные, Джорл выл в

потолок, а Сьюзит изо всех сил старалась проглотить правую ногу Пазела. Разняв

их и убедив Сьюзит разжать челюсти, высокий мужчина рассмеялся:

— Так приятно видеть, что тебе стало лучше, парень! Но прибереги свои

навыки борьбы для других смолбоев: они гораздо менее опасны. Давай, вставай, нам нужно кое-что решить. Ты не представишь нас, Таша?

— Я ни за кого не выхожу замуж!

— На самом деле, — спокойно сказал Герцил, как будто никто только что не

орал во всю глотку, — я уже слышал о тебе, Паткендл. Доктор Чедфеллоу говорил, что ты — прирожденный ученый. Он говорил о тебе много лет, но я никогда не

думал, что, благодаря его усилиям, мы все вместе отправимся на « Чатранде».

— Он друг доктора Чедфеллоу? — недоверчиво спросила Таша.

— Нет, — сказал Пазел. — Больше нет.

— Не осуждай Игнуса Чедфеллоу за нацию, в которой он родился, — сказал

Герцил. — Настоящая дружба — это не то, что дается легко, и ее не следует легко

отбрасывать.

— Скажите это ему, — возразил Пазел.

— У тебя острый язык, — сказал Герцил, — но я почти ничего не знаю о тебе.

Сделай мне одолжение. Теперь, когда я спас тебя и от Таши, и от твоих товарищей

по кораблю, расскажи мне, что с тобой не так.

Пазел посмотрел в добрые, но пронзительные серые глаза. Его увертки не

обманули Ташу, так что с этим человеком у него не было никаких шансов. Итак, во

второй раз за десять дней, он сделал то, что давно поклялся никогда не делать: рассказал незнакомым людям о своем Даре.

— Или о проклятии, как вы говорите, — добавил он. — Я всегда представлял

себе — из историй в книгах и рассказов мамы — что магия будет ощущаться как

удар грома. На самом деле она больше похожа на простуду. Знаете, когда

начинается лихорадка, тебе кажется, что какая-то армия проникает в голову через

уши и сжигает внутренности, по одному за раз? Ну, в моем случае это хорошая

армия, поначалу. Если мне нужно говорить на авгронга, Дар дает мне авгронга.

Если я посмотрю на эскутеон « Чатранда», он скажет мне, что я читаю. И я никогда

не забываю, даже после припадков.

142

-

143-

— Сколько языков ты выучил таким образом? — спросила Таша, все еще

сердито глядя на Пазела.

— Двадцать.

Она скептически улыбнулась — неужели она думала, что он шутит? — а затем

спросила его об его возрасте на опалтике, который Дочери Лорга изучают как еще

один способ скоротать годы до замужества. Когда Пазел ответил мгновенно, она

попробовала нечто гораздо более сложное: детский стишок с Уллупридов, которому ее научила много лет назад Сирарис. Еще до того, как все закончилось, она знала, что он понял, потому что выглядел еще более взволнованным и

смущенным. Рифма была « Мой дорогой моряк».

— Если бы только мы могли показать его Рамачни, — сказала Таша. Она

взглянула на часы на туалетном столике. Затем ее глаза расширились. — Герцил!

Они открыты!

Герцил тоже не обратил внимания на циферблат часов:

— Значит, он на борту! Ты видел его, Паткендл?

— Он выглядит как норка, — услужливо добавила Таша.

Пазел вздрогнул:

— Тогда я не спал. Вы хотите сказать, что он — разбуженное животное?

Настоящее? И он принадлежит вам?

— Никто не владеет разбуженным зверем, — строго сказал Герцил, — разве

что как рабовладелец.

— На самом деле он не норка, — сказала Таша. — В своем мире он лысый

старик.

— Рамачни — нечто гораздо большее, — сказал Герцил, теперь слегка

улыбаясь.

— Конечно, — сказала Таша. — Рамачни — великий маг, и он посещал меня в

течение многих лет, проползая через мои часы.

Пазел перевел взгляд с девушки на мужчину, на часы и обратно.

— Взгляни, — сказал Герцил. — Но ни к чему не прикасайся и не издавай ни

звука.

Таша осторожно взялась за лунный циферблат часов и широко открыла его. А

за ним был туннель.

По крайней мере, на ум пришло именно слово туннель, хотя труба, возможно, было бы точнее. Пазел посмотрел, моргнул, посмотрел снова и обнаружил, что не

может оторвать глаз. Он, который жил с магией в крови, сегодня впервые увидел

магию своими глазами.

И что это было за зрелище! Туннель шириной всего в несколько дюймов

проходил прямо через часы и дальше — на сорок футов дальше — через стену и

соседнюю каюту, а также каюту за ней. Он должен был закончиться где-то в центре

столовой первого класса. Из его пасти потек холодный сквозняк, принеся с собой

привкус кедрового дыма и несколько песчинок темного песка, которые упали с

часов и рассыпались среди колец и браслетов Таши.

143

-

144-

Но в то же время туннеля не было. Пазел провел рукой за часами и ничего не

почувствовал, посмотрел и не увидел ничего, кроме простой стены каюты. Туннель

существовал только внутри часов.

А в дальнем его конце светилась комната. Она еле виднелась, резкая и

крошечная, словно ты смотришь в неправильный конец подзорной трубы: потрескивающий огонь в камине, табурет на трех ножках, книжная полка. Только

это и звук безрадостного ветра, который не дул вокруг «Чатранда».

Он выпрямился, разинув рот, и Таша вернула циферблат обратно.

— Обсерватория Рамачни. Вот как он называет это место.

— Где… где это?

— В горах другого мира.

— Его мира?

Таша кивнула.

— Я была там. В каком-то смысле. — Она рассмеялась. — Есть секретный

способ открыть часы, и они не думали, что я об этом знаю. Но однажды я

притворилась спящей и увидела, как Герцил это делал; на следующую ночь мне

захотелось поговорить с Рамачни перед сном и я сама открыл часы. Его не было

дома, но я оставила часы приоткрытыми. И в ту ночь я каким-то образом прошла по

туннелю и вошла в Обсерваторию. Я видела чудеса: спящую кошку, из носа

которой валил дым, книжную полку, которая превращалась в стену каждый раз, когда я протягивала руку, большой стеклянный дом, полный деревьев и цветов, горячий, как ничто другое, но построенный на снежном пике.

Внезапно среди цветов оказался Рамачни. Он выглядел вполне по-человечески.

Он предложил мне клубнику, и, когда я ее съела, он попросил меня прогуляться с

ним. Мы прошли через стеклянный дом и оказались в чем-то вроде темного сарая

для инструментов, очень холодного — пол был смесью снега и песка, — затем он

распахнул дальнюю дверь, и вокруг меня были пики, огромные замерзшие пики, а

воздух стал разреженным и ледяным. Мы вышли, и я поняла, что мы стоим на

самом краю обрыва. Так высоко, Пазел — я не могу даже начать рассказывать тебе, насколько это было высоко и страшно. Ветер завывал, а земля под моими ночными

носками была скользкой, как лед, но можно было видеть бесконечно, и вдалеке

среди облаков скользили существа крупнее китов. А потом он спросил, знаю ли я, где находится мой дом. Я расплакалась, но он засмеялся и закрыл мне глаза. Он

сказал, что туннель — не игрушка, и что я, возможно, смогу пройти по нему еще

два раза в жизни. Потом он убрал руку, и я вернулась в свою комнату в Этерхорде.

— У Таши самая захватывающая сон-жизнь, — улыбнулся Герцил.

— Это был не сон, — яростно сказала она. — Мои носки промокли насквозь!

— Но почему он навещает вас? — спросил Пазел. — Тебя, я имею в виду.

Короткое молчание: Таша посмотрела на Герцила.

— Они мне не скажут, — наконец сказала она.

— Все, что мне дано рассказать, я рассказываю, — сказал Герцил. —

Пожалуйтесь магу на его тайны, как только мы его найдем. Но сейчас, мальчик, я

144

-

145-

хотел бы еще немного проверить твой Дар.

Затем он задал Пазелу вопросы на толясском, талтурикском и нунфиртском

языках, и когда Пазел ответил по очереди на каждом, Таша рассмеялась от

восторга. Пазел невольно улыбнулся. Она была не единственной, у кого было что-то особенное в жизни.

— Есть еще кое-что, — сказал он. — Иногда я слышу лучше, чем обычно.

Просто голоса — и, если подумать, просто переведенные голоса. Если бы вы пошли

в соседнюю комнату и прошептали на арквали, я бы ничего не услышал, потому

что я выучил арквали до того, как моя мать произнесла заклинание. Но я бы

прекрасно расслышал, если бы вы говорили, скажем, на нилескчете...

Он замер.

Глаза Герцила сузились.

Сбитая с толку, Таша переводила взгляд с одного на другого.

— Нилескчет. Забавное название для языка. Я даже никогда не слышала о нем.

Что такое нилескчет?

— Да, — сказал Герцил изменившимся голосом. — Ты можешь нам это

сказать?

Пазел понял, что совершил ужасную ошибку. Какими бы добрыми ни казались

эти новые друзья, они никогда не простят ему общения с ползунами. А как насчет

самих икшелей? Даже Диадрелу пообещала убить его, если он раскроет их

присутствие.

— Это п-просто какой-то старый язык, — пробормотал он, заикаясь. — Я не д-думаю, что кто-то использует его сегодня, кроме как в поэзии.

Герцил наклонился к нему, как ястреб.

— Ты, случайно, не слышал песни на нилескчете?

— Ничего такого не слышал.

— Мало кто из людей слышал.

— Почему ты вдруг стал таким странным, Герцил? — спросила Таша. — Мы

должны решить, что с ним делать.

Герцил еще долгое мгновение не сводил глаз с Пазела. Затем, наконец, его

взгляд смягчился, и он сел.

— Верно, — сказал он. — Ты пропустил четыре часа работы. Они, конечно, знают, что ты здесь, так что мы должны придумать историю, чтобы это объяснить.

Я предлагаю сказать правду: ты развлекал нас своими языками.

— Языки! — внезапно сказала Таша. — Пазел, скажи мне вот что, если

сможешь: кто или что такое мигра крор?

Пазел посмотрел на нее, снова пораженный:

— Это слова на мзитрини, первые, которые я услышал за пять лет. И они

означают «красный волк».

— Красный волк?

Он кивнул:

— Где ты это услышала?

145

-

146-

— От человека, который прятался в нашем саду, — сказала Таша. — Как раз

перед тем, как кто-то всадил стрелу ему в сердце.

Герцил переводил взгляд с одного на другого.

— Вы оба совершенно уверены? — тихо сказал он. — О том, что ты слышала, Таша — и ты, парень, о значении?

Они заверили его, что так оно и есть.

— Это что-то значит для тебя, Герцил? — спросила Таша.

— Может быть да, а может быть и нет. Я знаю только одного красного волка.

Это магическая статуэтка или древний талисман, изготовленная алхимиками

Мзитрина из зачарованного железа, сплавленного с кровью живого человека. Все

истории связывают этого Красного Волка с каким-то великим злом, которое

преследовало Пентархию тысячу лет назад. И все же, как ни странно, худший страх

Пяти Королей, казалось, заключался в том, что его могут украсть: они вырезали

горную цитадель над Бабкри и поместили Волка в ее центре. И его охраняли стены, ловушки и воины-священники, сфванцкоры. Я не могу догадаться, почему они

должны были держать зло в сердце своей империи. В любом случае, эти предания

наполовину забыты в наш век, когда восток и запад не разговаривают. Но, несомненно, эта цитадель, несмотря на всю ее защиту, была разрушена в конце

прошлой войны. О судьбе Красного Волка можно только догадываться. Что за

странные вещи сказал тот человек.

— В центре Этерхорда, — добавила Таша, качая головой. — На мзитрини.

— Еще более странно, что он сказал это тебе, Договор-Невесте, — добавил

Герцил, — накануне твоего путешествия.

Она снова повернулась к Пазелу:

— Если ты говоришь на мзитрини, это значит, что ты слышал, как кто-то

говорил на нем, когда твой Дар уже работал, верно?

— Да, — сказал Пазел. — У королей Мзитрина был посланник в Ормаэле, точно так же, как у Арквала. Ему пришлось уехать, когда начались неприятности, но раньше они с доктором Чедфеллоу часто сидели на нашей террасе и говорили о

мире — или спорили о войне.

— Но я думала, что твоя мать произнесла заклинание, когда Чедфеллоу был

дома, в Этерхорде, — сказала Таша.

— Да, — опять подтвердил Пазел. — Но посланник Мзитрина… ну, он

влюбился в мою мать и проводил с нами время вплоть до нападения Арквала. Моей

матери он не особенно нравился, но продолжал пытаться. Особенно после отъезда

доктора Чедфеллоу.

— Игнус говорил, что она была невероятной красавицей, — вспомнил Герцил.

Пазел опустил глаза.

— Он сделал ей предложение, — наконец сказал он.

— Кто? — спросила Таша. — Доктор или этот сиззи?

— И тот, и другой, — через какое-то время сказал Пазел.

— Ах!

146

-

147-

— Она была... она прекрасна, — продолжал Пазел. — И ей действительно

нравился Игнус. Но я не могу понять, почему она так долго не говорила нет

мзитрини.

— Только представь себе! — засмеялась Таша. — Если бы она вышла за него

замуж, ты мог бы уехать жить в Бабкри, выучить Молитвы Ларца, сделать

татуировку на шее с названием его племени, и научиться ездить верхом на боевом

слоне!

— И найти капитана Грегори, — сказал Герцил.

Пазел резко взглянул на него.

— Или, если бы она вышла замуж за Чедфеллоу, — сказала Таша, — он мог бы

отвезти тебя в Этерхорд, мы бы встретились много лет назад, и Герцил тоже мог бы

научить тебя сражаться. И ты бы никогда не стал смолбоем. Ты был бы Пазелом

Чедфеллоу, и был бы цел и невредим в доме доктора прямо во время Спасения

Ормаэла.

— Спасение? — переспросил Пазел, в изумлении поворачиваясь к ней. —

Спасение Ормаэла? Ваш народ действительно так это называет?

— Ну, да, — ответила она, застигнутая врасплох. — Это было спасение, правильно? Иначе вы были бы убиты королями Мзитрина, все вы, и ваша кровь

смешалась бы с молоком.

— Ну, Таша, похоже, ты знаешь все лучше его, — сказал Герцил.

Таша к этому времени уже совсем покраснела:

— Почему нет? Прахба говорит, что это был только вопрос времени, когда

кто-то вторгнется в Ормаэл. По крайней мере, мы не убили всех.

— Вы пытались, — сказал Пазел.

— Мистер Паткендл! — резко сказал Герцил.

— Вы убили половину людей во время вторжения — вот что это было, Таша, вторжение — и поработили остальных. Вы продали нас, мальчиков, на рудники, а

наших сестер — старым толстякам.

— Никто не продавал тебя ни на какие рудники, — сказала Таша, но больше не

могла смотреть ему в глаза.

— Вы сожгли город дотла!

— Она этого не сделала, — сказал голос позади них. — Это сделал я.

Адмирал Эберзам Исик стоял в дверях, тяжелый и мрачный, на его лысой

голове проступала бледно-бирюзовая вена. Никто не слышал, как он вошел.

— Кто этот мальчик, который называет мою дочь по имени? Почему он в ее

каюте?

— Сэр, — сказал Герцил, склонив голову, — я смиренно прошу у вас

прощения. Это смолбой, которого вы хотели поздравить, укротитель авгронгов. Я

понял, что вы дремали, и, пока мы вас ждали, мальчик сказал, что говорит на

мзитрини. — Он взял книгу со стола Таши. — Я подумал, что это стоит проверить.

— Так это и есть Паткендл! — прогремел посол. — Сын капитана Грегори! Я

не узнал его в этом бушлате — но, конечно, это тот самый бушлат, который я ему

147

-

148-

подарил? Хм! А теперь скажи мне, Паткендл: что случилось с моим доктором?

— Я... я понятия не имею, сэр.

— Чедфеллоу исчез, — объявил Исик. — Обычно он писал мне каждую

неделю или две, но прошло уже почти шесть. В его последнем письме говорилось, что он забронировал билет на « Эниэль» до Соррофрана, где он должен был сесть на

этот корабль. Я полагаю, ты служил на « Эниэле».

Он умен, подумал Пазел. Кто же ему это сказал?

— Ты видел его, мальчик? Говорил с ним?

Пазел кивнул.

— Хорошо, и что он сказал? Выкладывай!

— Мы говорили о « Чатранде», сэр, — осторожно сказал Пазел. — И о

последней войне с Мзитрином. Вы были на той войне, сэр?

— Конечно. Продолжай.

Пазел заколебался. Чедфеллоу говорил с ним в глубокой тайне. Они с Исиком

были старыми друзьями, и, возможно, доктор надеялся, что Пазел передаст

сообщение — можно ли быть уверенным в этом?

— Он... намекал на кое-что, Ваше превосходительство. Например, что

« Чатранд» направляется в земли Мзитрина.

— Ну, так оно и есть — в Симджу, прямо на границу их империи.

— Извините, сэр: не близко, а внутрь Мзитрина. Я думаю, именно это он и

имел в виду.

Исик пристально посмотрел на Герцила, затем снова на Пазела.

— Ты, должно быть, не расслышал.

— Только не он, — прорычала Таша. — У мистера Паткендла очень острый

слух.

Исик громко рассмеялся.

— Ты ей нравишься. Разве не заметно? — Затем, внезапно, он вздрогнул и

поднес руки к вискам.

Таша бросилась к нему.

— Прахба, — сказала она, сжимая его руку. — Они становятся хуже?

— Со мной все в порядке, — проворчал он. — И, когда мы сойдем на берег в

Трессек Тарне, мне будет еще лучше.

Пазел предположил, что Исик намеревался посетить знаменитые минеральные

ванны Трессек Тарна; говорили, что они излечивают всевозможные болезни. Но что

с ним было не так? С первого взгляда можно было сказать, что он страдал не только

от головных болей.

Исик улыбнулся дочери.

— У тебя сильная рука, — сказал он. — Ты будешь достойно представлять

нашу империю в новую эпоху мира. А теперь иди сюда, Паткендл. Мне нужно кое-что сказать.

Пазел неуверенно шагнул вперед, и адмирал положил руку ему на плечо.

— Мы сожгли твой город, — сказал он. — Ужасный поступок, и судьба

148

-

149-

отплатила мне той же монетой — я тоже горю, с лихорадкой мозга, которая

никогда полностью не утихает. Но знай: император приказал мне нечто намного

худшее. Я должен был не просто сжечь город Ормаэл, но и сравнять его с землей, сбросить его краеугольный камень в море, наполнить его колодцы трупами, вспахать его поля солью. Император не думал, что мы сможем удержать Ормаэл, так далеко от сердца Арквала, так близко к королям Мзитрина. Поэтому он хотел

пустошь: то, что ни один враг никогда не сможет вернуть.

Я собирался превратить его в руины. Я плыл туда с такой целью, полагая, что

от этого зависит безопасность Арквала. Но когда я приехал и увидел гордый

молодой Ормаэл, прекрасный, как легендарный Длимик, я не смог.

Он сделал паузу, потирая костяшки пальцев. Таша выжидающе посмотрела на

Пазела, и Пазелу захотелось выскочить из комнаты. Чего они хотели? Чтобы их

поблагодарили?

— А если бы я ничего не сделал? — сказал наконец Исик. — Ты знаешь, что

бы тогда произошло? Меня бы посадили в тюрьму, мою консорт отдали бы другому

мужчине, мою дочь — боги знают кому. И твой город все равно залили бы кровью.

На самом деле, чтобы посмотреть, как выполнена работа, Его Величество послал

бы одного из своих турахов, их генерала. Я сделал самое лучшее, что мог: убил не

всех и забрал Ормаэл для империи, раненым, но живым.

— Тела, сваленные в кучу на площади Дарли, не выглядели ранеными, —

пробормотал Пазел.

— Молчать! — рявкнул Герцил, когда у Исика от изумления отвисла челюсть.

Наставник Таши прыгнул вперед, чтобы схватить Пазела за руку. — Придержи

свой язык, негодяй! Как ты думаешь, с кем ты разговариваешь? Ваше

превосходительство, тысяча извинений! Я удалю его немедленно — или после его

нижайших извинений, если таково будет ваше желание.

Когда Герцил замолчал, Пазел увидел, что посол в ярости: лицо красное, рот

дрожит. Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то осмеливался противоречить

ему? Прислонившись спиной к стене, Таша смотрела на него широко раскрытыми

глазами: хорошо это или плохо, но Пазел снова произвел на нее впечатление.

Исик потер виски обеими руками.

— Мне больше интересно знать, захочет ли сам мальчик извиниться, — сказал

он.

Пазел молча смотрел на него, вспоминая мух и запах крови. Герцил яростно

сжал его руку.

Пазел все еще колебался — а потом стало слишком поздно. Дверь во внешней

каюте с грохотом распахнулась, женщина ахнула, и там была Сирарис, прекрасная

и разъяренная, с горящими глазами.

— Что это? Эберзам, ты дрожишь! Ты совершенно обессилил!

— Я отлично себя чувствую, — сказал Исик, но его голос внезапно ослаб. —

Сирарис, где ты была?

— Готовлюсь к твоим ваннам в Трессеке. Садись! О, Герцил, что ты наделал?

149

-

150-

Уберите отсюда этого никудышного мальчишку!

— Его пригласила я, — сказала Таша. — И он не более никудышный, чем ты.

Консорт бросила на нее обжигающий взгляд:

— Разве ты недостаточно сделала? Будешь ли ты удовлетворена только тогда, когда твой отец рухнет на пол? Герцил, уведи его!

Герцил поклонился и грубо потащил Пазела из каюты. Пазел бросил лишь

мимолетный взгляд на внешнюю каюту: огромная, сверкающая комната, чей-то

китель, небрежно брошенный на синий диван, пара скрещенных мечей, укрепленных на стене, красные ленты, обвитые вокруг их ножен. Когда дверь

закрывалась, он повернулся и посмотрел на Ташу. Ее глаза все еще были

прикованы к нему.

— Великолепная работа, — яростно сказал Герцил. — За десять минут ты

умудрился довести Ташу до крика, ее отец тебя возненавидел, а ее наставник

оказался колоссальным дураком.

— Прошу прощения, — сказал Пазел, — но ты не знаешь, как это выглядело.

— И ты не знаешь трагедий, случившихся моей жизни, ни в ее, ни в жизни

сотен людей на этом корабле! Делает ли это твою вспышку гнева хоть немного

мудрее? Это вопрос не чувств, а самоконтроля!

— Значит, я должен был ему соврать? Или поблагодарить?

— Тебе следовало придержать язык. Думай, мальчик! Твой отец стал

мзитрини! Если кто-нибудь и сможет помочь тебе воссоединиться с ним, так это

Эберзам Исик.

Пазел вздрогнул. Воссоединиться с отцом! Это никогда не казалось даже

отдаленно возможным. Но, если между империями установится мир, может

случиться почти все, что угодно. И хотя его отец этого не хотел, Пазел теперь

немного разбирался в парусном деле. В его голове закружились безумные надежды.

Они пересекли орудийную палубу, направляясь вперед. Матросы бормотали, когда Пазел проходил мимо: « Это он, тот сумасшедший, Мукетч. Разговаривает

так, словно в его кишках поселилось привидение».

— Помогут ли ванны отцу Таши? — спросил Пазел у Герцила.

Герцил посмотрел на него очень серьезно:

— Кто может сказать? Его болезнь весьма своеобразна; сейчас неподходящее

время для того, чтобы остаться без Игнуса Чедфеллоу. А теперь: если кто-нибудь

спросит, ты помогал Таше произносить ее обеты на мзитрини. И если ты сможешь

держаться подальше от неприятностей в течение нескольких дней, я, возможно, смогу превратить эту маленькую ложь в правду — то есть смогу устроить тебя

преподавать мзитрини Таше. Конечно, это означает проводить с ней час или два

каждый день.

Пазел остановился как вкопанный.

— В чем дело? — спросил Герцил. — Ты не хочешь?

Конечно, нет! мгновенно подумал Пазел. Но что-то заставило его придержать

язык. Он снова вспомнил о том, как она смотрела на него с крыши кареты в

150

-

151-

Этерхорде, снова почувствовал ее руку на своей руке. Она вступилась за меня

перед Сирарис. Почему?

— Роуз не даст мне свободного времени, чтобы я мог работать учителем, —

сказал он.

— Даст, если твой долг будет уплачен, — сказал Герцил.

Пазел уставился на него, разинув рот.

— Ты бы сделал это для меня? Правда?

Герцил рассмеялся:

— Я бы сделал это для каждого задолжавшего слуги в Арквале, если бы мог. К

сожалению, моего золота едва ли хватит нам обоим на хорошую еду в Трессек

Тарне. Нет, если ты будешь учить его дочь, то именно посол купит твою свободу.

Мы уже говорили об этом. Подумай головой, Пазел, и не оскорбляй тех, кто готов

тебе помочь. Здравствуйте, мистер Фиффенгурт! Осмелюсь предположить, что вы

ищете этого парня.

Глава 18. НОЧНАЯ ДЕРЕВНЯ

26 вакрина 941

14-й день из Этерхорда

Мой ужас — это ужас крысы, но моя душа принадлежит мне. Моя душа

принадлежит мне. Моя душа принадлежит мне.

Скажи это, когда начнется паника. Если это правда, то ты в безопасности, спасен, в здравом уме. Ты будешь процветать и избежишь этой убийственной

холодной воды одиночества, этого водоворота, этого пойла насилия и нужды.

Найди любовь, сухую землю, глаза, которые не ненавидят тебя, когда отличают

от тени.

Если это неправда — тогда тебе не спастись, дорогой Фелтруп.

Размышляя так, черная крыса прокладывала путь среди невидимых складов и

грузов спасательной палубы. Фелтруп двигался кругами: не заблудился, а искал в

безумной спешке, вглядываясь в почти идеальную черноту, напрягая ночное

зрение. Он искал свет, самый слабый и бледный красный огонек. Он уже трижды

мельком видел его и бросался вперед с вспыхнувшей в сердце надеждой только для

того, чтобы увидеть, как он исчезает без следа.

Каждый рывок был флиртом со смертью. Обычно он не проходил и двух ярдов

без того, чтобы не дернуть головой, не оглянуться через одно или другое грязное

плечо. Были проблески движения; были сквозняки, толчки и внезапные непонятные

звуки. Хуже всего были запахи — насыщенные зловонием, давящие, удушающие, топящие его в страхе. Запах человека был повсюду: в жирных отпечатках пальцев, оставленных грузчиками, в поту с их спин, когда они прислонялись к столбам, в

слюне матросов и остатках сладкой сосны, в человеческом дыхании, сочившемся из

спален.

151

-

152-

( Мой ужас — это ужас спящего, погребенного заживо.) 4

Однако он не боялся людей — не в этот час. После полуночи спасательная

палуба принадлежала другим: крысам, икшель, этой темной твари, которая

пряталась и сопела, нескольким мышам, змеям и паукам, а также миллионам блох.

Люди прозвали ее «палуба паразитов», «ссаная палуба», «улочка безбилетников».

Для ее жителей это была просто Ночная Деревня.

Даже в полдень люди приходили туда с лампами, потому что спасательная

палуба находилась на глубине двадцати футов под волнами. Глубокой ночью не

более одного человека в час пробиралось по ее глубинам — ослепленные

собственной лампой, они осматривали корпус на предмет протечек.

Бо́льшой опасностью была Снирага. Уже три ночи она приходила охотиться, прыгая по ящикам и щелям, ангел смерти. Никакой поток света не возвещал о ее

появлении — и никакой звук, кроме внезапного, леденящего кровь вопля

оборвавшейся жизни. Затем кошка из Красной реки забиралась на возвышенность, может быть, на поперечную балку, и пожирала свою жертву тщательными этапами.

При качке корабля желчные пузыри и желудки падали на палубу: этого она не ела.

Но для черной крысы было кое-что похуже Снираги.

(Мой ужас — это ужас утопленника. Когда поверхность исчезает, ты не

можешь плыть к ней, ты не можешь стремиться к солнцу без света и без тепла, к смеющемуся солнцу, исчезнувшему над водорослями, солнцу человека и

пробужденных зверей, солнцу радостного дня и чуду слез, но не солнцу твоего рода, дорогой, никогда не твоего рода; для тебя углы, трещины и норы в грязи — и

только до тех пор, пока твоя морда не коснется волн. О, безумный

отвратительный грызун! Милая крыса моей души! Бедный бегущий, шуршащий, поедающий помои Фелтруп, как скоро тебя поглотят водоросли?) Он был уродом: он это знал. Он был пробужденной крысой, а крысы никогда

не пробуждаются. Но они и не спят, не спят теплым, глупым сном нормальных

зверей. В отличие от любых других известных ему существ, они были зажаты

между разумом и инстинктом, между днем и ночью. Они жили короткими, отрывистыми, ссорящимися, несчастными жизнями в сумерках. Лучше всего для

них подходил термин икшель: паллускудж — существа, проклятые богами.

— Толстей, брат!

Фелтруп взлетел на два фута в воздух. Рядом с ним три крысы засмеялись —

противный гнусавый шепот.

— Разговаривает сам с собой! — сказали они. — Странный Фелтруп! Мудрый

и особенный Фелтруп! Что он делает здесь, на окраине города?

— Вода, — соврал Фелтруп, приходя в себя. — Вот и все. Просто ищу воду.

— «Просто ищу воду», — сказал один из них, идеально имитируя. Как и

половина того, что исходило из уст крыс, это было сказано без всякой ясной

причины, но это заставило остальных рассмеяться. Они были всего лишь

4 Не удержусь. Привет, Эдгар По!

152

-

153-

крадущимися: слабые крысы, которых ночью выгоняли из логова и пускали

обратно, только если они могли заплатить дань едой. Крадущиеся были

единственными крысами, которых когда-либо видело большинство людей: маленькие, отчаявшиеся, вынужденные подвергаться смертельной опасности на

кухнях, в конюшнях, на свалках. Женщины видели их и изумленно визжали, как

будто их вот-вот растерзают тигры. Мужчины обменивались выдумками об их

размерах.

Фелтруп попытался рассмеяться так же, как и они, сильно причмокивая и

шмыгая носом.

— Икшель, — сказал он. — Сейчас они вылезают из своих ящиков. Вы видели

их?

— Видели их, — сказал один. Они все настороженно смотрели на него и

ждали. Возможно, они не поняли вопроса.

— Да, — снова попытался Фелтруп. — Икшель. Ползуны. Их на борту больше, чем обычно, — на сотни больше. На этот раз они не просто пассажиры. Они что-то

замышляют.

— Сотни ползунов, — пробормотал один из крадущихся, скучая.

— Да! Они наблюдали за гигантами, слушали их, шли на риск. Говорю вам, это ненормально. Я подумал, что хотел бы взглянуть на них и рассказать Мастеру

Мугстуру.

При упоминании о Мастер-крысе их глаза на мгновение загорелись страхом.

— Может быть, вы заметили их, братья? — настаивал Фелтруп, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком нетерпеливо. — Я, безусловно, должен буду

упомянуть о вашей помощи Мастеру Мугстуру. Там, в яслях, я подумал...

— Фелтруп и его рассказы, — прервал его один из них.

— Я мог бы рассказать вам еще одну историю, братья, о человеке-монстре, который скоро будет ходить по этому кораблю. Сокол Ниривиэль говорил о нем, гордый, как принц. Но вы мне никогда не поверите. Они говорят, что все это

путешествие посвящено свадьбе, свадьбе, которая принесет мир между людьми-воинами. Но истинная цель...

— Что у него есть поесть? — пронзительно завопила крыса слева от него, и

две другие ощетинились от внезапной настороженности. Еда была единственной

темой, по-настоящему интересовавшей крыс — помимо местонахождения тех, кто

мог съесть их.

Фелтруп покачал головой:

— Боюсь, ничего.

— Всегда что-нибудь есть.

— Не в этот раз, — сказал Фелтруп. — Я не ел с наступлением темноты. Я

умираю с голоду.

— Тогда почему ты не попросил у нас еды, брат? — спросила та же крыса, и

все трое крадущихся ухмыльнулись.

Потому что вы бы соврали, подумал Фелтруп, но он знал, что они его

153

-

154-

поймали. Все крадущиеся лгали, когда встречались в Ночной Деревне, и все же эта

практика никогда не удерживала крысу — любую нормальную крысу — от

вопроса. Если бы он приставал к ним с просьбами о еде, они бы ничего не

заподозрили и отпустили бы его. Теперь же они приближались, обнюхивая его

лапы и щеки. Еще несколько секунд, и они почувствуют запах его последней еды.

Разговоры мгновенно прекратятся, и они нападут.

Он вполне мог справиться с любым из них — возможно, с любыми двумя. Но

трое — это слишком много. И, сражаясь, он тонул, становился подлым, слепым

животным — по-настоящему их братом.

Выбора не было. Фелтруп встряхнулся и содрогнулся всем телом, как это

свойственно крысам и хорькам. Крадущиеся отскочили назад, и Фелтруп выплюнул

содержимое своих мешочков за щеками им под ноги.

— Так и знали! — радостно воскликнули они. — Лживый, запасливый, жадный Фелтруп!

Это была всего лишь ложка промокшей галеты (оброненной мальчиком-смолбоем, настолько измученным, что он заснул, пока жевал), но крадущиеся

набросились на него, как голодные собаки, их короткие языки лизали грязную

палубу. Фелтруп напрягся и прыгнул — оп! — прямо над их головами. Нет смысла

оглядываться назад. Через несколько секунд его еда закончится. Через несколько

минут они его и не вспомнят.

( Мой ужас — я боюсь не вспомнить. Кто такой Фелтруп? Крыса, урод, монстр, человек?)

Теперь он был не только измучен, но и зол. Эта еда могла бы подкупить

охранника у двери. Ему придется искать ее под гамаками мальчиков или среди

оборванных, беспокойно спящих пассажиров третьего класса, чтобы получить

дневное убежище в логове. Другие крысы прочесывали те же места; понадобятся

часы, чтобы найти огрызок. Но сейчас у него дела поважнее.

Там! Красное свечение, размером с наперсток, отбрасывающее достаточно

света, чтобы Фелтруп увидел две занятые руки и тусклый блеск бронзы. Фелтруп

бросился к нему, обезумев от страстного желания. Это должна была быть кухонная

плита икшелей. Люди не могли чувствовать запах специального угля, сжигаемого в

таких печах, зато могли корабельные кошки или собаки — и могли проследить

запах до его источника; поэтому маленький народ готовил еду на открытой палубе, вдали от тайных мест, где они устроили свои дома.

Когда он был в десяти футах, свет погас. В панике он бросился вперед.

— Кузены! — пискнул он. — Достопочтенные икшели! Пожалуйста, не

уходите! Дайте мне поговорить с вами!

Он говорил самым добрым, самым нормальным, самым не-крысиным голосом, на который только был способен. Но никто не ответил. Свет исчез, как и икшель.

Раздавленный, Фелтруп поспешил к корпусу по левому борту. Он говорил

вслух, обхаживал смерть, и все напрасно! Безопасность, укрытие! Он должен

найти их, немедленно. Торопясь, тяжело дыша, он заметил в нескольких ярдах

154

-

155-

впереди трюмную трубу. Тяжелый латунный колпачок трубы был оставлен

незакрытым и даже приоткрыт на дюйм. Фелтруп бросился к нему. Мгновение

спустя он уже забирался внутрь.

Труба была закупорена всего в двух футах от входа (это был аварийный трюм, используемый только на тонущем корабле) и не годилась в качестве дневного

укрытия. Но там было сухо и уютно, и никакая Снирага не могла на него

наброситься. Фелтруп свернулся калачиком и начал лизать красный, воспаленный

кончик хвоста. Он не мог заставить себя ненавидеть крадущихся; это было все

равно что ненавидеть коров или камни. Они были одним, а он — другим. Но если

бы он не мог что-нибудь ненавидеть, то наверняка бы заплакал.

( Мой ужас — это ужас слез грызуна. Странный бесхребетный Фелтруп, крыса, которая плачет по углам.)

Все кончено еще на одну ночь, его двадцать шестую на борту « Чатранда».

Как долго он сможет продолжить искать маленький народ, который явно не

собирается с ним встречаться? Почему он так рискует своей жизнью? Он уже

потерял треть своего хвоста на набережной Этерхорда — его откусила одна из

толпы портовых крыс, контролировавших доступ к отходящим кораблям. Фелтруп

плавал на кораблях в течение восьми месяцев (в поисках того места, где жизнь

была хорошей, лучше, менее, чем очень плохой, не невыносимой), и в каждом

порту сталкивался с одной и той же рычащей бандой портовых крыс, свирепых

привратников морей. Эта обещала ему безопасный проход на борт Великого

Корабля, но на полпути через площадь они внезапно удвоили цену. Фелтруп

сорвался и побежал, а большая крыса и ее дружки преследовали его до самого

верха трапа, кусая и щелкая зубами. Его хвост все еще болел, когда волочился по

пыли.

( Ты не должен засыпать здесь, Фелтруп, мой мальчик. Наступит рассвет, и

люди тебя убьют.)

И все же, казалось, это стоило того, весь этот риск, потому что здесь, наконец, были существа, подобные ему: осторожные, думающие, готовые все изменить.

Фелтруп не солгал крадущимся: икшели что-то замышляли. Он чувствовал их запах

в самых странных местах: под каютой посла, у двери порохового хранилища, вдоль

цепей руля. Самое странное: три недели назад дюжина или больше икшелей

проникла на жилую палубу и столпилась вокруг гамака смолбоя. Фелтруп

почувствовал запах сухого пота на гамаке: признак человеческого страха.

Очевидно, икшели разговаривали с мальчиком и напугали его. Но почему из всех

живых существ они выбрали этого человека и показались ему?

У них есть планы, в сотый раз подумал Фелтруп. И каковы бы ни были эти

планы...

— Скажи слово, отец!

Фелтруп подпрыгнул так сильно, что ударился о трубу и запрыгал вверх и

вниз, как резиновый мяч. Голос доносился из отверстия, где четыре длинных копья

были направлены прямо ему в сердце. Икшель! Они пришли к нему!

155

-

156-

Они столпились вокруг устья трубы, сверкая медными глазами. Все мужчины.

Трое из четверых были лысыми и с непокрытой головой. У последнего, молодого

человека в легких доспехах, была улыбка, от которой у Фелтрупа кровь застыла в

жилах. Его рука с копьем нетерпеливо дернулась.

Второй голос произнес:

— Позвольте мне сначала взглянуть на это существо.

Один из копейщиков отступил, и на его месте появился икшель постарше. Он

явно был их лидером, седобородый, но свирепый, с широким белым ножом в руке.

— К-к-кузены! — пробормотал Фелтруп. — Пусть боги благословят ваш дом и

урожай!

— Он вошел прямо в трубу, — сказал молодой человек с улыбкой. — Мы еще

даже не закинули приманку.

— Приманку? — переспросил Фелтруп, пытаясь рассмеяться. — Вам не нужна

приманка, чтобы поймать меня, друзья. Я пришел сюда в поисках вас! Больше

всего на свете я хочу поговорить с вами.

— Он почувствовал запах крови последней, — сказал седобородый мужчина.

— Вот почему он попал в трубу. Все крысы — тайные каннибалы.

— Кузены, дорогие! — в отчаянии воскликнул Фелтруп. — Как печально, что

вы так думаете! Даже крысы не совершают этого греха — или только очень, очень

редко! И я не такой, как другие крысы! Меня зовут Фелтруп Старгрейвен, и я

должен многое вам рассказать.

Икшели переглянулись. У крыс не было имен, потому что они не могли их

запомнить. Если одна крыса окликала другую, она использовала любое пришедшее

ей в голову прозвище — белый, бородавчатая морда, зубастый — и забывала его, как только другая исчезала из виду.

Нельзя было терять времени: Фелтруп должен был немедленно доказать свою

добрую волю. Он поклонился и обратился к их предводителю.

— Знаете ли вы миссию людей, сэр? Я знаю. Лунный сокол сказал мне, и он

знает, потому что его хозяин — шпион императора. Могу ли я рассказать вам? Это

ужасно, отвратительно!

Пожилой икшель раздраженно вздохнул.

— Наблюдай, Таликтрум, — сказал он. — Теперь он попробует хитрость.

Странные существа, эти соррофранские крысы...

— Я из Нунфирта! — воскликнул Фелтруп.

— Тупой, как и любой из их расы, конечно. Но когда они сталкиваются со

смертью, кажется, что они почти обладают разумом, как пробужденный зверь.

— Я пробужденный! У меня есть разум и память!

— Он довольно разговорчивый, — сказал молодой икшель. — Диадрелу

говорит, что они так разглагольствуют, когда становятся бешеными.

Они считают меня сумасшедшим! Фелтруп приподнялся и замахал передними

лапами, пытаясь привлечь их внимание. Ему это удалось: каждая рука с копьем

напряглась. С писком ужаса он упал и закрыл глаза. Затем, сделав над собой

156

-

157-

невероятное усилие, он понизил голос.

— Послушайте, кузены, друзья. Я всегда так говорю. Я говорю, я рассуждаю, я

думаю. Я не могу спать из-за мыслей! Вот почему я пришел вас искать. Мы можем

помочь друг другу. Поверьте мне, сыновья дома Иксфир, я больше похож на вас, чем на крысу!

Икшели тихо рассмеялись.

— Удивительно! — сказал один из лысых копейщиков. — Вы слышали это, лорд Талаг?

— Слышал, — сказал старший. — Но не обманывайтесь. Крысы мыслят

только в момент смертельной опасности. У многих существ есть такие трюки. Они

притворяются мертвыми, меняют цвет, опускают хвосты. Этот уже использовал

такой маневр!

Фелтруп спрятал свой короткий полу-хвост, и икшели громко расхохотались.

Он хотел рассказать о своем прыжке по трапу и зубах портовой крысы, но слово

каннибалы все еще висело в воздухе. Разъяренный и испуганный, он заплакал:

— Пожалуйста, послушайте… так долго... искал вас, кого-нибудь...

— Чтобы спастись от акулы, — сказал старейшина, — некоторые рыбы

прыгают в воздух, расправляют плавники и скользят на небольшом расстоянии. Мы

называем их игри, летучие рыбы. Но мы не называем их птицами.

— Тону, всегда тону, — всхлипывал Фелтруп.

Затем старик рассмеялся и впервые обратился непосредственно к Фелтрупу:

— Не бойтесь, сэр! Вы будете достаточно сухим.

В мгновение ока икшели исчезли. Фелтруп бросился вперед, догадываясь, что

сейчас должно произойти. Слишком поздно. Латунная крышка захлопнулась, защелка щелкнула и закрылась.

Глава 19. ЯД

9 илкрина 941

27-й день из Этерхорда

СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО:

ОТДАТЬ ТОЛЬКО В РУКИ

ЭБЕРЗАМА ИСИКА

Его Превосходительству послу Эберзаму Исику

ИТС « Чатранд»

Ваше превосходительство

Я пишу в спешке. Я отплыл за три дня до « Чатранда», не имея надежного

способа послать вам весточку, и я должен снова отправиться в путь до того, как

Великий Корабль достигнет этого города. На самом деле я уже в доках: помощник

157

-

158-

зовет нас на борт.

Мои новости ужасны, мои страхи и догадки еще хуже. Настолько плохие, что я

бы вообще не осмелился их написать, если бы не этот добрый и простой человек, Ром Ралф, аптекарь, которого я сам обучал в Имперской медицинской школе; ему я

доверяю это письмо.

Леди Сирарис предает вас, Ваше превосходительство. Она любит другого и

убила бы, чтобы скрыть этот факт. Как отвратительны усилия, затраченные на

написание этих слов, как обидно, что вы должны их прочитать! И все же, какой у

меня выбор?

После того как « Чатранд» отплыл с Роузом у руля, я провел час на мысу в

унынии. Потом я пришел в себя и прыгнул на борт быстроходного клипера, направлявшегося в Этерхорд. Мы прибыли прямо перед Великим Кораблем. Если

бы я только пошел прямо к вашей двери! Вместо этого я поскакал галопом в замок

Мааг. Я все еще надеялся изменить мнение императора о Роузе, который является

одним из самых мерзких людей, когда-либо пятнавших имя Арквала.

Императора в замке не было, но Сирарис была. Она лежала среди куртизанок в

будуаре. В комнате царил полумрак. Когда я вошел, она приняла меня за другого и, смеясь, крикнула: «Опять, любовь? Неужели ты никогда не дашь мне уснуть?»

Потом она увидела меня и сошла с ума. «Остановите его! Стреляйте в него! Он не

должен уйти!»

Она швырнула в меня горящую лампу. Если бы она была одета, я бы никогда

не выбрался из замка живым, потому что многие бросились выполнять ее приказ, как только услышали крики. Кто-то гнался за мной по всей горе и послал сокола

пикировать в лицо мне и лошади. В конце концов меня выбросило из седла, и я

вслепую понесся сквозь деревья.

Два дня я прятался в единственном месте, где можно спрятаться от сильных

мира сего в Этерхорде: в лачугах бедняков. Мне посчастливилось вылечить многих

из них в прошлом году от восковой слепоты. Они помнили меня, благослови их

Рин, и не задавали никаких вопросов. Но по улицам бродили странные

вооруженные люди и, я уверен, искали меня.

Когда охотники подошли слишком близко, мои друзья пошли на большой риск

и переправили меня в ящике из-под яблок в порт. Я был в трех днях пути от

Этерхорда, на корабле, направлявшемся в Трессек Тарн, прежде чем команда

осмелилась выпустить меня. А в Трессеке я чувствую себя в бо́льшей безопасности, хотя не слишком большой: губернатор боится со мной встречаться, как и мои

коллеги-врачи. Только сегодня утром вооруженные люди ворвались в мою таверну

— по счастливой случайности я был в лавке Ралфа дальше по улице. Неужели я

потерял благосклонность императора? Не могу сказать; я знаю только то, что

убежал недостаточно далеко.

Я никогда не видел лиц тех, кто преследовал меня, но я видел Сирарис так же

ясно, как вижу это перо и чернила. Она не ваша, Эберзам. Не доверяйте ей. Не

оставляйте Ташу на ее попечение.

158

-

159-

Вот и все мои новости — более горькие, чем любое лекарство, который я

когда-либо заставлял вас глотать. Но мои страхи! Сейчас нет времени объяснять их.

Остерегайтесь Нилстоуна! Ваша мать никогда не пугала вас этим словом? Он

существует, и кто-то хочет его получить, хотя его использование может только

навлечь гибель на всех нас. Вы знаете соленое кладбище, где, по легенде, он

захоронен. Если « Чатранд» окажется рядом с этим местом, вы должны найти

способ повернуть его вспять.

Ужасы и безумие. Кто выбрал бы такой момент, чтобы раскопать это оружие, эту зловещую дыру в переплетении нашего мира? Никто, кроме сумасшедшего, и

все же...

Вот и колокол, проклятие! Я должен отправиться на свой корабль, иначе меня