Заговор против маршалов

17

В Шартре, отстоящем в восьмидесяти восьми кило­метрах к юго-западу от Парижа, жадно расхватывали специальные выпуски ведущих газет с фотографией Тухачевского перед зданием военного министерства. (Слева от маршала стоял Венцов, по правую сторону — военно-воздушный атташе Васильченков.) На другой день она появилась в четырнадцатом номере «Правды» со ссылкой на «Франс Пресс».

О содержании беседы с господином Мореном не было сказано ни полслова.

Кортеж машин с флажками обеих стран проехал через мост на реке Эр и, попетляв по узким улочкам вок­руг древнего готического собора, вырвался на современ­ную автостраду, ведущую к военному аэродрому. На каждом километре стояла охрана.

Летное поле, покрытое жалкими кустиками пере­зимовавшей травы, блестело лужами. Приземлившийся биплан с трехцветными кругами на выгнутых крыльях, протянуло по скольжине до самых ангаров. Он едва успел развернуться, вздыбив колесами желтую воду.

— Недаром Иероним Петрович так ратует за твер­дые покрытия,— шепнул Тухачевский Васильченкову.— Скоростная авиация требует совершенно новых аэродромов.

— Командарм первого ранга Уборевич будет вместе с нами на оборонных заводах в Гавре, товарищ маршал. Получается слишком плотный день. Утром посещение министра иностранных дел Фландена, затем маршал Петэн и поездка в Гавр, а вечером Владимир Петрович дает обед.-

— Вы предлагаете внести изменения в программу? Отказаться от Гавра?

— Никак не возможно, товарищ маршал.

— Тогда о чем разговор? — Тухачевский достал из чехла бинокль.

На взлет вырулили истребители.

Звено за звеном они вонзались в зенит, виртуозно вырисовывая фигуры высшего пилотажа: замедленные и восходящие бочки, иммельманы, повороты и перево­роты на горке, пикирование.

— Великолепное мастерство,— похвалил Тухачевс­кий полет сомкнутым строем. Словно связанная неви­димой нитью, эскадрилья кружила по восходящим и нисходящим спиралям и падала в пике под сорок пять градусов.

— Не хуже, чем у нас в Щелково,— шепнул Васильченков.

«Не хватает только, чтобы истребители «Моран» выстроили в небе имя вождя»,— подумал Михаил Ни­колаевич.

— Поздравляю, генерал,— сказал он, приблизясь к Пикару, замещавшему начальника воздушного шта­ба.— Образцовая техника пилотажа.

Летчики и впрямь работали превосходно. Но ма­шины едва ли могли выдержать соревнование с истре­бителем Мессершмитта. Еще слабее оказались бомбар­дировщики. Старые «Амио» годились разве что для ноч­ного полета, а новым — со стрелком-радистом в хвос­те — все-таки недоставало скорости.

Настоящей бомбардировочной авиацией Франция фактически не обладала. Англичане и немцы ушли впе­ред минимум на три года.

Страна, зажатая между двумя фашистскими хищ­никами, проявляла поразительную беспечность. Оружие и боеприпасы устаревших типов. Новейшие образцы будут поставлены на поток только к сороковому году. До сих пор ведутся ожесточенные споры о снарядах. Никто не знает, сколько их может понадобиться: три, четыре или же пять миллионов в месяц. Одни стоят за сталь — эффективнее, другие с пеной у рта ратуют за чугун — дешевле. Идут бесконечные дебаты по по­воду новых типов взрывателей и мин, а производство стоит. Лучше бы уж просто скопировали у немцев. Пе­чальнее всего то, что обстановка с вооружением до тош­ноты напоминает родные картины. Единственное, в чем французы сумели продвинуться, так это стопятимиллиметровое орудие. Его уже поставили на конвейер вместо прежнего — семьдесят пять.

По дороге в Париж Васильченков вновь выразил беспокойство:

— Я чего опасаюсь, товарищ маршал? На беседу с Петэном у нас остается от силы полтора часа. Кто его знает, как он себя поведет. Старикан хоть и в отставке, но с ним здесь очень считаются. Министры и те на пок­лон едут.

— Мы в лучшем положении. Не мы к нему, а он к нам. Улавливаете различие? И вообще позвольте спро­сить: вы предлагаете решение или сами являетесь частью проблемы?

К общему удовлетворению все благополучно ула­дилось: и с заводами, и с Петэном, и с торжественным завтраком.

Старый маршал явился в полпредство с многочис­ленной свитой.

Советскую сторону представляли Тухачевский, Убо­ревич и Венцов. Запись вел помощник военного атташе полковник Кирилов.

После обмена дежурными любезностями необычай­но подвижный восьмидесятилетний старец ринулся в атаку:

— Слушайте, господа! — он сердито фыркнул, про­дув седую щеточку усов.— Неужели вы не можете воз­действовать на коммунистов, чтобы они не разлагали нашу армию и нашу страну? Мы же разумные люди, профессиональные военные! Давайте выработаем об­щую позицию. Прямо здесь. Торезу и Кашену останется лишь подчиниться. Надеюсь, вы возьмете это на себя.

Тухачевский и Уборевич изумленно переглянулись. Михаил Николаевич никак не ожидал подобной наив­ности от человека, просидевшего брюки на высоких постах. «Выжил из ума? — невольно возник вопрос.— Или дурак от природы?»

Досье Анри-Филиппа Петэна рисовало несколько иной образ.

Он родился в той благословенной части Франции, где люди отличаются несокрушимым упрямством и от­менным здоровьем. Образование получил в знамени­том Сен-Сире, кузнице кадров высшего офицерского состава. Не блистая ни талантами, ни даже пороками, могущими привлечь внимание начальства, медленно рос в чинах. К началу войны четырнадцатого года дос­лужился до полковника и в пятьдесят лет получил пехотную бригаду. До вершины карьеры оставался пос­ледний шаг, ибо в личной карточке значилось: «Не продвигать выше бригадного генерала».

Как и Гинденбурга в довоенной Германии, Петэна считали ординарным штаб-офицером. Но волей случая предание связало его имя с героической защитой Вер­дена. Суровый упрямец с ясными голубыми глазами неожиданно оказался любимцем нации и, минуя про­межуточные стадии, выскочил прямо на Олимп. В сем­надцатом году он уже на посту главнокомандующего.

Еще в «Эколь де Герр»^[11] Петэн проповедовал идею непрерывного наступления, «проводимого без всяких колебаний». Война предоставила возможность на прак­тике и в гигантских масштабах проверить теорию. Ре­зультаты оказались плачевными. Петэн положил мно­жество пехотинцев, бросив их, без необходимой артпод­готовки, на пулеметы кайзера.

Эти эскацады, дорого стоившие армии, заодно с про­чими просчетами высшего командования довели солдат до отчаяния. Вспыхнули бунты. Петэн подавил их со всей решительностью. По его приказу в восставших полках, как во времена римских цезарей, был расстре­лян каждый десятый.

После подписания мира он вышел в отставку. Но когда в двадцать пятом году понадобилось усмирить восставших риффов в Марокко, республика вспомнила героя. В эту кампанию одним из офицеров его штаба был полковник де ла Рокк.

Маршал вновь встретил старого товарища уже в Па­риже, где тот основал фашистского толка организацию бывших фронтовиков. Имя Петэна немало способство­вало укреплению авторитета «Боевых крестов». Он стал их кумиром. После неудачного февральского путча 1934 года Думерг предложил ему пост военного ми­нистра в своем кабинете. Вкус власти оказался весьма притягательным. Пламенный католик, чье мышление ограничивалось рамками служебного устава, сделался на старости лет заядлым политиком. Лидеры правых партий частенько предпочитали дом маршала кабинету премьера в особняке Матиньон и палате депутатов в Бурбонском дворце. Вот почему для поддержки догово­ра столь важен был хотя бы нейтралитет «теневого президента».

Петэн начал почти с ультиматума, чего, надо приз­наться, вряд ли кто ожидал.

Тухачевский вновь бросил выразительный взгляд на Иеронима Петровича. Уборевич терпеливо разъяснил позицию Советского правительства. Ссылаясь на крае­угольные положения марксизма и высказывания това­рища Сталина, попытался внести некоторое успокоение. Но его доводы явно не достигали цели. Пришлось руба­нуть сплеча:

— Скажу вам так же прямо, господин маршал, по-солдатски. Если вы сами крепко сидите в седле, вам нечего опасаться. Мы не собираемся экспортировать ре­волюцию.

— Смею уверить, что будь у нас желание разложить чью-либо армию, то в первую очередь мы бы обратили внимание на германскую,— добавил Тухачевский.

Петэн сердито засопел, но не стал возражать и по­интересовался состоянием Красной Армии: резервы, авиация, строительство аэродромов и укреплений.

— Я удовлетворен полученными ответами, госпо­да,— сказал он, записав приведенные цифры.— Гене­рал Луазо, посетивший прошлой осенью ваши маневры, докладывал, что вы первые в мире по танковым войскам. Видимо, он был недалек от истины. Мне близка ваша точка зрения, маршал Тухачевский. Появление нового, вооружения может придать войне совершенно иной обо­рот. В настоящее время необходимо считаться с внезап­ной атакой на первый эшелон военных сил противника. Массированные удары дезорганизуют мобилизацию и парализуют жизненные центры обороны.

— Я читал вашу статью в «Revue de deux Mondes», господин маршал.— Тухачевский поспешил закрепить наметившееся взаимопонимание, если не в политике, то хотя бы в стратегии.— У нас нет расхождений по по­воду характера грядущей войны.

— Орудия такой войны уже существуют, и мы не можем позволить, чтобы нас застали врасплох.

— Совершенно согласен, ваше превосходительство. Германия формирует громадные вооруженные силы, и в первую очередь армию вторжения. Я имел честь бе­седовать с господином Мореном, и мы, сопоставив дан­ные, пришли к выводу, что немецкие авиационные за­воды производят пятнадцать машин в день. В Германии много говорят о планах Геринга довести авиацию до шестнадцати тысяч самолетов. При современных тем­пах этого можно достичь уже к тридцать девятому году.

— Отнюдь не значит, что война не начнется рань­ше,— подсказал Уборевич.

— Безусловно. К лету прошлого года общее число германских вооруженных сил превысило девятьсот тысяч человек. На сорок процентов больше, чем у Фран­ции, и примерно так же, как у нас.

— Какова точная численность ваших войск? — живо отреагировал старый маршал.

— Девятьсот сорок тысяч, считая все рода войск,— спокойно назвал Тухачевский.

— Вместе с НКВД?

— Включая пограничные войска НКВД, господин маршал. Но вернемся к рейхсверу. Помимо регуляр­ной армии Германия располагает вооруженными частя­ми, могущими служить делу мобилизации и новых формирований. Сюда входят штурмовые и охранные отряды, трудовая повинность, пограничные войска и полиция — всего около миллиона. Завершения органи­зационной военной программы следует ожидать уже в текущем году. Нам действительно нельзя терять времени. Вы один из немногих, кто умеет смотреть далеко вперед. Как вы считаете, обеспечивает ли принятая у вас военная система должный ответ агрес­сору?

— Не обеспечивает,— брюзгливо поморщился Петэн.— Она целиком основывалась на гипотезе, что наш возможный противник неспособен в короткий срок выставить мощную армию. Едва ли это соответствует нынешним обстоятельствам.

Тухачевский помнил все печатные выступления Петэна и не ждал иного ответа. В его задачу входило максимально расширить поле согласия.

— Действительно, большие сроки мобилизационного развертывания надолго сковывают активные действия.

— Только сроки?.. А бомбовые удары противника? Саботаж?.. У вас на Дальнем Востоке недавно была обезврежена группа диверсантов, пускавших под откос поезда с войсками. В условиях войны опасность дивер­сий возрастает многократно. Они могут совершенно па­рализовать пути подвоза... Но Вы, кажется, спрашивали о нашей системе мобилизации? Разве у вас не те же бо­лезни? — Петэн продемонстрировал завидную осведо­мленность и цепкую, не по годам, память. Бил наот­машь.— Читая последнюю речь маршала Ворошилова, я поражался его оптимизму. Колоссальная, протяженность и скверное состояние коммуникаций едва ли поз­волят вам организовать скорый отпор.

Тухачевский неопределенно пожал плечами. Поло­жение не позволяло оспаривать очевидные вещи. Но если отставной маршал мог честить почем зря и воен­ного министра, и самого премьера, то для него, замнаркома, публичная критика Ворошилова исключалась напрочь. Одно дело — спорить в Военном совете, дру­гое — здесь, на виду у всей Европы, да еще со стеног­рафистами за спиной.

Выручил Уборевич.

— Пока мы, солдаты, не договоримся между собой, порядка не будет,— пошутил он, поправляя пенсне.— Авиация в будущей войне предстанет настолько гроз­ной силой, что в военном отношении такой город, как Минск и даже Смоленск, защитить не удастся. Следует отдать себе полный отчет. Где взять такое количество истребителей или зенитных орудий, чтобы на всем гори­зонте не пробился отряд быстроходов, бомбометчиков? Поэтому оборонять большие города и пункты сосредо­точения будет неимоверно трудно. Наша задача — как можно скорее создать могучий воздушный флот. В этом году мы постараемся удвоить количество летчиков в спортивных аэроклубах.

— Удвоить от какого числа?

— К сожалению, я не располагаю точными цифра­ми, но у нас в стране летчики окружены всеобщей любовью.

— Как вам нравятся наши пилоты?

— Они выше всяких похвал,— твердо сказал Убо­ревич.— И самолеты хорошие. Нам есть чему поучить­ся друг у друга.

— А вам не кажется, что, подписав договор, наши министры невольно подтолкнули Германию на путь безудержных вооружений? Немцы — не сумасшедшие. Они не могут хотеть войны. Господин Гитлер не раз заяв­лял, что Германия не имеет никаких агрессивных при­тязаний к Франции и западным соседям.

— Из Берлина долетают разные голоса,— осторож­но возразил Тухачевский.— Но любому здравомысля­щему человеку должно быть ясно, что военные планы Германии направлены не только против СССР. В этом вопросе у нас не было разногласий с вашими коллегами, господин маршал. Насколько я понял, и господин Фланден серьезно озабочен безопасностью многих европейских границ. Антисоветское острие является удобной ширмой для прикрытия реваншистских намерений и на западе, и на юге. Я имею в виду Польшу, Чехословакию, Австрию. Помимо всего прочего, нельзя отрицать, что Германии нужна французская руда. Ей необходимо и расширение морской базы. Опыт прошлой войны со всей очевидностью показал, что без прочного обладания бель­гийскими портами и северными портами Франции невозможно построить морское могущество Германии.

— В бельгийском генштабе придерживаются сход­ной позиции,— как бы вскользь уронил Уборевич.

— Вопрос в том, насколько достижимы в современ­ных условиях цели возможного противника. В прошлую войну ни одна из стран не располагала такой системой долговременных укреплений, как «Линия Мажино»... Однако мы рискуем увязнуть в политических спорах. Армии должны стоять вне политики. Мы могли бы сотрудничать ради европейского мира лишь при усло­вии, что агенты Коминтерна перестанут разлагать нашу армию. Пусть перенесут свою деятельность в соседнюю страну, как остроумно предложил маршал Тухачевский.

Прояснив интересующие его вопросы, Петэн вновь вернулся к навязчивой и, по сути, тупиковой идее. Но если в начале встречи она выставлялась в качестве пред­варительного условия, то под занавес акценты явно сместились.

— Все-таки вы сдвинули его! — оценил переговоры Потемкин.— Героический ореол, окружающий этого ма­терого и тупого реакционера, превратился в серьез­ный политический фактор. Стыд и позор.

— Вспомните Гришку Распутина,— улыбнулся Ми­хаил Николаевич.

— Пожалуй, вы правы, есть определенное сходство. В общей, так сказать, атмосфере. Ничтожества у госу­дарственного руля, раскол общества, ощущение над­вигающегося апокалипсиса...

Вечером радио сообщило о победе депутатов от На­родного фронта в Испании.

На другой день, во время официального завтрака, Тухачевский уловил некоторые перемены в поведении французских гостей. Внутренняя зажатость ощущалась не столько в речах, по обыкновению любезных и глад­ких, сколько в коротких репликах, которыми обменива­лись соседи по столу. Испанские новости практически не обсуждались.

Когда Уборевич спросил начальника кабинета военного министра генерала Менара о возможных пос­ледствиях выборов, тот отделался старинной послови­цей: «Мир дрожит, когда шевелится Испания».

Ответом было настороженное молчание.

— Можно не сомневаться в лояльности армии конституционному правительству,— авторитетным то­ном заявил полковник Гоше, помощник начальника Второго бюро. Он уже знал, что лидер тайной хунты генерал Санхурхо вновь вылетел на военном самолете в Берлин.

А вообще, как отметила светская хроника, завтрак прошел в атмосфере сердечности.

Поблагодарив за прием, Морис Гюстав Гамелен вы­разил надежду на скорейшее разрешение парламентс­ких прений.

Полковник Кирилов постарался дословно перевести краткое высказывание начальника генерального штаба, замещавшего по традиции председателя Верховного со­вета обороны Французской республики.