Заговор против маршалов. Книга 2

47

Карл Виттиг снял комнату в пансионе фрау Келлер. Еще в первый приезд в Карлсбад он обратил внимание на трехэтажный розовый дом под зеленой крышей. Верхняя, наиболее фешенебельная часть города вообще славилась причудливыми строениями, смахивающими на замки из детских книжек. Вычурные изыски юнгштиле давали широкий простор для самых смелых комби­наций: асимметричные эркеры и купола с флюгерами, всевозможные башенки, прихотливый извив чугунного литья.

«Вилла Магнолия» запомнилась разномастными окнами и вытянутыми мансардами, похожими на остро отточенные карандаши. Сложное плетение оград под стать закругленным балкончикам было выполнено в виде болотного стрелолиста.

Сумрачные сосны бросали линейные тени на аль­пийскую горку, утопающую в снегу. Выложенные плоским камнем дорожки красиво огибали куртины с шарами цветного стекла и гномами в колпаках. На возвышении красовался вечнозеленый рододендрон, заботливо прикрытый рогожей. Словом, все как поло­жено, ничуть не хуже, чем у соседей. Те же замшелые груды валунов, та же ржавая сетка плюща на заднем дворе и непременное тележное колесо, приколоченное к воротам сарая. Даже сосульки, свисавшие с грифоньих клювов водосточных труб, и те казались непрелож­ным аксессуаром местного колорита.

Ландшафтные прелести и архитектурные выкрута­сы, само собой, не заменяли главного. Пансион славил­ся образцовой чистотой и добротной немецкой кухней: ветчины, колбасы, айсбайн, рейнские и мозельские вина. Во всех помещениях натертые воском полы, фаян­совые калориферы, всюду вышитые салфеточки с нра­воучительными изречениями.

Постояльцы, приезжавшие, подобно Виттигу, по ре­комендации, пользовались к тому же скидкой. Немало­важное дополнение. Наконец, тишина, размеренный распорядок и вышколенное нелюбопытство прислуги. Словом, «Вилла Магнолия» могла бы служить идеаль­ным местом для конфиденциальных свиданий, если бы не одно обстоятельство.

Приют фрау Келлер находился поблизости от рези­денции фюрера судето-немецкой партии Конрада Генлейна. А кварталом ниже, напротив православной церк­ви, жил Вальтер Бехер, обозреватель «Ди цайт», специализировавшийся на проблемах «обезъевреивания».

Чехословацкая контрразведка наверняка тайно при­глядывала за лидерами местных нацистов, а значит, ничего не стоило попасть на заметку.

Карл Виттиг слишком дорожил своей репутацией независимого, с оппозиционным оттенком, журналиста, чтобы пойти на подобный риск. Поэтому и с Генлейном, и с Бехером он встречался совершенно открыто: зеркалка на шее, блокнот в руках. В том, что аккредито­ванный в Праге немецкий корреспондент интервьюиру­ет видных деятелей судетского землячества, нельзя усмотреть никакого криминала. Это нормально, есте­ственно. Чего же скрывать?

Доктор Бехер принял коллегу в редакционном ка­бинете. Он только что дописал статью, в которой дока­зал всю гибельность для германской культуры влия­ния «всееврейства» и окончательно развенчал таких его представителей, как Феликс Мендельсон-Бартольди и Генрих Гейне. Настроение было приятно-припод­нятым.

— Устал! — признался довольный автор.— Не ме­шало бы освежиться. Не желаете? — он послал метран­пажа за пивом.

Виттиг не возражал и терпеливо выслушал излияния Бехера, все еще пребывавшего во власти темы. Затем, потягивая холодный пильзнер, задал для порядка несколько умеренно-скептических вопросов. Раскры­ваться не входило в его намерения. Мылкая пена упои­тельно горчила на языке.

— Вы не находите, что договор с Советами может несколько осложнить ваши планы, доктор? Вы же знае­те, в Прагу прибыли русские военные разведчики? — спросил он, когда Бехер по собственному почину за­тронул животрепещущую проблему воссоединения с рейхом.

— Свинство! — Бехер разразился руганью в адрес чехов.— Этого следовало ожидать. Я всегда говорил, что Прагой правят евреи. Но мы не остановимся ни перед чем! Так и запишите: ни перед чем!

— И все же... Если чехи действительно призовут на подмогу Красную Армию, мы окажемся перед рис­ком военного конфликта.

— Я верю в силу германского духа. Фюрер не оста­вит нас в беде.

— Какие тут могут быть сомнения? Все дело в сро­ках. Вы говорите, что терпение народа иссякло, и в рейхе всем сердцем разделяют ваши справедливые требования, но вермахт пока не готов к крупному столк­новению... Я такой же газетчик, как вы, и не посвящен в военные планы, но мне кажется, что следующим этапом все-таки станет аншлюс. Вы готовы ждать, доктор Бехер?

— Мы все понимаем, досточтимый доктор Виттиг. Можете не сомневаться: су детские немцы умеют ждать... Что же касается советско-чешского договора, подло заключенного у нас за спиной с благословения международного иудео-масонства, то всякое может случиться... Нет, на чудо я не надеюсь. Я реалист. Но вы же следите за мировой прессой? В России усили­ваются оппозиционные настроения. Они сами пишут о взрывах на шахтах, диверсиях на железной дороге, пожарах. Я не удивлюсь, если к нужному моменту фортуна подарит нам нечто такое, неожиданное... Вы верите в судьбу?

— Вы имеете в виду неожиданный поворот в поли­тике? События в Советском Союзе?

— Почему бы и нет, господин Виттиг? Сведения, которыми я располагаю, позволяют надеяться на подоб­ные перемены. В военных кругах определенно назре­вает недовольство властью большевиков.

— Очень интересно, доктор Бехер! Когда я читал помещенную в вашей газете статью Карла Шульца, у меня возникло примерно такое же ощущение. Но насколько серьезна имеющаяся у вас информация?

— Полагаю, что она заслуживает доверия,— само­довольно кивнул Бехер.

— Об источнике я, конечно, не спрашиваю, но, поймите правильно, нам, журналистам, необходима хотя бы минимальная доза уверенности. Одних слов, даже самых авторитетных, все-таки недостаточно. Осо­бенно в столь деликатном деле. Буду вполне откро­венен. Кое-какие слухи докатились и до меня. Именно слухи, потому что досужие разговоры деникинских офицеров в счет не идут. Мало ли о чем болтают в праж­ских пивных? Мы-то знаем, как легко желаемое вы­дается за действительное. Если ваш информатор из этой среды, то бойтесь нарваться на провокацию, гос­подин Бехер. Русская эмиграция наводнена агентами НКВД. Как бы не оказать невольную услугу врагу,— многозначительно предостерег Виттиг.

О Бехере ему было известно все, вплоть до номера (896 129) членского билета. В НСДАП Бехер вступил в Вене в 1931 году, еще студентом. До переезда в Чехо­словакию регулярно платил членские взносы. Затем вынужденно примкнул к судето-немецкой партии — в Карлсбаде не было своей национал-социалистской ячейки. В январе 1935 года обратился с ходатай­ством о восстановлении стажа, но оно было приоста­новлено из-за уголовного дела (параграф кодек­са 175).

Виттигу столь мягкий приговор обошелся в шесть тысяч крон. Очевидно, Бехер догадывался, какие силы стоят за нежданным благодетелем, иначе бы по выходе из тюрьмы не поделился своими заботами. Виттиг по­сочувствовал, но дал понять, что не имеет никакого отношения к партийным делам. «Ди цайт» заинтересо­вала его в качестве дополнительного канала дезинфор­мации. И только. На всякий случай.

Потраченные шесть тысяч крон Виттиг рассматривал в качестве своего рода аванса за ругань в собственный адрес. Не слишком забористое, но пахучее. «Дух масон­ского либерализма», «космополитический вывих», «от­рыжки плутократии» — что-нибудь в этом роде. На­цисты, причем местные, это как раз то, что нужно. Лучше и не придумаешь.

Машина запущена. Поэтому о кремлевских заговор­щиках пусть пишут, что бог на душу положит, но о том, как следует отзываться о его, Виттига, журналистской деятельности, он решит сам.

Посланник доктор Войтех Мастный президенту Чехословацкой республики доктору Эдуарду Бенешу

Берлин, 9 февраля 1937 года

Сегодня меня посетил граф Траутмансдорф и сооб­щил, что в переговорах относительно договора про­изошла определенная задержка. Рейхсканцлер якобы очень недоволен в связи с изданием книги Шебы о Рос­сии и Малой Антанте, из которой явствует, в ка­кой значительной мере Чехословакия связана с Росси­ей...

Резидент военной разведки РККА Игнатий Рейсе прибыл в Париж из Мадрида. На конспиративной квартире в Клиши его уже ожидал Шпигельгласс, сотрудник иностранного отдела НКВД, наделенный широкими полномочиями. Ежов поручил ему вывести «Ежа» (Скоблина) из операции и взять на себя даль­нейшие контакты со службой Гейдриха. Рейсс находил­ся в курсе тайных переговоров между Москвой и Бер­лином, и от его помощи зависело многое. С благосло­вения Сталина нарковнудельцы без церемоний при­бирали к рукам агентурную сеть Четвертого управле­ния Красной Армии. Рейссу не составило труда понять, куда именно направлен очередной удар. Захлестнутый взвихрившейся волной отвращения и безысходной тос­ки, он окончательно решил порвать со сталинской кликой. Бросить вызов, открыто и громогласно, а не тихо исчезнуть, как это пытались сделать до него добро­вольные самоубийцы. «Только не торопиться,— сказал он себе.— Положить ненависть на лед». Все еще до конца не верил, что хватит подлости и безумия, чтобы расправиться с Тухачевским.

Молча слушал, изображая участие, хвастливые раз­глагольствования Шпигельгласса. По своим каналам он уже знал, что Марк Збаровский и Сережа Эфрон начали сужать круги вокруг дома № 38 на рю Лакретель, где метался в пожаре бессонницы Лев Седов. О том, как «Ежу» поручено повторить трюк с Кутеповым и убрать генерала Миллера, знала только Москва.

В переговорах о нормализации германо-чехословац­ких отношений обозначился кризис. Несмотря на обна­деживающие беседы графа Траутмансдорфа с президен­том республики Бенешем и министром иностранных дел Крофтой, не удалось выработать согласованной позиции по главным проблемам: двусторонние догово­ры и Судеты. Пропагандистский накал в немецкой печати в последние дни настолько усилился, что в Пра­ге забили тревогу. Посланник Мастный получил ука­зания всеми доступными мерами прояснить обстановку.

Формальным поводом для взрыва античешской исте­рии послужила изданная в Праге книга «Россия и Ма­лая Антанта в мировой политике». Автор ее, чехосло­вацкий посланник в Бухаресте Ян Шеба, уделил при­стальное внимание Польскому походу Тухачевского.

Если бы глубокая операция увенчалась успехом, писал Шеба, Советский Союз и Чехословакия имели бы об­щую границу и Красная Армия могла беспрепятствен­но выполнить свой союзнический долг. Скандал, искус­но подогреваемый министерством пропаганды, получил шумный отклик в соседних странах. Варшавская прес­са пестрела негодующими заголовками. В восточных областях Польши распространился украинский перевод заметки «Евреи правят Прагой», напечатанной в га­зете Юлиуса Штрайхера.

Камил Крофта понимал, что злополучный труд все­го лишь предлог для разнузданной кампаний, и все же, дрогнув в душе, посоветовал президенту отозвать Шебу.

Мастный попытался добиться встречи с Нейратом, но ему ответили, что в настоящее время имперский министр исключительно занят, а переговоры возобно­вятся предположительно после рождественских празд­ников.

Минуло рождество, в Москве возобновились шпион­ские процессы, Прага засыпала тревожными телеграм­мами, а германский МИД по-прежнему отделывался неопределенными обещаниями.

В последней шифровке сообщалось, что президент получил из кругов русско-украинской эмиграции (Смал — Штокий, Макаренко) серьезные предупреж­дения о назревающем в высшем руководстве РККА заговоре против Сталина, к чему определенно причастна германская разведка. Срочно требовалось проверить. «Каким образом?» — недоумевал Мастный. Бенеш явно преувеличивал скромные возможности чехосло­вацкой разведки. В Германии, опасаясь раздражить могущественного соседа, она действовала особенно робко, довольствуясь услугами сомнительных двой­ников.

Траутмансдорф нанес визит в резиденцию по соб­ственной инициативе.

Мастный принял его в дубовом зале, украшенном расписными тарелками «Старой Вены». «Такой кол­лекции мог позавидовать даже Папен,— отметил граф, усаживаясь поближе к каминным экранам,— не то, что фрау Гейдрих».

— Я весьма огорчен, ваше превосходительство, что обстоятельства складываются не в нашу пользу,— он доверительно понизил голос.— Рейхсканцлер наме­рен отложить дальнейшие переговоры еще на несколько дней, пока не прояснится афера Шебы. Вы сами види­те, какую негативную реакцию она вызвала. Наше правительство не может игнорировать общественное мнение.

— Значит ли это, что господин Гитлер изменил свою позицию по данному вопросу?

— Не думаю. Отсрочка никак не означает отказа от попытки улучшить отношения. Просто настоящий момент не является для этого достаточно благопри­ятным.

— Боюсь, что это слишком осторожная оценка, граф. Мне трудно понять, почему книга Шебы, в сущ­ности историческое исследование, могла так повлиять на господина рейхсканцлера. О вещах, которые с таким непонятным упорством нам ставят в вину, там вообще не говорится. Все искусственно сфабриковано пропа­гандой. Тем более что с нашей стороны были сделаны соответствующие заявления. Президент республики лично разъяснил характер политического договора с Россией. Крайне сожалею, что наша позиция не встре­тила понимания. Мне не остается ничего иного, как принять все вышесказанное к сведению.

— Кампания в прессе не может длиться до беско­нечности. Все уладится к общему удовлетворению.

— После моих бесед с доктором Геббельсом, госпо­дами Розенбергом и Функом я с большим трудом пред­ставляю себе, как такая кампания может продолжаться вообще в период переговоров, когда одного слова рейхс­канцлера было бы достаточно, чтобы навести порядок. Скажу со всей откровенностью, граф: мы никак не ожидали подобного музыкального сопровождения пос­ле проявленной господином Гитлером инициати­вы установить личный контакт с президентом респуб­лики.

— Я принимаю ваши упреки, господин Мастный, и разделяю высказанные вами оценки. Однако поло­жение не столь просто, как это может показаться со стороны. Чувство глубокого уважения, которое я к вам питаю, вынуждает меня на откровенность. Действи­тельной причиной решения перенести переговоры являются сведения, полученные из России. Прошу вас, господин полномочный министр, сохранить их в тайне. В Москве, причем в самом скором времени, возмо­жен переворот, который приведет к устранению Стали­на и Литвинова. Если это действительно произойдет и будет установлена военная диктатура, рейхсканцле­ру придется существенно пересмотреть всю восточную политику. Только после этого мы будем готовы разре­шить все проблемы, связанные с Западной и Восточной Европой. Разумеется, путем заключения двусторонних договоров.

— Ваше сообщение потрясло меня,— Мастный вы­казал крайнюю озабоченность.— Анализ обстановки в России едва ли позволяет сделать столь крайние выводы. Возможно, мы многого и не знаем, но устра­нение Сталина представляется довольно сомнительным. Напротив, он уверенно держит руль.

— Наша информация — самая свежая. Возможно, в Праге тоже что-то такое знают.

— К сожалению, мне неизвестно, располагает мое правительство подобного рода сведениями или же нет. В конце концов, дело самих русских избирать для себя форму правления. Пока же следует исходить из сложив­шегося статус-кво и международных договоров.

— Я придерживаюсь такой же позиции, хоть и счел своим долгом ознакомить вас с истинной причи­ной отсрочки переговоров, господин полномочный ми­нистр.

— Позвольте уверить вас, граф, в моей неизменной признательности.

Через два часа шифровка ушла в Прагу.

Переговоры не возобновились ни через несколько дней, ни через месяц. Только в середине марта Дикгоф организовал конфиденциальную встречу чехословац­кого посланника с послом по особым поручениям Краузе. Он заверил Мастного в том, что Германия по-прежнему заинтересована в добрососедских отношениях, но придется подождать, пока рейхсканцлер закон­чит пересмотр всей восточной политики. Этим кос­венно давалось понять, что сведения, о которых упо­минал Траутмансдорф, получили подтверждение. Мастный, во всяком случае, понял посла именно так.

Посланник доктор Войтех Мастный министру иностранных дел Чехословацкой республики доктору Камилу Крофте

Берлин, 20 марта 1937 года

Я убежден в том, что зондаж обоих эмиссаров про­водился по распоряжению высоких имперских инстан­ций и преследовал цель вывести нас из договорной системы с Россией. Я вспоминаю о том, что еще более месяца тому назад я представил донесение, согласно которому рейхсканцлер якобы располагает сведениями о возможности неожиданного и скорого переворота в России, о возможности устранения Сталина и Литви­нова и установления военной диктатуры в Москве, в результате чего может произойти принципиальный поворот в германской политике по отношению к России; для этого, как известно, также и при нынешнем состоя­нии вещей было и есть все еще достаточно симпатий в германской армии. За это, как мне известно от хорошо информированного источника, выступает также и Шахт, который все в большей степени испытывает потребность в расширении объема экономических свя­зей с Россией, которые на нынешнем этапе сильно пострадали вследствие отрицательной позиции Москвы. Гитлер, как меня заверили, вплоть до последнего вре­мени отказывал просьбам Шахта добиться улучшения экономических связей с Россией за счет каких-либо изменений в позиции по политическим вопросам. Од­нако известно также, что германский посол в Москве Шуленбург недавно был в Берлине, и в связи с этим предполагают, что новые соображения рейхсканцлера относительно изменения всех отношений с Россией возникли как раз также на основе информации, которую он привез из Москвы. Конечно, невозможно получить более подробные сведения по данному вопросу, однако с уверенностью можно сказать, что соображения отно­сительно возможности любого существенного поворота в политике по отношению к России должны оказать влияние также и при оценке вопроса о развитии от­ношений с Чехословакией и конкретно вопроса о воз­можном договорном урегулировании отношений с нами.