Заговор против маршалов. Книга 2

38

Небо бомбардировало застекленный навес ледяной дробью. Выпустив в обе стороны клубы пара, локомо­тив протащил лязгающий буферами состав вдоль длин­ных перронов Александерплац. В красноватом тумане лица встречающих казались вылепленными из воска.

Вагон плавно качнуло, и он замер, словно лодка, вплыв­шая в бетонный ковш. Сквозь запотевшее стекло смут­но различались носильщики с тележками, полицей­ский в синей шинели, офицер в фуражке с высокой тульей и красной повязкой на рукаве. На этом отрезке цивильной публики, похоже, не было вовсе. Разве что пара скучных фигур в резиновых плащах и помятых шляпах. Ни оживленной суеты, ни цветов, ни улыбок.

Комдив Мерецков и полковник Симонов приникли к окну.

— Выходить не будем,— сказал Мерецков, проводя рукой по стеклу, но тут же отпрянул, ослепленный вспышкой магния.

Впереди по ходу поезда тоже несколько раз полы­хнули голубоватые звезды.

— Фотографируют всех подряд,— успокоительно усмехнулся Симонов.— Долго будем стоять, не знаешь?

— Минут пять, не больше.— Мерецков отодвинулся в угол дивана.— Европа! — он с недоверчивым любо­пытством взирал на многочисленные таблички и стрел­ки, прикрепленные к фонарным столбам: «Перрон № 2», «Касса находится в первом зале», «До ресторана 90 метров», «В комендатуру — направо». Вроде бы все, как надо — порядок, а на душе муторно.

На платформе отрывисто прогремел рупор:

— Скорый поезд по маршруту Ганновер — Гамм — Кельн — Аахен — Вервье — Люттих — Намюр — Эрклин — Париж отправляется в семнадцать часов со­рок три минуты. На прогулку пассажирам отведено шесть минут.

— Люттих — это где? — спросил Симонов.

— Льеж. Бельгия.

— На свой лад норовят переиначить.

— Не скажи. У нас вон тоже: Вена, Рим, а надо — Виен, Рома... Скорей бы проехать эту Германию!

В купе стало душно — вентилятор действовал толь­ко в пути. С улицы просачивались едкие испарения горящего угля.

Мерецков задернул шторки и приоткрыл дверь. Из соседнего купе, будто только этого и дожидалась, выпорхнула полная брюнетка и без стеснения просу­нулась в щель.

— Abfart! — протяжно прокричал обер-кондуктор.

— Видал? — Симонов с ожесточением защелкнул запор.— Все равно как сфотографировала, стерва!.. Мо­жет, перекусим? — он снял синий в полоску пиджак и аккуратно повесил на плечики.

Достали завернутые в коричневую бумагу москов­ские припасы.

— Первым делом покончим с курицей и ветчи­ной,— решил Мерецков.— А то испортятся к чертям собачьим. Две ночи как-никак до Парижа.

— Правильно, Кирилл Афанасьевич, а с копченой колбаской ничего не сделается.

В народном суде под председательством Фрейслера открылся процесс Лоуренса Симпсона, снятого в Гам­бурге с американского парохода «Манхеттен» за рас­пространение коммунистической литературы. Дело слу­шалось при закрытых дверях.

— Я не знаю, что еще можно сделать,— сказал генеральный консул Дженкинс послу Додд у.— Как вы знаете, я заявил протест по поводу содержания Симпсо­на в тюрьме без суда, но это не возымело действия. Парень просидел пятнадцать месяцев. Власти заявили, что он связан с семьюдесятью немцами. Отсюда такая проволочка. Аргументация, конечно, смехотворная, но в германо-американском договоре двадцать четвертого года нет статьи, на которую можно было бы сослаться в защиту Симпсона.

— Гражданина Соединенных Штатов могут гильо­тинировать?

— Не думаю, что наци зайдут так далеко, но от них можно ожидать чего угодно. Под влиянием момента пойдут на любую крайность. А сейчас именно такой момент. События в Испании не на пользу Симпсону.

— Боюсь, что так. Вот уже несколько дней, как я не могу определить официальную позицию Германии. Известно, что Гитлер совещался с членами кабинета. Даже как будто устроил скандал по поводу того немец­кого корабля, что испанцы ловили вне пределов своих территориальных вод. Угрожал сровнять с землей Мад­рид. Министр Бломберг энергично возражал против военных мер, и пока все ограничилось дипломатиче­ским демаршем... Надолго ли?

— В гамбургском порту днем и ночью идет погрузка оружия.

— Могу себе представить. Мисс Шульц, корреспон­дентка чикагской «Трибюн», сообщила, что на прош­лой неделе испанским мятежникам отправили двадцать пять самолетов. В то же время я знаю, причем совер­шенно точно, что Бломберг запретил отправку военных материалов в Болгарию. Шахт весьма раздосадован: ему до зарезу нужна валюта для закупок продоволь­ствия и сырья. Вряд ли испанские националисты в со­стоянии оплачивать свой импорт.

— Это лишний раз свидетельствует о примате по­литики над экономикой,— заметил Дженкинс.— По­следние дни немецкая печать особенно ополчилась на русских. У них якобы двенадцать миллионов солдат под ружьем и сорок субмарин на Балтике. Самые сви­репые нападки за последние три года. Столь же оже­сточенному пропагандистскому налету подверглась и Испания. По-моему, существует реальная угроза от­крытых военных действий. На судьбе бедняги Симпсона это может сказаться самым печальным образом. Здесь, как и в Москве, прежде всего обращают вни­мание на агитационную сторону. Показательные про­цессы не имеют ничего общего с подлинным право­судием.

— Он признал выдвинутые против него обвинения?

— Похоже, что так. Денег, что для него собрали в Америке, не принял и отказался от услуг видного нью-йоркского адвоката.

— Причина? — удивился посол.

— Скорее всего давление гестапо. С ним очень пло­хо обращаются в тюрьме. Впрочем, я не исключаю и политические мотивы. Если Симпсон действительно коммунист...

— Тогда ему можно лишь посочувствовать. Второго Лейпцигского процесса не будет. Тельман почти три года дожидался разбирательства. В итоге обвинения против него были сняты, но сам он так и остался за решеткой в Альт-Моабит. По декрету о превентивной защите. Попраны все законы, внутренние и международные. Нацисты соблюдают лишь те соглашения, которые им выгодны. Если сегодня мы бессильны защитить сооте­чественника, то завтра не сумеем защитить нашу стра­ну... У меня недавно побывал Томас Вулф. Хозя­ин одной берлинской гостиницы заявил ему: «Вся Европа становится фашистской, и это спасет мир от войны».

— Немцы считают, что в Испании идет война про­тив коммунизма.

— А я считаю, что против демократии. Если Гит­лер и Муссолини установят в Мадриде нацистский или фашистский режим, Франция окажется в самом за­труднительном положении с момента падения Напо­леона... Обстановка в Европе действует крайне удручаю­ще на демократическую общественность — я не имею в виду коммунистов. Гитлер осуществляет неограничен­ную власть над шестьюдесятью восемью миллионами немцев, Муссолини — над сорока двумя миллионами итальянцев. В Польше, Австрии, Венгрии и Румынии фактически заправляют фашисты. У нас есть сведения, что Муссолини обещал Франко содействовать сверже­нию конституционного правительства. Всему миру из­вестно, какие ужасы были совершены в Испании за последние месяцы. Что дальше?..

— На прошлой неделе Шахт отбыл в Париж со специальной миссией,— озабоченно подсказал Дженкинс.— Вы ничего не знаете? Ходит множество самых разных слухов.

— Печать трубит о финансовой миссии, но думаю, это не главное. Речь идет о сделке с французскими фа­шистами. Правительство Блюма долго не просуществу­ет. Франсуа Понсе это косвенно подтвердил. Он, кста­ти, все более склоняется к ультраправым. Кроме того, Шахт наверняка попытается через французское по­средство закупить у нас медь и хлопок — эти наиболее важные стратегические материалы.

— Целиком и полностью с вами согласен. Одну руку Франция протягивает Советам, другую — смер­тельному врагу. Повсюду действуют силы, стремящиеся к установлению диктатуры.

За исключением Англии, где у власти тупые кон­серваторы, и Чехословакии, в которой действует своя «пятая колонна». Россия, разумеется, не в счет. Там свои проблемы. Коммунизм продолжает давить дейст­вительных и мнимых противников. Перспективы, кол­лега, неважные, наши собственные капиталисты тол­кают страну к тоталитарному мракобесию. Я вижу, как изменились настроения наших дипломатических работ­ников. Открытая враждебность нацистскому режиму три года назад выродилась чуть ли не в симпатию. Грустно...

Гейдрих давно знал, что Гесс снабдил семью Хаусхоферов безупречными справками. Рейхслейтер — уче­ник Хаусхофера. Он скрывался в его доме в годы борь­бы. Профессор, разумеется, вне подозрений, но жена у него — еврейка. Дети, согласно закону, тоже счита­ются евреями. Притом высказываются в духе, враж­дебном национал-социализму.

Копию метрической записи отца фрау Хаусхофер Гейдрих вложил в досье заместителя фюрера. Этот Эйхман, кажется, действительно умеет работать. К сожа­лению, супруга его, Вера Либ, так и не научилась вести себя в приличном обществе, но тут уж ничего не поде­лаешь. Чего ждать от дочери богемского бауэра? Все- таки среда накладывает свой отпечаток даже на кровь. Лина совершенно права.

— Вы подготовили справки на русских генера­лов? — спросил он Шелленберга.

— В предварительном виде, группенфюрер, в основ­ном по материалам советской печати. Дополнительные данные предоставит Русский институт. Оперативная информация суммируется.

— Есть что-нибудь принципиально новое? По ис­панской части?

— Понемногу накапливается. К сожалению, в го­меопатических дозах. По-прежнему трудности с иден­тификацией. Без доктора Ахметели мы, пожалуй, сов­сем бы завязли. Из транзитных пассажиров за истек­шую неделю удалось опознать, да и то без достаточ­ной уверенности, только одного. Это генерал Мерецков, бывший заместитель командующего войсками Москвы. После этого он служил в Белоруссии у генерала армии Уборевича, затем, по неподтвержденным данным, пе­реведен в Особую Дальневосточную армию маршала Блюхера.

— Немец?

— Вы имеете в виду маршала Блюхера?.. Русский. Маршалы, у Сталина их пятеро, занимают исключи­тельно высокое положение в партии и государстве. Они постоянно на виду, о них много пишут, публикуют их фотографии и высказывания по самым разным пово­дам: воспитанию молодежи, истории гражданской вой­ны, сельскому хозяйству, автомобилестроению, даже литературе и живописи. Военная тематика, понятно, является преобладающей. В «Правде» были напечата­ны большие статьи первого заместителя министра обо­роны Тухачевского и начальника генштаба Егорова. Я пока еще окончательно не разобрался, но, по-мое­му, имеются значительные расхождения позиций. Весь материал тщательно подбирается, анализируется.

— Дайте мне все, что есть. Особенно по Тухачев­скому.

Родился 16 февраля 1893 г. в имении Александ­ровское Дорогобужского уезда Смоленской губернии, из дворян. Русский. Отец — Николай Николаевич Туха­чевский — помещик (умер в 1914 г.). Мать — Мавра Петровна Милохова, из крестьян.

В 1911 г. закончил в Москве 6 классов гимназии, сдал экзамены и был зачислен в 7-й класс Первого Московского императрицы Екатерины II кадетского корпуса. 1 июня 1912 года получил аттестат (с отли­чием) об окончании. Фамилия Тухачевского, как пер­вого ученика, занесена на мраморную доску. В августе того же года зачислен в Александровское военное учи­лище (Москва). 12 июля 1914 г. выпущен по первому разряду и произведен в подпоручики (лейтенант). На­значен в седьмую роту лейб-гвардии Семеновского полка (Санкт-Петербург). С началом войны полк в составе Первого гвардейского корпуса (командующий генерал-адъютант Безобразов) направлен в Первую армию (командующий генерал Ренненкампф), затем в Девятую армию (генерал Лечицкий).

19 февраля 1915 г. пленен у села Высокие Дужи (между городами Ломжа и Кольно). В приказе по полку М 34 от 27 февраля 1915 г. назван в числе убитых.

После второй попытки побега из общего лагеря для офицеров переведен в штрафной лагерь в Бад-Штуер (Мекленбург-Шверин). Совершил третий побег, был за­держан пограничной стражей и препровожден в форт М 9 крепости Ингольштадт (Верхняя Бавария). В 1917 г. совершил четвертый побег, при аресте выдал себя за солдата и был направлен в солдатский лагерь, откуда снова бежал.

За время военной службы произведен в поручики (обер-лейтенант) и получил шесть боевых наград: ор­ден св. Анны 4-й степени с надписью «За храбрость», 3-й степени с мечами и бантом, 2-й степени с мечами; св. Станислава 3-й степени с мечами и бантом, 2-й сте­пени с мечами; св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом.

5 апреля 1918 г. принят в РКП(б) и добровольно вступил в РККА. Командовал армиями на Восточном и Южном фронтах, затем Кавказским и Западным фрон­тами.

Активно участвовал в подавлении антибольшевист­ского выступления матросов Кронштадта. В каратель­ных акциях против крестьянских восстаний, особенно в Тамбовской губернии, проявил крайнюю меру жесто­кости.

После гражданской войны командующий войсками Западного и Ленинградского военных округов, началь­ник Военной академии РККА, помощник и заместитель начальника, затем начальник штаба РККА, замести­тель наркома обороны СССР и начальник вооружений, первый заместитель наркома обороны и начальник уп­равления боевой подготовки, член Военного совета при наркоме обороны СССР.

Избирался в партийные и советские органы: членом Смоленского губкома, Ленинградского и Московско­го обкомов ВКП(б), кандидат в члены ЦК ВКП(б), член ЦИК СССР. Награжден орденами Ленина и Красного Знамени, Почетным революционным ору­жием.

В 1935 г. в числе пяти первых командармов (гене­рал армии) удостоен вновь учрежденного звания Мар­ шал СССР.

В докладной записке Шелленберга содержался ори­ентировочный перечень документов, которые могли на­ходиться в досье «Спецотдела « R». Именно по этой линии осуществлялись в 1923—1933 годах междуна­родные связи рейхсвера. Официально сведенный до ста тысяч в соответствии с Версальским договором, он про­должал существовать во всем многообразии присущих современной армии служб, включая вооружение, воин­ские училища, Академию Генерального штаба, раз­ведку.

Отдел работал под крышей Ассоциации торгового предпринимательства и входил в общую структуру управления вооружений, которое ведало помимо всего прочего производством военной техники и боеприпа­сов, что также было запрещено статьями мирного договора.

Вполне понятно, что за десять лет тайного и взаимо­выгодного сотрудничества рейхсвера и РККА был на­работан изрядный массив документации. Судя по про­веденному СД выборочному опросу прежних сотрудни­ков, там есть все, что необходимо для осуществления плана под кодовым названием «Красная папка»: пись­ма, банковские счета, чеки, стенограммы бесед и пере­говоров (на немецком и русском языках, в соответ­ствии с международным протоколом). Оставался «пус­тяк» — получить доступ к архивам.

Гейдрих заранее решил сделать ставку на подлинни­ки. Чем больше аутентичных текстов, тем проще зама­скировать дезу. Банальная истина, не более. Все, что может быть сличено с имеющимися в Москве экземп­лярами, должно выдержать самую придирчивую про­верку. Поэтому никаких разночтений. Фальсификация тут совершенно неуместна. Только резолюции и от­дельные ремарки на полях. Тщательно продуманные, но абсолютно тривиальные по форме. На них придется основная нагрузка. Поэтому как можно меньше подде­лок. Одна, ну в крайнем случае две бумаги. Лучше всего личные письма. Это полностью объяснит отсут­ствие копий, что, в свою очередь, станет добавочной уликой. Придется крепко повозиться, но другого выхо­да нет. Чего бы ни желали в Москве и кто бы ни же­лал, исходить следует только из собственных принци­пов. Все должно отвечать высшему классу чистоты. С помощью скрупулезно выверенной дозировки необхо­димо добиться эффекта красноречивого умолчания. Картина должна складываться из общей совокупности, и конечно же не целиком, а в основных контурах, пунктирно. Отсюда следует единственно возможный вывод: сосредоточиться на Тухачевском. Во-первых, центральная фигура формально: первый заместитель военного министра, Маршал СССР; во-вторых, цент­ральная фигура фактически: крупнейший военачаль­ник, стратег, инициатор модернизации в армии; в-треть- их, наиболее удобен с оперативной точки зрения: как начальник Генштаба и руководитель отдела вооруже­ний особенно активно контактировал с рейхсвером, чаще, чем кто бы то ни было, командировался в Гер­манию, оставил самый обширный и, следовательно, пер­спективный след.

Гейдрих не стал торопить события. Иначе бы при­шлось прибегнуть к посредничеству Гесса или Гиммле­ра. Заискивать же перед адъютантами он считал ниже своего достоинства, хотя подобными ходами не прене­брегал даже Геринг. Обстоятельства навязывали кор­ректно-деловой стиль. От Гейдриха почти ничего не за­висело.

На Отто Гюнше, штурмбанфюрера с внешностью плакатного арийца, имелся ничтожный, по существу за­чаточный, материал, а капитан Фриц Видеман, адъю­тант от рейхсвера, оставался стерильно чистеньким — не подступишься. Лучше всего складывались отноше­ния с личным адъютантом Рихардом Шульце, штан­дартенфюрером СС, однако и здесь было рискованно переступить положенные рамки. Чем выше уровень, тем опаснее. Боги играют молниями.

Англичане правы: хорошо живет тот, у кого всегда есть пятнадцать лишних минут, чтобы выждать. Те­перь, когда фюрер сам регулярно заслушивал докла­ды шефа полиции и службы безопасности, можно было позволить себе такую роскошь.

Шульце позвонил, когда Гитлер вернулся после крат­кого отдыха в Оберзальцбурге.

— Фюрер ожидает вас завтра в десять часов, группенфюрер.

В нижнем гардеробе Гейдрих оставил кожаное пальто и фуражку, сдал ремень с кобурой. У мрамор­ной лестницы и вдоль всего коридора дежурила охра­на лейб-штандарта «Адольф Гитлер». После сумрака улицы электрический свет, многократно отраженный в полированном камне, показался особенно резким. Гейд­рих причесался перед зеркалом, одернул китель и мо­лодцевато взбежал по ступеням.

В приемной на длинном диване сидели Браухич, Гальдер и Фрич. На партийное приветствие генералы ответили сдержанным кивком. При этом вальяжный, благородно лысеющий Браухич изобразил нечто, напо­минающее улыбку, а Фрич, этот желчный сухарь, демонстративно отвернулся, сверкнув ледышкой мо­нокля.

Гейдрих приблизился к столу, поздоровался с Шуль­це и, заняв ближайшее кресло, приготовился ждать.

— Ваша очередь следующая, группенфюрер,— по­ведя глазами в сторону генералов, тихо предупредил адъютант.

Вскоре из кабинета вышел рейхслейтер Лей.

— Прошу, господа,— Шульце предупредительно распахнул дверь.— Незапланированный визит,— объ­яснил он, возвращаясь к своим телефонам.— Кажет­ся, что-то с Испанией, так что будьте готовы.

— Спасибо, Рихард. На военных кровь действует, как красный плащ на быка.

Гейдриху было известно, что в генштабе разраба­тываются четыре варианта военных действий: на два фронта с центром тяжести на Западе; на два фрон­та, но с упором на Восток; аншлюс Австрии и ком­бинация первого и второго варианта с учетом опера­ций против Англии, Польши и Литвы. Непредвиден­ная задержка на испанском театре вызывала естест­венный соблазн массированным ударом сломить от­чаянное сопротивление красных.

К вопросам, которые фюрер мог задать по его, Гейдриха, части, он был готов. За короткий срок удалось создать на Пиренейском полуострове и в Марокко со­вершенно автономную сеть. В Тетуане на СД активно работали сотрудники имперского консульства Герберт Бетгер и Вернер Брехт, в Танжере — Вейкснер и Данкхаус, в Рабате — агент номер 7594 эстонец Иоганн Доллар. В качестве тренера по теннису он был в корот­ких отношениях со всей международной элитой и по­ставлял исключительно ценную информацию. Сразу за ним в картотеке шел шофер голландского посланника в Танжере — араб, женатый на немке. В Гибралтаре удалось завербовать испанку — жену фольксдойча (но­мер 7596/8) и второго секретаря в испанском консуль­стве (номер 7484).

Если добавить сюда Иоханнеса Бернхардта, дирек­тора германо-испанского концерна «Сосьедад финансьера индустриал» в Мадриде, и Германа Герица, вице- консула в Барселоне, то получается законченная парти­тура. Гейнц Кейперт, резидент в Испании и Порту­галии, потрудился на славу и достоин поощрения. Хоть где-то удалось натянуть нос Канарису. Военное значе­ние Гибралтара очевидно, а в Танжере, где суда всех флагов производят догрузку углем, можно создать и диверсионную базу. Словом, найдется, что предложить в обмен на ворох бумажек из «Сектора « R». Будущее на прошлое.

Первым вышел Гальдер. Снял пенсне, дохнул, бе­режно протер стеклышки кусочком замши. Гальдер и Фрич, пропуская друг друга, задержались в дверях.

Рихард, молодчина, был совершенно прав. Фюрер начал с Испании:

— Генералитет удивлен появлением русских боевых самолетов с такими высокими тактико-техническими данными. Это явилось неожиданностью.

— В известной мере,— осторожно возразил Гейд­рих.— Армейская разведка несколько недооценила потенциал противника.

— А ваша? — с тихой угрозой спросил Гитлер.

— Россия — закрытая страна.— Гейдрих защи­щался с обдуманным упорством.— Выполняя вашу волю, мой фюрер, и указания рейхслейтера Гесса, мы где только можно старались избегать соперничества с абвером. Если русские оказались хитрее и решитель­нее, чем предполагалось, то это не наша вина. Самоле­ты, которые они решили испытать на испанском поли­гоне, практически еще не поступали в войска. Яви­лось ли это полной неожиданностью после сенсацион­ных перелетов? После маневров в Смоленске и Киеве?.. Я вынужден ответить отрицательно,— торопливым, но четким движением он расстегнул портфель и положил на край стола черный пакет с фотоснимками.— Нам было поручено собрать неопровержимые доказательст­ва нарушения русскими нейтралитета. Невзирая на трудности, это нам удалось.

— Поздно,— пригнув голову, Гитлер заметался су­жающимися кругами.— Мы втянулись в преждевре­менный конфликт без достаточной материальной и по­литической подготовки.— Он остановился возле брон­зового глобуса.— Меди для гильз на две недели, целлю­лозы для производства взрывчатых веществ не более чем на месяц. Если не удастся организовать срочные по­ставки, мы окажемся в пиковом положении. Англия занимает выжидательно-недружественную позицию, союзнические отношения с Японией не оформлены... Нужны фантастические решения, Гейдрих. Поражаю­щие воображение броски и прорывы. Будем смотреть правде в глаза. СССР в один прекрасный день превра­тится в могучую силу и затопит Германию и Европу... Я дал Геббельсу указание пригасить накал пропаганды. Это означает, что на вас, Гейдрих, возлагается допол­нительная ответственность.

— Понимаю, мой фюрер, понимаю,— озадаченно протянул Гейдрих. Он обратил внимание, что газеты, как по команде, перестали обличать кремлевское руко­водство. О международном коммунизме упоминалось лишь в общих и довольно расплывчатых выражениях.

— Мне нужно четыре года для того, чтобы завер­шить полное обновление Германии. Я должен успеть, пока колосс не пробудится от медвежьей спячки.

— Мы внимательно следим за всем, что происходит в России,— Гейдрих решил, что настал подходящий момент ознакомить фюрера с планом операции, но свое­временно прикусил язык.

— Следите? Для этого у меня достаточно других ве­домств! От вас я жду действий.— Беседа с генералами, очевидно, далась Гитлеру нелегко, и он только-только начинал отходить от зажатости, чреватой опасной вспышкой.— Речь идет о нашей жизни и смерти. Сла­вянщина в сочетании с диктатурой пролетариата — самая опасная сила в мире. Вы только подумайте о людских резервах и богатых запасах сырья, которые находятся в распоряжении Сталина!

— Мы как раз обдумываем возможность одним ударом парализовать активность Красной Армии,— удачно вклинился Гейдрих.— Надеюсь, на достаточно продолжительный срок.

— Что вы предлагаете? — заинтересованно улыб­нулся Гитлер. Его одержимо заострившееся лицо обмяк­ло, взгляд затеплился расположением.

Гейдрих коротко, без ненужных подробностей, изло­жил основную идею.

— Вы с кем-нибудь это уже обсуждали? — фюрер ухватил с полуслова.

— Только в узком кругу.

— Я одобряю. Это действительно интересно... Но по­старайтесь провести всю операцию в строжайшей тайне.

— Так и задумано, мой фюрер, однако я не вижу возможности обойти абвер. Надеюсь, господин Кана­рис не откажет нам в небольшом одолжении?

— Обходитесь своими силами,— Гитлер упрямо нахмурился.— Их у вас предостаточно. Ни при каких обстоятельствах не вмешивайте армию.

— Понятно,— внутренне подобрался Гейдрих. Приказ есть приказ.

— Спасибо, милый Гейдрих, за действительно при­ятную новость. Я уверен, что все так и получится... Тухачевский — исключительно сильный и убежденный враг. Если удастся устранить даже его одного, я буду считать это крупной победой, но думаю, этим не огра­ничится.

— Я надеюсь, что мы выведем из строя по крайней мере пять-шесть высших офицеров... А когда валят дубы, неизбежно приходится делать просечки.

— Дуб растет медленно.

— На подготовку хорошего штабного офицера нуж­но по крайней мере семь-восемь лет.

— Время от времени ставьте меня в известность... У вас есть еще что-нибудь?

— Маленькая просьба, мой фюрер. Необходимо сог­ласие господина министра Нейрата на переговоры с че­хами. В качестве операции поддержки.

— Это я вам обещаю.