Захваченные

Глава 12 Дерек

Поздно ночью я вожусь с трактором, заменяя стартер. Я не механик, но разобраться могу, потратив время и с помощью такой-то матери. С той ночи у пруда и с происшествия за сараем прошло три дня. И, Иисус, я не могу выкинуть это из головы. Звуки, которые издавала Рейган, когда кончала. Воспоминание о её кулаке, обхватившем мой член…

Мне тяжело даже просто думать об этом.

Но с тех пор ничего подобного не повторялось. Мы с ней… не то чтобы избегали друг друга, но соблюдали дистанцию во времени и пространстве. Мы не договаривались специально, но это было нужно обоим. Время и пространство – чтобы усвоить то, что произошло, и понять, что это может значить. И подумать о будущем.

Всё, что я знаю наверняка: я не могу перестать думать о Рейган. И не только о её обнажённом, чертовски великолепном теле или о том, как она кончала. Об этом – да, я думаю постоянно, и причина понятна. Но также и о том, о чём она говорила той ночью. Как она хочет счастья для себя. И я хочу сделать что-нибудь для неё — что-то, что сделает её счастливой, и только для неё.

Поэтому, разобравшись с трактором, иду к Хэнку. Он сидит на крыльце, потягивая пилснер и читая потрёпанный, с загнутыми уголками, роман Тома Клэнси.

— Хэнк?

Он поднимает на меня взгляд, кивает:

— Дерек. Чем я могу помочь тебе, сынок?

— Рейган. Она всё время на ферме и всё время в заботах. Я подумал… я хотел посоветоваться: как думаешь – она захочет взять тайм-аут? И посвятить день каким-нибудь девчачьим глупостям? – тяжело сглатываю и стою, переминаясь с ноги на ногу. Не знаю, куда девать руки. Смотрю прямо ему в глаза, и пусть он читает меня как открытую книгу. — Ничего в этом не понимаю. Поэтому, полагаю, мне нужна помощь.

Хэнк внимательно смотрит на меня и довольно долго:

— Что, дрогнуло сердце, да? — он посмеивается. — Проклятое время.

Я пожимаю плечами:

— Похоже на то. Какие идеи?

— Женщины, они любят делать причёску. Маникюр, педикюр. И всё такое.

Раздаётся скрип и хлопанье входной двери, на крыльцо выходит Ида, держа в руках две банки пива. Одну она протягивает мне, но я отказываюсь. После инцидента в сарае я остерегаюсь пить. Та ситуация меня напугала.

— Линда из церкви, — говорит Ида. — У её дочери есть спа-салон в Бренхеме. Я могу попросить, чтобы нам выделили подарочный сертификат на комплекс расслабляющих процедур.

— Сколько это будет стоить? — задаю я вопрос.

Хэнк и Ида обмениваются взглядами, и Хэнк кивает. Ида отвечает, улыбаясь:

— Не волнуйся об этом.

— Я не могу просить тебя…

— Ты и не просишь, сынок. Это мы предлагаем. Просто скажи «спасибо» и успокойся.

Нет смысла спорить с таким человеком как Хэнк.

— Спасибо.

— Я позвоню Линде утром, — обещает Ида.

Я возвращаюсь к себе в амбар. Сплю я теперь намного лучше. Кошмары до сих пор будят меня довольно часто, но потихоньку они начинают исчезать. Силы они не теряют, но я учусь с ними бороться. Просыпаюсь, дышу. Делаю отжимания, качаю пресс, приседаю, делаю выпады. И, в конечном счёте, возвращаюсь, чтобы уснуть.

Рано утром я чиню лестницу, ведущую на сеновал. Ида находит меня за работой и зовёт вниз. Я выхожу, вытирая с лица пот. Ида протягивает мне конверт:

— Это подарочный сертификат. На стрижку, покраску, маникюр, педикюр и чистку лица. Думаю, ей это понравится. Мне бы на её месте понравилось, — она гладит мою руку. — Твой поступок так мил, Дерек.

— Она заслужила этот выходной, — всё, что мне приходит на ум в ответ. — Она – точно.

Когда я заканчиваю всё, что планировал за день, на улице уже поздний вечер. Я умываюсь под краном, когда слышу Рейган позади себя.

— Ты поужинаешь с нами? С Томми и со мной? Я сделала лазанью.

Я сглатываю. Пожимаю плечами:

— Конечно.

Ужин – такая странная вещь. Я не знаю, как быть и что делать рядом с Рейган. Томми обеспечивает нам львиную долю общения, болтая со мной и размазывая кругом лазанью. Я позволяю себе полстаканчика вина, от чего чувствую себя спокойно и расслаблено. Томми засыпает, упав прямо в свою тарелку лицом, чем вызывает наш дружный смех. Рейган вытирает ему лицо и руки, и несёт его в кровать.

Пока Рейган ходит, я начинаю убираться. Укрываю и убираю остатки лазаньи, мою в раковине тарелки. Высушиваю их и складываю в посудный шкаф.

Возвращается Рейган:

— Ты не обязан здесь убираться.

Я пожимаю плечами, вытирая вилки:

— Ты готовила. Ты тоже не обязана мыть посуду.

Она сидит за столом, боком на стуле, лицом ко мне:

— Я тут подумала… Ты не против помочь мне завтра с комнатой Томми? Она до сих пор выглядит как для грудничка, я хочу её покрасить. Немного обновить.

Я разворачиваюсь, прислоняясь задом к раковине, вытаскиваю из заднего кармана конверт с подарочным сертификатом:

— Я сам с этим завтра разберусь. Впрочем, как и со всем остальным.

Она смущается:

— Что? Почему?

Я вручаю ей конверт.

— Вот причина, по которой тебя здесь не будет.

Рейган открывает конверт, изучает сертификат.

— Что это? Я не понимаю.

— Это твой выходной, Рейган. Сон допоздна. Возможность провести день в спа-салоне в Бренхеме. Посидеть в парке и почитать книгу. И всё остальное, чем бы ты хотела заняться, — я нервничаю и говорю слишком быстро.

Долгую минуту она молчит.

— Дерек, ты не должен был… Я не нуждаюсь…

— Подарочный сертификат и выходной – моя идея. А Ида и Хэнк мне помогли. Дочь Линды, подруги Иды, владеет спа-салоном, — я тру верхнюю губу, пытаясь казаться непринуждённым. — Ты заслужила отдых. Чёрт, ты заслуживаешь гораздо больше, но это всё, что я смог придумать. Ты слишком много трудишься. И вправе получить что-то только для себя.

Она не смотрит на меня, уставившись в подарочный сертификат:

— Дерек, я даже не знаю, что сказать, — она косится на меня, затем отводит глаза, явно борясь с волнением. – Это слишком долго. Я не знаю, что делать с собой в течение целого дня.

— Я уверен, что ты что-нибудь придумаешь, — указываю на конверт. — Не знаю, что туда входит, но Ида говорила мне о причёске, покраске, плюс обработать ногти на руках и ногах. И что-то ещё. Для твоего лица. Может, уход за лицом? Просто весело проведи время. Порелаксируй.

Она замирает на мгновение, а потом бросается ко мне. Обвивая руками за шею и прижимаясь ко мне всем телом. Мы обнимаем друг друга напряженными, страстными объятиями. А потом она обмякает в моих руках, как будто вытекая из них. И теперь я сам держу её. Она мягкая, тёплая, пахнет сеном и лошадью, и потной женщиной. Я вдыхаю её запах, запоминая ощущение от её тела в моих руках. Она немного отодвигается, заглядывая мне в глаза. Одна её ладонь обхватывает мой затылок, а другая обвивает мою шею. Проходит мгновение, другое. А потом она приближает лицо ко мне, и сливается своим ртом с моим, прижимаясь ко мне всем телом. Её мягкие полушария давят на мою грудь, руки притягивают меня всё ближе и ближе, как будто ей недостаточно тесноты между нами. Сначала мне удаётся удерживать руки в нейтральной зоне – на её талии. Но потом она раздвигает мои губы своим языком, и одна моя рука ползёт вниз, захватывая в горсть её задницу.

Рейган стонет, бормоча что-то с выдохом, и вторая моя рука спускается к первой, и ощущаю её крепкую, идеально ложащуюся в мои руки круглую задницу. Я мечтал об этой попке – об этом чувстве её пребывания в моих руках. Я проснулся твёрдым и жаждущим, желая этот прекрасный зад. Я зачем-то изучаю её полноту, сжимая, разминая руками. Я удивлён тем, что она позволяет мне это делать здесь, на её кухне. Её ладони скользят вниз, по моим плечам – к груди. Наш поцелуй прерывается, и она вздыхает, зажимая в кулаки ткань моей рубашки, будто бы для того, чтобы удержать меня на месте, если я вдруг задумаю уйти, или просто для равновесия.

— Я хотела поцеловать тебя, только чтобы сказать спасибо, — шепчет она, её дыхание щекочет мои губы. — А теперь я не могу остановиться.

— Я мечтал о тебе прошлой ночью, — не знаю, почему я это говорю, и чего хочу добиться. Похоже, мой рот болтает независимо от мозга. — О твоей заднице.

Она смеётся, прижимаясь головой к моему плечу:

— Ты мечтал о моём заде?

— Может быть, да. Это так прекрасно! Я давно хотел её почувствовать. Я мечтал о… ну, об этом, в основном. Целовать тебя. Об этих объятиях и об ощущении своих рук на этом, — я сжимаю пальцы, заставляя плоть выпятиться подобно пузырю.

— Ну, теперь ты получил желаемое. Оно… соответствует твоим ожиданиям? — её голос звучит неуверенно. Колеблется.

— Оно превосходит все мои ожидания, — отвечаю я совершенно искренне. — Оно прекраснее всего. Я не хочу выпускать его из рук.

— В самом деле?

Я внимательно смотрю на неё:

— Почему ты удивлена?

Она качает головой:

— Сейчас я не хочу говорить о своих глупых переживаниях. Это испортит момент. Я просто снова хочу поцеловать тебя.

Глупые переживания? О чем она говорит? Я не понимаю. Но позволяю её желанию исполниться: скольжу губами по её рту, дразня, прижимая свой рот к губам Рейган, отстраняясь, когда она приближается, стремясь углубить поцелуй, а потом бросаюсь на неё, прикусывая её нижнюю губу. Она разжимает кулаки, её руки проникают мне за спину, вытаскивают из-за пояса рубашку и ныряют под подол, соприкасаясь с моей кожей. Скользят ладонями вверх по спине. А губы в это время сминают мой рот, требуя всё больше от моих губ и языка. Рейган ведёт коготками вдоль моего позвоночника вниз, а потом засовывает руки под пояс моих джинсов, прямо к голой коже.

Она засасывает мой язык, сжимает мою задницу, царапая её, стонет в мой рот. И я хочу большего. Я подхватываю лёгкое тело Рейган, которое движется вверх по моему. Рейган цепляется за меня, обхватывает мой торс ногами, а руками – шею. Одной рукой она держится за меня для равновесия, а другая её ладонь обхватывает мою щёку. Мои руки живут собственной жизнью: одна гладит её задницу, другая лезет под её одежду, ложится на плоский живот, обхватывает одну грудь поверх бюстгалтера. Языки сплетаются. На миг мы прерываем поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, а потом наши рты вновь сливаются. Я собираю в горсть её футболку, тяну ткань вверх. Рейган высвобождает голову, прижимается ко мне всем телом, её руки блуждают по моей груди и плечам. Она срывает с меня рубашку.

Я расстёгиваю крючки на её лифчике: вдох, выдох – и она обнажённая до пояса и в моих руках, её горячая грудь скользит по моему голому торсу.

Всё ещё держа её на весу, я иду в комнатку позади кухни и укладываю Рейган на диван. Сдвигаюсь на руке, чтобы одним коленом встать между её бедёр, а второе оставляю на полу. Моя ладонь у неё под ребрами, я веду её вверх. Мою руку наполняет одна её грудь, которая чуть больше, чем моя горсть. И она мягче, чем что-либо, что я когда-нибудь держал в руках.

Я пробую на вкус её солёную кожу за ушком, на шее, спускаюсь вниз по изгибу её груди. Сосок Рейган оказывается между моими зубами, и она стонет, выгибая спину. Одной рукой сжимая мой затылок, а другой гладя мою спину. Пробираясь между нашими телами, она находит ширинку моих джинсов. И вот кнопки расстёгнуты. Боже, боже, её тёплая маленькая ручка обхватывает мой болезненно напряжённый член. И двигается так нарочито неторопливо, что это сводит меня с ума. Мне так трудно удержаться и не «дать течь», я буквально в нескольких шагах от того, чтобы не спустить, как чёртов подросток. Её идеальная грудь в распоряжении моего рта, её рука ласкает мой член, тяжёлое дыхание Рейган и стоны раздаются прямо у меня в ухе.

И тут за нашими головами скрипит половица. Рейган замирает.

— Стой, стой, — она обеими ладонями упирается в мою грудь.

Тишина.

Но она смотрит на меня и произносит:

— Мы продолжаем увлекаться.

Я отстраняюсь, а Рейган по-прежнему сидит и не делает попыток прикрыться.

— Да, есть такое, — говорю я. — Стоит мне тебя… попробовать, и я просто… не могу остановиться.

— Я тоже, — она сейчас в джинсах с дыркой выше колена, и её пальцы теребят потёртые белые нити. — Мне нравится увлекаться тобой. Это в удовольствие. Но я не… не предохраняюсь от нежелательной беременности. И у меня нет никаких «внешних» средств защиты. Поэтому мы не можем дойти до конца. Не должно быть никаких инцидентов.

Я взъерошиваю ладонями волосы:

— Боже, ты права. Я даже не подумал об этом, — я дотрагиваюсь до её колена через дырку в джинсе. — Ты хочешь дойти до конца? Со мной? Я не хочу бездумного увлечения. Я не хочу инцидента. Чтобы ты чувствовала себя виноватой. Или сожалела о случившемся.

Ничего не могу поделать – всё время перевожу глаза с её лица на грудь. Она перехватывает мой взгляд, опускает голову и морщится. Прикрывается руками. Встаёт, огибает диван, находит свою одежду, отворачивается и натягивает футболку на голое тело, без бюстгалтера. Я застёгиваю джинсы, следую за ней.

— Я сказал что-то не то?

Она трясёт головой.

— Мы начали в темноте. Мы были захвачены моментом. Иногда я хорошо думаю о своей внешности. Но сейчас, на свету: взгляни на меня. Всё, о чём я могу думать: что мои груди не такие высокие и округлые, какие были по молодости. Они висят. И на них растяжки, и на животе – из-за Томми.

— Я вижу просто тебя, — я стою сзади, касаюсь её рук. — Ты прекрасна, Рейган. И при свете дня, и в темноте. Всегда.

Она шевелит плечами:

— Спасибо. Ты очень мил, — поворачивается, находя взглядом мои глаза. — Ненавижу чувствовать, что должна принять по этому поводу решение. Я хочу, чтобы просто было возможно… то, что произошло и происходит. Я хочу позволить этому быть и не думать. Но не могу. Мне нужно помнить о Томми. Я хочу тебя, Дерек. Я… мне нужно это с тобой. Я так давно не испытывала того, что вызываешь во мне ты. Ты заставляешь забыть меня о растяжках, стрессе и одиночестве. Но… как быть с Томми? Что, если он привяжется к тебе? Как долго ты будешь с нами? Что я ему скажу потом? Ты не можешь вечно жить в амбаре. Если мы сделаем это, если мы… я даже не знаю, как сказать. Если мы, чёрт побери, займёмся любовью или как бы ты это ни назвал, если это случится – я окончательно привяжусь к тебе. Я хочу тебя здесь. Со мной. В моей постели. А что если ты не останешься? Я не вынесу, если моё сердце будет ещё раз разбито. Не сейчас. Возможно, когда-нибудь я стану достаточно сильной, чтобы рискнуть ещё раз пережить боль. Но я боюсь. Потому что ты… ты солдат. Что если ты передумаешь насчёт своего невозвращения? Или если тебя призовут? Я не могу отправить на войну ещё одного солдата. Не могу. И не буду. И что если… что если мы сделаем это, и я окажусь недостаточно хороша? Что если я не удовлетворю тебя? Что если женщина с ребёнком – это не твоё? Я думаю об этом, не переставая. Снова, снова и снова. Что если, что если, что если…

— Рейган, я…

— Ты можешь сейчас сказать что угодно. Успокоить меня. Именно это ты и собираешься сделать, я уверена. Но ты можешь и передумать. Всё меняется. И чувства тоже. И да, я хочу тебя. А ты хочешь меня. Между нами эта безумная химия, и ты вызываешь во мне такие чувства… желание таких удивительных вещей. И я хочу большего. Хочу всего этого. Но я боюсь, Дерек. Боюсь почувствовать себя виноватой. И…это было так давно… в последний раз, с Томом. Прости, что я упомянула его сейчас, но ты должен знать, что я испытываю. Тот последний раз с Томом был такую вечность назад, что я почти ничего не помню. Я забываю его, Дерек. И это пугает меня. Это больно. Как он выглядел, какие чувства вызывал. Чего нам хотелось. И я боюсь, что если позволю случиться нашей близости, это будет… это будет лучше. Чем прежде… чем с ним. И что это сказало бы обо мне? Он был любовью всей моей жизни, Дерек! Я любила его так… чёрт! — она резко всасывает воздух, вдохом, похожим на рыдание. — Я очень сильно любила его. И я не хочу чувствовать, будто это было не так. Вся эта ситуация чертовски сложная, и чем больше я об этом думаю, пытаясь разобраться, тем больше прихожу в смятение и запутываюсь. Иногда я думаю, что тебе лучше исчезнуть, и тогда всё станет как прежде. Ферма, Томми, Хэнк и Ида. Томми вырастет, я состарюсь, и всё. Но я… я этого не хочу. Этот путь себя исчерпал. И когда я представляю тебя уходящего, что-то во мне… сопротивляется этой картине. Мне она не нравится. И когда я с тобой, просто рядом, ничего не делая – мне легко ощутить, как… как было бы хорошо. Если бы получилось.

Я молчу, позволяя Рейган размышлять, говорить. Внимаю её словам.

Она тянет подол футболки, отчего ткань обрисовывает форму грудей, выделяя соски. Я не в силах удержаться и не посмотреть на них, после чего я возвращаю взгляд к её лицу. Она находит мои глаза.

— Я хотела бы быть из разряда девчонок, занимающихся случайным сексом. Так было бы проще. Я хочу тебя. Я с ума схожу, желая тебя. Но просто перепих не для меня. Я просто не могу так.

— Позволишь мне сказать пару слов? — она кивает, и я, пользуясь моментом, делаю глубокий вдох, обдумывая и формулируя, что хочу сказать. — Я не могу дать каких-либо успокоительных рекомендаций о том, как справиться с горем. Я не знаю, что сказать по этому поводу. Честно говоря, я тоже облажался. Потерять Тома, потерять… чёрт… двенадцать парней, твою мать, убитыми. Видеть, как умирает Том. Жить в плену. Это всё добило меня. Я, может, никогда вновь не стану нормальным. Так что… у меня нет никаких утешений, что мы забыли про него. Потому что я помню его только таким, каким он был в конце. И... это уничтожает, Рейган. Я был бы рад, если бы с тобой всего этого не приключилось. Я был бы счастлив, если бы мог забыть Тома. Иногда я думаю, ты просто должна... признать, что будешь чувствовать себя дерьмом. Ты скучаешь по нему. И ты иногда забываешь его. Мне хочется думать, что это нормально. Что твоё сердце исцеляется, а разум помогает избыть прошлую боль. Не знаю. Я вижу, что это помогает чувствовать себя лучше, но мне жаль. Я знаю, ты любишь Тома. И он это знал. Но я хочу думать, что Том желал бы тебе… спокойствия в душе. Счастья. Он не хотел бы, чтобы ты была одинока или страдала. Чтобы ты была несчастной.

Мне нужно сделать паузу, чтобы собраться с мыслями. Иногда необходимо всё высказать, и не важно, хорошее или плохое.

— Я знаю, ты много задумываешься о том, до чего дойдёт эта ситуация между нами. Это сложно. И это не просто секс. Ты сказала, что не можешь просто трахаться… ну, я тоже не могу. Я так делал раньше. Много раз. И всегда только так. Я не был прекрасным принцем в этом отношении. Гонялся за разовым перепихом, и у меня такого было много. И всегда как бы между делом. Я никогда не сближался ни с одной из них. Как бы это было возможно? Я мог быть рядом пару недель, ну месяц. И я сказал себе, что будет нечестно по отношению к девушке вести себя так, будто наша связь значит больше, чем обычная забава. Зачем начинать то, что я не смог бы закончить, верно? Но я больше не тот же самый парень. Мне чертовски не по себе, Рейган. Я получил увечное наследие. Багаж. Кошмары, чувство вины выжившего, всякая прочая психологическая фигня. Как я могу взвалить на кого-нибудь всё это? Я мог бы поискать и найти девушку, и сделать так, чтобы она сошлась со мной, но я гарантирую тебе: как только она увидит мои шрамы или затеет со мной разговор – убежит в ужасе, как и большинство на её месте. Я не смог бы рассказать какой-нибудь маленькой невинной городской милашке, которая никогда не покидала Хьюстон, о пытках грёбаных талибов. Не смог бы объяснить ей, почему до сих пор просыпаюсь посреди ночи, плача и крича. Она не приняла бы меня. Да и как бы она смогла? Я слишком изувечен, чтобы играть в те игры, в которые когда-то играл. Поэтому… случайный секс не для меня, тоже.

И снова тишина.

Рейган открывает рот, собираясь заговорить, но снова закрывает его. Она смотрит мне в глаза и вздыхает:

— Я должна спросить тебя, Дерек. И я... Мне нужен ответ. Речь идет о письме.

Бля. Мои руки трясутся. Я отворачиваюсь и в несколько шагов пересекаю всю кухню. Падаю на стул, локти упираются в колени, голова опущена.

— Твоё письмо сохранило меня в здравом уме. Я читал его Тому так много раз, что выучил наизусть. Я и сейчас его помню. Мне кажется… мне кажется, я стал воспринимать его как… не так, будто оно предназначалось мне, а… не знаю. Что-то в том, как сильно ты любила Тома, как очевидно это было в письме, давало мне надежду. Я как бы… не читал его, а говорил сам себе. Рассказывал его, я думаю. После того, как Том умер, когда мне было холодно и голодно, когда меня били или когда ломали палец – письмо заставляло меня жить, снова, снова и снова.

Я смотрю на неё, не отводя своих глаз от её, не моргая:

— Томас, моя любовь, — произношу я. Слова приходят легко. — Я пишу тебе это письмо в нашей постели, пока ты спишь рядом. Мне многое нужно сказать тебе, но я знаю, что время на исходе. Ты отправляешься завтра. Снова. Я не могу сказать, что меня это не волнует. Волнует. Конечно, волнует. Это всегда причиняет боль. Я притворяюсь смелой ради тебя, но я ненавижу это. Я не хочу смотреть, как ты зашнуровываешь свои ботинки, как ты упаковываешь свой чемодан, как ты поправляешь свой галстук перед зеркалом. Я ненавижу, что ты чертовски сексуально смотришься в форме. Больше всего я ненавижу целовать тебя на прощание. Ненавижу смотреть, как ты разворачиваешься, выпрямляешь свою широкую спину и исчезаешь, двигаясь вдоль по трапу. Мне не нравится, что твои глаза остаются бесстрастными в то время как мои мокры от слез. Я ненавижу все это. Знаю, что сама выбрала такую судьбу, когда вышла замуж за морского пехотинца. С самого начала я знала, что ты отправишься в бой. Я знала это, и все равно вышла за тебя. Как я могла не сделать этого? Я влюбилась в тебя с момента нашей первой встречи, с первого взгляда, и продолжаю любить Тебя все эти годы.

Рейган тихо плачет, глядя на меня. Ни один из нас не отводит взгляд. Она закрывает рот руками.

Я продолжаю:

— Ты помнишь? Я навещала своего брата в Твентинайн-Палмз, и увидела, как ты бежишь вместе со своим подразделением. Ты посмотрел прямо на меня, и в этот самый момент я поняла, что мы будем вместе навсегда. Ты вышел из строя, подошел ко мне. И поцеловал…Прямо там, старший сержант кричал на тебя перед всем составом этой проклятой базы. Ты даже не спросил моего имени. Ты просто поцеловал меня и вернулся в строй. Из-за этого фокуса тебе светили большие неприятности. Я никогда не предполагала, что встречу тебя вновь, но ты нашел меня. Ты знал моего брата, который в то время был со мной, спустя пару дней ты расспросил его обо мне. Брат ответил, что разрешает нам быть вместе, если я к этому готова, но, если ты разобьешь мне сердце, он разобьет тебе лицо. Ты появился на пороге моего гостиничного номера, одетый в штатское, и отвел меня в Оливковый сад, там мы напились красного вина. Той ночью мы впервые занялись любовью у меня в номере. Ты помнишь ту ночь? Я уверена - помнишь. Я до сих пор помню каждый момент, точно так же, как я помню все другие моменты нашей совместной жизни. Восемь лет. Знаешь, что? Завтра ты отправляешься, и завтра наша восьмилетняя годовщина, годовщина с момента, когда мы первый раз встретились. Когда ты поцеловал меня. Боже, Том. Знаешь, почему я помню все это? Каждый эпизод? Потому что в течение восьми лет ты всегда находился в боевой готовности. Три поездки в Ирак, и сейчас ты отправляешься в третью – в Афганистан. Я скучаю по тебе, Том. Каждый день я скучаю по тебе. Даже когда ты дома, рядом со мной, я скучаю по тебе. Потому что знаю, что в любую секунду ты можешь снова внезапно уехать. Но на этот раз? Ты опять покидаешь меня? Это стало так трудно выносить. Настолько тяжело, что я больше не могу. Не могу, Том. Я не могу смотреть, как ты вновь уходишь, зная, что ты можешь умереть, можешь не вернуться назад. Ты не говоришь мне о том, что произошло с твоим другом Хантером из вашего подразделения, когда он без вести пропал. Я понимаю, что это было болезненно для всех. Слава Богу, Хантер вернулся, но я видела, что с тобой происходило. Ты вызвал меня из базы. Ты сходил с ума от беспокойства, думая, что он мертв. Твой другой друг Дерек тоже был ранен. Я помню все это. Но я просто... Я не думаю, что смогла бы справиться, если бы это случилось с тобой.

Я останавливаюсь. Тяжело сглатываю. С усилием перехожу к признанию:

— Я… каждый раз, когда я читал письмо Тому, здесь я останавливался. И пропускал текст до самого конца. До того момента, где ты пишешь, что любишь его. Я первым прочитал письмо, про себя, прежде чем стал читать вслух ему. Он едва мог шевелиться, и был не в состоянии читать сам. Он был слишком слаб. Поэтому я первый прочитал письмо. И… когда я увидел… — мой голос ломается, — когда прочитал новость… о том, что ты беременна, я запаниковал. Он умирал. Я знал, что он умирает. Он знал, что умирает. И я просто не мог сказать ему. Каждый раз, когда я читал письмо, каждый раз, когда я доходил до этой части, я не мог этого сделать.

Она стоит бледная. Дрожащая. С широко распахнутыми глазами:

— Что?! Дерек, нет… О чём ты говоришь?

Я сжимаю руки в кулаки и произношу самые тяжёлые слова в моей жизни – из всех, которые я когда-либо произносил:

— Том так и не узнал. Он умер, не зная… что ты… не зная… — я зажмуриваюсь, не в силах закончить фразу.

— Он… он не знал? — произносит она придушенно, её голос слабый, пронзительный. — Он не знал про Томми? Он умер… и не узнал, что уже был папой? — слёзы крупными тяжёлыми каплями ползут вниз по её щекам.

— Да, — я не могу смотреть на неё. — Я очень сожалею, Рейган. Я просто… не сдюжил.

— Как ты мог?! — сначала она говорит шёпотом. А потом бросается на меня. Я стою, а она колотит меня кулачками и бьёт ладонями. — Как ты мог! Он был отцом! Он заслуживал знать! Боже… Боже…

Я ловлю её руки:

— Он был не жилец, Рейган! — кричу я. — У него в животе было три пули. Желудочный сок разъедал его изнутри! Мы были в землянке, в глуши, в окружении талибов. Я был ранен. Нас били каждый день. Том умирал несколько грёбаных недель, а я был вынужден на это смотреть! Я каждый день наблюдал, как, чёрт возьми, умирает мой лучший друг! Я держал его в своих руках, делился с ним своей едой, из тех крох, что нам давали. Он отключался, а когда приходил в себя, вспоминал про письмо: «Прочитай мне письмо, Дерек. Прочитай, Дерек. Дерек, письмо». Ближе к концу он едва мог говорить. Ему было так больно, и всё, о чём он мог думать – ты. Если бы я сказал ему, что ты беременна? Том хранил это письмо, не распечатывая, несколько месяцев. Он носил его с собой на десятки патрульных рейдов. Оно было как талисман для него. Если бы он просто сам… сам прочитал это чёртово письмо… но он этого не сделал. И я не смог рассказать ему о тебе. Я был слишком малодушен. Слишком напуган. Немощен. Слаб. Я не смог бы справиться с тем, что эта новость сделала бы с ним, когда он был не в состоянии ничего изменить. Всё, что он мог – это умереть.

Рейган, крича и рыдая, падает на пол и закрывает лицо руками. Я опускаюсь рядом на колени и трогаю её за плечо, но она отталкивает меня:

— Оставь меня в покое! Просто… пожалуйста. Мне нужно побыть одной.

— Ладно, — я встаю. Отворачиваюсь. — Мне очень жаль, Рейган. Она игнорирует меня, не отвечая, и я ухожу, оставив её плачущей на полу в кухне.