Захваченные

Глава 1 Дерек

Восточный Афганистан, 2007 год.

«Хамви» пропитан вонью, а в воздухе витает напряжение. В моей голове вертится песня «Где зеленая трава растет...». Какой-то тупица около двух часов крутил альбом Тима МакКау, пока я не пригрозил засунуть кулак ему в глотку, если он не перестанет. И он сразу же послушался, но дело уже сделано — эта проклятая песня вертится в моей голове в течение трёх долбаных дней.

Поэтому сейчас, когда мы с грохотом мчимся вниз по середине грунтовой дороги, я все еще не могу выкинуть эту песню из головы. Напеваю ее, как проклятый, а парни подкалывают меня.

Я даже не люблю песни в стиле кантри! Барретт сидит позади меня, а Льюис ведет машину, МакКоннелл – на переднем сиденье. В колонне из четырёх машин наш «хамви» едет третьим.

Мы движемся по самому плоскому и сухому ландшафту, какой я когда-либо видел, но всё меняется, когда мы начинаем подниматься в гору. Местность становится всё извилистей и круче, и нам предстоит ехать мимо этих дерьмовых заросших холмов, что объясняет нашу напряженность.

Это своего рода «кишечниковспенивание» – ожидание, которое, по моему опыту, всегда предшествует чему-то поганому и очень опасному. Вам нечего больше делать, как только пялиться в окно, рассматривая Афганистан, но перед вами лишь цепь коричневых холмов, пыль и бесконечно синяя чаша неба. И, как всегда, прямо посреди этой отупляющей скуки вас выдергивают обратно в реальность…

Я вдруг почувствовал, как грузовик наклоняется, услышал жалобный стон двигателя, когда мы проезжали по наклонной плоскости.

— Смотрите в оба, засранцы, — рявкнул Льюис. — Это – место, где может быть засада!

Меня охватила тревога за нашу безопасность, сердце бешено забилось. Мой живот превратился в ревущую пропасть с бешено несущейся рекой адреналина на дне. Барретт приник к окну, сгорбившись для лучшего обзора за хребтом, поднимающимся вокруг нас по обе стороны, как зубчатый край ржавого ножа. Я занял наблюдательную позицию, мой палец – на спусковом крючке.

Здесь, в предгорьях, мы окружены голыми скалами, которые поглощают солнечный свет и отражают его обратно, тем самым создавая невыносимую жару. Там, выше, будет растительность, а все что здесь — просто скалы и голые камни, покрытые слоем грязи. Горные хребты поднимаются и будто складываются друг в друга, скученные и будто изрезанные ножом, создавая несметное количество укромных уголков, трещин, гротов, пещер и мест, где человек с РПГ может спокойно лечь и быть невидимым с нашей точки обзора. Это именно то, чего мне было сказано ожидать. То, чего ожидал лейтенант, когда получил приказ отправить нас обследовать несколько сел по другую сторону этих холмов. Он что-то скулил по поводу последовательности нашей миссии, но грёбаное начальство знало, что нас отправляют на территорию, полную засад! Они отправили бы нас в любом случае, и отвергли наши просьбы о дополнительном резерве, авиационной поддержке или хоть какой-нибудь тяжёлой броне. «Просто проверьте сообщения о вражеской активности в этом районе и возвращайтесь обратно», – сказали они.

Направо.

Я начинаю нервничать, чувствуя, как замерзаю, несмотря на высокую температуру в автомобиле. Моя грудь сотрясается, а руки дрожат.

— Льюис? — зову я.

— Что? — рявкает он. Льюис всегда грубо разговаривает. Это его естественное состояние: угрюмость, агрессивность, раздражительность.

— У меня плохое предчувствие…

— Да, у меня тоже, — говорит МакКоннелл, ухмыляясь мне.

— Может, вы, слабаки, цитирующие «Звездные войны», замолчите на одну секунду? Похоже, у меня есть контакт, — низкий голос Барретта врывается в нашу болтовню.

— Где? — спрашиваю я.

Он указывает на окно, выше нашего расположения:

— На два часа. Направление – вон там. Возможно, это был просто проблеск движения, но я знаю – я что-то видел.

Льюис настраивает рацию:

— Возможен контакт, на два часа, на высоте!

В наши уши врывается голос Эддиссона – он в машине прямо перед нами:

— Вас понял, я тоже это видел.

Я засекаю следующие шестьдесят секунд, которые текут как патока в январе. Мы проезжаем мимо низкого кустарника, располагающегося на краю дороги, вокруг нас порывами ветра разносится пыль. Резкий звук, хруст шин… МакКоннелл заряжает свой M4, Льюис матерится себе под нос.

— КОНТАКТ! — раздается по радио пронзительный испуганный крик. — ВПЕРЁД! ВПЕРЁД! ВПЕРЁД! ВПЕРЁД! Он собирается нас поджарить!..

ИУУУУУУУУШ! БУММММ!!!

РПГ. Дерьмо, дерьмо! Черт подери! Я ненавижу этот проклятый звук!

Чувствую под собой ударные волны от взрыва гранаты и – БАБАХ – наш «хамви» качается от второго взрыва – самодельной мины.

В моих ушах стоит звон.

Автоматная очередь – АК-47, высоко! Двое! ТРОЕ! ЧЕТВЕРО – ПЯТЕРО – ШЕСТЕРО! Я сбиваюсь со счета.

Жарко. Кто-то кричит. БАХ-БАХ-БАХ – карабин М4 спереди и слева от меня. Я чувствую запах дыма и ужасный, неповторимый запах горелой плоти. Выскакиваю из грузовика, приземляюсь на колени, возле открытой двери «хамви». Барретт сползает следом и садится около меня на корточки, когда мимо со звоном пролетают пули, попадая в борт вездехода, в его стёкла и в землю вокруг нас. Впереди, освещённый пламенем, яростно поднимается шлейф серо-черного дыма. Первый грузовик в колоне подорвался на СВУ, а последний был взорван гранатой из РПГ, тем самым, весь наш конвой заперт в ловушке. Нелепо, но я слышу, как машинально начинаю петь себе под нос Тима МакКау: «Кукуруза появляется на грядках…»

— Закрой рот, Уэст! — огрызается на меня Барретт. — Я ненавижу эту чертову песню!

— Я тоже.

— Тогда почему ты её поешь?

— Она застряла в моей голове, ясно? Я ничего не могу с ней поделать.

Сзади мы слышим голос Льюиса:

— Вы, двое, кончайте болтать! — он указывает нам вперёд, на Авраама, Нильсена, Мартинеса и Окузаву из Echo Company, которые сидят позади их пока ещё неповрежденного грузовика.

— Нам нужно перенести огонь на гребень этого хребта. Пробраться к Echo, залечь в укрытие и открыть заградительный огонь так, чтобы Нильсен мог использовать свой SAW и начать действовать.

— Да, сэр, — я выглянул в окно, увидел вспышку дульного пламени, подождал, пока огонь стихнет, и со всей скоростью понесся вперёд, к краю грузовика. Я осмотрелся вокруг «хамви». Баррет позади меня, потом МакКоннелл, следом Льюис. Я всегда первый, а Льюис замыкает наш строй. Я начинаю считать... один-два-три... затем поворачиваюсь к капоту, беру свой автомат, закидываю его на плечо. Резкий толчок, и я, едва слыша звук выстрелов, начинаю стрелять в то место, где видел вспышку. Трое из моей команды катятся мимо меня, а Льюис завис в конце грузовика. Авраам стреляет над капотом, Нильсен разворачивает свою сошку, со стуком опуская ее на капот, намереваясь поразить огневую точку на горном хребте, откуда ведётся самый сильный огонь. Пули попадают в землю рядом с Нильсеном и в вездеход, а затем, вращаясь, скатываются, падая около Авраама. Я выстреливаю полдюжины патронов и слышу всхрип, вижу, что обстрел неожиданно прекращается.

— Уэст, Барретт, — Льюис указывает на каждого из нас, а затем на горящие обломки впереди. — Посмотрите, не осталось ли кого в живых. Нильсен, прикрой их.

SAW бьёт, перекликаясь, короткими очередями, пока Барретт и я бежим к обломкам машины. Грузовик горит спереди. Я доползаю до места остановки, низко приседаю и заглядываю в боковое водительское окно. Никого живого. Бласковски и Аллен, все с ног до головы в кровавом месиве, мертвы. Мне придется оставить их. Барретт, стреляя, прикрывает меня с тыла, и я рывком открываю пассажирскую дверь. Сильва жив, у него кровотечение из раны на лбу, Глидден стонет, схватившись за живот. Я закидываю автомат за спину, хватаю Глиддена под мышки и тяну из машины. Он падает на землю и кричит.

— Извини, приятель, — говорю я ему. — У нас все получится. Ты можешь двигаться?

— Ч-ч-чёрт! — Он напрягается, упираясь пятками в грязь. — Пытаюсь.

Я волоку его по земле к остальным парням из Echo и к моим ребятам из «Фокстрота». Он тяжелый, двести фунтов, плюс полная амуниция и оружие, но всё-таки я дотаскиваю его до неповреждённого «хамви», оставляя под присмотром Льюиса. Возвращаюсь обратно за Сильвой, грубо выдёргиваю его из машины. Голова парня безвольно склонилась к плечу, по лицу размазана кровь вперемешку с грязью. Его глаза широко открыты, но взгляд будто стеклянный, невидящий. Я трясу его:

— Сильва!

Он моргает:

— Ди? Какого?!..

— Засада, приятель. Ты в порядке?

Он отвечает не сразу:

— Голова. Больно. Ничего не слышу. — Сильва смотрит мимо меня, и что-то непонятное мелькает в его пристальном взгляде. Он возится со своим карабином, поднимает его и выстреливает. Ствол меньше чем на расстоянии шести дюймов от моего уха. Я оглушен. Хлопаю руками по ушам и отползаю в сторону. Вокруг свистят и жужжат пули, и я вижу, как они ударяют в Сильву: плечо — шея — лицо. Весь в брызгах крови, он сползает вниз, но огонь прекращается, что говорит о том, что пули Сильвы нашли нападавшего.

— Бл**ь, — я смотрю на его мертвое тело, на секунду замерев.

Барретт, не обращая внимания на произошедшее с Сильвой, весь сосредоточен на противоположном хребте, находя цель и стреляя: перезарядка, огонь, перезарядка, огонь. Я слышу звук выстрела его автомата: краккраккракрак-кракракрак...краккрак.

Его действия возвращают меня к реальности, я опираюсь спиной о дверцу грузовика, моя грудь вздымается от прерывистого дыхания, и я чувствую, как в животе бурлит паника. Слишком знакомые чувства. Любой, кто скажет вам, что не боится боя – это, бл**ь, чертов лгун. Я столько раз участвовал в боях, что не сосчитать, и каждый раз до смерти боюсь. Как и сейчас. Сильва был моим другом. Мы вместе устраивали спарринги, шутили, смеялись. А теперь он, черт возьми, мертв. Также как и Бласковски, и Аллен. И кто знает, кто будет следующим.

Соберись уже, на хрен, Дерек!

Я встряхнулся, проверил, сколько патронов осталось в обойме, и захлопнул магазин.

Итак, выкатываюсь, обнаруживаю вспышку, определяю цель, откатываюсь обратно. Пауза. Рывок, ОГОНЬ! БАМ! Он – мясо!

— Уэст, Баррет, — кричит Льюис.

Я смотрю на него. Льюис подает нам сигнал, чтобы мы переместились и образовали полукруг. Потом дает такие же указания Мартинесу и Окузаве, только для противоположного направления. Льюис начинает обратный отсчет, загибая пальцы: пять... четыре... три... два... один. И затем Авраам, Льюис и МакКоннелл обрушивают на хребет всю огневую мощь своего вооружения. Барретт и я рвём когти, перебираясь через дорогу, и прижимаемся к скале. На моих зубах хрустит песок. Мне тяжело дышать, в лёгких оседает пыль, и я сплевываю. В это время Барретт исследует местность вокруг и указывает на участок скалы, на который мы можем взобраться. Он становится на колени, указывает своим M4 в сторону гор, я закидываю карабин за спину, сердце в груди бешено колотится. Я карабкаюсь примерно на десять метров вперед. Вскоре ландшафт холма достаточно выравнивается, и я приседаю на корточки. Слышу, как пыхтит, карабкаясь следом, Барретт, и жду, пока он заберется до конца.

Мы двое крупных мужчин в полной боевой амуниции, пытаемся влезть на узкий уступ. Расстояние между нами всего четыре фунта, так что мы вынуждены обняться, чтобы не упасть. Баррет усмехается, несмотря на грязь на лице:

— Только поцелуй меня, и я сброшу тебя с этой скалы, киска, — говорит он низким голосом. Я перемещаю ногу на откос и поднимаюсь.

— Кто, черт возьми, захочет поцеловать твою уродливую рожу?

— Самая горячая женщина Техаса, вот кто.

— Хороший ответ, — отвечаю я, смеясь, потому что – Бог свидетель – он говорит правду.

Рейган Барретт чертовски горяча, как огонь в аду. Она устраивала проводы в их доме, за пределами Хьюстона, перед тем, как мы отправились на последнее задание. В течение нескольких лет я страдал от бесконечной болтовни Барретта о том, как прекрасна и удивительна его жена, и думал, что, как и большинство парней, он был лжив и полон дерьма. Я тогда приехал, чтобы узнать, не преуменьшал ли он. Но она – жена моего друга, а значит, что для меня она табу.

Резким ударом Барретт вцепляется в мой бицепс:

— Эй, ублюдок, она моя жена!

— Я просто согласился с тобой, вот и все.

— Ну, значит, не надо со мной соглашаться.

— О`кей. Твоя жена страшна, как смертный грех. Ты уже запасся бумажными пакетами? — я рад, что наш стёб не даёт мне сойти с ума от мысли, что я, по сути, совершенно беспомощный, взбираюсь по обрыву прямо в гостеприимные лапы врага.

— Мудак, — бормочет Барретт. — Ты знаешь, что я имел в виду.

Я чуть не упустил тот момент, когда АК вновь разразился выстрелами. Мы уже близко. Это плохо. Плохая идея. Я полз буквально им в руки, а мой автомат висел за спиной. Я слышал, как вслед за мной поднимается Барретт. Взглянув вверх, я вновь вижу остроугольные скалы. Взбираюсь осторожно, медленно. Смотрю вверх, оглядывая убегающие вдаль выступы. Мы поднялись примерно на пятьдесят футов вверх, и по отчетливо слышимым совсем рядом звукам можно смело сказать, что нас ждет хорошенькая стычка с этими долбаными талибами, прямо как в старые добрые времена.

Я плюхаюсь на живот, перекатываюсь к стене, приседаю на корточки, поводя своим M4 вокруг. Барретт рядом, заменяет обойму и взводит курок. Мы обмениваемся взглядами. Я киваю ему и как можно тише двигаюсь вперед, хотя это глупо, так как выстрелы достаточно громкие, чтобы заглушить любые звуки, которые мы издаём, но я действую по привычке.

Этот склон выгибается дугой, и, чтобы заглянуть за него, мне пришлось изогнуть шею. Бинго. Я сделал быстрый подсчет, повернулся к Барретту, и показал ему шесть пальцев. Он кивнул.

Я включаю микрофон и бормочу в него:

— Мы вступили в контакт. Прекратить огонь.

— Прекращение огня! — отзывается Льюис. — Давайте быстро!

— Понял вас, — отвечаю я.

Я делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание, медленно выдыхаю. Вскидываю оружие на плечо, и, передвигаюсь боком дюйм за дюймом до тех пор, пока не могу прижаться прямиком к скале, и слева от меня, в пределах видимости, не появляется ближайшая цель.

Барретт, бесстрашный ублюдок, в этом весь он, опускается на колени на краю отвеса, готовый стрелять вправо от меня. Еще один вдох.

БАХ– БАХ– БАХ! – первый готов. БАХ– БАХ– БАХ! – падает второй. Барретт стреляет рядом со мной, вокруг страшный шум. Противник взят врасплох, я слышу, как с другой стороны тем же отвечают M4. Тела истекают кровью и падают вниз. Мы отступаем по кривой дуге, вне пределов их видимости. Мое сердце замирает, и тут на нас низвергается ад.

ИУУУУУУУУШ! БУММММ! «хамви», позади которого скрывался Льюис и другие, взрывается, освещаясь оранжевым пламенем. Черный дым валит из грузовика, пронизанный пламенными языками огня. Осколки и обломки падают с неба как дождь.

БЛ**Ь!!!

Барретт и я смотрим друг на друга. Мы оба тоже станем трупами, мы это знаем. Четверо из нас – это все, что осталось от конвоя из четырнадцати человек. И мы разделены по двое, с неизвестным числом противников между нами. Остался лишь один неповрежденный «хамви», но он зажат между трех громадных пылающих обломков, и находится в зоне истребления, как раз на линии огня. Мы с Барреттом меняем обоймы.

— Мартинес? Окузава? — бормочет в микрофон Барретт. — Парни, вы живы?

— Так точно, — отвечает Мартинес. — Мы оба целы. А вы с Уэстом?

— Отлично. Да, за исключением того, что мы в полном дерьме.

— Да, за исключением этого маленького факта, — отвечает гладкий музыкальный голос Окузавы. — У кого-нибудь есть план?

— Нам нужно окружить их, — отвечает Мартинес. — Одни отвлекут их внимание на себя, пока другие подкрадутся и уничтожат их.

— Звучит неплохо, — говорю я. — Кто отвлекает, а кто нападает?

Барретт смотрит на меня, кусая губу:

— Дерек и я отвлечем их, а вы, киски, их расстреляете. Дайте нам тридцать секунд после отключения связи. А потом прицеливайтесь, ребята.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

— Хорошо, — в унисон мне отвечают трое мужчин.

Руки Барретта сжимаются и впиваются в автомат. Капля пота стекает по его носу, и он быстро вытирает ее пальцем. Друг делает глубокий вдох, несколько раз моргает, а затем кивает мне. Мы выбираемся из укрытия. Оружие на плече, наклоняемся и медленно двигаемся вперед, тихо, как кошки. Барретт всегда был самым тихим из нас, как чертов ниндзя. Я же немного шумно следую за ним. Мое дыхание медленное и глубокое. Я стараюсь сглотнуть, но горло пересохло. Закрываю глаза от жалящего пота вокруг глаз.

Барретт опускается на одно колено, замирает с рукой, сжатой в кулак. Продвигается вперед на дюйм. Немного высовывается. Снова поднимает руку и показывает пять пальцев дважды. Десять? И откуда только эти придурки появились?

Ответ приходит моментально: они прятались в пещерах, тупица. Это же Афганистан.

Я пытаюсь сдержать свой страх. Барретт принимает такую позу, что он практически сливается с выступом скалы.

Вы думаете после всех боев, в которых я побывал, я уже должен не бояться. Но, дерьмо, страх всегда поблизости. Вы слышите, как АК стреляет. Вы слышите взрывы РПГ. Вы вгрызаетесь в землю, обливаетесь холодным потом, и надеетесь, что выживете. Вы ведь хотите жить, не так ли? И каждый раз перед боем вы будете бояться. Если вы не боитесь – вы или сумасшедший, или лжец.

Я боюсь, черт подери. Но я знаю, что делать: оттолкнуть страх. Игнорировать его. Выполнить свою работу. Остаться в живых.

Автоматные очереди. Стук М4 Барретта сливается со звуками АК, а также откуда-то разносится крик на непонятном мне языке, кажется, на пушту, или еще каком-то диалекте, на котором они здесь говорят. В Афганистане, блин, миллион диалектов! И я не могу определить, какой это из них. Афганцы так кричат, как будто они пьяны, очень пьяны. Я слышу, как Мартинес и Окузава открыли огонь, и их злые крики превращаются в панические. Я хлопаю Барретта по плечу; он ведёт огонь, а я суечусь вокруг.

Твою мать, их там выше крыши! Они вылезают из той пещеры, как муравьи из муравейника. Я не заморачиваюсь подсчетом, просто поливаю их огнём, слежу, как падает один, второй, третий. Талибы крутятся на месте, бешено стреляя, высматривая, откуда летят пули.

Пули свистят, проносясь над головой, я невольно приседаю, перезаряжаюсь и снова отстреливаюсь. Барретт занимает мое место впереди, но вскоре чертыхается и смещается назад.

— Они идут сюда, приятель, — говорит он.

— Сколько?

— До фига! — Барретт стреляет еще несколько раз, затем поворачивается и бежит мимо меня. — Беги, тупица! Беги!

Мне не нужно повторять дважды. Я бегу позади Барретта, подставляя спину, поклонником чего совсем не являюсь. Поворачиваюсь на пятках, не сбавляя темпа, и иду спиной вперед, автоматом выцеливая мишени. Одна поражена: треск карабина – выплеск крови из грудной клетки, и тело падает, заменяется другим. И этот. И следующий. Вот дерьмо, их еще много. Я выстреливаю добрый десяток патронов, и каждый из них попадает в цель. Треск, ещё треск. Кончились патроны. Я вставляю другую обойму, передергиваю затвор. Барретт отпихивает меня к скале, клонится и бросает гранату. БАХ! Раздается взрыв. Крики. Запах смерти, дерьмо из разорванных кишок. Кровь. Кордит. Обугленная плоть. Запахи, которые заставляют мой желудок каждую секунду сжиматься.

Очередь, ещё одна.

Лай автомата внезапно прерывается.

— Мартинес? — говорю я в микрофон.

— Он внизу. Он внизу! Вот дерьмо, бл**ь, он мертв! — Oкузава в панике задыхается.

— Все будет хорошо, — говорю я. — Просто продолжай стрелять, Оки. Я иду к тебе.

— Ты не сможешь, — отвечает он, а затем связь обрывается. Я слышу звук его карабина: бах-бабах-бах!

— Они идут прямо на меня... — Голос Окузавы хриплый, низкий, задыхающийся.

— Беги! Просто беги, черт тебя возьми!

Спустя несколько мгновений я слышу крик, проклятия на английском языке, затем звук разорвавшейся гранаты, и все стихает. Барретт смотрит на меня, его глаза слишком быстро моргают. А грудь слишком быстро поднимается и опускается. Его челюсть скрежещет. Он стреляет, заменив свою последнюю обойму.

— Я думаю, что мы в заднице, Том, — я собираю слюну и сплевываю. Мой желудок будто в узлах.

— Я думаю, ты прав, Дерек, — он кивает на спуск со скалы, на которую мы забирались несколькими минутами ранее – ощущение, что прошло несколько часов. — Спускайся туда. Иди. Я тебя прикрою.

— А не пошёл бы ты…

— Это не просьба, мудак!

Ублюдок.

Я наполовину падаю, наполовину скольжу по почти вертикальной поверхности. Выступы скал цепляются за мою одежду, удерживая, ветер продувает до костей. Я слышу, как наверху стреляет без остановки Барретт. Взглянув вверх, вижу, что он спускается вслед за мной. Я отцепляю свое снаряжение от очередного выступа и продолжаю скользить.

Падаю, ударяясь о землю, спотыкаюсь, бегу. Впереди горит наш конвой из «хамви». Я бросаюсь к машинам, Барретт за мной, проклиная меня, на чем свет стоит. Добегаю, перепрыгнув через Авраама, ощущая огромное чувство вины за то, что обшариваю его труп в поиске полных магазинов, но мне это жизненно необходимо. Хватаю пистолет и прячу его в мое снаряжение.

Барретт опускается на колени на землю позади меня, и я протягиваю ему обойму. Слышу крики и звуки шагов. От страха в моем животе вновь террористический переворот. Секунды тянутся вечно. Барретту так же страшно; я вижу это в его стойких спокойных карих глазах. Вижу по тому, как он сжимает и отпускает рукоять карабина. Как стискивает челюсти.

— Давай просто сделаем это, — он, пригнувшись, меняет позицию, чтобы подогнуть под себя ноги. Теребит затвор. — Бл**ь, — процеживает сквозь зубы.

— Да.

— Готов? — Его дыхание короткое и быстрое. Он, как и я, знает, что это оно.

— Нет. — Носком ботинка я упираюсь в землю.

— Очень плохо! — Баррет в немом разговоре встречается глазами с моим взглядом, и этого нам достаточно. — Один... два... три...

На «три», он выскакивает, а я у его пяток. Стреляю поверх его плеча. Тела падают. Вокруг свистят пули, кругом шум, гул. Поднимается пыль. Звон отскакивающих от «хамви» пуль, крошащихся скал. К нам идут талибы.

В Барретта попадают, два-три-четыре-пять раз и раздается влажный хруст, когда пуля входит в живую плоть. Он падает на меня. Я оступаюсь назад, подхватывая Барретта за лямки, и тащу. Он, задыхаясь, сучит ногами. Я отпускаю его, встаю перед ним на колени, и устраиваю ад, безостановочно посылая шквал огненных вспышек. Мой магазин опустел. Черт, они повсюду! Сползают вниз по скале, бегут ко мне навстречу, кричат, стреляют. В основном мимо, но одна, все же, достигла своей цели. Тепло жалит меня в щеку. Я даже не почувствовал, что один из них подкрался так близко.

Что-то горячее и жесткое вонзается в мое левое плечо. Я откидываюсь, еще одна – в то же плечо, только ниже. Мой карабин отлетает, а я оказываюсь на спине рядом с Барреттом, чувствуя кровотечение. Правой рукой вскидываю пистолет и открываю огонь вслепую.

Земля хрустит под черными мокасинами – совсем неуместная обувь для этого типа местности. Шаги замолкают, горячий ветер развивает белые штанины. Солнце светит прямо над головой, ослепляя.

Едва близиться полдень, а я скоро умру.

Нога в мокасине поднимается, покачивается, бьёт. Мое табельное оружие отлетает в сторону.

Капелька пота стекает в мои глаза, и, несмотря на всю боль, весь страх – горячее жжение от пота в глазах – это все, что я могу, бл**ь, сейчас ощущать.

Рядом со мной на колени опускается человек. Темная кожа, жемчужно-белые зубы, густые черные волосы. Молодой, может быть около двадцати. Черный тюрбан намотан на голову, конец ткани лежит на плече. Он усмехается. Говорит, но я не понимаю. Я почему-то его не слышу. Я просто вижу, как двигается его рот. В его руке АК, приклад воткнут в землю, кулак сжат вокруг ствола. Он тянется, наклоняясь, хватает мой пистолет. Сильно ударяет по моему раненому плечу.

— Ты захвачен! — он снова тыкает стволом пистолета в моё раненое плечо, да так сильно, что я кричу. — Американский урод!

Черт, теперь я пленный! Бл**ь! Рядом я слышу стон Барретта. Он все еще жив. Но надолго ли?