ПО СВОЕМУ ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

- Вам сейчас ни в коем случае нельзя волноваться, принимайте действительность такой, как она есть, – управляющий филиалом «АКТИВ-банка» Сергей Мамут сидел в палате Пауля Ланге и разъяснял немецкому юристу ситуацию вокруг предстоящего аукциона.


Молодой человек, лёжа в постели, внимательно изучил документы, полученные из своего центрального офиса, но всё равно не смог понять мотивацию решения совета директоров.

- Зачем все эти сложности? – Ланге показал на папку. – Можно просто отказаться от участия в торгах. Не надо разыгрывать спектакль. Мелкие акционеры приобретут государственный пакет и затем продадут нам нулевой стапель или любую его часть.

- Это в вашем немецком мире можно обойтись без лишних сложностей, – банкир спрятал свой экземпляр в портфель. – У нас вся госсобственность продается на конкурсной основе. Без официальных торгов никто не зафиксирует передачу имущества из одних рук в другие. Спектакль – непременное условие сделки.

- Это не имеет практического смысла, – Пауль Ланге опустил голову на подушку. – Мы здесь выступаем не актёрами, а простыми статистами. Будет в массовке на одного участника больше или меньше – не играет принципиальной роли…

- Играет, - Мамут шумно вздохнул. – В этой стране большое значение имеют ритуалы. Коммунисты за долгие годы хорошо всех приучили. У вас ведь тоже кричали, - Мамут понизил голос до шёпота, - «Хайль Гитлер», а под шумок решали личные проблемы.

- Ну, это было давно, такая политика…

- Сейчас тоже политика. А экономики без политики не бывает. Сказано провести «честные» торги – значит, их нужно провести. Тогда дальнейшие действиямелких акционеров по продаже нулевого стапеля будут законодательно легализованы. Вы пытались купить завод целиком, но… проиграли аукцион. Затем подумали и выкупили у победителей часть имущества, но… потом и уже без конкурса.


- Непрозрачно как-то всё, – Пауль Ланге смотрел в потолок.

- Это жизнь.

- Сергей, почему мне не дают возможности позвонить?

- Пауль, вы находитесь под моим патронатом как сын старого друга. Сейчас вы, конечно, в безопасности, но от телефонных звонков лучше пока воздержаться. Скоро будут найдены все инициаторы ваших злоключений, тогда сможете спокойно общаться с миром. А пока только через меня.


- Вы считаете, что спектакль с торгами всё-таки нужен? – Ланге вернулся к больной для себя теме.

- В этой стране прозрачные сделки не совершаются в принципе, – Мамут тяжело вздохнул. – У нас правит бюрократия. Прозрачность и ясность правил удаляют чиновника от кормушки, лишают властных полномочий и делают его существование бессмысленным. На продаже этой верфи много людей нагреют свои руки.

- «Нагреют»?

- Получат выгоду от сделки. Я имею в виду и взятки, и откаты, и комиссионные, и политические дивиденды. Губернатору, например, нужно рассчитаться с накопившимися долгами, он лично обещал это президенту. Управленцы из фонда госимущества, Министерства промышленной политики и депутаты профильного комитета возьмут свои комиссионные «за содействие» в дальнейшей продаже флагмана украинского судостроения – продаже по частям разным владельцам. Так что, Пауль, мы в этой пьесе даже не статисты, а молчаливая декорация… мебель. Придётся вам, коллега, немного пожить в чужом закулисье.

- Я мечтаю о том, чтобы этот театр поскорее закончился.

- Закончится, лишь бы не вешалкой…


***

Да что за хрень, в конце концов? Татьяна Седловицкая порылась в пепельнице и откопала смятый окурок.

Вчерашние бизнес-посиделки закончились с убытком. Коля-бригадир, по договорённости, прислал к ней своих дальнобойщиков, чтоб они могли развлечься. Однако «источник интимных услуг» исчез. Пришлось пить водку с мужиками и кормить их за свой счёт. Всё, что вынесла из холодильника Вазгена, всё сожрали. А этот авторитет сам виноват – нечего оставлять дом без присмотра. Она женщина слабая, не смогла пройти мимо. Зачем ворота открытыми держать?


Седловицкая глядела в пыльное окно и пыталась собрать вялые мозги в кучу. Получалось плохо. Натянутая внутри похмельная струна возвращала её на новый круг необходимости «лечить голову». Струна звенела высокой нотой, а «лекарства» не было.


Пойти к Любе в магазин и взять под запись? – Не даст. Я там уже зависла на четыре сотни. Одолжить у Антона? – Нет, не получится. Он вчера спрашивал за старый долг. У матери? – Пенсию ещё не приносили…


Окинув мутным взглядом кухонный стол, полный грязных тарелок, остановилась на старой немецкой ложке. С тыльной стороны столового прибора чёткое фабричное клеймо и фашистская свастика. После войны отец нашел её в огороде. Серебряное напыление местами вытерлось, но загадочные цифры на заводской эмблеме можно было выдать за пробу ценного металла. Седловицкая тщательно вытерлаложку, сунула в карман грязного пуховика и двинулась на другой конец села к магазину.


Деревенский «супермаркет» был с утра безлюден. Она сразу пошла на кассу к Любе.

- Вот, серебро. Интересует? – кинула на прилавок ложку. – Немцы в хате оставили. В сорок третьем. Семейная реликвия…

- Эх, Татьяна, Татьяна. Прекращай бухать… Сгоришь ведь, - хозяйка магазина брезгливо рассматривала ложку.

- Серебряная, не бзди, - хрипло выдавила Седловицкая, - больше ста гривен стоит… наверное…

- Татьяна, - отодвинула сверток, - я не могу верить тебе бесконечно, – открыла замусоленную тетрадь. – Вот, смотри: ты мне должна четыреста семь гривен и это уже восемь месяцев…

- Люба, через неделю верну…

- А-а, я уже это полгода слышу, – подвинула ложку к себе. – Сколько хочешь?

- Бутылку водки и две пачки «Примы»… Люба, это серебро… настоящее…

- Рядом с серебром лежала. Последний раз, Татьяна, без денег больше не приходи. Мне тут бартер разводить не с руки.


Седловицкая вернулась домой. Отодвинув в сторону грязные тарелки, налила большую стопку водки и жадно выпила. Прислушалась к себе. Похмельная струна ослабла. Она прикурила сигарету. Мир стал обретать привычные подобие и образ.


Леська, сучка, обчистила нас и сбежала. Нет, доча, я тебя из-под земли достану. Будешь отвечать по полной! Хватит в куклы играть… детство закончилось… Седловицкая плеснула в стакан. И в кого ж она такая клятая? Дед – заслуженный учитель, бабка – тихая сельская библиотекарша. Отец? Да, папаша не подарок. Ещё тот крендель! Но мирный же. А может, это я такая? Водка разбудила вчерашние дрожжи и вызвала пьяные воспоминания.


Перестройка – золотое время. На продовольственном складе мешок сахара за сто рублей превращался в четыреста от продажи самогона, а нелимитированные конфеты «Барбарис» после переработки в жидкую валюту давали подъём в восемь раз. Потом наступил сезон водки, сваренной на румынских жвачках «Donald». Времени не хватало, пришлось бросить работу и погрузиться в бизнес. Сколько ей тогда было? Восемнадцать? Девятнадцать?... Где-то так… как и Леське сейчас…

Тоже я ведь, дура, учиться не хотела… Ругалась со стариками, а потом вообще уехала с мужем дежурить под таможню. Пять сотен долларов с автобуса. Сто себе, остальное – на базу. Не пыльная работа. Зря тогда Серёга с наркотой связался. Жили бы сейчас спокойно. Может, имели бы на рынке контейнер или палатку. Вот как все, с которыми начинали. С наркотой конкуренты подставили… Ментам всё слили… Взяли на горячем. Заставили концы на себе замкнуть, обещали меньше дать в суде. Да что с тех обещаний… Кинули как котят. Эх, Серёга, Серёга, говорила я тебе – не зарывайся. Сколько тебе ещё мотать? Создал себе проблемы… дурак…


Стукнула калитка. Кого ещё несёт? Двое мужчин в чёрных полупальто открыли дверь и застыли, брезгливо глядя в глубь тёмного помещения. Меньше всего эта комната напоминала жилище нормального человека.

- Есть кто? – спросил большой.

- Ну, что опять? – отозвалась хозяйка.

- Не нукай нам тут! Вставай.

- Шо такое? Не поняла…

- С нами пойдёшь. Вазген говорить будет.

- Да говорили уже. Не было Олеси, не приходила эта сучка с тех пор.

- Ты варежку закрой, зоя! – нежно сказал второй.

- Я не Зоя, я Таня.

- Ты зоя, даже если Таня. Потому что «змея особоядовитая». Врубаешься, кошёлка драная? Быстро встала и пошла за нами!

- А, ну тогда ладно, я переоденусь…

- Не заказывали бальных платьев. Бегом пошла!


***

- … ты мне юлить будешь? Говори, кувыркался с тётками на моей постели? Только правду!

- Вазген, я в прошлом месяце на доме дежурил один день, пацана подменял, – Топотун обречённо развел руками. – И ты же в курсе, у меня понятия есть, я на работе никогда…

- Знаешь этого? – Шония кинул на стол фотографию Рихарда Ланге.

- Первый раз вижу. Вазген, послушай…

- А эту ссыкуху? – положил брачное фото Олеси Макароновой.

- Нет, не знаю, - ещё раз внимательно посмотрел на девушку. – Кто это?

- Ладно…


Чёрт! Где сейчас её искать? Вазген убрал снимки в ящик стола. Или её найти, или мне раствориться.


Сегодня утром начальнику службы безопасности «АКТИВ-банка» позвонили из Одессы и сообщили неприятную новость. На его даче в «Золотых ключах» обнаружены два трупа. Мужчины, ориентировочно пятидесяти с небольшим лет, погибли от сердечной недостаточности, вызванной передозировкой клофелина. Дед троих завалил. Эта сука – ещё двоих. Третья мировая, не иначе...


- Ладно, Топотун, будем считать, что я тебе верю. Если встретишь где девчонку, звони. В открытую не рыпайся. Много гадостей она мне сделала. Сама ещё не знает каких... потому непуганая, скорее всего. Походи по барам, где молодняк тусуется, погляди на Советской… ну, в общем, понаблюдай.


Вазген подошёл к окну.

- И эту не знаешь?

Иван увидел у ворот Седловицкую, которая переминалась с ноги на ногу в окружении кавалеров в чёрном.

- Эту знаю.

- Мамаша её.

- Тогда ясно о ком речь. Ты, Вазген, не думай. Я обиды не держу. Виноват, конечно, но я исправлюсь…

- Всё может быть.

- Докажу.

- Найдёшь девчонку – штуку премии. Скоро женский праздник, наверняка где-то засветится…


Загрузка...