В бумагах В.В., случайно сохранившихся с восьмидесятого года, записано много мелких подробностей о событиях, приблизивших отъезд. Перечислять все – дело скучное, но В. В. как-никак является одним из персонажей данного повествования, и потому бросим беглый взгляд на тогдашнюю ситуацию.
Предъявленный в феврале «агитаторами» ультиматум был почти прямым ответом на письмо в «Известия» в защиту высланного в Горький академика. К тому времени у стратегов со Старой площади и Лубянки были основания думать, что до мысли об отъезде В.В. уже в общем дозрел. Они обещали сделать его жизнь невыносимой и по пути исполнения обещания сильно продвинулись, что было героем отчасти предвидено. С первых дней своего странного диссидентства он предполагал, что властям вряд ли покажется соблазнительным вариант расправы обыкновенным образом, путем упечения в лагерь, и догадывался, что они будут обдумывать варианты в основном уголовные. Он думал и то, что меры будут приниматься по линии усложнения жизненных обстоятельств. Зная, на что идет, он вначале преодолевал возводимые перед ним препятствия с относительной легкостью. Но, в конце концов, процедура выживания оказалась слишком изнурительной и мало совместимой с попыткой осуществления литературных амбиций. Слишком много всего навалилось. Тотальный запрет на все написанное и вообще на имя. Лишение какого бы то ни было легального заработка и обвинения в тунеядстве. Обещание, что «сдохнет в подвалах КГБ». Отключение телефона. Мелочи вроде анонимных угроз, нападения из-за угла и проколотых шин. (Шины, кстати, однажды, после некоей пресс-конференции, были продырявлены сразу все четыре. Механик, которому они отданы были в починку, вернул их с большим удивлением: «А у вас враги серьезные. Шины-то не проколоты, а прострелены».) И отравление в гостинице «Метрополь» в 1975 году было не совсем безуспешной попыткой превратить В.В. в инвалида.
Некий остроумец заметил, что даже очень талантливому человеку трудно писать романы, лежа под колесами наехавшего на него грузовика.
В.В. все еще пытался продолжать «Чонкина». Почти каждое утро доставал папку с недописанными главами и вставлял в машинку новый лист бумаги. Но или являлся из дальних мест какой-нибудь сумасшедший ходатай, или с дурацкой улыбкой втискивался в дверь участковый уполномоченный Стрельников, или приходило известие, что кто-то арестован, надо срочно писать письмо в защиту, созывать иностранных корреспондентов и вообще что-то делать.
В результате В.В. пытался думать о Чонкине, а мысли оказывались совсем в другом месте. И на вложенном в машинку листе появлялась не новая страница «Чонкина», а открытое письмо Брежневу или Андропову. Письмо начиналось всегда очень вежливо, с попыткой убедить адресата, что он, они, партия, КГБ, советская власть поступают очень неправильно. Вначале ставилось слово «глубокоуважаемый». Затем В.В. начинал сердиться сам на себя: стоит ли эта сволочь глубокого уважения? Написанное рвется в клочья и спускается в унитаз. Новый вариант начинается с эпитета «уважаемый». Затем новый лист и – просто имя и отчество. Затем еще один лист и – не имя-отчество, а «господин». Или «гражданин»…
Да, трудно писать романы и даже открытые письма, лежа под наехавшим грузовиком.
Если посмотреть в то время на В.В. со стороны, то надо признать, что из беспечного, покладистого, мягкого человека, не умевшего, не любившего, не желавшего драться, превратился он в недоверчивую, агрессивно настроенную личность, готовую всегда к нападению. Выходя на улицу, принимал меры, чтобы посторонние не приближались. Если садился на скамейку и кто-то опускался рядом, он тут же вставал и уходил. Вечерами на улице никогда не вынимал из кармана сигареты, чтобы у встречного не было повода приблизиться с предлогом якобы прикурить. Тогда у диссидентов было правило, что, если на них нападают, они, подозревал, что это провокация с целью их самих обвинить в хулиганстве, демонстративно поднимают руки и не оказывают сопротивления. В.В. занял другую позицию, сказал себе, что будет по возможности избегать острых ситуаций, но в случае нападения руки вверх поднимать не станет. Пусть нападающих будет сто, он хотя бы одного из них, если сможет, ударит, если не сможет, укусит, не сможет укусить – плюнет в рожу.
В 1977 году в горах Бакуриани ночью они решили его готовность проверить, и четверка молодцов, выдававших себя за местных греков, напала на В.В. и Петрухина. Драка была не на жизнь, а на смерть, и не ожидавшие такого сопротивления «греки» отступили с ощутимыми телесными повреждениями. Из прямых столкновений В.В. с его оппонентами это было одно из самых серьезных, но не первое и не последнее. В 76-м году во дворе дома из рук В.В. был с трудом вырван переводчик Яшка Козловский, который сказал, что Богатырева убил академик Сахаров. В 79-м году был бит головой об стенку управдом, который прибыл из Баку, в столичной жизни не разобрался и решил помочь КГБ, управившись с В.В. собственноручно. Сначала он запрещал жене В.В. пользоваться стоявшим в подъезде общим телефоном, потом стал преследовать посещавших В.В. людей и однажды приказал слесарям свинтить номера с машины Вали Петрухина. Слесаря были легко отогнаны (им и самим задание не понравилось). Тогда управдом решил вступить в дело сам. Он схватил В.В. за грудки и обещал посадить в тюрьму. В.В. взял управдома за уши и стал бить головой об стенку, говоря ему при этом всякие грубости. Тут к месту конфликта приблизился некий писатель кумыкской национальности с замечанием, что кавказцы – люди гордые, некоторых оскорблений совершенно не терпят, есть слова, после произнесения коих или оскорбителю или оскорбленному просто не жить. В.В. его спросил, какие именно слова считаются наиболее оскорбительными. Спрошенный сказал: нельзя называть человека собакой или свиньей. Тогда В.В., стукая управдома головой об стенку, назвал его собакой, свиньей, ослом, козлом и шакалом. После чего этот гордый восточный человек никогда больше не отгонял жену В.В. от телефона, не свинчивал у гостей номера, самого В.В. старался обходить стороной, но при случайных встречах здоровался очень вежливо. А уже после отъезда в Германию В.В. слышал, что управдома посадили за взятки. Что В.В. нисколько не удивило. Из всех встреченных им рья ных защитников советской власти он в те годы не встретил ни одного, чья приверженность данному строю не подкреплялась бы уголовными соображениями.
С управдомом В.В. как-то совладал, но всего вместе было уж слишком много. Года за три до того Борис Слуцкий, только что прочтя «Иванькиаду», сказал В.В.:
– Я вам завидую. Вы смешно пишете. Вы веселый человек. У вас в крови очень много гемоглобина.
Анализ крови В.В. 80-го года не сохранился, и сколько в нем оставалось гемоглобина, теперь сказать невозможно. Но надо признать, что писал он уже не смешно. Очевидно, потому, что писать смешно, лежа под колесами наехавшего грузовика, даже трудней, чем писать серьезно.