Запах шахмат

9. Натюрморт с фруктами и дичью

Я заснул днем, а проснулся ранним утром. В оконное стекло лупят крупные капли, коридор потрескивает половицами, на соседней кровати красавица и чудовище занимаются любовью.

Это стечение звуков, наверно, и разбудило меня. Я поворочался, насколько это позволяла делать забинтованная нога, но снова заснуть не мог.

– Какой цинизм, – произнес я, обращаясь к трахающейся парочке.

Они притихли.

– Какой цинизм – заниматься сексом в одной комнате с человеком, у которого навылет прострелена нога.

– Скажи спасибо, что у тебя голова не прострелена, – ответил Гоген после паузы.

Мухина, завернувшись в простыню, исчезла в душе.

– Слушай, Гоген, – я решил достать его. – Убей меня, а? Пока Мухина купается.

Гоген сел на кровати.

– Иногда очень хочется, – сказал он. – Но нельзя.

– А ты и сам потом застрелись, – посоветовал я. – Такой урод, как ты, на хрен не нужен.

– Дюрер, я тебя насквозь вижу, – произнес Гоген. – Ты совсем не такой, каким хочешь казаться. Ты маскируешься под бесчувственное животное, а на самом деле все человеческое, что в тебе есть, никуда не исчезло. Все с тобой, Дюрер. Все здесь.

– Я бы травы покурил, – сказал я. – Нет у тебя травы?

– Нет.

Мухина выключила воду. Слышно было, как она вытирается, как встряхивает своей рыжей гривой. Еще было слышно, как кто-то неспешно шагает по коридору – видно, поглядывая на номера комнат, написанные на каждой из дверей.

Шаги закончились у двери нашего номера. Я ожидал услышать стук – деликатный или настойчивый, но вместо этого дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы мой новый знакомый Винсент Ван Гог проник внутрь.

В руке он держал большой кулек с фруктами. Видно было, что этот сорокалетний дядечка, похожий на профессора, близорук. Он дважды поправил серебряную оправу на переносице, пока своими влажными глазами не нащупал меня в рассветной мгле сонной гостиничной комнаты.

– Это Дюрер? – спросил Ван Гог у Гогена и, не дождавшись ответа, шире, чем я мог ожидать, улыбнулся мне. – Здравствуйте, Альбрехт. Предлагаю на ты.

– Здрасте, – сказал я.

– Где Мухина? – поинтересовался Ван Гог.

– В ванной, – ответил Гоген.

– Ты не хотел бы тоже пойти в ванную, Поль? – спросил Ван Гог. – Я собирался пообщаться с Дюрером прямо сейчас.

Гоген надел халат и скрылся в ванной. Они о чем-то пошептались с Мухиной, а потом включили воду, чтобы у Ван Гога не сложилось впечатление, что они слушают наш разговор.

Ван Гог сел на кровать, поставив кулек с фруктами на стул рядом.

– Меня зовут Винсент Ван Гог, – сказал он и продемонстрировал еще одну улыбку. – Я занимаюсь издательской деятельностью.

– Хотите… Хочешь опубликовать что-то из моих текстов? – спросил я. – Достаточно было просто позвонить моему агенту.

– Ха-ха-ха, – по слогам произнес он. – Очень смешно. Я издаю газеты, а не книги.

Он на секунду задумался о чем-то, но тут же вернулся к разговору.

– У меня мало времени, Альбрехт, – его голос чеканил слова, а глаза уставились куда-то у меня за спиной. – Поэтому не буду тратить его на реверансы. Сальвадор Дали неделю назад покончил с собой. Знаешь, кто это?

Я отрицательно покачал головой.

– Бандит. Он был бандитом.

Что владелец газет и пароходов имеет в виду под словом «бандит» – страшно предположить.

Ван Гог встал и начал ходить по номеру.

– Дали был моим компаньоном в основном моем бизнесе. Я знал его с первого класса школы. У него не было ни жены, ни детей, а родители погибли в автокатастрофе семь лет назад. У Дали был брат, который давным-давно уехал в Германию. Брат сидит сейчас в берлинской тюрьме, но об этом знаю только я – Дали этот факт не афишировал. Когда Сальвадор погиб, его друзья отправили письмо единственному родственнику, на его старый берлинский адрес – нашли в записной книжке Дали. А я тем временем решил сам заняться поисками его брата, – Ван Гог снова сел на кровать. – Пришло время подобраться к сути проблемы. Как ты думаешь, Дюрер, почему я среди ночи приехал к тебе сюда, в этот замусоленный польский городок?

Я пожал плечами, хотя страшные догадки навалились на меня со всех сторон.

– Дали и самоубийство – эти два понятия несовместимы. По крайней мере, я так думал, – задумчиво произнес Ван Гог. – Я хочу понять, почему он это сделал. И ты, я надеюсь, мне в этом поможешь.

– Каким образом? – спросил я. Наверно, не надо было спрашивать.

– Поедешь в Киев, поселишься в его квартире, подружишься с его друзьями… Ты будешь записывать все, что узнаешь. Ты ведь писатель. Ты даже похож на Дали, хотя братьям не обязательно иметь такое внешнее сходство.

Он угостил меня сигаретой и закурил сам.

– Я думаю, ты хочешь задать мне несколько вопросов. Даже знаю каких, – Ван Гог улыбнулся. – Первый вопрос, конечно же: «Почему я?» Потому что ты обладаешь теми качествами, которые так необходимы для этого задания: притворство, жестокость, умение фиксировать действительность. Еще потому, что у тебя нет другого выхода – я имею в виду историю с твоейподружкой на лыжном курорте. А самое главное – потому, что…

– Зачем тебе это? – неожиданно для себя перебил я Винни.

– Что «это»? – он удивленно взглянул на меня.

– Зачем тебе знать, почему Дали убил себя? Он мертв, и знание ничего не изменит.

– Изменит, – тихо ответил он. – Я перестану бояться.