ШКАТУЛКА АРИНЫ РОДИОНОВНЫ

Кто из нас не знает заботливую няню Пушкина — Арину Родионовну, нежную любовь к которой поэт пронес через всю жизнь. В год рождения Александра Сергеевича она, крепостная, была отпущена на волю, как тогда говорили, но предпочла остаться в семействе Пушкиных, нянчила их детей, словно родных. Она рассказывала совсем еще маленькому Пушкину сказки, об этом великий художник вспоминал нередко. Но особенно Пушкин полюбил свою няню в ссылке, в Михайловском, когда он после тяжелой размолвки с родителями остался один. «Вечером слушаю сказки, — писал Пушкин из Михайловского, — и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания <…> Она единственная моя подруга, и с нею только мне не скучно».

За окнами маленького домика поэта в Михайловском бушевала вьюга, и Пушкин, закончив работу, садился возле седой широколицей старушки. Все мы помним трогательные пушкинские стихи:

Наша ветхая лачужка

И печальна и темна.

Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Или бури завываньем

Ты, мой друг, утомлена,

Или дремлешь под жужжаньем

Своего веретена?

Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

У Пушкина много стихов, посвященных няне. Есть среди них и такие, где имя Арины Родионовны не упомянуто, но строфы, несомненно, навеяны ее образом. Когда к ссыльному Пушкину приезжал в Михайловское совсем молодой поэт Николай Языков, Арина Родионовна радовалась шумному пиршеству молодых друзей.

…У каждого бывают в жизни памятные встречи. Как-то в редакции раздался телефонный звонок:

— Хотите увидеть шкатулку Арины Родионовны?

…На Клязьме половодье. Река вышла из берегов, вешние воды залили пойменные луга, и дорога-насыпь, мощенная булыжником, тянется среди зеркальной глади, порвав надвое клязьминские просторы.

Автобус мчится по насыпи, покачиваясь на выщербленной мостовой, как на волнах. Из окон, сквозь свежевымытые стекла виден весь разлив: плывут последние льдинки, крутится в водовороте невесть откуда унесенная бочка, моторка тащит непомерно большой плот. Вековые дубы стоят в воде, и волны касаются их ветвей.

Благодатные картины!

Мы едем по Муромской дороге на Судогду — маленький город, расположенный в нескольких десятках километров от Владимира. Мой спутник — клубный работник, гармонист — нетерпеливо поглядывает на водителя и говорит:

— Еще до поворота на Гусь-Хрустальный не добрались, а коли будем в Судогде к обеду, так это хорошо.

Сказав, он снова бросает негодующие взгляды на шофера, как бы ожидая возражений. Но водитель машины, девушка с обветренным красным лицом, в синем комбинезоне, глядя на избитую дорогу, совершенно равнодушно замечает:

— Когда надо, тогда и будем.

Это повергает гармониста в уныние, и он, не в силах сдержать свои чувства, начинает горько жаловаться, изливая свою душу:

— Я после смотра в области на семинаре задержался. Всю неделю в клубе не был, всю неделю. А там без меня… — И он безнадежно махнул рукой.

Наступило молчание. Гармонист устремил взгляд в одну точку, очевидно представляя, что делается без него в клубе.

Желая отвлечь гармониста от тягостных мыслей, я спросил:

— Скажи, Петр, чем славятся ваши места?

Мой спутник повеселел: видимо, я случайно напал на его излюбленную тему.

— Наши места, — сказал Петр, улыбаясь глазами, — славятся песнями. — Он взял в руки футляр, извлек новенький тульский баян, и полились то жалобно-протяжные, то удалые, переливчатые звуки песни:

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Неожиданно оборвав песню, сказал:

— Эту песню у нас в клубе хорошо поют…

А затем продолжал:

Туда, где за тучей белеет гора…

Машина мчалась среди полей, и ее обгоняла песня.

— Наша сторона славится сельским хором, муромцевским дендрарием, лесным техникумом, вольно-артемовским сельским клубом, стекольными заводами, мастерами-колодезниками, определяющими безошибочно, где надо искать воду.

Неизвестно, сколько бы еще времени Петр перечислял местные достопримечательности, если бы не тряхнуло сильно автобус на повороте. Кончилось поле — машина въезжала в город.

— Наша местность славится тем, что здесь бывал Пушкин, — торопился Петр закончить свою лекцию, — и подарил городу Судогде свою шкатулку.

Девушка-шофер мягко затормозила машину. Петр выскочил из автобуса первым.

— Побегу попутную искать, — сказал он, вешая баян через плечо. — Теперь до клуба недалеко.

— Подожди, а у кого сейчас находится пушкинская шкатулка?

— Заинтересовались, значит, — улыбнулся гармонист. — Эту историю знает Михаил Сергеевич, в банке он работает, зайдите к нему — все расскажет. А ко мне, милости прошу, приезжайте в клуб песни слушать.

Через несколько минут я был возле массивного здания местного банка.

— На сегодня операции кончены, — сказал дежурный милиционер, — приходите завтра до двух часов.

— Разрешите вызвать по телефону Михаила Сергеевича.

Через несколько минут я уже иду с Михаилом Сергеевичем, пожертвовавшим своим обеденным перерывом для того, чтобы удовлетворить мою любознательность.

Комната Михаила Сергеевича заставлена книжными стеллажами, на стенах развешаны цветные репродукции: пушкинские портреты работы Кипренского и Тропинина, картины Ге и Репина — «А. С. Пушкин в селе Михайловском», «Пушкин читает стихи на выпускном экзамене в лицее», фотография знаменитого московского памятника. Самая большая из репродукций — «Пушкин на Дворцовой набережной». Как известно, эта репинская картина изображает прогулку поэта белой ночью по Петербургу.

— Познакомьтесь с моей пушкинской библиотекой, — с гордостью сказал Михаил Сергеевич.

Да, ему было чем гордиться. Скромный банковский служащий, страстный любитель литературы, собрал сотни книг о Пушкине, различные издания произведений поэта, газетные и журнальные статьи о нем.

— Так вас интересует связь Пушкина с местным краем? — переспросил Михаил Сергеевич. — Поэт много путешествовал по России; бывал Александр Сергеевич и в наших местах. Помните начало не законченной поэтом сказки:

В славной, в Муромской земле,

В Карачарове селе…

Карачарово — это под самым Муромом. Поэт часто упоминал знаменитые муромские леса. А в Сиваслейке вы не бывали? Это ближе к Горькому, большое колхозное село. В нем с Пушкиным произошел забавный эпизод.

Михаил Сергеевич быстро извлек из груды книг синенький томик и зачитал отрывок из письма Пушкина к Наталье Гончаровой:

«В Болдине, все еще в Болдине! Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы: 14 карантинов являются только аванпостами — а настоящих карантинов всего три. — Я храбро явился в первый (в Сиваслейке, Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. — Вы не по казенной надобности изволите ехать? — Нет, по собственной самонужнейшей. — Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. — Давно ли? — Да уж около 3 недель. — И эти свиньи губернаторы не дают этого знать? — Мы не виноваты-с. — Не виноваты! а мне разве от этого легче? нечего делать — еду назад в Лукоянов…»

— Да, поэту пришлось много постранствовать, пока он, пробившись через холерные карантины, добрался до Москвы.

— Скажите, Михаил Сергеевич, — спросил я, — это правда, что Пушкин подарил вашему городку шкатулку?

Михаил Сергеевич улыбнулся:

— Это легенда. О Пушкине народ сложил много преданий. Но, как говорится, дыма без огня не бывает. В нашем районе действительно есть пушкинская шкатулка. Она принадлежала няне Пушкина — Арине Родионовне и была ею подарена поэту Языкову.

— Вы не расскажете подробней?

— Историю шкатулки лучше всего знает Елизавета Александровна.

— А где ее можно увидеть?

— Она библиотекарь в Муромцеве.

В Муромцево ведет нарядная березовая аллея. Среди громадного парка-дендрария причудливое архитектурное сооружение — замок. Некогда здесь был и лесопарк, принадлежавший Храповицким. Искусственные посадки совершенно изменили ландшафт здешних мест. Сейчас в замке лесомеханический техникум. В парке слышны веселые голоса учащихся — будущих хозяев леса. Из стрельчатых окон техникума видны декоративные голубоватые ели, серебристые тополя, клены, березы, ясени.

В одной из комнат старого здания, в библиотеке, и встретила нас Елизавета Александровна. Она занималась своим обычным делом — выдачей книг.

Елизавета Александровна говорит тихо и неторопливо:

— В Судогде, на улице Карла Маркса, бывшей Песчаной, есть старый дом. Некогда этот дом принадлежал Языковым, отдаленным родственникам известного поэта, друга Пушкина. В годы войны в доме поселилась Анна Дмитриевна Языкова. Она была страстной почитательницей Пушкина, могла часами слушать его стихи и любила рассказывать семейные предания о великом поэте. Однажды Анна Дмитриевна позвала меня к себе, заперла на крючок входную дверь и таинственно сказала: «Слушай, Лизонька, меня внимательно».

Она открыла сундук и достала дубовую шкатулку прямоугольной формы, отделанную красным деревом. Крышка имела небольшое отверстие, как у копилок.

Когда Анна Дмитриевна стала отмыкать шкатулку, замок издал тихий мелодичный звон.

— Читай, — строго сказала Анна Дмитриевна, указав на пожелтевшую от времени бумажную наклейку. На ней было написано: «Для черного дня», а ниже: «Зделан сей ящик 1826-го года июня 15 дня».

— Милая, эта дубовая копилка мне дороже золотой. Когда фашисты подходили к Новгороду и мне вместе с другими пришлось эвакуироваться, то я из всех вещей только одну захватила — вот эту шкатулку. Да, она дороже золотой…

Старое семейное предание Языковых гласит следующее. Пушкин очень любил поэта Николая Михайловича, посвятил ему несколько памятных стихов. В 1826 году Языков, будучи студентом, во время летних каникул приехал в Михайловское к Пушкину. Они близко подружились. Читали друг другу стихи, купались, ездили верхом, танцевали у соседей.

Няне Пушкина Языков особенно полюбился. Когда собрался уезжать, Арина Родионовна из своей светелки принесла только что сделанную крепостным умельцем шкатулку — в подарок Николаю Михайловичу. А Пушкин наполнил шкатулку книгами.

Несколько позже Языков написал стихотворение, обращенное к няне Пушкина. Оно начиналось словами: «Свет Родионовна, забуду ли тебя?..»

Все стихотворение проникнуто воспоминаниями о днях, когда Языков навещал изгнанника-поэта, когда няня тепло его принимала:

Как сладостно твое святое хлебосольство

Нам баловало вкус и жажды своевольство.

С каким радушием — красою древних лет —

Ты набирала нам затейливый обед!

Ты занимала нас — добра и весела —

Про стародавних бар пленительным рассказом:

Мы удивлялися почтенным их проказам,

Мы верили тебе — и смех не прерывал

Твоих бесхитростных суждений и похвал;

Свободно говорил язык словоохотный,

И легкие часы летали беззаботно!

Долгий путь проделала шкатулка Арины Родионовны! От одного поколения к другому передавалась она как драгоценная реликвия, напоминающая о дружбе автора знаменитой песни «Нелюдимо наше море» с великим Пушкиным, с его няней.

Анна Дмитриевна завещала шкатулку Елизавете Александровне, которая и сохранила подарок няни Пушкина до наших дней.

— Я решила, — говорит, заключая свой рассказ, Елизавета Александровна, — отправить шкатулку в Пушкинский заповедник, в Михайловское. Там она лучше сохранится.

…На обратном пути во Владимир мне довелось побывать в клубе у приятеля-гармониста, первым сообщившего мне о шкатулке.

Петр был весел и возбужден необыкновенно.

— У нас сегодня вечер художественной самодеятельности, — сообщил он радостно.



Сельские артисты показывали отрывок из «Бориса Годунова» — сцену в корчме на литовской границе. Петр играл роль отца Мисаила; публика ему долго хлопала. Видно было по всему, что Петр являлся здесь признанным любимцем.

…По дороге-насыпи, возле которой плещутся волны разлившейся Клязьмы, мчится голубой автобус. Девушка-водитель в аккуратном комбинезоне внимательно смотрит на дорогу и порой чему-то улыбается. На кожаном сиденье лежит книга. На корешке книги золотыми буквами написано: «Пушкин». На длительных остановках девушка берет ее и читает.

Через несколько дней после моей поездки в Судогду по радио была передана весть о том, что Пушкинскому заповеднику в Михайловском передана шкатулка няни поэта.

В светелке Арины Родионовны стоит теперь эта резная дубовая шкатулка. Будете в Михайловском — непременно ее посмотрите.

1951 год.


Загрузка...