Запрещенная

ДЖЕЙКОБ

Брачный укус — это самый священный акт, который Альфа может совершить со своей Омегой.

Это высший акт обладания между двумя душами.

Я никогда не думал, что это произойдет на подпольном аукционе людей.

Я должен был сделать это, чтобы защитить ее, на случай, если другие каким-то образом доберутся до нее.

На случай, если они вырежут ее брачную железу.

Но я чувствую ее ужас и отвращение, когда она прижимается ко мне, даже когда я работаю с ней, помогая ей пережить столько оргазмов, сколько она может вынести.

Она не примет меня таким, какой я есть, сколько бы раз я ей ни говорил.

Она закрыта.

Я держу своего Альфу под контролем, несмотря на собственническое чувство, которое течет по моим венам.

Защити ее.

Она тяжело дышит, прижимаясь ко мне, на мгновение насытившись, пока я заключаю ее в объятия.

— Держись за меня, — шепчу я ей на ухо. — Мы выбираемся отсюда.

Я чувствую ее страх, когда она прижимается ко мне, отчаянно вцепляясь в мои плечи. Я поддерживаю ее одной рукой, в то время как другой рывком открываю дверь. Я мчусь по коридору, теперь заваленному телами и рыдающими Омегами. Пол залит кровью, и я чуть не поскользнулась на нем, когда мчалась к главному входу.

— ДЖЕЙКОБ!

Лукас прихрамывает рядом со мной, оскалив зубы. — Она у тебя? — шипит он, борясь с очевидной болью в ноге.

— Да. Наша машина ждет? — Амелия ерзает в моих руках, всхлипывая.

— Да. Российское правительство только что отправило войска, чтобы забрать остальных. Но мы должны уйти сейчас, чтобы избежать перекрестного огня.

Мы прорываемся к выходу, наш черный внедорожник ждет нас в грязи. Калум уже внутри, и он открывает нам дверь, когда мы врываемся внутрь. С визгом шин мы трогаемся с места, едва избегая встречных военных грузовиков.

Я сижу на заднем сиденье с Амелией, баюкая ее на коленях, пока она скулит.

— Твою мать, — ворчит Калум. — Она сейчас провоняет в машине своим запахом.

Я рычу, прижимая ее окровавленное и покрытое пятнами тело к своей груди. — У нее началась Течка на гребаной сцене, — шиплю я. — Она ничего не может с этим поделать.

Он оглядывается на нас, и на его лице появляется удивление. — Ты укусил ее, — замечает он.

— Я должен был, просто на случай, если они доберутся до нее прежде, чем я смогу их остановить.

Остальная часть поездки в машине проходит в тишине, если не считать редких всхлипываний Амелии.

Однако подавляющих средств надолго не хватит. Мой Альфа рычит от желания, и это худший вид пытки — ничего не делать, пока она извивается на мне в бреду.

Я точно знаю, что ей нужно, но пока не могу ей этого дать.

— У тебя терпение чертового святого, — говорит Лукас, когда мы достигаем взлетно-посадочной полосы.

— Я так долго ждал ее, — бормочу я. — Я могу подождать еще немного.

— У нас есть медик, — добавляет Калум. — Они ждут нас в самолете.

Я вздыхаю с облегчением.

Я поднимаюсь на борт первым, не выпуская Амелию. Она все еще говорит бессвязно, но ее скулеж превратился в тихие рыдания, и она дрожит в моих объятиях.

Это разбивает мое гребаное сердце.

— Не плачь, принцесса, — шепчу я ей. — Мы почти дома.

Она крепче сжимает мою рубашку.

Медик сразу замечает нас, осматривая Амелию, пока я укладываю ее на носилки в задней части самолета.

— Ей нужна жидкость, — говорит она. — Сейчас я введу капельницу. А что касается ее Течки, я могу ввести высокую дозу подавляющего средства, которое также действует как снотворное. Она сможет отдохнуть, но когда она наконец проснется, Течка будет невыносимой.

Я киваю. — Чего бы это ни стоило.

— Этого должно хватить на весь полет, но я предлагаю вам приготовить для нее гнездышко как можно скорее. У нас на борту есть одеяла и подушки на всякий случай.

Амелия смотрит на меня из-за стола широко раскрытыми глазами, как будто она наконец узнает меня.

Я чувствую ее удивление и надежду, за которыми следует отчаяние, которое я ей причинил.

И пока ее глаза горят в моих, есть так много вещей, которые я хочу ей сказать.

Каким же я был дураком, что бросил ее.

С первой ночи, когда я увидел ее, я понял, что она особенная.

Как я любил ее, даже будучи Бетой.

Мне всегда было достаточно ее.

Но она ускользает от мощного подавителя прежде, чем я успеваю сказать хоть слово.

Я хватаю все одеяла и подушки, какие только могу найти в самолете, и заворачиваю ее в них, стараясь, чтобы ей было как можно удобнее.

Следующим за Лукасом идет медик, затем вводит каждому из нас мощное подавляющее средство.

Пока Амелия отдыхает, мы подводим итоги.

Российское правительство разместит Омег и окажет медицинскую помощь, в том числе тем, у кого удалены железы.

Другие самолеты уже в пути, чтобы помочь воссоединить семьи.

Было произведено пятьдесят арестов, но многим из Спасателей удалось сбежать.

Это еще не конец.

Но я, наконец, позволяю себе откинуться на спинку сиденья и закрыть глаза, сосредоточившись на моей новообретенной связи с моей парой.

Амелия жива.

Она в безопасности.

Это все, что имеет значение.